Две недели в Палермо

      Каролина тут же вскочила на ноги, почти забавно реагируя на это имя, как на сигнал тревоги, проследила за направлением взгляда до сих пор стоящей девушки, чтобы обнаружить на первом этаже балкона мужчину во всем черном, сурового, хмурого, с нетерпением поглядывающего на свои дорогие Ролексы…       — Солнце, где? — Каро мягко коснулась плеча Ясмин, краем глаза заметив, как при этом вскочил и Джек, и, похоже, почувствовав облегчение от того, что не может видеть сейчас эмоции на его лице.       Ясмин наконец перевела взгляд на женщину, взгляд, не на шутку испугавший Каролину, заставивший нахмуриться, крепче обхватить плечо девушки. Не дрогнули уголки ярко накрашенных губы, не затрепетали ресницы, не стали шире вздуваться крыльца носа, нет — она была спокойна, может быть, даже апатична с первого невнимательного взгляда; лишь вблизи можно было разглядеть помутнение в прежде светлых глазах.       — Там, на балконе, — она снова отвернулась, но будто через силу; так внимание приковывалось к чему-либо, как сильный магнит, что даже тяжело оторвать с первого раза. — Вон, прямо по центру.       Каро снова пригляделась, но, видно, с возрастом у нее начало падать зрение, раз она не могла разглядеть уже знакомого лица в мешанине из смокингов и блестящих платьев; извернулась и посмотрела на Джека, так же старательно ищущего взглядом на балконе мужчину, из-за которого все трое, на удивление окружающих, стояли и смотрели вдаль. Но пока их глаза беспокойно скользили по толпе, Ясмин не отводила взгляда от одной точки ни на секунду. К лучшему, что те двое не видели: девушка даже не моргала, словно боясь, что с наступлением кратковременной темноты растворится и образ.       — Может, тебе показалось? — аккуратно спросила Каролина. — Он навряд ли тут…       — Почему? — спокойно спросила Ясмин, снова поворачиваясь к женщине.       — Потому что еще вчера вечером он должен был отбыть в Марокко.              Девушка медленно сузила глаза, не отрывая взгляда от Каро, чуть ли не впервые за последний десяток лет испытывающей что-то наподобие смущения от такого пронзительного взгляда Ясмин, не просто пробирающегося к душе — вспарывающего скальпелем препятствия на своем пути, разрывающего сердце, на дне которого спрятана странная и страшная истина. Каролина всегда восхищалась, как с возрастом изменился взгляд девушки, в то же время иногда он пугал ее, потому как в ее глазах порой мелькало будто понимание истин, спрятанных от обычных смертных. Конечно, в двадцать с лишним лет она столкнулась с таким и узнала такое, что не могло не повлиять на всю ее дальнейшую жизнь. Каро была старше ее почти на десять лет, но невольно думала о Ясмин, как о старце, уже слишком хорошо знающем эту жизнь.       И этот взгляд, не то чтобы укоризненный, не раздраженный, не злой, не разочарованный — пустой; Ясмин поняла все быстро, но не стала удивляться, возмущаться, расстраиваться и тому подобное, будто бы оставив это на совести Каролины. Еще одна удивительная особенность: будь на месте Ясмин кто-либо другой, Каролина, может быть, в ответ даже наехала бы, но сейчас она лишь чувствовала дискомфорт, как неуютно человеку под лазером винтовки, которая, он знает, никогда не выстрелит. Потому, чтобы уйти из-под линии огня, на самом деле, не делая ничем лучше, Каролина достала из клатча телефон, почти не глядя что-то быстро набрала там и приложила его к уху, отворачиваясь от девушки.       — Каро? — наконец прозвучал голос Джека, о котором Каролина опрометчиво забыла. — Кому это?..       Ясмин не требовалось даже спрашивать, она лишь молча наблюдала за тем, как женщина быстро ретируется к проходу, даже не пытаясь скрывать, что не хочет, чтобы эти двое услышали возможный разговор кое с кем по телефону. Джек приблизился к Ясмин, заглянув ей в глаза, чем привлек внимание к себе, произнес осторожно:       — Я не вижу его. Ты уверена, что это он?       Девушка пригляделась еще, устало развела руки в стороны, как бы даже не зная, что сказать мужу; догадывался ли он, какой страх кипит в Ясмин, понимающей, что Джек слишком хорошо ее знает и может считать ее настоящие эмоции, сконцентрировавшиеся в полуприкрытых глазах? Заметив, что Каролине все же ответили, раз она говорит по телефону, кусая губы, из-за чего съедается помада кроваво-красного цвета, Ясмин проговорила флегматично:       — По центру, Джек. В черном таком весь, — сама взглянула вновь туда, — сейчас говорит по телефону…       Каро резко задрала голову, устремив взгляд прямо туда, куда неподвижно смотрела Ясмин и где пытался увидеть его ее муж, видимо, тоже теряющий единицы зрения, хоть был ненамного старше девушки. В тот же момент он чуть поднял руку, плавно перебрав пальцами в воздухе, как бы устало помахав нашедшей его Каролине; Ясмин не услышала, но уверена, что в тот момент женщина должна была как-то сругаться: так Каролина реагирует на многие события, как положительные, так и отрицательные, каким-нибудь емким тихим матом. И Джек, и его жена видели, как та эмоционально взмахнула рукой, незаметно указала на продолжающую стоять супружескую пару. Инстинктивно Ясмин обернулась вновь в его сторону, устремила взгляд прямо в его лицо, удивительно, действительно, очень хорошо ей различимое каждой чертой, будто знала, что в этот момент ее глаза встретятся с его.              Неслышный вдох полной грудью. Плавное движение губ, когда пальцы сжали телефон у уха. Неосознанное прикосновение к браслету из гелиолита, такому важному подарку в первую брачную ночь, из-за определенных обстоятельств произошедшей лишь спустя год после свадьбы; затем — к обручальному кольцу. Холодели украшения, касающиеся кожи, особенно жгла морозом цепочка на груди, сковывал инеем браслет. Рука к шее, но под черном воротником не завязано галстука. Молчание, внутренняя тишина, неприятно подошедшая к горлу, как рвота, застыла, не позволяя открыть рот: эта тишина громко польется наружу. Взгляд, как художник макает кисточку в краску и осторожно проводит по бумаге, обозначая малейшую морщинку, малейшую складку на лице, фиолетовый блеск под всегда ясно-зелеными глазами, тонкие алые ниточки в белках блекло-карих, ранки на губах, родинки, ямочки, скулы, каждый волосок щетины. Молчание. Молчание. Замерз воздух вокруг, заставил будто покрыться ледовой коркой, под которой лишь глаза будут плавно двигаться, а тело безропотно замрет, и без того не стремящееся двигаться. Потому что внутри и так все в непрерывном движении, как бегут по проводам электроны, как несутся в метро электрички, как быстро перемещаются под землей мыши. Густеет тишина, как усиливается стрекотание ночных цикад при приближении к ним, наполнившим высокую траву. Это почти сводит с ума. Никогда еще не было так тихо там, где находится больше сотни людей. Не исследовано в физике явление, когда отсутствие звука концентрируется около чего-то.       Мгновение, обернувшееся несколькими минутами.              Ясмин взглянула в сторону Каролины, выглядящей довольно раздраженной, но не злой, скорее, испытывающей высшую степень досады, продолжающей высказывать ему по телефону все свои претензии насчет его присутствия тут. Затем посмотрела на своего мужа, неотрывно, внимательно глядящего на девушке в глаза, наверное, ожидая какого-то слова, может быть, показывая, что увидел: воздух продолжал густеть вокруг Ясмин, туман укутывал ее, размывая очертания реальных предметов, оттого не совсем понимала, что хочет от нее муж, но продолжала сохранять видимое спокойствие. Тогда же Джек посмотрел на Каролину, и его же примеру последовала и Ясмин; женщина, наверное, ощутив это, может быть, даже несколько устало взглянула на своих друзей, медленно опустив руку с телефоном; тяжело выдохнув, как бы предчувствуя, что может быть после этого подтверждения, она все-таки снова подошла, уже не извиняясь перед теми, чьи колени задевала.       — Я не знала, что он тут будет, — произнесла Каролина, отводя взгляд в сторону сцены, убирая телефон обратно в клатч.       — Однако ты ему сразу позвонила, — спокойно заметил Джек, ненамеренно встав на пути женщины, словно не позволяя ей пройти к своему месту.       Каро снова громко выдохнула, прикоснувшись подушечками пальцев к виску как при боли в голове; Ясмин, к счастью, не угадывала в складках на переносице, в тускнеющем янтаре ее глаз, в кривой линии рта желание вывернуться, не видела в отразившейся на лице думе быстрый поток мыслей о том, как соврать, что придумать. В Каролине была одна превосходная черта: она могла не договаривать, но врать — никогда.       — Он говорил, что улетит в Марокко, — произнесла женщина наконец, все же поворачиваясь к ожидающим ее слова супругам. — Но, как он сказал, все же решил остаться ради этого спектакля на день. Совсем недавно он стал… очень импульсивным, я не знаю, с чем это связано.       — Это и были «твои друзья»? — хмыкнул Джек, скрестив руки на груди. — Теперь понятно, почему ты о них молчала.       — Нет, не только он. Еще было пару человек, — во взгляде Каролины отразились неподдельные страдания. — Но они улетели в Англию, он говорил, ему там нечего делать, а все-таки улетит в Сефер в тот же день. Отдал мне билеты и… сам пришел. Сказал, что не знал, позову ли я еще кого-нибудь, решил не портить мне планы.       «Само благородство, — прищурилась Ясмин и тут же гневно скривила губы, опустив взгляд на свои сжимающие клатч пальцы. — Да вообще плевать, с чего это должно хоть немного волновать меня?»       — Не думал, что ты до сих пор общаешься с ним, — признался Джек, наконец присаживаясь, из-за чего Каролина, неслышно, кажется, облегченно выдохнув, все-таки смогла пройти на свое место. — И все эти годы…       — Побойся бога, — усмехнулась женщина, осторожно обходя Ясмин, однако так и не присевшую, как ее муж. — Я не смогла бы его так долго выносить. Встретились года три назад в Америке, разговорились, вспомнили прошлое…       Джек мягко коснулся руки Ясмин, и та, почти что вздрогнув, тут же поняв, что не так, хоть не видела лица мужа, придерживая пышную юбку платья, элегантно присела на опущенное мужчиной сидение. Каро, поудобнее устроившись в своем кресле, зачем-то добавила, причем так негромко, словно не хотела, чтобы ее также слышал и Джек:       — Он мне друг и только. Между нами ничего не было.       Ясмин еле заметно кивнула, обращая безразличный взгляд вновь на сцену, пока прикрытую алыми шторами, сцепила пальцы в замок на коленях, продолжая чувствовать на себе взгляд внимательных карих глаз, обрамленных пышными ресницами, вдруг чуть прикрыла глаза. Пока безмятежность застывала в ее бледных щеках, алых губах, она старательно наводила порядок внутри себя, как ходит злая мачеха по дому, проверяет работу своей падчерицы, стучит по тумбам, если на них есть хоть одна пылинка, бросает посуду, что не кажется ей чистой, обратно в раковину, показывая, что той необходимо переделать в кратчайшие сроки. Напоследок устало вздохнуло сердце, когда обратился на него строгий взгляд, снова наполнил кислород легкие, до этого раскрытые неправильно широко, испуганно вернулось на свои места все то, что скрутилось в тугой узел в животе.       Удивительно, Ясмин никогда не училась управлять собой, всегда была и продолжает быть довольно вспыльчивой персоной, но каким-то образом ей удается хоронить, буквально хоронить в себе эмоции и чувства, если этого требует ситуация. Без единого звука она вобьет гвозди в свою ладонь, пока внутри все будет разрывать от этого ужасного ощущения, этой боли; девушка научилась скрываться от мира, наверное, в силу обстоятельств, а может быть, просто переняв… В конце концов, в ее жизни был период, когда она должна была закопать себя настоящую, полную противоречивыми, сводящими в могилу чувствами, и стать той, кого хотели видеть не другие — она сама, и ей, судя по всему, удалось…              Просидеть в таком довольно красивом положении, словно на постаменте находится скульптура из мрамора, не получилось особенно долго.       Буквально через минуту в клатче девушки завибрировал с заранее отключенным звуком телефон.              Ясмин, удерживая себя от того, чтобы посмотреть в сторону Джека, знала, разглядывающего сцену, зал и проходящих мимо людей, чем-то в такие моменты очень сильно напоминая Гуарачи, осторожно прикоснулась к холодной застежке клатча, пытаясь не думать о том, что ее пальцы, похоже, бьет мелкой дрожью. Пока голову чересчур стремительно застилал плотный туман, девушка, смотря перед собой, на затылок какого-то лысого мужчины, расстегивала свою маленькую сумку и осторожно, будто пытаясь не привлекать к себе лишнего внимания, доставала свой миниатюрный телефон, нажимала на кнопку, включая его, не чувствуя в себе силы опустить голову и взглянуть на вспыхнувший бледным белым светом мобильный, но усиленно заставляя себя. Все внутри неправильно замерло от ожидания чего-то неопределенного, но обязанного случиться, размытого, того, что будто не произойдет в реальном мире, а свершится на уровне чувств, внутри организма, о чем узнает лишь Ясмин и никто другой, как в темноте человек беспорядочно машет ножом и наконец в кого-то попадает, но никто, кроме того, в чью грудь вонзилось тонкое лезвие, не узнает, в кого конкретно попал убийца; тот ни слова не проронит, не вскрикнет, не заплачет — молча упадет, когда потеряет слишком много крови, стремящейся покинуть увядающий организм. И ведь он не хотел умирать, не знал, что нож войдет именно в его плоть, а все равно не прольет свои эмоции: вокруг него столько людей, и ни одному из них нельзя знать, что умер именно он.       Опустила взгляд.                     Я правда не знала, что он придет. Я думала, он уже несколько часов как находится в Марокко.              Ясмин бросила быстрый взгляд на руки сидящей слева от нее Каролины, вцепившиеся в изящный розовый слайдер, закрыла на мгновение глаза, чувствуя, будто горячая волна внутри нее медленно опускается от самого горла вновь к груди, к животу, застывает в конечностях, к сожалению, не уходя окончательно, словно весь этот несчастный организм думал, что это не все, еще будет возможность бурлящему океану внутри вновь захлестнуть девушку, обжечь своей шипящей пеной, утопить в том, что никогда не выльется наружу. Коротко помотала головой, усиленно не желая звать происходящее наваждением, Ясмин, прочитав сообщение женщины еще раз, выдвинула клавиатуру своего черного слайдера и написала, изо всех сил контролируя свои пальцы:              Все в порядке. Всякое бывает.              И ответ:              Я бы никогда не позвала вас в одно и то же место, где есть он. Честно, солнце.              Ясмин незаметно чуть сильнее стиснула телефон в руке, неслышно быстро выдохнула, прислушиваясь к своему сердцебиению, и, обнаружив, что полный противоречивыми чувствами орган бьется в нормальном темпе, написала:              Что в этом такого? С нашей последней встречи прошло восемь лет. Я давно простила его.              Ответ не приходил минуту: Каролина просто не знала, что сказать на это. Наверняка в такой же ступор порой ее вводит еще один человек, стремящийся всегда к тому, чтобы избавиться от своих эмоций, скрыть себя настоящего за маской безразличия, холода и пренебрежения. Не хотелось даже думать о том, что женщина невольно сравнивает их, приходит к выводу, какие они одинаковые, особенно когда Ясмин стала личностью, повзрослела и набралась опыта: тошно, противно, потому что между ними большая разница, но если начать это доказывать, то выставишь себя оправдывающимся человеком и она лишь больше убедится в своей правоте.              Как скажешь.              Как скажешь. Да, Каролина не будет спорить, не будет утверждать, что это неправда, что до сих пор один взгляд приносит девушке странную боль, которой спустя столько лет просто не может быть, как-то задевает нечто внутри нее, как пальцы небрежно проводят по струнам музыкального инструмента, приводя в легкое движение, еле заметное колебание; они такие тонкие, потому долго не могут вернуться на прежнее место, а все же это затухающие колебания, как бы ни хотел верить в обратное тот, кто коснулся музыкального инструмента. Каролина не будет спорить, но, Ясмин знает, и не согласится с девушкой, закапывающей вглубь себя настоящее, жгучее, опасное, что, конечно, будет лучше для всех.              Звонок. Первый? Последний? Ясмин кажется, что она могла просто не услышать, но спрашивать это у Каро или у Джека, сидящих по обеим сторонам от нее, мнилось неправильным: узнают, поймут, что из-за громкого стрекотания цикад внутри не услышала, пропустила: внутренние переживания оказались важнее происходящего в реальности. Внутренние переживания? Нет, никто не имеет права знать, даже думать о том, что с Ясмин что-то не так, что это неожиданное известие имеет на нее хоть какое-то влияние, что ей не все равно, нет; это всплывшее прошлое остается прошлым и ничем больше, и в этом важно убедить не только окружающих, но, как оказалось, и себя.       Убедить себя, что он сейчас не смотрит прямо на нее, не обращен его взгляд на ее темную макушку, выглядывающую из-за высокой спинки кресла; убедить себя, что, когда Каролина поворачивается, она смотрит не на него, пытаясь одними глазами укорить, пристыдить, как бы говоря: «Тебе лучше вообще нам на глаза не попадаться»; убедить себя, что ее не волнует происходящее, что ей нет дела до того, что он думает, как смотрит, что вообще находится здесь, рядом, что есть огромный шанс пересечься с ним в холле, в дверях зала, столкнуться в проходе, сесть в поставленную около его машину, задеть локтем, плечом, прижаться в такой огромной толпе к его телу; убедить себя, что для нее его просто не существует.       Только как? Разве она не чувствует напряжение Каролины, ощущающей себя напрасно виноватой, словно спланировала эту встречу, но вдруг поняла, что ничего хорошего из этого не выйдет, думающей, как бы загладить свою вину, зачем-то успокаивающей Ясмин тем, что между ними ничего никогда не было, ненамеренно постоянно подчеркивающей, что, по ее мнению, девушке до сих пор, спустя восемь лет, неприятно? Разве она может игнорировать, как совсем немного нервничает Джек, окидывая равнодушным взглядом зал, как крутит обручальное кольцо на своем пальце, что всегда выдавало его волнение, наверняка сам хочет посмотреть вновь на него, разглядеть получше, что стало за восемь лет с этим уже пятидесятилетним мужчиной, хоть и не было в его чистом сердце злости, ненависти, презрения, лишь почти детское любопытство и, наверное, удивление, что спустя столько лет они вновь так глупо сошлись?       Глупо сошлись. Когда глупо расходитесь, даже странно ожидать чего-то другого.              Погас свет.       Юная и наивная Ясмин, конечно, была рада видеть Джека живым и здоровым, хоть столько лет считала его погибшим. Встреча в аэропорту, когда, несомненно, оба узнали друг друга, — вспышка, удар в голову, удушье от чувств и эмоций, так неожиданно накинувшихся на них. Самое близкое ей существо, как Зулейка, ближе отца, всех служанок, «хороших знакомых», гостей в доме Аль-Азиза; его появление — возвращение давно утерянного кусочка уставшего сердца.       Разошелся алый занавес, показывая на сцене одинокую маленькую девочку, освещенную теплым, почти что горячим светом.       Всегда рядом, всегда поддержит. Идеал парня, о котором мечтают многие девушки, натыкающиеся только на эгоистичных козлов. О, Ясмин не было это знакомо: он окружил ее заботой и теплом, успокаивал, подбадривал, шутил, утешал; с ним можно было горько плакать и весело смеяться, не надо было притворяться, что-то выжимать из себя. Потому и их первый поцелуй вышел таким искренним, до неприличия детским, тогда, в кабинете ее отца, на несложившейся свадьбе с Мустафой.       Юная актриса протягивает руки вперед, словно просит чего-то от источника этого доброго света, пока к ней медленно подходит человек во всем темном, холодном.       Она не знала, еще не знала, когда возвращалась из руин, так и не найдя загадочную шкатулку отца, что в отеле на ее запястье осторожно застегнут серебряный браслет с красивыми насыщенно-зелеными камнями; не знала, что полетит не рядом с Джеком, что заснет не на его плече, во сне коснется не его колена, что румянец покроет щеки не от нежного аромата, мягкой смеси кедра и бергамота, а от терпкого, немного пряного, древесного; не знала, что ночью будет припоминать шайтана в разговоре с тем, с кем ехала днем до дома Джека, с кем потом будет гулять по парку, по пляжу.       Тень приблизилась к девочке, и та быстро глянула на нее, не опуская руки, не сдвинулась с места, продолжая собирать в маленькие ладошки свет.       Не поняла, когда гневно скривились губы, стоило ей взглянуть на танцующих танго расслабленного с виду мужчину и «его давнюю знакомую»; не поняла, когда потом высказывалась ему об этом, непонятно чего добиваясь, когда краснела, злилась от его шуток про запретную любовь, от снисходительных, дерзких, насмешливых взглядов, когда во сне видела, что эти глаза холодного рыжего цвета смотрят на нее с любовью, с лаской, когда при этом руки нежно обнимают ее, пальцы касаются щеки, губ и с них слетает нечто милое, доброе, теплое, от чего Ясмин млела. Понимал даже Джек, а она — нет.       Хрупких плеч коснулись когтистые черные лапы, с нежностью, не подходящей виду этого странного существа, скользнули выше по рукам, осторожно обхватили дрогнувшие запястья, из-за чего песок теплого света полился сквозь пальцы.       Он никогда не говорил о своем состоянии, не искал у нее жалости, ни кидался в ноги, прося, чтобы она все-таки оставалось с ним: в этом Джек чем-то напоминал того, за кем тянулось все нутро влюбленной Ясмин, и в то же время сильно отличался этим. Не предъявлял претензий, не устраивал скандалы, не названивал, не подговаривал друзей, чтобы те замолвили слово о нем, нет, даже и представить не мог, чтобы специально так низко падать в глазах убегающей от него Ясмин. Единственное, что ему было нужно — определенность, и только к ней он и стремился.       Вдруг тень, обхватив девочку за талию, подняла ребенка над головой, из-за чего та стала ближе к источнику света, могла поймать его больше и ярче; это вызвало на пухлом личике улыбку, а вот эмоцию человека во мраке сложно было разглядеть, ведь его голова была обмотана плотным платком.       Последнее, что он видел — к ней приблизился Джаффар, отключающий на ходу телефон. Странно, парень будто бы чувствовал, что в этот день они снова встретятся, что, пока он будет погибать в пустыне, эти двое, уже до одури влюбленные друг в друга, оставшись наедине, поцелуются, на несколько мгновений забыв о правилах, приличиях, о себе и в том числе о Джеке. Если бы он знал, что в мыслях тонущего в своих чувствах мужчины пронесется: «О, она определенно знает, как вскружить голову», — непременно согласился бы с ним. Но, пока они терзали губы друг друга, его терзала беспощадная пустыня.       Девочка нерешительно взглянула назад, на человека-тень, чтобы словно убедиться, что он крепко держит ее, чуть опустила руки, продолжая собирать свет в ладони, улыбнулась шире, но уже не льющемуся на нее золоту, а поддерживающему ее мраку.       Он ведь сам говорил тогда, по приезде в Рио-де-Жанейро, что Ясмин ни в чем не виновата, что она лишь присматривалась, потому никто не имеет права обвинять ее в возможном «охлаждении»; более того, ее так неожиданно вспыхнувшие к Джеку чувства, может быть, лишь следствие их долгой разлуки, может быть, будь ее возлюбленный — точно возлюбленный, парень не сомневался, — чуть внимательнее, не допустил бы даже, чтобы на какое-то время взгляд Ясмин, обращенный на Джека, загорелся симпатией. И парень, к счастью Ясмин, понимал, что ничем не хуже, не винил себя в том, что как-то не сложилась их любовь, потому что сплошь и рядом случаи, когда желание дружить воспринимается как нечто большее, что, вероятно, случилось и с этими двумя.       Тогда тень, словно угадывая желание ребенка, медленно опустила его, стараясь держать все еще так, чтобы свет копился в руках девочки, но казалось, что ей это больше и не особо-то нужно.       — Я заеду за вами, как только вы будете готовы. Сообщите, пожалуйста. Нам нужно поговорить.       И она сообщила: отправила короткое СМС и, зная, что какое-то время он будет добираться до отеля, одолеваемая волнением о самом близком ей друге, пошла в другой номер, где в кресле сидела уставшая Каролина, а на кровати лежал лишенный чувств Джек, найденный в убежище бедуинов с тем запечатанным письмом в кармане.       Наверное, именно момент такого решения стоит назвать роковой ошибкой.       Тень опустила девочку, и тогда же маленькое существо отвернулось от света, схватилось за когтистую лапу, как бы удерживая мрак от того, чтобы он уходил. Тот, кажется, был изумлен, хоть под платком не разглядишь эмоций, но послушно остался, чуть склонился к ней, словно сейчас она потянется и на ухо шепнет какой-то важный для ребенка секрет.       Он ждал ее в холле, нетерпеливо поглядывая на циферблат наручных часов, тяжело вздыхал, наматывая круги, бесполезно названивая ей, ведь не знал, что телефон остался в ее номере, был сейчас не рядом с ней, конечно, начал волноваться, хоть по нему и сложно было это определить: после того, как ее неожиданно забрали в полицейский участок, можно было ожидать всего, даже того, что ее заберут вновь, хоть он и гарантировал безопасность этого места. Он не привык сомневаться в себе, но опасность, которой постоянно подвергается несчастная, вынуждала коситься его даже на собственное отражение, словно из зеркала мог кто-то выпрыгнуть и побежать к девушке с одним желанием — навредить ей.       Тень присела на одно колено, склонилась к девочке, тут же умиленно улыбнувшейся существу, что с желанием подчинялось ей, и та тогда обняла мрак за широкую шею, обхватила своими маленькими ручками, на что тот даже не шевельнулся, продолжая стоять в прежнем положении; будто бы даже не вздымалась от дыхания и не трепетала от биения сердца грудь, стянутая черной водолазкой. Есть ли в этом существе вообще жизнь?       Но вместо Ясмин вышла Каролина.                     — Стойте, Каролина.       Женщина чуть удивленно вскинула брови, взглянув на выставленную мужчиной вперед руку, как бы останавливающую ее, а все же, чуть отшатнувшись назад, затормозила. Он, убедившись, что Каролина не рванет вперед неожиданно, словно от гаснувшей с каждым днем все больше взрослой женщины этого можно было ожидать, произнес, сжимая свой слайдер в руке:       — Просто скажите: Ясмин здесь?       — Конечно, — Каролина пожала плечами, отпивая с усталым видом свой кофе из стаканчика. Он искренне ожидал, что сейчас она как-нибудь съязвит, но, видимо, она была слишком для этого изнеможена.       — С ней все в порядке? Она не отвечает на звонки, хотя до это…       — Все в порядке, — Каролина нетерпеливо выставила руку вперед, обрывая его на полуслове. — Наверное, она забыла свой телефон в номере, я поднимусь к ней.       — А где она сама? — нахмурился он.       — У Джека.              Дело было только в том, что они еще плохо знали друг друга. Он хотел в тот день поговорить о них, все разложить по полочкам, рассказать о себе, узнать о ней, ведь пока они влюблены только в то, что лишь кое-как понимает их сердце друг в друге, как, например, душа Ясмин тянется к спрятанной в глубине мужчины нежности, хоть пока сама девушка даже не знает о ее существовании. В этот день что-то должно было измениться, должны были чуть боязливо коснуться друг друга их линии жизни и переплестись, о чем мечтали оба, хоть и не могли этого высказать.       Но небеса решили по-другому. Им не было интересно мнение никого из тех, кто оказался замешан в их жестоких играх с человеческими чувствами, раз позволили ему, уже знающему, что не был первым, с кем поцеловалась Ясмин, знающему, какие теплые отношения царят между двумя людьми, знакомыми еще со светлого детства, знающему, что в чем-то молодой парень его, конечно, превосходит, особенно что касается выражения чувств, эмоций и отношения к самой девушке, позволили ему увидеть обнявшихся, буквально вцепившихся друг в друга, лежащих на постели, спящих Ясмин и Джека.              Вдруг мрак подхватил девочку на руки, но не поднес вновь к свету, нет — развернулся и, пока она смеялась в его руках, крепко обнимая мощную шею, убежал со сцены за кулисы; плащ протянулся за ним, вздулся, словно скрывая ребенка в его лапах, пряча от света, не позволяя остальному яркому миру больше любоваться огненно-золотыми кудрями и ясными глазами.       Делить человека он не собирался.       И вновь погас свет.                     — А ты что думаешь, Ясмин?       Девушка вздрогнула, только ее плеча коснулись ледяные тонкие пальцы, чуть скользнули ниже, отчего та даже дернулась в сторону, словно это причиняло ей боль. Из-за этого Ясмин буквально врезалась в шедшего с другой стороны от нее мужа, с готовностью заботливо поддержавшего ее за плечи. Бессознательно девушка подхватила Джека под локоть, хоть далеко не сразу поняла, что происходит и где она вообще находится, прижалась грудью к его руке и чуть склонила голову к его плечу, не то чтобы чувствуя усталость, скорее, в растерянности, в защите от холодного, злого мира, вдруг выдернувшего ее из своих пустых дум.       — Извините, я упустила… — Ясмин замотала в воздухе рукой, пытаясь подобрать слова, — нить разговора. О чем мы говорили?       Каролина напряженно поджала губы, всеми силами стараясь скрыть в лице нарастающее в ней, по мнению девушки, беспричинное отчаяние, от которого, казалось, она вот-вот заплачет, хоть на свете очень мало вещей, что заставили бы эту женщину пролить слезы; но Джек, похоже, ничего не замечал, ласково поглаживал запястье жены, как бы выражая свое сочувствие и поддержку, что не сразу смогло напрячь, действительно, будто сонную Ясмин.       — О символе девочки, — мягко произнес мужчина. — Она как будто была еще одним персонажем, но никто о ней никогда не говорил. Мы с Каро не смогли сойтись во мнении. Как ты считаешь, что она символизировала?       Ясмин, совсем не контролируя себя, вдруг проговорила:       — Разве спектакль, являющийся лишь презентацией, может хранить в себе какие-то символы?       Девушка не придерживалась даже отдаленно похожего на это мнения, но слова вышли сами собой, будто она их долго заучивала, будто по рефлексу, нечто дежурное, нужное, не то, что, может быть, действительно, было у нее на сердце. Но Ясмин не удивилась, никак не показала, что ни капли правды нет в этих необдуманных словах; вероятно, в глубине души она понимала, что будет проще, если ответит именно так.       Каролина усмехнулась, грубо раздвигая людей перед собой:       — Это все еще часть искусства, почему нет?       — Разве это имеет значение для тех, кто пришел сюда ради презентации коллекции? — парировала Ясмин, для полусонного человека обладая удивительной четкостью речи.       — Ты обо всем думаешь слишком цинично, — заметила женщина. — И потом, успех такой презентации зависит и от самой постановки. Я не думаю, что прошло бы все удачно, если бы была показана, например, смазливая история о любви двух молодых людей, у которых враждуют родители; без претензий к Шекспиру. Сейчас этого много, потому и надо было зацепить даже тех, кому важно только то, какого бренда одежда на актерах.       Джек молчал, не соглашаясь ни с Каролиной, ни с женой, точнее, с оглашаемым ею мнением, продолжал идти рядом, придерживая хрупкую руку на своем локте. Ясмин отчего-то хотела слышать его, слушать, хотела, чтобы он высказывался, говорил, но в тот момент, когда она так отчаянно нуждалась в его голосе, ее муж сохранял тягостное молчание.       Рикошетившие от Каролины люди часто попадали по супружеской паре, отчего тех мотыляло в разные стороны от волн злобно озирающихся назад, на женщину, кричащих ей какие-то ругательства, проклятия, возмущающиеся, почему в «таком месте» она так себя ведет, на что, конечно, шедшей впереди Ясмин и Джека Каролине было плевать. Чего сложно сказать о девушке.       Каждый толкнувший ее вызывал в ней волну горячих чувств, тут же застывающих в причудливых формах, словно резко падала температура внутри организма, каждая бурлящая волна, с особым рвением поднимающаяся к горлу несчастной, тут же замерзала, превращалась в причудливую льдину, напоминающую собой схваченное в моменте извержение вулкана. Но вода с новой силой прибывала каждый раз, а ледяные острые волны не таяли, их становилось все больше, больше, сыпались осколки на легкие, сердце, разрезали сосуды, вспарывали плоть изнутри, оставляя кровоточащие раны, которые также заполнял лед. Холодело тело, покрытые инеем конечности вот-вот должны были начать дрожать от внутреннего мороза, казалось, что если сейчас на глазах выступят слезы, то тут же обратятся в мелкие льдинки.       Пока снаружи, в этой шумной толпе, кипела жизнь, что-то внутри девушки медленно умирало.       — В твоих словах есть правда, — наконец произнесла Ясмин, сглатывая очередного, толкнувшего ее плечом, вместо извинений кидающего угрозы и слишком грубые ругательства, возмущенно взмахнувшего рукой, из-за чего девушке прилетело еще и по щеке.       Но наконец из-за толпы хлынувших из зала показалась широкая дверь на выход, на что девушка, не сдержавшись, облегченно выдохнула; Джек как-то из-за такого шума услышал это и ласково чуть сжал пальцы, вцепившиеся в его локоть, как бы безмолвно поддерживая свою жену. Ясмин, подняв голову, невольно взглянула в глаза мужчины, словно удивилась такому его действию, не ожидала, хоть причиной такой реакции стало только то, что просто ее внимание сейчас было как флюгер: от сильного ветра долго кружится, не может определиться, в какую сторону обернуться, а потом всегда резко останавливается в каком-то положении. Ее муж, видимо, ощущая ее взгляд, буквально ощущая, что даже неудивительно из-за того, что был похож на волну — резко, с большой силой, со столькими эмоциями и одновременно ни с чем, как океан выносит на берег пышную белую пену, что тает на глазах, — также посмотрел на нее и через секунду чуть улыбнулся, тепло, ласково, как бы ободряюще, будто бы понимал, что происходит в душе Ясмин.       Наверное, Джек думал, что девушка просто устала, растеряна; в конце концов, она столько времени именно жила в своей работе, пошатнувшей ее ментальное здоровье, в чем Ясмин не хотела сознаваться, и спустя два года вдруг вышла в общество, в люди, смотрела спектакль, и для того, с кем все в порядке, оставляющий неизгладимое впечатление, что уж говорить об истощенной девушке. Конечно, ее муж не мог знать, что она не помнит ничего, кроме начала и конца, не помнит ни названия, ни сюжета, ни имена героев: в тот момент ее голова была забита плотной ватой другого рода; наверное, впервые в жизни Ясмин была почти счастлива, что ее муж не угадал ее истинное состояние.       Джек всегда такой. Он привык отдавать всего себя, все эмоции и чувства своей жене, хоть до сих пор не утонул в ней, что постоянно пророчила Каролина. Ясмин сперва думала, что женщина завидует тому, какие сильные чувства девушка пробуждает в сердце Джека, но это на самом деле был опыт, который убедил Каро, что девять из десяти таких пар не доживают до естественной смерти — один из них становится частью тех восьмидесяти процентов воды внутри человеческого организма. Похоже, Эрнандесы были тем самым исключением.       Оба в равной степени мечтатели, в чем-то совершенно разные и в этом совершенно одинаковые. Смотреть друг другу в глаза в такой давке способны были только они.       А нельзя было забывать о том, что они все еще в толпе, а перед ними идет расталкивающая всех людей, по параболе всегда отлетающих в супругов, Каролина.              И тогда в Ясмин вновь врезались, снесли ее, больно ударив в плечо, но на сей раз Джек, видимо, напрасно расслабившийся, залюбовавшийся женой, ее глазами, сейчас — тонущими в дыме, том самом, что опускается на землю в сорокаградусный мороз, совершенно не в тот момент, не смог ее удержать. Он невольно крикнул ее имя, когда девушка выпустила локоть из пальцев, и ее будто волной отнесло назад, вместе с тем, кто сперва натолкнулся на Каролину, а уже затем — на Ясмин; Джек все же успел поймать ее за руку, рывком притянул к себе, но, несмотря на то что все это произошло очень быстро, в это короткое мгновение туман будто еще больше сгустился вокруг девушки, потерявшей всякий ориентир.       Случайно закружившись на месте, сбивший, инстинктивно небольно, но крепко обхватив девушку за талию, чтобы та не потеряла равновесие, остановил их обоих — себя и Ясмин, вцепившуюся свободной рукой, не той, что схватил ее муж, в плечо, — хоть толпа продолжаться литься на выход и грозила снести даже их, монолитами на это мгновение вставшими на ее пути благодаря какой-то внутренней устойчивости того, кто снес несчастную, буквально каменности его долговязой фигуры, заключенной в его расправленных даже в такой момент плечах, широких ладонях, будто вспоротых нитями вен, длинных ногах.       Не успела Ясмин опомниться, не проскочило ни одной мысли в ее тяжелой голове, когда сильные горячие руки, словно ошпарившись, отдернулись от ее талии, а тот, кто помог ей остаться на месте, резко отстранился, отступив на небольшой шаг назад; удивительно, как остальные люди, шедшие на выход, безропотно огибали этого человека, словно это был мраморный памятник, столб, который при всем желании не удастся снести, от столкновения с которым, все знают, будет больно, потому который даже будто боялись трогать.       И тут же Джек притянул жену к себе, прижал к своему горячему телу, отчего из горла девушки вырвался тихий выдох, утонувший в жарком шуме холла, к груди, что Ясмин даже услышала, почувствовала, как быстро бьется его сердце, взволнованное, испугавшееся за свой свет, еще несколько секунд назад спокойно, размеренно стучащее в грудной клетке, обхватив за плечи, быстро извинился, хоть в случившемся был меньше всего виноват. Девушка резко подняла голову и наконец посмотрела в лицо того, кто сбил ее, но почему-то не уходил, продолжал стоять на одном месте, никем не сбиваемый, в отличие от супругов, как бумажный корабль перекатывается по волнам, сносимых уходящими на выход.              Конечно. Этого можно было ожидать.       Будто бы зная, что может вновь подняться внутри жены, застывшей на месте, только взгляд вонзился, как испуганный кинжал, в мутные глаза, как рассветное солнце, скрытое за плотной пеленой смога, Джек произнес громко, чтобы его голос, сопротивляясь мощному потоку шума, все-таки достиг того человека:       — Здравствуйте, Зейн.