Бог кувшинок

      Мегуми встаёт на борд.       Его история могла закончиться любым, даже самым невероятным образом, но началась она именно так.       Лицо покалывало и горело от мороза, точно натёртое наждачной бумагой. Снег бил в глаза. Небо нависало над городом безбрежным слепым бельмом: вид пустого ничто слегка пугал, словно не метель занавесила дома и улицы пушистой шалью, а некая древняя богиня, дряхлая, как сама земля, и давно ослепшая, отказывалась смотреть на мир.       Мегуми внутренне с ней соглашался. Реальность — довольно мерзкая штука, когда не пытаешься её подкрасить, и если раньше он старался не ударяться в меланхолию, то сейчас едва ли мог откопать в себе хотя бы кроху оптимизма.       Казалось, все друзья в курсе, что произошло между ним с Сатору Годжо. Мегуми разговаривал с Такумой и думал: прямо сейчас Такума смотрит на его рот и точно знает, что головка члена Сатору тёрлась о его губы. Улыбался шуткам Нобары и кожей чувствовал, как перед её глазами обратным отражением вырисовывается картина, где он, Мегуми, пристроился у Сатору между ног. Помогал Тодо застегнуть борд и не мог понять, на какого Мегуми он смотрит — на того, что стоит перед ним, или на Мегуми из воображения, который со спущенными штанами и лицом, сменяющим попеременно целый спектр оттенков утомительного напряжения, лежит на постели матери и переживает оргазм?..       Казалось, каждый, кто говорил с ним, видит его обнажённым и в красках представляет, что именно происходило в спальне: будто это какой-то фильм, который все посмотрели втайне, и теперь, при взгляде на Мегуми, силой мысли прокручивают киноленту, возвращаясь к особенно интимным моментам.       Когда о твоём пьяном сексе, первом сексе, знают друзья — это отвратительно, думал Мегуми, стоя на вершине спуска. Он не сомневался: судя по тому, как все перешептывались у него за спиной и тут же смолкали, стоило ему обернуться, — Такума разболтал содержимое их переписки.       Крутой уклон убегал далеко за деревья, петлял между тощими лиственницами и низенькими елями. Дальше начинался туман — метель не позволяла увидеть лыжню, только размытые пухлые клубы, напоминающие молочную пену. Январь выдался снежным — катались они уже не один раз, потому что располагала погода: ни ледяного наста, ничего, прекрасный перистый пухляк лежал на обкатанных трассах. Мегуми покосился на друзей, которые отдыхали, сидя на притоптанном снегу, — кто-то курил, кто-то пристёгивал борд, — толкнулся вперёд, и доска послушно скользнула вниз.       Впереди раскрылась, как обмылок месяца в облаке, чаша безукоризненной белизны. Мегуми уносило в арктический океан, в пух с крыльев ангелов — в идеальную чистоту, в лунное, жемчужное море снега. Монолитный холод представшей перед ним равнины, опоясанной хилыми деревцами, терзал и притягивал. Здесь, в пустом, полном тишины ничто, можно ни о чём не думать и не волноваться.       Например, что беспокойные сны, мучающие Мегуми каждую ночь, никогда не расскажут правды о Сатору Годжо. Путанные лабиринты заводили усталый разум в тупик: Мегуми тянулся за мерцающим шлейфом, пахнущим кашемиром и ледяным одеколоном, но никого не находил — только бумажную оболочку. Мегуми терзал её пальцами, рвал на кусочки, сминал, как чьё-то хрупкое горло, но она неизбежно разглаживалась, восставала нетронутая, — и так до бесконечности.       Он просыпался, словно выныривал из грязи и мути, мысленно расправлял скомканную гордость, вдыхал жизнь в раненое сердце, хотя хотелось его выплюнуть, и вливался в день, чтобы ночью вновь встретиться со взглядом, обманчиво ласковым, но лишенным человеческого тепла.       Борд прошуршал по пухлому мякишу, поднимая в воздух фонтаны сахарной пудры. Мегуми свернул подальше от деревьев — задеть ветку и получить за шиворот пригоршню снега не хотелось. Дальше трасса уходила к узенькой дороге в город, по которой раз в двадцать минут катилась редкая машина, оттуда же, при хорошей погоде, сверху можно было разглядеть неровное полотно города: сопки, на которых Мегуми катался с друзьями, находились в его черте.       Под куртку забирался неприятный холод, замораживая не только тело, но и душу. Мегуми вдруг стало совсем паршиво: как долго он уже жалеет себя, наивного мальчика, который поверил в любовь с первого… чего? Взгляда? Секса?       Как там было у Гибсона в «Нейроманте»?.. Главный герой получал деньги, друзей, славу и самую красивую женщину просто на том основании, что он главный герой? Очевидно, не его случай. Доверился же взрослому, опытному взгляду, внимательной ласке рук, позволил довести себя до предела, и всё равно — не то.       А что тогда — то?..       Заснеженная трасса на краткий миг превратилась в чистый лист, на котором Мегуми попытался представить строчки из книги, где главный герой, — он сам. Хотел ли он славы? Нет. Денег? Необходимость, но не цель. Женщину? В целом, непринципиально, мужчина или женщина, главное, чтобы у человека были хоть какие-то моральные принципы… Любви? Мегуми напряг воображение. Сложно представить, что такое любовь.       Мегуми вызвал в памяти образ Сатору, вырисованную на его лице нежность, ослепительную и пластиковую, как в рекламе зубной пасты. В противовес хотелось чего-то простого и понятного: живого, человеческого тепла.       — Да пошёл он, — раздражённо сказал Мегуми сам себе.       Совершил рывок — слишком резкий, чтобы доска выдержала вес, и едва успел сгруппироваться, чтобы правильно упасть на спину, но снег всё равно забился в рукава, обжёг обнажённую полоску кожи над перчатками и забился за шиворот ледяной крошкой. Распластавшись прямо на трассе, Мегуми тяжело выдохнул. Сдвинул на лоб лыжные очки и ещё несколько секунд смотрел в ослепительно серое небо, пока не заболели глаза. Сатору так же недосягаем, как оно. Или как звёзды, что могли давно погаснуть: их свет, стремящийся к Млечному пути миллионы световых лет, трогает лишь по касательной, а потом неизбежно уносится в бесконечность.       — Не было же ничего толком, — шепнул Мегуми. На губу, кольнув нежную кожу, легла крупная снежинка, растаяла и стекла в рот. — Его у меня не было, и меня у него тоже нет.       Увлечённый аналогией с космосом, Мегуми почему-то вспомнил, что белого цвета в природе не существует. Мама когда-то рассказывала, что солнечный спектр смешивает цвета таким образом, что они превращаются в белый, но на самом деле это обман: человеческий глаз просто наслаивает друг на друга краски, как хронометр хай-тек игрушки — цифры. Поэтому лунный грунт не белый и даже не пепельный, а цвета гумуса, первого слоя почвы, чёрный-чёрный, говорила мама, обязательно добавляя, что палеонтологи ищут окаменелости глубже, минуя десятки, порой сотни слоев породы.       Чёрный, повторил про себя Мегуми, обратная сторона Сатору — чёрный, цвет полного поглощения света, цвет горизонта событий, сквозь который не может пробиться ни одна световая волна. Оба этих цвета всецело должны принадлежать Сатору: обложка и изнанка — прочные с ним ассоциации, и обе в реальности не существующие.       — С какой стороны не посмотри — пустота, — произнёс Мегуми, осознав, как странно это прозвучало вслух.       Пробрала дрожь. Или похолодало, или одеваться нужно было теплее…       — Всё в порядке? — прозвенел недалеко незнакомый голос. Мегуми вновь вздрогнул — но теперь от неожиданности. — Ушибся?       Зашуршал снег под чьей-то доской, и на фоне бесцветного неба возникло лицо какого-то типа с широкой улыбкой, нестерпимо яркое и чёткое. Из-под горчично-жёлтой шапки-гондонки выглядывали прядки местами выцветших, выкрашенных в дешёвый розовый волос — если это не игра света, конечно. Лыжные очки, больше похожие на фантастические фасеточные призмы, по-дурацки болтались под подбородком. На Мегуми уставились два больших светло-карих глаза, в которых, неизвестно от чего отражаясь, тепло горели медовые искорки. В отличие ото рта, эти глаза не улыбались, а смотрели до того пронзительно, что стало неуютно. Казалось, взгляд просачивался сквозь кожу, кости, сеть вен и капилляров, глубоко-глубоко, куда-то в самую суть Мегуми. Стань он лунным грунтом, о котором думал несколько минут назад, этот взгляд проник бы до самого железного ядра, до самой ледяной сердцевины.       — Всё в порядке? — повторил этот, в жёлтой шапке. Он прижал руки к губам, согревая пальцы дыханием. — Помощь нужна?       — Нет, — выдавил застигнутый врасплох Мегуми и, вынужденно усаживаясь, принялся отстегивать борд, чтобы изобразить хоть какую-то деятельность. Интересно, он слышал, как Мегуми говорил сам с собой?.. Кожей ощутив, что пронизывающий взгляд всё ещё нависает над ним, добавил: — Помощь не нужна, спасибо.       — Точно всё хорошо?       — Точно.       — Оке-е-ей. — Тип в жёлтой шапке растягивал слова, как жвачку. — Если что, могу помочь подняться наверх.       — Нет, не надо. Спасибо.       — Ну ладно…       На фоне тусклого пейзажа он смотрелся слишком броско: как скатившийся с неба обломок солнца, чьи лучи теперь жгли Мегуми обветренные щёки. Куртка у него тоже была жёлтая, но не кислотная, а уютно-припыленная, как восточные специи, которые мама хранила в кухонном ящике. Мегуми даже почудился остро-пряный привкус на языке, как у свежеиспеченной сдобы.       Отчего-то стало неловко: будто ему предложили нечто, чего он не заслуживал. Внезапно захотелось крикнуть, что да, помощь нужна, хоть какая-то, лишь бы не ощущать сосущую под ложечкой не то тоску, не то безнадёгу, но казалось — начни Мегуми говорить, он закричит и остановиться больше не сможет. Вместо этого он опустил глаза и продолжил отдирать крепления.       Жёлтый помялся пару секунд, словно чего-то ждал или хотел сказать что-то ещё, но в итоге нацепил на глаза лыжные очки, перекантовался и, брякнув напоследок что-то неразборчивое, покатился вниз по склону. Мегуми ещё минуту смотрел, как яркое пятно исчезает среди закутанных в снег деревьев, поднялся, взял доску и поплёлся наверх, скованный тем самым дурацким чувством, когда осознаешь, что только что, непонятно зачем, чуть не вывалил на незнакомого человека все свои проблемы.       — Быстро ты, — прокомментировал Такума, когда Мегуми достиг плато, где расположились все: Тодо, Касуми, Нобара, Юта и сам Такума.       — Я не стал в самый низ уезжать, — выдохнул Мегуми, с чувством втыкая доску в снег. — Ветер сильнее стал.       — Тогда погнали, может, по домам? — заныла Нобара. Она сидела под лысым деревом, отстегнув борд. — Реально холодно уже.       Касуми активно закивала.       — Тебе холодно, ты и езжай, — гоготнул Тодо, закуривая.       — Придурок. — Нобара смахнула снежную шапку с сугроба прямо в лицо Тодо. Рыжий огонек на кончике сигареты тут же намок и погас.       — Блять, — отряхиваясь под всхрюки и смешки, выругался Тодо. — Это последняя была!       — Тогда точно пора ехать, — заключил Такума, поднимаясь и лениво потягиваясь. — Смысл дальше здесь жопы морозить.       Все зашевелились: зашуршали куртки, защёлкали крепления бордов. Такума, похлопав по карманам, достал ключи от микроавтобуса и потащился в сторону импровизированной парковки у проезжей части. Мегуми поспешил за ним, рассчитывая первым занять пассажирское кресло, чтобы не сидеть в итоге зажатым с обеих сторон, как килька в масле.       Взвизгнул мотор, заурчал двигатель. Пока остальные, согнувшись вдвое, заползали в микроавтобус, Такума бросил на Мегуми взгляд, в котором ясно читалось: «Ну что, едем все к тебе? Всё равно квартира свободна», но Мегуми предпочёл его проигнорировать. Пока машина медленно катилась в город, он упорно смотрел в окно, не особенно вникая в разговоры и не обращая внимания на колонки, из которых, заикаясь, то надрывался панк-рок, то стенала какая-то попса.       На улице оживала поутихшая метель, гоняла снежные вихри, точно неприкаянных призраков по гладкому полотну дороги, кружила между серых панелек, покачивала болеющие нервным тиком вывески «Продукты 24». Мегуми проверил мессенджеры: кроме мамы, рядом с диалогом которой висела двухзначная цифра (наверняка опять отыскали чью-то супердревнюю кость, и теперь ему полагалось оценить её с разных ракурсов), больше никто ему не писал. Как странно и неприятно одновременно… Такума сказал: Сатору не женат, вроде бы, но…       Видимо, это действительно всё. Никакого продолжения не будет. Сатору просто взял то, что хотел, и не считал должным как-то объясняться. Забыл этот секс, как ничего не значащий эпизод, и живёт дальше.       — Прибыли, — вернул в реальность голос Такумы. — Чё, может к тебе?       Мегуми оторвался от телефона: микроавтобус успел добраться до его дома. Такума выжидающе смотрел, остальные тоже с надеждой притихли. Мегуми, взвесив все «за» и «против» очередной попойки, после которой ему неделю придётся проветривать кухню, справедливо рассудил, что сегодняшний вечер лучше провести в одиночестве.       — Не получится, — сказал он. — Тётка сегодня приедет…       — Блин, жаль, — искренне отозвался Такума. — Ладно. Пиши, если планы изменятся, — и обернулся к остальным: — Куда мы тогда?       — Может, к Тодо? — предложила Нобара. — У него квартира все равно как после бомбёжки, можно расслабиться.       — Тодо, давай к тебе?       — А может, к тебе? — возмутился Тодо. — Умные нашлись самые?       Внутри неприятно кольнуло: его с собой не звали. Мегуми прикусил изнутри губу, щёлкнул ремнём безопасности и распахнул дверь.       — Спишемся, — бросил он, выбираясь из машины.       В ответ невнятно, но согласно промычали и тут же словно забыли. Двигатель взвизгнул, и подгоняемый метелью микроавтобус, мигнув на прощание фарами, покатил по узкому, заставленному машинами двору прочь. К Тодо, наверное, или Такуме…       Мегуми немного постоял, пока бледный туман окончательно не скрыл их из виду и побрёл к подъезду. Думалось: и общаются они с ним тоже, что ли, из-за того, что есть свободная квартира, где можно выпить?..       Под козырьком мелькнули тени, сквозь снежную дымку прорезались грубый смех и голоса. Мегуми поднялся по заметённым ступеням, прижал чип к домофону, дождался протяжного писка. Стоило ему только распахнуть дверь, как тени резко пришли в движение, заколыхались.       — Ты Фушигуро Мегуми? — Кто-то стальной хваткой вцепился в его плечо и рванул назад — борд чиркнул по подъездному кафелю, рука заныла. Ключи выскользнули из пальцев и сгинули в подъездной темноте; железную дверь, всю в снежной лихорадочной испарине, захлопнула перед носом чья-то грубо вытесанная ручища.       Мегуми покачнулся, пытаясь сохранить равновесие, но вместо этого ухватил пальцами воздух. Его развернуло и припечатало затылком о железную дверь.       Перед ним возникло трое. Слева скалился лысый и лопоухий коротышка с сигаретой, вставленной в отверстие, где должен был быть зуб, справа — какой-то скользкий отморозок с бесцветными волосами, свисающими на плечи паклей, и со шрамами на кривой роже. По центру, до сих пор удерживая Мегуми за плечо, возвышался натуральный амбал под два метра ростом и с разворотом плеч раза в три шире, чем у Мегуми. Татуированное узкое лицо зло и опасно усмехалось, но отчего-то на краткий миг показалось смутно знакомым.       — Ты или не ты, спрашиваю? — спросил он на удивление низким, тягучим голосом, но не предвещающим ничего хорошего.       — А что? — Мегуми дёрнул плечом, готовый, если что, драться, но амбал послушно убрал руку.       — Разговаривать со старшими не учили? — неприятно протянул тот, скользкий с блёклыми паклями, и демонстративно щёлкнул костяшками тощих, как прутики, пальцев, вызвав у Мегуми смутную ассоциацию с лешим из детских сказок.       Глаза напротив, не мигая, буравили в Мегуми дыру.       — Ну, я, — сознался Мегуми.       Лица всех троих растянулись в жутковатых гримасах. Коротышка с сигаретой сипло гоготнул.       — А я слышал, — начал татуированный, двое остальных заржали увереннее, — у нас пидор с таким же именем завёлся. Не ты случайно?       — Что? — тупо переспросил Мегуми, на ходу соображая, кто перед ним, что, сколько и, главное, откуда они узнали. Неужели Такума?..       Смех резко прекратился. Ухмылка на татуированном лице сменилась звериным оскалом. Мегуми пробрала оторопь. Желудок скрутило, словно там переворачивалось толчёное стекло. В затылок и лопатки вонзилась холодная дрожь. Татуированный осмотрелся, стрельнув глазами по сторонам в поисках камер, и выдохнул:       — Пойдём-ка попиздим.       — Я никуда не пойду, — торопливо сказал Мегуми. — У меня нет времени.       — Ах, времени нет, — низкий тон странным образом не мог заглушить мерзкий гогот его дружков. — Думаешь, мне интересно, есть оно у тебя или нет?       — Не о чем говорить, — вырвалось у Мегуми. — Я тебя вообще не знаю.       Рядом с ухом в железную дверь врезался кулак. Гул ударил по барабанным перепонкам, надавил на виски, словно голову обвили удавкой. Двор, площадка перед подъездом, весь мир раздробился до обломков, раскололся до безжизненного мусора. Мегуми сам ощутил себя разбитым, выброшенным в пустоту человеческим мусором среди человеческого мусора, что возвышался над ним пугающей громадой костей, мышц, мяса и концентрированной злобы, которой ничего не объяснишь, никак не защитишься. Гулом в голове ныли оголённые провода, клетки мозга мутировали и умирали, и никому, ни одной живой душе не было дела до того, что происходило под козырьком подъезда. Метель выла и густо засыпала снегом улицу. Они остались вчетвером, словно никого больше не осталось на свете, кто мог бы заметить их, помочь Мегуми, вырвать его из лап этих гопников. Он смотрел в лицо напротив, бледное, татуированное лицо, — казалось, его черты плавились, словно демонические.       — Так узнаешь, — угрожающе выдохнуло оно. — Меня вот Сукуна зовут. И я очень не люблю, когда среди нормальных людей по улицам шароёбятся пидоры вроде тебя. К примеру, — он небрежно кивнул в сторону железной ручки, — как эту дверь открывать прикажешь, после того, как ты её лапал? Ты ж в этих руках чужой член держал.       Слух вновь резанул гогот.       — Или, скажешь, не держал? — Голова этого Сукуны склонилась набок. Голодный прищур бегал по лицу Мегуми, как у хищника, целящегося в самое незащищённое и сочное место, куда проще всего вонзиться зубами. В глубине тёмных зрачков клубилось плохо сдерживаемое бешенство, горячее и слепое.       Мегуми сглотнул. Во рту стало сухо, словно в глотку насыпали песка. Вот, значит, о ком говорил Такума. Тот самый Сукуна.       — Что молчишь, сладенький? — из груди Сукуны рвался звериный рокот. — Забыл, как языком по назначению пользоваться?       Опять гогот. Тени почти вплотную прижались к Мегуми, окружили безнадёжным кольцом.       — Сукуна! — прорезался смутно знакомый голос.       Сукуна вынужденно обернулся, и сквозь просвет из-за его плеча Мегуми увидел знакомого типа в жёлтом, который час назад предлагал помощь на лыжной трассе. У Мегуми отлегло от сердца. Горчичную шапку-гондонку тип успел снять: волосы у него действительно оказались частично выкрашены в светло-розовый, если не считать затемнённых висков.       Волоча за собой чёрный борд с рыжими китайскими тиграми, он направился прямо к Сукуне, и Мегуми по каким-то неуловимым признакам определил, что эти двое, скорее всего, родственники.       — Дай мои ключи, — небрежно обратился он к Сукуне, невольно подтвердив догадку Мегуми.       Коротышка с сигаретой и скользкий застыли, по-идиотски растерянные: их лидеру оказывали явное неуважение, но встрять они не решались.       — Не видишь, я занят? — раздражённо отозвался Сукуна. — Скройся-ка. Потом подойдешь.       — Чем ты занят, к людям цепляешься?       Насмешливый взгляд из-под жвачно-розовой чёлки наткнулся на Мегуми и вмиг сменился узнаванием. Ток, что тёк вместо крови Мегуми, словно по проводам под напряжением, отмер; Мегуми окутало спасительным теплом, его в влили в него, опутали золотыми нитями — длинными и прочными, пахнущими шафрановой пудрой.       Если бы только этот тип снова спросил Мегуми, нужна ли ему помощь…       — Засранец, ты допиздишься сейчас. — Сукуна нехотя достал ключи, бросив их в подставленную ладонь.       — Ого, ты чего тут? Чего он до тебя докопался? — Тип в жёлтом обратился к Мегуми так, словно давно его знал, прочитав в его глазах молчаливый призыв. Он в один шаг преодолел расстояние до Мегуми и встал сбоку. — Сукуна, ты чего пристал к нему?       — Вы знакомы? — Сукуна перевёл взгляд с одного на другого. — Ты что, с заднеприводными теперь общаешься?       — Он… что? — рассмеялся тип и заглянул Мегуми в глаза — так, чтобы тот распознал в них чёткий призыв не вмешиваться. — Это мой одногруппник вообще-то. Он не такой, я давно его знаю.       Что-то явно пошло не так. Сукуна, отчего-то сбитый с толку, сощурился и, выдержав паузу, спросил:       — Отвечаешь?       — Отвечаю, — с готовностью кивнул жёлтый.       — А он что, немой? — Сукуна огрызнулся в адрес Мегуми. — Нормально ответить не можешь? Блеет стоит… Подставлялся мужикам или нет?       — Я… — Мегуми с трудом разомкнул слипшиеся губы. — Нет.       — Ну вот и всё, — Сукуна хлопнул его по плечу так, что у Мегуми чуть не подогнулись колени. — В следующий раз говори сразу, чего ноешь?       — Так это нам напиздели, что ли? — Коротышка с глупым видом заморгал.       — Разберёмся, — отрезал Сукуна и обратился к типу в жёлтом, который незаметно встал так, что теперь практически заслонял Мегуми спиной: — А ты жопой своей отвечать будешь, если что, понял меня, засранец?       На рукаве куртки застыла крошечная снежинка — Мегуми уцепился за неё взглядом, пока эти двое перекидывались абсолютно бессмысленными фразами. Снежинка оказалась ажурная и почти прозрачная, с шестью гранями: Мегуми успел сосчитать по четыре тоненьких зазубрины на каждой, пока не услышал, что Сукуна и его сопровождение уходят.       — Хорошо, что он не уточнил, в каком универе мы учимся, а то было бы неловко. — Вынужденный спаситель развернулся: на его лице сияла безоблачная, таящая непрозвучавший смех улыбка. — Хотя, наверное, это потому, что он не помнит, где учусь я.       Он усмехнулся, но не рассмеялся в голос. Видимо, что-то такое отразилось на лице Мегуми, отчего тот решил сдержаться.       — На будущее: я с политеха, — и протянул руку: — Юджи.       — Мегуми. — Мегуми с готовностью подал ладонь. — Спасибо тебе.       Они коротко пожали друг другу руки.       — Этот… был твой родственник? — спросил Мегуми. Стресс отступал и в голову постепенно возвращался рациональный ум.       Юджи поморщился, но из-за улыбки вышло почти безобидно.       — Двоюродный брат. Ты где с ним познакомился?       — Я не знакомился. Он сам меня нашёл.       — Неудивительно. — Юджи вновь усмехнулся, но по-доброму, так, что Мегуми снова обдало необъяснимым теплом. — В семье не без… человека с особенностями развития, как говорится. Ты вообще как, нормально? Помощь ещё какая-нибудь нужна?       — Нет, всё в порядке. — Мегуми похлопал себя по карманам, и разочарование камнем ухнуло в желудок. — Блин… Ключи…       — Что, он отобрал? — Большие глаза взволнованно округлились.       — Нет, в подъезд упали. — Мегуми чувствовал себя так, словно на него вылили ведро с грязной водой.       Юджи молча достал из кармана свои и прижал чип к домофону.       — Я тут недалеко живу, — пояснил он. — Они ко многим домам подходят…       Трель запела, и к лицу Мегуми прилила кровь: таким беспомощным он ещё ни перед кем не выглядел. Этот Юджи, к счастью, ничего не сказал. Он вообще выглядел так, словно помощь другим была для него так же естественна, как дыхание; словно он был создан для того, чтобы всегда появляться в нужный момент.       Сердце затопила благодарность.       — Дай свой номер, — попросил Мегуми. — Пожалуйста. Я тебя отблагодарю… как-нибудь.       — Да ладно… — принялся отнекиваться Юджи.       — Не ладно. — Мегуми достал телефон. — Ты же сказал, что мы одногруппники. Будем поддерживать эту легенду, чтобы твой брат не заподозрил ничего и у тебя не было проблем.       Юджи покачал головой, но свой номер всё же продиктовал.