«Южная Корея — самая безопасная страна в мире»
Тошнота — единственное, что может описать реакцию-состояние. — Пиздец, — комментирует Мингю билборд, который сложно не заметить. Они с двух сторон захлопывают двери машины, где уже сидит неподвижно на заднем сидении Ли Чан, не проронивший по дороге в управление больше ни слова. * Потеряв по пути из своей лаборатории лицо, Хансоль озвучивает четыре имени и четыре возраста. 7,7,8 и 11. Пол, рост, цвет волос. Родители опознали и все подтвердили. — Причина смерти, — говорит он с паузами, спустя несколько долгих часов и пять кружек кофе после возвращения коллег из Вонджу. Его лицо сейчас — бледное как никогда, но голос остается тихим и твердым, — удушение. Во всех четырех случаях. Странгуляционные полосы очень ярко выражены — след от грубой веревки или каната, — кто угодно бы демонстрировал такое при докладе и рисовал подобные полосы в воздухе, но Хансоль вообще не использует жесты. — Никаких отпечатков или постороннего биологического материала, следов насилия нет. И да, еще одно, — он вздыхает, а странность его обычного спокойствия выдает только невидящий взгляд в пустоту. — Уши без трупных пятен. Ярко выраженные петехии на конъюнктиве. Из них, — он запинается впервые за все время, что Джонхан слышит оглашение результатов его экспертиз, — из них выкачали кровь. А после тела подвергли глубокой заморозке. Мне привезли образцы на экспертизу и там вокруг… это все их кровь. Табун мурашек пробегает по позвоночнику. — Когда их убили? — спрашивает Минхао. Он держит в руках карандаш, который вот-вот жалобно сломается пополам под напором длинных пальцев. — Я не могу сказать точно из-за заморозки, — если бы Хансоль был на это способен, он бы точно сейчас вскинул руками. — Но явно больше трех дней назад. И только после перетащили на стадион. — Они будто были нужны… как декор, — Джонхан сам морщится от собственных слов, — как элемент представления. — Или как послание, — добавляет Минхао, — но что они хотели сказать четырьмя мертвыми детьми? — И крестом, — перебивает Джонхан, — мы забываем одну важную деталь — гигантский такой крест посреди поля, — он раскидывает руки в привычке жестами гипербализировать сказанное и тут же нарывается на осуждающий взгляд поверх квадратных очков. — А что если так было просто удобнее натягивать канаты? — предполагает Мингю. — Удобнее тоже, — соглашается Джонхан, — акция два в одном. Минхао, только отвернувшись, тут же снова стреляет в него осуждающим взглядом, но не ловит и тени шутки на уставшем лице. — Эй, — Мингю мягко окликивает Чана, смотрящего в пустоту возле одного из больших окон, — расскажи что нашел. Этих детей что-то связывает? Тот лишь пожимает плечами, даже не вздрагивает от резкого обращения — все это время он внимательно слушал. Доставая из папки распечатки и протягивая по экземпляру на два человека, он прочищает горло. — Пропали в разное время и в разных районах Вонджу. Самый старший мальчик вообще из Сеула. Родители написали заявления о пропаже, — он сверяется с листами, водя по бумаге указательным пальцем, — третьего июня, шестого сентября, двадцать первого сентября и пятнадцатого ноября. — Так давно… — тянет Минхао. — Это не походит на классическое похищение с убийством несовершеннолетних. Родители были знакомы между собой? Дино отрицательно ведет головой. — Нет, у меня пока ни одной идеи, как они могут быть связаны. Школы разные, увлечения, районы, возраст, время и место похищения — ничего не совпадает. Но я еще поговорю с каждым из родителей, может, что-то накопаю. — Ну, — наконец говорит Мингю, ставя своеобразное интонационное многоточие в их разговоре, — а теперь каждый займется своим делом, — он поднимает стакан с кофе на вынос из соседней кофейни как бы для того, чтобы чокнуться, а потом отворачивается к окну, где наперегонки сходят с ума ветер и снег. — С новым годом, ребят. — Главное, чтоб не как встретишь… — начинает Джонхан. — Замолчи, умоляю, — Минхао рядом раздраженно закрывает глаза. Ведь сейчас им вновь предстоит вместе работать. *** Если то самое первое убийство произошло первого января, то значит… прошло немногим больше двух месяцев? Никогда Джонхану еще не казалось, что он прожил за такой короткий период времени несколько жизней. Он находит себя на пороге Сеульской Национальной Библиотеки ровно через три дня после обнаружения обескровленной девушки, замерзшей во льдах. Она становится его номером пятьдесят три. Пальцы немного дрожат от волнения, пока ноги инерционно преодолевают уже запомнившийся путь до самого дальнегоно знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, КАК боги, знающие добро и зло Ты же возьми себе всякой пищи, какою питаются, и собери к себе; и будет она для ТЕБЯ и для них пищею Иисус остановился и велел его позвать. ЗОВУТ слепого и говорят ему: не бойся, вставай, зовет тебя
Как. Тебя. Зовут. Джонхан даже сам не понимает, как губы растягиваются в невольной улыбке от этой внимательной мелочи. Что-то, похожее на облегчение и сжимающий интерес одновременно, быстрым потоком пробегает по венам и сворачивается за сеткой из ребер. Оглянувшись по сторонам, он переворачивает страницу, загибает ее кончик, и выделяет нужные буквы маркером синего цвета, который предусмотрительно взял с собой. На всякий случай, использует тот же метод, чтобы уменьшить даже мизерную вероятность сорвать их хрупко налаженный контакт. Если этот кто-то сказал, что за ним следят, нужно быть предельно осторожными. ю-н д-ж-о-н-х-а-н я-и-з-п-о-л-и-ц-и-и я-п-о-м-о-г-у с-к-а-ж-и-м-н-е-с-в-о-е-и-м-я о-н-о-п-о-м-о-ж-е-т-м-н-е-в-а-с-н-а-й-т-и Высунув кончик языка, он изо всех сил старается не ошибиться, чтобы ничего не напутать в буквах и не запутать этим и своего нового друга по переписке. А если это ловушка? Но какой бы был в этом смысл? Его имя, и то, что он работает над делом — и так не скрытая ни от кого информация. * Придя через три дня, Джонхан обнаруживает лишь одну короткую запись: х-о-н-д-ж-и-с-у И обещание вернуться вновь. *** — Как ваши чсвэшные дела? — спрашивает Сынкван пятого марта, появляясь на пороге управления НБР с кипой распечатанных бумаг, которые прижимает к себе как последнюю надежду человечества на спасение. Субин так и не смог уговорить его взять отпуск или хотя бы сходить к психологу, но давать ему в руки сейчас расследования не мог, поэтому пытался по-максимуму загружать бумажной и курьерской работой. — О, привет Сынкван, — улыбается Чан во все зубы, тоже собирая что-то свое у длинного общего стола между общей залой и допросной. — Как отношения? Глаза полицейского темнеют. Но Дино только хихикает и со скоростью света ретируется, оставляя маньячески улыбающегося Сынквана наедине с любимым начальником. Мингю сжимает губы так, что их становится не видно. То ли чтобы не засмеяться, то ли пытаясь сделать так, чтобы видно не было и его. — Слушай, знаю, ты не в восторге, — говорит он примирительно, — но нам придется работать вместе. — А от слова «работать» кто-то бывает в восторге? — вдруг спрашивает Сынкван на удивление спокойно. — Всегда мечтал начинать свои одинокие будни с чашечки кофе и ритуального убийства, — Мингю теряется в возможностях ответа, и тогда Сынкван первый подходит к нему, вываливая на стол всю найденную по запросу информацию, переданную им из центрального отделения полиции пригорода Пхаджу, где была найдена девушка. А сам, прослеживая чужой взгляд, приковывается к экранам, транслирующим происходящее в допросной. — Минхао этого парня уже час мучает, — объясняет Мингю, радуясь возможности смены темы. — А он просто мимо проходил, когда видел, как у реки ночью стояли две машины. Но это все, что у нас есть. — Ну, если бы меня Минхао час допрашивал, — Сынкван подключает свои любимые жесты и иронично смотрит агенту в глаза, — я б уже в убийстве Кеннеди признался. Это вызывает улыбку на осунувшемся лице Мингю. Вздохнув, агент возвращается к экранам и хлопает по стулу рядом с собой, приглашая Сынквана присоединиться к наблюдению за ходом допроса. Занять его чем-то интересным в последнее время — единственный способ избежать скандала с любым одушевленным или неодушевленным предметом, что посмеет попасться под руку. Ногу. Или периферийное зрение. На экранах вытянутый тонкий силуэт угрожающе нависает над ни в чем не виноватым свидетелем, добровольно пришедшим в управление для дачи показаний. Минхао не интересна преступность — он ее ненавидит. И посвящает жизнь, исследования и работу тому, чтобы ее искоренить. В отличие от Джонхана, глаза которого горят интересом к решению новых загадок и копанию в самых темных уголках человеческой психики, — сам факт наличия этих темных углов вызывают в Минхао страшный дискомфорт и желание достичь во что бы то ни стало исконной и истинной справедливости. Мингю уже давно решил не сообщать им страшную правду, о том, что эффективнее всего работающий механизм — симбиоз их двоих. Из мыслей о системе работы своего отдела вырывает снова заговоривший Сынкван. — Субин ведь не очень тебе нравится, правда? Мингю придвигает к себе именную, подаренную на Чусок матерью, кружку, до краев наполненную двойным кофе из автомата. — «Нравится» и «не нравится» — не те категории, которые нужно использовать по отношению к коллегам, которых не выбирают, — отрезает он, пытаясь внезапно выглядеть хладнокровно. — Не нравится значит, — кивает Сынкван, читая его как раскрытую книгу. — Ну это и раньше было понятно, — подумав немного, он все-таки говорит то, что хотел. — Слушай, он не плохой. Я понимаю, у вас разные методы, но дай ему хотя бы шанс. *** х-о-н-д-ж-и-с-у Джонхан вылетает из Библиотеки, набирая по дороге один из номеров телефонной книги. — Дино, послушай, мне очень нужна твоя помощь. — Хён? — слышится удивленное на том конце провода. — Конечно. Это по делу? — Я…да. И нет. Это не совсем… — Что-то случилось? — догадывается тот по голосу. — Пообещай мне… — О нет, — обреченно вздыхает Ли Чан. — Ты что, хочешь, чтобы я никому не рассказывал? — Дино, пожалуйста, — взмаливается Джонхан, — умоляю, пробей для меня одно имя. Но это только между нами. Какая же тяжесть всего человеческого бытия слышится во вздохе по ту сторону. — Ладно, валяй. х-о-н-д-ж-и-с-у На пару минут все соединение занимает звук пальцев, стучащих по клавиатуре. — Ну… тут таких не один. Уточняющие данные будут? Джонхан воспроизводит в воспоминаниях черную вьющуюся челку и большие испуганные глаза. — Примерно моего возраста и… — Сколько тебе там, сорок пять? — хихикает Чан. — Очень смешно. — Так, вот, что-то есть. Хон Джису. Так в свидетельстве о рождении указано, в паспорте не… короче. Родился в 1995 году, прописка на острове Чодо, Ттаксом. Ну как прописка… — Дино вдруг замолкает, — он пропал, тринадцать лет назад. Но в списках пропавших не числится. Поэтому я его не сразу заметил. Хён, а что, собственно, происходит? Он как-то связан с нашими делами? — Контакты кого-то из родственников есть? — не слушает Джонхан, зажимая телефон между щекой и плечом и пытаясь поймать такси. — Его мама написала тогда заявление о похищении в местное отделение полиции. Подожди минуту, я смотрю дело. Вместе с сыном пропал и ее муж. Полиция списала все на то, что отец забрал его и уехал, а еще на то, что у матери было диагностировано психическое расстройство. Ребенка никто не искал. — Ясно, — кивает Джонхан, — телефон, адрес? — И то, и то, но сам понимаешь, из заявления тринадцатилетней давности. Странно, что они вообще его из базы не почистили, — хоть в чем-то безответственность полиции играет на руку. — Телефон проверил только что, он уже не работает, остается только… — Диктуй адрес. — Ты серьезно?! Это маленькая рыбацкая деревня на острове, вероятность того, что госпожа Хон все еще живет там… — Дино, прошу, продиктуй мне адрес. Я в состоянии осознать вероятности. — Ну и пожалуйста, — кривится Чан. — 17-11 Сочон-гу, остров Чодо, Ттаксом, Генггансам-до. — Спасибо. Буду должен. — А можно я хотя бы Сынквану расскаж… Но просящий голос Джонхан обрывает, сбрасывая вызов. А водителю такси называет адрес вокзала, с которого KTX отправляется в Йосу. Ведь все лучше, чем возвращаться в свой пустой дом. Путь до провинции Чолла-Намдо на скоростном поезде — чуть ближе, чем до Пусана, и полтора коротких часа телепортируют в другую реальность. Джонхан даже не успевает осознать, что джинсы, большая толстовка и реквизит, состоящий из одного даже не наполовину заряженного телефона, не особо подходят для островных путешествий. Приходится зайти в магазинчик на вокзале, чтобы купить хотя бы переносную зарядку. А еще, вообще-то, уже вечер, а завтра возвращаться на работу. Но все внутри захватывает и перекрывает собой здравый смысл забытое ощущение путешествия и предвкушения. Добираясь на такси от вокзала до пирса, Джонхан подмечает, как все здесь вокруг будто бы замедляется по сравнению с привычным Сеулом, и даже само время шевелится медленнее, не осознавая собственный пугающий концепт быстротечности. Однако именно из-за этого здесь он только отчетливее чувствует как кровь внутри него обгоняет ритм прохожих, прогуливающихся по набережной. х-о-н-д-ж-и-с-у Добраться от причала небольшого города до нужного острова — способ только один. Курящий на пирсе мужчина оглядывает Джонхана взглядом, от которого становится не по себе. — Извините, а тут есть… — Джонхан запинается, не увидев вокруг больше никого, кто мог бы знать о движении паромов. — Расписание?.. — Я — расписание, — усмехается мужчина с грубой, изрытой пятнами от акне, кожей на щеках. — Ты на Чодо собрался? Джонхан кивает. Ему так хочется поправить фантомную лямку рюкзака, что приходится одергивать края красной толстовки. — Десять тысяч вон, — качает головой мужчина, — придется совершать рейс ради тебя одного. Сейчас мало желающих. Джонхан снова кивает болванчиком. И стучит по карманам, обнаруживая там только банковскую карту, телефон, значок НБР и новую переносную зарядку. — А перевести можно будет? Мужчина усмехается, уже начиная отвязывать тросы. — Конечно, мы же не в каменном веке. Море на удивление спокойное. Тихая гладь и пение птиц заменяет медленную музыку подходящего саундтрека. Игнорируя сообщения в мессенджерах, доходящие с перебоями из-за слабого сигнала интернета, Джонхан вертит головой по сторонам, вглядываясь в закат, который они как раз успевают застать на воде. — Да не крутись, выпадешь, — усмехается водитель, наблюдая за своим пассажиром как за диковинной зверушкой. — Ты откуда вообще? — панибратски спрашивает он, закуривая очередную сигарету и оставаясь управлять движением с помощью лишь одной руки. — Простите? — очень сложно разобрать островной южный акцент. — Где живешь, говорю? — А, я… — что-то снова дергает соврать, — в Пусане, недалеко. У меня бабушка живет на острове, вот решил проведать. — Бабушка — это хорошо. Мужчина кивает одобрительно, громким и звонким голосом окликая пару знакомых на пирсе, к которому они причаливают уже через несколько минут. * Полицейский участок на острове больше напоминает покосившийся сарай. Такому не хватает только кричащего о безопасности билборда с расплывшимся лицом чиновника-управленца.«юЖнАя КоРеЯ — сАмАя БеЗоПаСнАя В мИрЕ сТрАнА»
— Добрый день, — кивает Джонхан с порога, кланяясь двум дежурным полицейским, один из которых дремал, а второй перелистывал ленту тиктока на потрепанном смартфоне. Сидящий в телефоне парень, что помоложе, оглядывает его незаинтересованным взглядом. — Здрасьте, — кивает он, — турист? Потерялись? Джонхан вытаскивает из кармана значок, при виде которого оба полицейских подскакивают со своих мест. — Спокойно-спокойно, тшш, — просит он, — сядьте, пожалуйста. — НБР? — неверяще спрашивает тот, что постарше, моментально очухиваясь от поверхностной дремы. — Что могло вас сюда привести, господин… как… — Да неважно, — отмахивается Джонхан, — просто, пожалуйста, ответьте мне на один вопрос. х-о-н-д-ж-и-с-у Показывая адрес и имя женщины, он сразу вызывает реакцию. — А, это ненормальная и до вас добралась? — теперь оба коллеги вроде и не удивлены даже его появлению. — Ненормальная? — переспрашивает Джонхан, убирая обратно в карман телефон. — Ну да, — отмахивается тот, что постарше, — она до сих пор приходит, мы ее как по наследству тут передаем. Он говорит настолько неуважительно и неохотно, что Джонхану приходится снова пробежаться пальцами по значку. Полицейский, заметив это, цокает языком и чуть наклоняется вперед, покрутив пальцем у виска: — Агент, это не стоит того. У нее с головой не все в порядке. Вот ее муженек забрал сына и, — он присвистывает, вырисовывая подбородком дугу, символизирующую, видимо, дорогу, — уехал с ним куда подальше. И правильно сделал. Но Джонхан пропускает оценочные суждения мимо ушей. Только уточняет, не изменился ли адрес. К кедам липнет грязь не заасфальтированных дорог. Запах морской воды и свежей рыбы, царящий повсюду, забивает ноздри. Редкие, встречающиеся по пути, люди переглядываются между собой, заметив явно выделяющегося чудака на знакомых им как свои пять пальцев улицах. Позднее время заставляет задуматься о неловкости такого визита, но лишь ненадолго. Увидев в окне частного небольшого дома, до которого наконец добирается, горящий свет, Джонхан уже через несколько секунд стучится в дверь. Пытается отдышаться, так как совсем не был готов к проселочной дороге, ведущей в гору. Женщина, появившаяся на пороге, кажется ему очень красивой, даже в таком виде: она явно уже готовилась ко сну. Печать возраста сделала черты ее лица лишь более аристократичными, запечатлевая морщинами весь жизненный опыт. А большие глаза с необычным разрезом сразу отправляют мысли в круглосуточный Сеульский 7/11. — Я могу вам чем-то помочь? — растерянно спрашивает госпожа Хон. То, что это она, не остается никаких сомнений. — Да, я… — Джонхан снова достает из кармана значок, — я из НБР, но это визит не по работе. Женщина вытягивается как по струне, моментально осознавая, что происходит. — Но все же он достаточно деловой для того, чтобы вы упомянули где работаете, — она делает паузу и с надеждой поднимает глаза, — это как-то связано с моим сыном? Джонхан только кивает, уже переступая освобожденный для него порог. Они попадают сразу в небольшую гостиную, а госпожа Хон уходит на кухню, чтобы выключить что-то из шумящих электроприборов. В ее жестах начинает проскальзывать нервозность, которую она явно пытается скрыть за манерами и приветливостью. Словно всем своим видом пытается показать свою нормальность. — Джошуа. Его зовут Джошуа, отец настоял на том, чтобы имя из Библии было в паспорте. Но я всегда звала его Джису, — говорит, указывая наконец на диван и присаживаясь напротив. — Можете рассказать мне, что тогда произошло? — просит Джонхан. — Я уже рассказывала все полиции, но никто не слушал. Мой муж как с ума сошел, когда Джису исполнилось десять. Я должна была понять раньше. Но… в начале все было так хорошо, а потом… сущий ад. Он все чаще стал поднимать на нас руку. Заставлял собственного сына вместо школы учить Библию наизусть и молиться, поднимал его по ночам, увозил куда-то. Я… Мне очень жаль, что я не смогла всего этого предотвратить. Джонхан, внимательно слушая рассказ, наклоняется вперед. — Вы можете предположить, куда они уехали? Женщина отрицательно мотает головой, вытирая руки о накинутый впопыхах домашний халат. — Сейчас я даже не знаю, живы ли они. Если бы у меня было хоть что-то… хоть малейший намек где искать, я бы перевернула там каждую пылинку, лишь бы найти своего сына. Больно. И сказать ничего нельзя, еще слишком рано. Джонхан опускает глаза, чтобы не встречаться с уже знакомым испуганным взглядом лисьих глаз. — Это он…— говорит женщина медленно и осторожно, пугаясь, вероятно того, что об этом ее не спрашивали, — никто мне не верит, но это он насильно запер меня в больнице. Доказывал всем, что я придумала все, что происходит в нашей семье, — и, конечно, она задает самый важный вопрос. — Вы что, знаете что-то? Что-то нашли? Джонхан сжимает ткань своей толстовки в кулаке и говорит твердое «Нет». Давать хоть какую-то надежду сейчас — слишком опасно и глупо. Как бы несправедливо по отношению к госпоже Хон это ни звучало. Но женщина, кажется, давно потеряла запас надежды. На отрицательный ответ она лишь грустно улыбается. — Может быть, вы хотите чаю? Как вас зовут? — говорит она с мягким южным акцентом. — Джонхан, — отвечает на тот же вопрос, на какой недавно отвечал ее сыну. — Если можно… Джонхан вдруг понимает, что даже глотка воды не сделал с того момента, как вылетел из Библиотеки. — Можно, конечно, — женщина тут же вскакивает с места и семенит небольшими шагами на кухню. — У меня свой рецепт, с листьями ягод, прямо из огорода. Вот увидите, вам понравится, — возвращаясь с небольшим фарфоровым чайником, какими пользовались раньше, она вдруг предлагает. — Джонхан, может быть, вы останетесь у меня? Вы ведь из Сеула. Путь домой такой долгий, а уже поздно. Я очень благодарна вам. За тринадцать лет впервые кто-то проявил интерес к этому делу, — она настолько близко, что без заминок протягивает руку и легко касается бледной ладони, не занятой чашкой. Джонхана насквозь пробивает чувством, которого он никогда не испытывал. — Вы примерно такого же возраста как мой сын, — утверждает она, словно разговаривая сама с собой, но Джонхан замирает, не в силах пошевелиться, — смотрю на вас и представляю, каким он может быть сейчас. Как выглядел бы, где бы работал. Он, кстати, сейчас вспомнила, — смеется она, — в детстве хотел стать полицейским. Вы даже чем-то похожи. Смотрю на вас и думаю о нем, — понимая, что, вероятно наговорила лишнего, госпожа Хон, убирает руку и извиняется. — Оставайтесь, если хотите, — только повторяет она. Джонхан вежливо отказывается, ссылаясь на то, что утром нужно снова быть на работе. Делая глоток уюта из фарфоровой чашки, он смотрит по сторонам, пытаясь не утонуть в неведомом ему ощущении дома. Цветастые обои, старая мебель, две кошки, гуляющие по-хозяйки по кухне, гора вязаных пледов, накинутых на диван. И фотография на стене.. мамы с маленьким, очень похожим на нее сыном, в потертой рамке у лестницы на второй этаж. х-о-н-д-ж-и-с-у Хочется сказать хотя бы успокаивающее «ваш сын все еще жив», рассказать, что видел его совсем недавно и что тот отчаянно пытается с ним связаться. Но сейчас этого делать нельзя. Прерывая ностальгический рассказ о школьных годах, последовавший за очередной кружкой чая, Джонхан решается задать вопрос: — Почему... Почему вы остаетесь здесь? После всего, что произошло. Женщина улыбается и поднимает глаза, отвлекаясь от рассматривания узора белой ажурной скатерти. — Я никогда отсюда не уеду. А вдруг Джису вернется? *** Несколько мартовских дней синяки борются за свое место под глазами с молочно-бледной кожей. Набирающее обороты расследование смешивается с обрывочной перепиской в библиотеке. Времени не остается даже на сон. Сразу же по возвращению в Сеул Джонхан оставляет в книге короткое: я-з-н-а-ю-к-т-о-т-ы п-о-ж-а-л-у-й-с-т-а-п-о-п-р-о-б-у-й-с-к-а-з-а-т-ь-г-д-е-т-е-б-я-н-а-й-т-и Но получает в ответ лишь: я-н-е-з-н-а-ю м-н-е-н-е-л-ь-з-я-в-и-д-е-т-ь-а-д-р-е-с Джонхан не сдается и через два дня после этого. о-п-и-ш-и-ч-т-о-в-и-д-и-ш-ь-в-о-к-р-у-г Сбивчивое и хаотичное объяснение совсем ничем не помогает. з-д-е-с-ь-с-в-о-и-п-р-а-в-и-л-а и-с-в-о-й-б-о-г п-о-в-с-ю-д-у-к-р-а-с-н-ы-й-с-в-е-т и-е-р-о-г-л-и-ф-с-м-е-р-т-ь у-м-е-н-я-о-ч-е-н-ь-м-а-л-о-в-р-е-м-е-н-и у-у-ч-и-т-е-л-я-е-с-т-ь-к-л-ю-ч-и я-п-р-и-х-о-ж-у-с-ю-д-а-н-о-ч-ь-ю и-х-о-ч-е-н-ь-м-н-о-г-о Спросив, почему Джису выделяет слова, а не пишет в книге, Джонхан хотя бы понимает, что за ним следят. И, по-видимому, приводят в библиотеку для работы над Библией, а любые записи могут привлечь внимание. Становится очень страшно в какой-то момент не найти обещанного письма. д-ж-и-с-у н-е-б-о-й-с-я я-п-о-м-о-г-у о-б-е-щ-а-ю п-о-п-р-о-б-у-й-з-а-п-о-м-н-и-т-ь-п-о-в-о-р-о-т-ы-к-о-г-д-а-т-е-б-я-в-е-з-у-т о-п-и-ш-и-и-х Страх и нервозность сбивчивых писем доходят до него через страницы. Отчаянное желание сделать хоть что-то завладевает всеми мыслями и мотивациями. В очередной раз возвращаясь в библиотеку, Джонхан оставляет в качестве закладки маленький пакетик с кислым мармеладом, купленный в 7/11 за углом, а сам рисует улыбающуюся мордочку в уголке и стрелкой указывает «э-т-о-т-е-б-е» в надежде, что хотя бы это вызовет улыбку на красивом лице с огромными испуганными глазами. Пока ад продолжается, и заголовки газет пестрят все более страшными названиями и оскорбительными обращениями в сторону бездействующих спецслужб, все сознание цепляется только за выделенные желтым маркером буквы и воспоминания о лисьих глазах. Приходя в очередной раз после пятичасового заседания, на котором они с Минхао составили предположительный портрет преступника, Джонхан нервничает как никогда раньше. Он растягивает рукава теплой кофты, раскрывая книгу на привычной странице, где оставил послание в последний раз. Рядом с пакетом мармелада и смешной рожицей. т-о-л-ь-к-о-н-е-б-о-й-с-я м-ы-н-а-й-д-е-м-с-п-о-с-о-б Последнее убийство было совершено в ночь с 20 на 21 марта. Два дня назад. Среди потока хаотичной сбивчивой информации, которую пытается передать Джису, невольную улыбку вызывает ответ на мармелад и нарисованный смайлик. Буквы словно закручивает в водоворот, заставляя сердце биться куда чаще привычного ритма. Джонхан, спрятав ладони за рукавами толстовки, сжимает щеки, чтобы не улыбаться слишком широко, когда выписывает по буквам адресованное ему: д-ж-о-н-х-а-н с-п-а-с-и-б-оГосподи Вседержителю, Боже отцев наших, Авраама и Исаака и Иакова, и семени их праведного а, сотворивший небо и землю со всем благолепием их, свЯзавший море словом ПОвеления Твоего, заключивший бездну и запечатавший ее страшныМ и славНым именем Твоим, которого все боятся, и трепещут от лица силы Твоея, потому что никто не может устоять пред великолепием славы Твоея, и нестерпим гнев прещения Твоего на грешников! Но безмерна и неисследима милость обетования Твоего, ибо Ты Господь вышний, благий, долготерпеливый и многомилостивый и каЮщийся о злобах человечесКих. Ты, Господи, по множеству Твоей блАгости, обещал поКаяние и Отпущение согрешившим Тебе, и множеством щедрот Твоих определил покаяние грешникам во спасение. Я согбен многими железными узами, так что не могу поднять головы моеЙ, и неТ мне отдохновения, потому что прогневал Тебя и сделал пред Тобою злое и: не исполнил воли Твоей, не сохранил повелений Твоих, поставил мерзости и умножил соблазнЫ. И ныне преКлоняю колени сеРдцА моего, умоляя Тебя о благоСтИ. Согрешил я, Господи, согрешил, и беззакония мои я знаю, но прошу, молясь Тебе: отпусти мне, Господи, отпусти мне, и не погуби меня с беззакониями моими и не оссуди меня В преисподнюю. Ибо ТЫ Бог, Бог кающихся, и на мне яви всю благость Твою, спасши меня недостойного по великоЙ милости Твоей, и буду прославлять Тебя во все дни жизни моей, потому что Тебя славят все силы небесные….
Я помню какой ты красивый