Вечное сияние чистого разума

      Ханма, если честно, не думал, что когда-то застанет себя в подобной ситуации. Банально идеи никогда такой не появлялось, да и мыслей настолько благородной у него никогда не возникало, потому что о благородных вещах он думал довольно-таки редко, если не говорить о литературе… Ну, насколько то, что он читал, можно было считать чем-то благородным. Но не об этом, не в этом дело, а в том, как старательно он котенка грязного и мокрого, дрожащего, укутывал в куртку свою, наплевав на то, что та, естественно, измарается вся. Ему ещё доставать его из-под мусорки пришлось, так что Ханма уже по-определению был запятнан грязью этого бренного мира, пока ползал подле этого комочка шерсти, голодного и напуганного, прячущегося от всего, что было вокруг.              Остался один, так ещё и, видать, горя от людей успел опробовать, к сожалению. И все-таки, как выяснил Шуджи опытным путем, люди, с которыми вы водитесь, влияют на вас прямым образом, ведь, как он думал — если бы не Казутора, то вряд ли он тратил бы на это время своё сейчас. Вряд ли бы смеялся с того, как котенок этот, которого он уже мысленно прозвал Мияко, потому как нашел это сокровище под вечер поздний, когда темнело, когда медленно опустошались улочки от людского пребывания, когда закрывались все магазины…       Лишь бы успеть, думал Шуджи.              Думал и о том, что нужный ему человек оставался в магазине и после закрытия ещё на некоторое время, а значит, был шанс. С этой надеждой он садит пищащее маленькое животное в рюкзак, оставляя тот полуоткрытым, вешает его спереди, возвращается на байк.              А ведь он просто остановился покурить недалеко, посмотреть на чернеющее небо в спокойной тишине, прерываемой лишь звуками проезжающих мимо машин на трассе. Остановился, покурил, в итоге увидел и услышал нечто писклявое и пушистое, но хрупкое такое, болезненно хрупкое, что понимаешь — может не прожить, так-то. Шуджи смотрел на этого грязевого чертенка, — осень, дожди, везде слякоть неприятная, — голову чуть набок склонив, докуривая свой чапман кофейный. Смотрел с любопытством. Он напомнил ему кое-кого, и этот кое-кто бы охотно стукнул Шуджи за такие сравнения, однако именно тогда и закралась эта мысль: что, если прихватить его с собой, заодно и друга давнего навестить?       Сигарету он выбросил, хотел было подойти, так котенок тут же обратный путь свой начал, испугавшись неизвестно чего. Или же Ханма выглядел как очевидная угроза, что тоже немаловероятно. Шуджи решил — ладно, черт с тобой, — пошел следом, отчего и оказался у этой треклятой мусорки. С того всё и началось, а сейчас он ехал аккуратно, но быстро, лишь бы Казутору на рабочем месте застать.       Подъезжает он спустя долгие несколько минут. Останавливается у обочины, рюкзак в руки берет бережно, внутрь заглядывая, на что снова получает жалобное мяуканье. Так, хорошо. Живой, нормально, целым довез, уже неплохо. Взгляд бросает на магазин — свет горит. Значит, вовремя. Подходит, и пусть видит вывеску очевидную о том, что, как бы, закрыто, стучится настойчиво.       К этому моменту начал накрапывать дождь, и когда Казутора показался из комнаты, ведущей куда-то вглубь магазина, в служебные помещения, Ханма немного промок. Так и дозвался-то он его только с помощью того, что названивать стал, и первая эмоция, с которой его встретили, это раздражение очевидное, одно лишь: какого черта? — Написанное прямо на лице этим взглядом, бровями сведенными и поджатой полоской губ. Именно так Ханемия и реагировал на появление Ханмы в его жизни каждый раз.       Дверь отворяется, Шуджи встречает запах характерный, что в зоомагазинах бывает, тепло и сухость. А ещё в лицо брошенное от Казуторы:       — Ты чего устроил?       — Тут такое дело…              А из его сумки заместо самого ответа — многозначительный писк голодного и напуганного существа. Ханемии не оставалось ничего кроме того как затащить Шуджи в магазин за шкирку, дотягиваясь с трудом (Ханма поддастся).