Вечное сияние чистого разума

      — Я думаю, мы, — начинает Риндо внезапно после получасовой тишины, в которую их погрузил по-ленивому теплеющий апрель за окном, — должны были быть одним человеком. Ран опешил. Ран молчит. Руку тянет к волосам брата, в тысячный раз, кажется, перебирая пряди за все то время, что они лежат в его комнате. Сказанное тоже лениво доходит до него, потому что усмехается он только спустя пару секунд, как слышит эту поистине странноватую фразу. — С чего это? — Ран зевает, прячась лицом в подушку, и Риндо забавляет эта картина. — Мы даже не близнецы, чтобы ты верил в подобную чушь. Ты опоздал, Рин-Рин. Риндо бьет его локтем под ребро. Ран заливается смехом негромким, мягким. Только с ним он смеялся так. С другими его смех был наигранно-шумным. Подстать окружению и образу. Но Ран ведь не такой, Риндо знал. — Сам ты чушь. — Фыркает младший, жмурясь и отводя взгляд в сторону. К играющим на стене солнечным зайчикам. Палец его продолжал по памяти очерчивать силуэт татуировки старшего Хайтани на его теле. Даже не смотря, он знал, где и какая линия расположена, чтобы касаниями повторить её точь в точь. Ему не обязательно было видеть. Он чувствовал. Ран млел, как млеет уличный беспризорный кот под весенними, впервые теплыми солнечными лучами. Правда, вместо солнца — братовы касания, и он либо неосознанно, либо нарочно, — сам ещё не решил, — придвигается ближе. (Риндо, к слову, беспризорным не был никогда. Он ведь всегда просто-напросто следовал за ним, за Раном, — случайная мысль, навеянная очередным робким касанием, озвучивается в голове тихо, словно боится гнева обладателя этой черепной коробки.)              — А если серьезно? Или это был такой способ пофлиртовать? Ах, Риндо-Риндо, у тебя всё ещё ужасно получается. То ли дело у меня…              Ран не заканчивает, замолчать заставляет убийственный братца взгляд, брошенный небрежно с очевидным значением.              «Продолжишь — придушу».              Хайтани старший только ухмылку давит, приподнимаясь на локте. Риндо прекращает узоры выводить, смотрит вопросительно-возмущенно, пока Ран рассматривал это лицо, солнцем подсвеченное.              — Но, ладно, — Начинает издалека. — Мне даже, мм, частично понравилась твоя мысль. Я понял, что ты хотел сказать…              Да, понял, но не был фанатом теорий о родственных душах, где одна — на двоих поделена. И тут можно было бы упрекнуть, что нося свою часть их парной татуировки на теле он как бы сам себе противоречил, но нет, для Рана дело было в ином.              Ведь куда ценнее, если вопреки возможной судьбе — ты сам делаешь выбор. Он бы сказал об этом Риндо, но пусть младший приходит к этому лично.              Ран лишь немного подсобит.              Во взгляде чужом что-то меняется, блики появляются новые, нежные, возмущение дуростью Хайтани старшего уходит на второй план (надолго ли?), и Риндо сам, следом за братом, меняет положение, ложась набок — лицом к нему.              Они ещё ближе, чувствуют кожей дыхание друг-друга и излучаемое телом тепло, жар. На них только боксеры домашние, не более, ведь Риндо совсем недавно с душа, Ран — с морфеева царства. Он плавно, с грацией дикой рыси, наклоняется к младшему…              Затем, чтобы опробовать нагретые солнцем губы, затем, чтобы считанные секунды спустя углубить этот поцелуй, где, на удивление, инициатива сохранялась за ним и только. К удивлению старшего, Риндо проявлял над собой усилие, позволяя Рану вести этот поцелуй. О, он начал очередную игру. Или же ждет завершения высказанной им мысли?              Впрочем, Ран и без того хотел закончить, просто слова искал.              На чужих устах.              — Но мне больше нравится так. Ведь при ином раскладе, разве мог бы я целовать тебя, Рини? А касаться? Нее, меня такое не устраивает.              — Ты воспринимаешь слишком буквально, — Отвечает Риндо, хмурясь и рдея щеками едва ли заметно. Да, на его более смуглой, чем у брата коже, это было менее очевидно.              — Да ну? А как я должен это воспринимать?              — Ран. Замолчи, забудь уже…              А Ран не замолчит. Он оседлает брата сверху, дыханием замирая на пару лишних секунд, ощущая под собой напряженный юношеский торс. Ну и вид. Он помнил младшенького совсем хрупким по сравнению с ним в период раннего полового созревания, а сейчас… Мельче, конечно. Но засматриваться было на что. И никакие картинные галереи старшему Хайтани не были нужны.              — У тебя жуткие признания в любви, Риндо. — Язвит он нарочно, высовывая кончик языка.              — У самого не лучше. — Тональность голоса Риндо забавно подскочила.              — Я не говорю с тобой бредовыми идеями.              — В этом твоя проблема, ты совсем не думаешь…! Р-ран!..              Ран и сейчас принимает решение действовать. На сей раз: заткнуть поцелуем очередным, несмотря на чужие возмущения прямо в губы, на то, как съедаются нещадно гласные его действиями, как попытки что-то сказать тают на глазах, как и сам Риндо. Оттягивая губы, дразня и покусывая их, Ран добивается того, чего и хотел. Чтобы в его собственные заскулили так жалобно, и, что главное,              просяще.              О большем.