Sensitive Saint Sacrifice

3,1415 * «Можно сходить с тобой в следующий раз?» «С чего ты взял, что будет следующий раз?» «Он всегда случается, разве нет?» «Они сказали, что рецидивов может больше не быть» «Послушай, в любом… * Небо кажется фиолетовым. А сквозь распахнутое почему-то при таком-то холоде окно приемного покоя оно еще и отдает ярким розовым оттенком, который создается из-за бликов света фар мчащиеся мимо по проспекту машин. Красивый обман зрительных рецепторов. Желтые фары едут вперед, красные стоп-сигналы — возвращаются. Кажется, что этот бесконечный круговорот закручивается кольцами. Бомгю сидит на деревянном столе и заторможено болтает ногами в воздухе. Следит за носками своих кроссовок зрачками-маятниками: туда-сюда, туда и сюда. Он сжимает в кулаке подобранный по дороге, упавший с дерева синий цветок, который идеально подходит закатному Сеульскому небу, а никак не пыльному серому асфальту под ногами. Вытягивая раскрытую ладонь, на которой разложились лепестки, всматривается в них на фиолетовом фоне через проем окна, но вдруг вздрагивает от голоса. — Простите, что заставил ждать. Он тут же оборачивается к двери и по-мальчишески улыбается, откидывая назад длинные мелированные волосы. Цветок цепляет за ухо и по-дурацки кривится вошедшему врачу, но на умилительно-осудительно-снисходительный взгляд того откашливается и убирает игрушку в карман кожаной куртки. — Ничего, парой убитых меньше парой больше, — пожимает плечами. — Подозреваю, — усмехается мужчина в белом халате лет пятидесяти, сжимающий в руках больничную карту и дешевую шариковую ручку, — в полиции у всех такой юмор? — Профдеформация, — кивает Бомгю со всей ответственностью. — Эти убийства, — врач не уточняет, подразумевая, что тут все и так ясно. О каких еще убийствах сейчас можно говорить в Сеуле? Да и темы этой он явно не стесняется, перекрывая неловкость любопытством, — вы имеете к ним какое-то отношение? — Я бы сказал, мы все имеем к ним отношение, — хмыкает Бомгю. — Но я никого не убивал, если вы об этом. Мужчина одобрительно усмехается. — Но вы выезжали на вызов? Бомгю кивает, продолжая болтать ногами в воздухе. — Дважды. — Делом занимается НБР? Так в новостях сказали. — Да, а мы им помогаем, но я мало что знаю, они не очень любят отчитываться, — он нависает руками над головой, показывая грозное «ууу», и изображая этим, видимо, серьезных дядей, — поэтому вам лучше понадеяться, что кто-нибудь оттуда тоже загремит в ближайшее время в больницу. Оценив шутку, доктор расслабленно смеется. Ногой придвинув к себе стул, он усаживается на него и раскрывает карту, обозначая таким образом то, что пора перейти от трёпа к непосредственной цели визита. — В прошлый раз я выписал цетиризин. Он совсем не помог? — поднимая глаза, чтобы убедиться в ответе, он вновь возвращается к записям. — Что ж, на этот раз мы попробуем лоратадин. Ваша страховка это покроет. Я назначил необходимые процедуры, увидимся в четверг. Бомгю кивает и спрыгивает со стола. То-то и всего. Длинные волосы бьют по щекам, но этого явно недостаточно, чтобы прийти в себя. Перед глазами пролетают темные пятна. Больничный запах оседает на коже тонким слоем липкой пыли. От стерильности и правильности вокруг подташнивает. Время пролетает сквозь пальцы, которые сковало тремором. То ли болезнь похожа на вдохновение к жизни, то ли наоборот. Забрав выписанный рецепт, он кланяется, изобразив глубокий изящный реверанс. На выходе из приемного отделения его встречает уже густо-фиолетовое небо, запах токпокки из палатки неподалеку и искреннее желание никогда сюда больше не возвращаться, которое, он точно знает, совсем скоро сменится потребностью оказаться здесь вновь. Пока гуашевое небо меняет глубокий оттенок, а мысли закручиваются световыми кольцами, как фары мчащихся мимо машин, он даже сам не понимает, как ноги приводят его в управление. Логически этот путь вполне можно оправдать: на работе точно оставался лоратадин, который можно не покупать. Последний раз задрав голову к уже обуглившемуся зареву, Бомгю дергает знакомую ручку двери. Небо кажется фиолетовым. И этому фону очень подошли бы идиотские ярко-розовые волосы. На первом этаже участка дежурит сонный молодой сержант. — Привет, — здоровается он удивленно, но все же недостаточно для столь позднего визита. Незаинтересованность людей в действительно занимательных вещах можно есть ложками. — Тебя что, вызвали? Вот он изверг. Всё возитесь с этим делом? Бомгю удивленно изгибает бровь. — Что? Субин все еще тут? — Да-а, — тормознуто тянет парень, — я думал, ты к нему. — Не совсем. Ладно, спасибо, — уже ловя за хвост надежду прошмыгнуть мимо, Бомгю сердито выдыхает, когда приходится все же остановиться. — Подожди, Бомгю-а, распишись в тетради ночного прихода, — на саркастический взгляд дежурный корчит умоляющую рожицу, — ну знаешь же, формальность для начальства. Не хочу их злить, и так все на иголках. Пододвигая к себе остаточный эффект доисторических технологий, Бомгю кидает исподлобья взгляд на отвлекшегося дежурного, а потом, убедившись, что тот доверительно отворачивается, ловким движением открывает одну из последних страниц толстой тетради и быстро дописывает цифру в долгом ряду, где его почерк чередуется с чужим. Свой — его — свой — его — свой — его — и снова свой Облизывая губы, чтоб не улыбнуться, он быстро оставляет подпись напротив своего имени, закрывает тетрадь и с вежливой, почти театральной учтивостью, протягивает ее обратно. — Держи свою формальность. — Спасибо, бро, — дежурный искренне прижимает потрепанную тетрадь к себе, даже не подозревая о развернувшейся на его глазах тайной переписке. Кивая ему уже через плечо, Бомгю широкими шагами, переступая через ступеньку, поднимается на третий этаж по затемненной лестнице. В масштабном помещении основного управления участка горит только несколько настольных ламп. Верхний свет просачивается лишь сквозь доступные щели из кабинета начальника. Забрать бы свой лоратадин и смыться по-быстрому, но странное любопытство заставляет задержаться подольше. Подойдя к доске объявлений, Бомгю корчит передразнивающую рожицу списку штрафов за маты, который ввел на днях Субин (и точно бы сам в нем лидировал, если бы вписал сюда свое имя). А так все лавры, конечно, доставались Бомгю. Собранные средства могли бы пойти, например, на благотворительность, но Субин сказал, что это на булочки к утреннему кофе, без которых «работа отдела не была бы такой сплоченной». Забирая со стоящего рядом стола маркер, Бомгю со злобным лицом и пишет и иллюстрирует три неприличные буквы в верхнем углу этой таблички. Так получается хоть немного отвести душу. Но потом, конечно, добросовестно записывает себе еще тысячу вон штрафа. Это того стоило. А потом вдруг уже с куда более обеспокоенным выражением поворачивается к закрытому кабинету начальника, откуда слышится неразборчивое монотонное бормотание. Бомгю опускает глаза, боясь столкнуться с самим собой хоть в каком-нибудь отражении. Раньше по пятницам Субин звал их с Сынкваном к себе домой, и они смотрели «Друзей» на его огромном телеке под вкусную пиццу. Учась в Академии, он единственный жил с родителями в большом доме, а не как сейчас — с этим странным соседом, которого называет другом. С этими дебильными волосами. Раньше они часто прерывались на то, чтобы сделать доклад или проверить друг у друга выученную главу уголовного кодекса, но быстро забивали и возвращались к «Друзьям». Раньше Сынкван убегал в другую комнату, чтобы ответить на звонок своей девушке, но возвращался всегда быстро, счастливым и немного смущенным. И его можно было долго за это дразнить. Тогда рецидивов не было. Бомгю злобно защелкивает колпачок маркера — так, будто наконец-то нашел того, кто испортил ему всю его жизнь. Субин виноват в том, что его повысили, и теперь его будто не существует. Сынкван виноват в том, что не смог оставить рядом с собой человека, которого любит. Только Бомгю ни-в-чем-не-виноват. Для того, чтобы все разрушилось, он не сделал ничего. Ни тогда, ни сейчас. Передергивая немного плечами, будто его знобит, он на цыпочках подкрадывается к кабинету начальника. Дверь и большие окна кабинета с гордой табличной прикрыты жалюзи, через щели которых пробивается теплый свет. Бомгю, прикусив губу, пытается заглянуть сквозь эти небольшие отверстия, но раздосадовано морщится. В кармане совсем не вовремя вибрирует телефон, и он достает его, чтобы прочитать уведомление: «Послушай, в любом случае мы можем … Но дочитать не успевает. Подскакивает от громкого звука бьющегося стекла и тут же открывает дверь перед собой. Представшая перед ним картина заставляет застыть на месте. Субин сидит на своем крутящемся стуле с совершенно спокойным лицом и с занесенной рукой, прямиком под которой на полу — валяются осколки кружки. Источником бубнежа, который слышал Бомгю, оказывается тихо идущий на фоне какой-то образовательный канал на ютубе. «Общее количество галактик в наблюдаемой части Вселенной пока точно не известно. В 1990-х годах, основываясь на наблюдениях космического телескопа «Хаббл», считали, что всего существует порядка 100 миллиардов галактик» — монотонно рассказывает мужской профессорский голос. От этого картина становится еще абсурднее. — Хён? — Бомгю от изумления даже вспоминает о неприсущей им вежливости. — Ой, — тянет Субин, маньячески улыбаясь, — разбилась. — С тобой все нормально? — уточняет Бомгю, пока брови ползут вверх, а он предусмотрительно закрывает за собой дверь чужого кабинета. Мало ли кто еще заглянет ночью на работу и подумает, что перепутал здание с психушкой. «В 2016 году эту оценку пересмотрели и увеличили число галактик до двух триллионов» — Мммм, — впериваясь прямо в друга немного поехавшим взглядом, Субин кивает и берет со стола еще и тарелку, а потом также вытягивает с ней руку. — Ты вообще видел этот сервиз? У меня теперь зарплата начальника отделения полиции. Могу позволить себе купить новый сервиз сотрудникам в офис? Этот не красивый. Здесь голубые цветы с золотой окаемкой. Голубые с золотой, Бомгю. Если бы я знал, кто это сделал, я бы его арестовал. Бам. С жалобным звоном несчастная оскорбленная тарелка падает на кафельный пол и раскалывается на части. Лучше не жить, чем жить некрасивой. «В пространстве галактики распределены неравномерно: в одной области можно обнаружить целую группу близких галактик а можно не обнаружить ни одной» — Что ты так на меня смотришь? — спрашивает Субин, иронично скривившись. — Тебе никто не поверит. — Это точно, — кивает Бомгю, все еще держа брови выше положенного им природой уровня. — И я, кажется, вижу как в твоих глазах сменяются цифры из документаций, как в игровом автомате, знаешь, — «закручиваются кольцами, как фары машин». — И вообще... — щелкнув пальцами, он исчезает буквально на долю минуты. И появляется почти сразу со стопкой тарелок, принесенных с местной маленькой кухни, в руках. — Светло-голубой давно вышел из моды. Стопка оказывается на столе начальника, а верхняя тарелка летит за своими боевыми товарищами. Звон керамики заглушается монотонной лекцией на фоне. «Галактики не имеют чётких границ. Нельзя точно сказать, где кончается галактика и начинается межгалактическое пространство» — Золотой — это колхоз, — поддакивает Субин, забирая верхнюю тарелку и кидая ее на кафельный пол. — Из них было неудобно есть, даже рамэн не заваришь, — называет Бомгю причину смерти следующей и тут же приводит приговор в исполнение. «Космические пустоты или "войды" — это обширные области между галактическими нитями, в которых отсутствуют галактики и скопления» — Кто придумал эту форму кружек? У тебя вообще палец сюда помещается? — Бомгю возмущенно мотает головой в отрицании, а потом болванчиком — в одобрении, когда Субин отправляет на смертную казнь и дурацкую кружку. — Еще какой-то мудак людей убивает! — злится он, кидая сразу две. «Войд Волопаса — самое таинственное место во Вселенной. Семьсот миллионов световых лет практически ничего — это самое пустое место в наблюдаемой Вселенной» Мир огромный, а они тут придают своим проблемам какие-то смыслы. — Мингю задолбал! — срывается Субин, а на пол летит новая тарелка. — То, что он умеет во всем этом разбираться, не значит, что я тоже должен так сразу. Я ничего не понимаю. — В этих, — еще одна. — Гребаных, — и еще. — Документах! Как специально подгадывает. Последняя тарелка разбивается на «документах» и отколовшийся от нее кусочек жалобно раскачивается на холодном кафеле. «Галактические нити — крупнейшие наблюдаемые космические структуры во Вселенной в форме нитей из галактик со средней длиной в 50—80 мегапарсек» Пока Субин рассматривает, глупо моргая, последствия их психической вечеринки, Бомгю наконец до конца понимает, в чем дело, и быстро находит решение. Спасибо дурацкому дешевому сервизу, ни одна тарелка не раскрошилась, поэтому ребром кроссовка он легко сгребает крупные осколки в одну кучу в углу, устраивая им там импровизированную поминальную горку. А потом забирает все хаотично разбросанные документы со стола и уходит с ними в другую часть кабинета, не изящно плюхаясь на пол. «Нити и войды могут формировать «великие стены» — относительно плоские комплексы скоплений и сверхскоплений. Галактические нити заполнены очень горячим (миллионы и десятки миллионов градусов) и очень разреженным (от 1 до 10 атомов на метр кубический) газом» Пока Субин соображает, что происходит и успевает подойти, Бомгю уже начинает раскладывать документы по стопкам. — Что ты делаешь? — Сначала надо отделить рапорты от заявлений. Потом можно рассортировать заявления по порядку срочности. Ну, знаешь, от убийств до вторжения инопланетян. Хотя… — Бомгю недоверчиво оглядывается на играющий ютуб, рассказывающий про масштабы вселенной. — Хотя знаешь, инопланетян пожалуй оставим. Субин усмехается, фыркая, — очень характерный для него жест. И садится рядом, обхватывая руками колени. — Всегда мечтал, чтобы кто-нибудь пришел и сделал это за меня. Бомгю улыбается так мягко, как улыбался, кажется, последний раз еще до увиденной в лесу сцены убийства. — У всех нас свои запросы к принцу на белом коне, — хихикает он, но не отрывается от сортировки. — Ты точно подписал на рассмотрения все заявления? Потом вот эти, — он аккуратно берет листок и образует третью стопку, — эти давай пока отдельно сложим, я тоже понятия не имею, что это. Спокойствие, научно-популярный бубнеж и копошение заполняют собой пространство, сменяя истерический звон бьющейся посуды. «По стандартной модели эволюции Вселенной галактические нити формируются и следуют вдоль сетевидных потоков тёмной материи» Наблюдая за тем, как Бомгю разбирает устроенным им хаос, Субин хитро улыбается. — Я тебя сейчас засосу. — Фу господи, — морщится Бомгю, пытаясь сдержать смех и играя брезгливость, — а наказывать меня за что? Лучше оштрафуй. Субин дает ему легкий подзатыльник. Не очень-то конечно и хотелось. — Где ты всему этому научился? — спрашивает он, обреченно. — Это же мерзко. И скучно. И неинтересно. И вообще… «Крупномасштабная структура Вселенной в космологии — структура распределения вещества Вселенной на самых больших наблюдаемых масштабах. Искривление пространства-времени на данном масштабе хорошо описывается общей теорией относительности» И это Субину куда интересней. — Слушай, — Бомгю наконец прерывается и обращается четко напрямую, но при этом не поворачивает головы. — Слушаю, — покорно кивает Субин. — Ты здесь не просто так. Да, ты не особо, — склоняя саркастически голову на этих словах, будто «не» тут лишнее, Бомгю кивает в пол, — разбираешься в этих бумажках, и из-за этого проблем с Мингю тебе не избежать, но у тебя для этого ведь и есть сотрудники. Ты здесь, потому что умеешь управлять ими, — он наконец поворачивается. — Ты знаешь, какое задание кому дать, и кто с чем справится, и в этом твоя сверхспособность. Хватит пытаться сделать все самому. Субин хлопает глазами еще пару раз: — Нет, ты правда нарываешься на нежности, — говорит он слишком серьезно. Но уголки пухлых губ непроизвольно разъезжаются в стороны. «Местное сверхскопление — характерный пример крупномасштабной структуры Вселенной. Оно является уплощённым образованием, состоящим из нескольких цепочек галактик (филаментов), которое в проекции на небо выглядит как охватывающая весь небосвод полоса, в пределах которой наблюдается большинство ярких галактик» — Я скучаю по нашим посиделкам, — говорит грустно Бомгю, вздыхая и возвращаясь ко взрослой рутине. Субин двигается к нему поближе. — Знаешь, просто… сложно есть дома пиццу, когда знаешь о жестоком серийнике, которого должен поймать. — А давай просто узнаем, кто это, и скажем Сынквану, что это к нему ушла Гаин, — фыркает Бомгю гениальной идеей, одновременно одними губами читая какой-то из страшных и непонятных заголовков на договоре. — У нас запрещена смертная казнь, — подыгрывает Субин. И тормозит, когда видит не предвещающие ничего хорошего огоньки в обращенных к нему глазах. — Что ты на меня так смотришь? — Может, закажем пиццу? — Бомгю закрывает лицо листком с заявлением об избиении, и вместе с нервным смешком меняет выражение, снова открываясь. — Объединим приятное с полезным. Правда, придется делиться с дежурным. — Зачем? Кому он на меня пожалуется? Мне? — Субин даже чуть горделиво задирает нос, уже доставая из кармана телефон и открывая одно из самых часто используемых приложений. — А ты видел последний сезон Рика и Морти? Спустя пять с половиной стопок отсортированных документов и еще одну, списанную на «лишние детали», несколько записей на доску со штрафами за маты, час ожидания пиццы и дослушанное видео, спустя все это.. «Если вся масса галактик заключена в звёздах, то, зная соотношение масса-светимость и предполагая, что оно не сильно меняется с радиусом, плотность вещества в галактике можно оценить по яркости звёздного населения. Ближе к своему краю галактика тускнеет, значит, и средняя плотность звёзд падает, а вместе с ней должна упасть и скорость вращения звёзд. Однако наблюдаемые кривые вращения галактик свидетельствуют о кардинально иной картине: начиная с какого-то момента скорости вращения звёзд аномально высоки для плотности, получаемой из зависимости масса-светимость» ..Субин с Бомгю находят себя на полу посреди хаоса бумаг, неподалеку от погребенного сервиза, рядом с огромной коробкой пиццы и перед небольшим экраном планшета, транслирующего новый сезон Рика и Морти. Айпад опирается на самодельную стопку из книг по уголовному кодексу и немного слепит глаза, потому что верхний свет наконец можно выключить. В какой-то момент растрепанная голова Бомгю укладывается на мягкое плечо. Удивительная черта Субина — он всегда мягкий. Колючий словами, не уступчивый характером, колкий на шутки, но поразительно мягкий физически. Небо за окном, видимо, из-за яркой цветокоррекции мультика, все еще, вопреки здравому смыслу, кажется фиолетовым. В нем, Бомгю теперь знает, крутятся всякие галактики и войды, сверхскопления и страшные пустоты, которые нарушают придающие стабильность человеческому разуму законы физики и математики. Закручиваются кольцами, как фары машин, которых почти не осталось на улицах. Зевая, он жмется ближе. Для Бомгю нормально пару часов не замечать, что ему холодно, Субин — всегда теплый. Движения топорные и неловкие. С третьего раза понимая, как удобнее зацепиться за чужую руку, Бомгю на секунду достает из кармана телефон, успевая дочитать последнее уведомление, но тут же убирает его обратно и возвращается к мультику и чужому плечу. Хрюкая над похабной шуткой, Субин вдруг спрашивает, помогая улечься на себе поудобнее. — Бомгю-а. — м? — А что вообще ты тут делаешь? — Пришел послушать о галактиках, — снова зевает Бомгю. — Поможешь завтра выбрать новый сервиз? Приходится обреченно вздохнуть и кивнуть. На экране непрочитанным так и остается единственное сообщение, которое он наконец успевает дочитать: «Послушай, в любом случае мы можем разобраться с этим» * Небо кажется фиолетовым. — Джонхан, идем отсюда. Во всеобщей суматохе пыли и криков отвлечься от прикосновения заставляет голос Мингю. Весь путь назад Джонхан молча рассматривает порезы и синяки на открытых участках смуглой кожи. Будто учит наизусть для сдачи экзамена. Длина пальцев и их попытка сцепиться друг с другом, чтобы не показывать тремор, вызванный физической и нервной перегрузкой. Царапина на щеке — зеркальная его собственной: последствие нападения ветки в лесу. Губы пухлые и постоянно закусанные. Бегающий по обивке автомобиля взгляд. Чем больше деталей — тем ярче ощущение странного спазма внутри живота. Начальник их отдела на фоне разговаривает по рации слишком громко. Всем вокруг что-то нужно. «Я буду здесь» только успевает быстро шепнуть Джонхан, когда уже хоть немного привыкшего к яркому и громкому миру Джису неаккуратно хватает за локоть сержант полиции и дергает в сторону от. Джонхан прекрасно видит, как от этого панически дергается тело, но Джису слушается. Только оборачивается коротко на него. Вспышки и вскрики отделения явно слепят непривыкшие к этому органы чувств. — А ну быстро в допросную! Взгляд выросшего на пороге управления и перегородившего им путь Джихуна осыпает их таким пламенем, что не мудрено превратиться в пепел. Он, кажется, одними глазами способен перемолоть и кости. Вряд ли кто-то вообще видел его настолько злым. Джонхан дергается, когда видит как от очередного грубого прикосновения Джошуа весь сжимается, Но попытка поймать взгляд, чтобы хотя бы им показать, что все хорошо, проваливается, потому что они вместе с полицейским уже исчезают за дверью. — Да что вы… — Джонхан пытается выйти вперед, но Мингю, применив силу, возвращает его за свою спину, вставая между ними с Джихуном переговорной преградой. — Вы не доложили, — спокойно, но с прорывающимися нотками злости констатирует Джихун. — Это была только теория, — оправдывается Мингю, молясь, чтобы Джонхан позади него ничего не ляпнул, — нужно было проверить, прежде чем поднимать на уши все управление. Представь, во сколько нам бы обошлись беспочвенные поиски. От логического аргумента Джихун хоть немного успокаивается. Он недовольно дергает головой и глубоко вздыхает, надавливая пальцами на глаза, а после широко их раскрывая. Даже по выражению лица видно, что собирается сделать окончательный вывод и поставить в их разговоре точку. — Охрану всем, кто в больнице. А по результату допроса — отчет мне на стол через полчаса, все ясно? — Дайте мн… — начинает Джонхан, тут же шипя от сдавливающих тонкое запястье пальцев. — И его, — тычет Джихун пальцем, — туда не пускайте. Мингю кивает. Джонхан из-за его плеча бросает взгляд в сторону допросной, дверь которой закрывается на замок. — Прекратите, он же не убийца. — Еще слово и я тебя отстраню, — предупреждает Джихун, снова поднимая указательный палец в сторону смазливого обеспокоенного лица. — Пойдем, — шипит Мингю, поворачиваясь. — Минхао справится. Джонхан обиженно и злобно смотрит на него снизу вверх, но подчиняется руке, уводящей его хотя бы в сторону мониторов, на которые транслируются камеры из допросной. Туда, за время этой короткой перепалки, уже успевает зайти Минхао. В холодном пустом помещении он поправляет белую рубашку с золотистыми запонками и трет уставшие от чтения глаза. С момента обнаружения пещеры ему пришлось изучать все имеющиеся данные, и от хаоса количества информации мысли закручиваются хула-хупами. Присаживаясь на свободный стул, он сначала молча рассматривает парня через стол от него. Джису сидит, пытаясь показать раскрытую к диалогу позу, но сам мелко дрожит и вжимается в себя, а от внимательного орлиного взгляда Минхао не ускользает то, как пальцы цепляются за край футболки. Футболку эту, кстати, ему явно дали поменять, а вот темные чуть вьющиеся (скорее подошло бы интуитивное «взбитые») волосы — растрепанные и пыльные. Желание скрыть страх сквозит в каждом взгляде на пол, но все же он поднимает глаза, чтобы посмотреть прямо и сломанным голосом спросить: — Вы работаете с Джонханом? Минхао вздыхает, потирая пальцами глаза под прямоугольными очками. — Не по своей воле. Но этот ответ, кажется, Джису хоть немного устраивает. Он замолкает, снова опуская бегающие глаза. Как будто бы оглядывает всё и всех вокруг со смесью страха и любопытства. — Хон… Джи-су, — читает Минхао на первой же странице принесенной с собой папки. — Или Джошуа, как правильно? Я могу говорить на «ты»? Джошуа кивает на последний вопрос, и отвечает «как угодно» на вопрос об имени. Минхао кивает и делает ручкой какую-то пометку. — Твоя мама написала заявление в полицию о твоем исчезновении в сентябре 2010. Ты помнишь что-то о 2010 году? — Мы жили на острове Чодо, в небольшом городке на берегу. Отец занимался рыболовным бизнесом, было удобно ездить до городского рынка в Йосу и обратно. У него было несколько рабочих в найме, из местных. Минхао удовлетворенно вскидывает взгляд. Даже для него становится неожиданностью такое добровольное откровение. За темным стеклом Джонхан и Мингю переглядываются. — Физическое насилие? — спрашивает напрямую Минхао, осмелев в прощупывании почвы метода допроса. — Он поднимал на вас с мамой руку? Джошуа кивает. — Но это и раньше было. Потом поменялись… причины. За пару лет до этого, когда мне было двенадцать или тринадцать, он познакомился с еще одним водителем лодки. Начал меняться. Постепенно. Выкинул из нашего дома все книги и привез Библию со сборниками традиционных корейских сказок, заставлял меня учить наизусть отрывки из Ветхого Завета. Запрещал видеться с друзьями, а потом начал не пускать в школу. Он продолжал повторять, что мы должны искупить свои грехи и отомстить за смерти невинных, но мы не понимали, к чему он это говорит. Мама не могла ему возразить, она была очень… напугана. Зимой у нее случилось что-то вроде нервного срыва? — Джошуа вопросительно поднимает глаза. На лбу образуется складка. Он как будто бы не до конца уверен в использовании правильных слов. Но Минхао подбадривающе приподнимает брови. — Ей было запрещено выходить на улицу, она только занималась домом: готовила, убиралась, — он как подытоживает. — Она его очень боялась. И из-за этого срыва, тогда легла в больницу. Папа сказал мне, что она сошла с ума, заставил меня собрать вещи в этот же день, и мы уехали из этого дома. Через год он сказал, что она умерла. Это… неправда? Минхао качает головой, отводя взгляд. — Неправда. Она уже едет сюда. Что было дальше? Джонхан, сжав зубы, через стекло наблюдает за тем, как Джису пытается оставаться спокойным, несмотря на сообщенную информацию. Но сцепленные друг с другом пальцы явно начинают дрожать еще сильнее. — Сначала мы уехали в Йосу, жили в каком-то доме посреди леса, с отцом и другими людьми. Они тоже привозили туда своих детей. Отец запретил ходить мне в школу, но тогда я сам мог доставать учебники, у меня был доступ к городу и внешнему миру. Все изменилось через несколько лет. Людей в общине становилось все больше, они отстраивали новые дома, заставляли всех, кто работает, приносить и отдавать все деньги. Нам, детям, не говорили ничего о том, какая у всего этого цель, только то, что теперь община — наш дом, и мы все — семья. Потом мы переехали снова, отец прошел обряд, и я стал видеть его совсем редко. Нам запрещали выходить, говоря, что готовят нас... — Подожди, постой, — просит Минхао, протягивая вперед по столу одну руку, — что за обряд? Он пытается не упустить важных деталей, пока голос напротив окончательно не перекроется нервной дрожью. — Обряд посвящения, — все же, не раздумывая, отвечает Джису. — Если ты полностью очищен и твоя кровь чиста, твое тело готово принять в себя духов. Те, кто прошел обряд, вступают в Орден. Перед глазами от всей информации вот-вот начнут крутиться вертолетики, как от опьянения. Джонхан даже не понимает, что вцепляется не в себя, а в стоящего совсем рядом окаменевшего Мингю, продолжая рассматривать и запоминать каждую деталь: неровный пробор, аккуратный нос, широкие плечи. — Если есть Орден, — логически заключает Минхао, — то ведь есть и то, куда вы вступали до него. Община, в которой вы жили, как-то называлась? Джису снова кивает. — Между собой учителя из Ордена называли нас Храмом мести. Меня очень долго не допускали до подготовки к обряду, потому что я постоянно нарушал их правила. Но недавно меня наконец перевезли с остальными в Сеул. Наверное, отец настоял, может… Я не знаю, правда. Здесь у них несколько домов, которые пожертвовали участники Храма. Учителя сказали, что чтобы подготовиться к обряду, я должен изучить сохранившийся перевод… — Библии, — догадывается Минхао. — Так ты и попал в Библиотеку? Опять кивок. Джонхан скользит взглядом по заостренному разрезу глаз и согнутым ресницам. И чувствует, как начинает разгоняться пульс. — Можно было только туда и только ночью. Я не знаю откуда, но у учителя были ключи. — Ты знаешь хоть одно имя? — логично, это первое, что заинтересует следователя, и Минхао не отклоняется от своего курса. Джису качает головой. — Только двух своих друзей. Нам нельзя было говорить, но мы друг другу сказали еще в детстве. — Если не имена, то как вы обращались? — У нас были свои номера, символы, псевдонимы, у всех по-разному. Ни с кем кроме учителя все равно говорить было нельзя, его мы называли Йондон. — Понятно, — кивает Минхао. — Как ты нашел наших агентов в том магазине? За окном Мингю опирается на столешницу, внимательно цепляясь взглядом за каждое слово, а в допросной Джошуа прикрывает глаза. — Я не мог сделать и шага в сторону. Просто ждал хоть какого-то подходящего случая сообщить. Мы как раз поздно вечером ехали в Библиотеку, учитель попросил меня зайти в магазин за водой для него. Он следил из машины, чтобы я ни с кем не заговорил. И тут я услышал, что двое рядом со мной обсуждают между собой полицейское дело, девушка на кассе даже спросила, не из полиции ли они, и они подтвердили. Все, что было у меня с собой, — визитка Библиотеки. Я ни на что не надеялся, когда сделал вид, что они что-то уронили. У меня была буквально секунда, чтобы ее передать. И я отдал визитку вместе с мармеладом, — впервые Джису слабо улыбается. И от этого странно-интонационным спазмом сводит в груди. Мингю в этот момент, прищурившись, скашивает глаза на Джонхана, который, кажется, даже не дышит, слушая рассказ. Но сейчас и сам невольно чуть улыбается, опуская голову, чтобы скрыть лицо волосами. Мингю возвращает нечитаемый взгляд к трансляции. — Ты только тогда придумал план? — изумленно спрашивает следователь в комнате допроса. Джису кивает. — Я подумал, что есть маленький шанс, что полицейские проверят Библиотеку из-за визитки, и пришлось импровизировать. Я решил рискнуть с выделением слов, так как учитель проверяет, что я выучу наизусть, но не какие пометки для этого делаю. Джонхан… меня понял. — Тебе удалось передать информацию таким способом. Это… с ума сойти, поразительно, — выдыхает Минхао. — Но что с убийствами? Зачем ты признался? Джошуа испуганно мотает головой. — Я не признавался, я почти ничего не знаю. Я никого не убивал, правда. У меня было мало времени, чтобы объяснять. Нам запрещено пользоваться компьютерами, доступа во внешний интернет нет, но у учителей в комнатах — стоят ноутбуки. Я пробирался туда по ночам. Им можно спать больше трех часов. — Им… что? — ошарашенно переспрашивает Минхао, но Джошуа не прерывает свой рассказ, поймав запал и новые силы. — Там я находил какую-то информацию в интернете, много чего узнал. Поэтому меня и не делали избранным так долго, я нарушал правила, сбегал и… со мной, — он явно заминается, — я… болел, у меня были странные приступы, они считали, что это демоны, одержимость, и мне нельзя в Орден, пока кровь не очистится полностью, — даже в воздухе начинает чувствоваться как разговор съезжает с адекватно-спокойного, а голос начинает дрожать. — Я почти не видел отца с того момента, как он стал избранным. — Что значит «избранным»? — Его тело было очищено от грехов и могло принять в себя духов вонгви, стать избранным — значит пройти испытание и вступить в Орден мести. Брови Минхао неосознанно ползут на лоб. — В пещере, — уточняет он. — Это и был этот обряд? За окнами Джонхан дергается, обеспокоенно оглядываясь по сторонам. Он шипит что-то Мингю про «хватит», но его никто не слушает. Джошуа же снова кивает. — Простым послушникам Храма ничего не рассказывают. Мы должны были только жить по правилам и готовиться к обряду. — В чем был смысл этого обряда? — В течение трех суток нужно было находиться в пещере. Кто выживает — вступает в Орден. Считается, что это один из способов призвать в себя вонгви, они должны были выбрать нас, вселиться в понравившиеся им сосуды и сделать сильнее. Это похоже на… — Джису сглатывает, пытаясь выровнять хаотично разгоняющееся страхом дыхание, — я пытался урывками найти какие-то статьи по ночам. На воспитание сверхлюдей, так это называется? Мы должны были стать очень сильными, бессмертными. И многие из нас в это верили. Замечая, как дыхание напротив учащается вместе с пульсом, Минхао ослабляет давление и пытается поменять тему. — Знаешь что-то о похищении людей? Джошуа неопределенно хмыкает и поджимает губы. — Когда я пробирался в компьютерную комнату, я видел кучу материалов о переливании крови. Учителя много что обсуждали между собой. А потом я увидел новости об убийствах и их способах. И сразу подумал, что это дело рук Ордена. И мне… мне нужно было как-то привлечь внимание, я не знал, что еще написать для полиции, — он виновато опускает глаза. И это тоже вызывает дурацкий непрофессиональный спазм в сердце за окном. — Ты знаешь, что могло объединять людей, которых убивали? — продолжает Минхао. — Нет. Нет, правда. Я не знаю, — Джису начинает мотать головой, срываясь со спокойного тона. — Хорошо. Я понял, хорошо, — Минхао примирительно выставляет руки вперед. — Нам понадобится, чтобы ты вспомнил всё, что только можешь. Любая деталь нам поможет, — дождавшись кивка, он снова острит внимательный взгляд. — Думаешь, они будут вас искать? В ответ только пожимают плечами. — Я не знаю. Но им явно не понравится то, что я сделал. Пока они разговаривают, в коридоре собирается целая толпа. Сидящий у мониторов Ли Чан закрывает ладонями лицо. Тэхен, уместившийся рядом с ним, огромными глазами наблюдает за происходящим, пытаясь не упустить ни одной детали рассказа. — У меня мозг болит, — взмаливается в какой-то момент Дино, но нарывается на спокойный, но слегка осудительный взгляд. — Мозг не чувствует боль, — поправляет Тэхен. — В нем нет болевых рецепторов. Они присутствуют только в мозговых оболочках и кровеносных сосудах. К примеру, когда человек испытывает головную боль, болит вовсе не сам мозг, а окружающие его ткани. Чан закатывает глаза и возвращается к мониторам. Джихун с все также сложенными на груди руками стоит, оперевшись спиной на противоположную стену и поднимает глаза, только когда слышит шебуршение. Джонхан разворачивается к собравшемуся полукругу: — Тут вам что, зоопарк?! — Джонхан, — Мингю, не рассчитав силу, грубо одергивает его за локоть, и говорит так, что слышно только им двоим и развесившему уши рядом Чану, — ты можешь заткнуться, чтобы Джихун тебя к чертям не отстранил? Я не справлюсь с этим без твоей помощи. Отключи сейчас же свой психоз. — Так дайте мне заняться этим делом, — Джонхан вырывает руку. — Вы хотя бы понимаете, что у него шок, они сутки в пещере просидели, остальные в больнице, вы издеваетесь?! Вы его до паники доведете. — Просто дай всему поутихнуть, — просит Мингю, упрямо снова перехватывая запястье. — Почему ты меня к нему не пускаешь? — Потому что… — Мингю оглядывается по сторонам и еще сильнее принижает голос, наклоняясь к другу, — потому что ты смешал эмоции с работой. А от этого ты всегда тупеешь и забываешь устав. А еще, — добавляет он, решив говорить уже до конца, раз взялся, — а еще потому что скажи, пожалуйста, если бы мы нашли их слишком поздно, стал бы он, — он кивает в сторону допросной, намекая на Джису, — просто твоим номером пятьдесят четыре? Джонхан замолкает и переводит нечитаемый взгляд на растрепанную макушку. Мингю кивает с выражением «вот то-то и оно» и, огибая его, заходит в кабинет. Джонхана же, собравшегося следом, одним жестом ладони останавливает Джихун. Вопреки властному указанию, он одними губами шепчет «подожди», нарываясь на отчаянный раздосадованный взгляд. Мингю прикрывает за собой дверь допросной и грустно отмечает, как жмется от него в сторону Джошуа. — Меня зовут Ким Мингю, — начинает он формально и аккуратно, — я руковожу командой Национального Бюро расследований. Мы уже виделись, — дождавшись кивка, он продолжает. — Прости за этот допрос, мы не могли все не проверить. Но мы верим тебе, правда. «Спасибо» остается произнесенным одними лишь губами. Но после этого большие глаза поднимают свой фокус. — Где Джонхан? — Он здесь, — улыбается Мингю, кивнув на дверь. — Прячется от нашего начальника. Послушай, — он аккуратно подходит ближе, боясь спугнуть хрупкое доверие, которое пытается нащупать. — То, что у тебя получилось выйти с нами на связь, — невероятно. Мы поговорим снова, но после того как ты отдохнешь, хорошо? Твоя мама вот-вот будет здесь, а пока… может, хочешь что-нибудь? Спросить или… съесть? — он усмехается. И улыбается шире, наблюдая как загораются искорки в глубине грустных глаз. — А где Сынчоль? — Чхве Сынчоль? — переспрашивает Мингю. — Тот парень, что был с тобой в пещере? Который пытался разбить мне нос? Джошуа кивает, виновато отводя взгляд и сжимая осудительно пухлые губы. — Да, это его имя я знаю. Мы выросли вместе. — Врачи держат с нами постоянную связь. Он явно в шоке, но в порядке. Тебе нужно будет с ним поговорить, — добавляет Мингю. — Он нам не верит. Джису опускает глаза. — Я не удивлен, с ним это давно. — Что «это»? — Он… не понимает. Он начал верить доктрине. Мне казалось, что ему просто так проще. — Доктрине? — переспрашивает Минхао изумленно. — Так, все, — жестом Мингю указывает на то, что разговор закончен. — Правда, достаточно на сегодня, мы еще успеем поговорить. Еще что-то? — улыбается он снова взбитой макушке. Джошуа слизывает с губ проскользнувшую там хитринку. — А можно… чизбургер из KFC? Мингю смеется, переглядываясь с Минхао. — Это точно можно, хоть два. Я сам схожу. — А еще… — Джису совсем уже смелеет, одновременно с этим пытаясь закрыть вспыхнувшие от волнения щеки, — можно помогать вам в расследовании? — Что? — не веряще переспрашивает Минхао. — Я не уеду снова на острова, — объясняет тихо Джису. — Там мне нечего делать. Я должен остаться в Сеуле, найти работу. Но больше всего я хочу помочь вам их достать. Из всех, кто теперь на свободе, я знаю об Ордене больше всего. — Нам точно понадобится твоя помощь, — кивает Мингю. — Но обо всем мы поговорим потом. — Хорошо, — так широко Джису улыбается впервые за весь разговор. Как будто бы только сейчас до него доходит, что наконец, спустя столько лет, он выйдет свободно на улицу и… все это время не хотелось даже близко подпускать мысль о том, что мама действительно жива, а сообщение отца о ее смерти было ложью, но сейчас осознание захлестывает волной. Наблюдая за сменяющимися эмоциями на красивом лице, Мингю, кивнув Минхао, направляется к выходу из кабинета. И тут же, вместе со всеми, обращает внимание на входные двери. На пороге управления появляется запыхавшаяся женщина. Джихун пытается ее остановить, чтобы что-то сказать, но она, даже не замечая его, кидается к Джонхану с объятиями. Запах скоростного поезда еще не выветрился с одежды, и он окутывает с ног до головы, смешиваясь с ароматом выпечки и постоянным отпечатком жизни в рыбацкой деревне. Слова благодарности рассыпаются о поставленный блок, без которого было бы даже на ногах не устоять. Джонхан зажмуривает глаза, растворяясь на мгновение в ее мягких руках. В пятидесятый раз повторив очередное «спасибо», женщина спрашивает, где ее сын. Джонхан растерянно поднимает на Джихуна глаза. И только получив невербальное одобрение, кивает ей в сторону допросной. Теплая материнская рука отпускает его ладонь, потому что должна сейчас держать совсем другую. Сил хватает только на то, чтобы посмотреть ей вслед. Одновременно с тем, как госпожа Хон заходит в кабинет, Мингю пропускает ее и оказывается в общей зале, успевая только глазами проследить, как скрывается на пожарной лестнице черная макушка друга. — Что это с ним? — не особо заинтересованно спрашивает Джихун. — Ну он знаешь… не любит сантименты, — придумывает Мингю самый уместный ответ. — А. Понимаю, — Джихун вздыхает. — Сделай одолжение. Убери его на недельку с глаз моих долой. — Но он же помог спасти людей, — начинает было Мингю, но начальник его прерывает и взглядом и жестом. — Вот поэтому и убери, чтоб я его не убил и он потом еще с чем-нибудь нам помог. Мингю усмехается уже куда более расслабленно. — Знаешь, как говорят? Все великое рождается где-то между системой и безумием, — но он откашливается и перестает улыбаться, натыкаясь на взгляд Джихуна, которому эта фраза явно не по душе. Ему “можно пожалуйста только систему и никакого безумия” подходит куда больше. — Так ты его не отстранишь? — Нет. Но медаль я ему за это не дам. Сам разбирайся со своей безумной системой. Мингю кивает, озадаченно закусывает губу, но все же возвращается к чуть не ревущему Дино у мониторов. Он, подходя ближе и тоже наблюдая за трогательной сценой воссоединения, растрепывает отросшие белые волосы их связиста широкой ладонью.