Sensitive Saint Sacrifice

3,141592653 * Слезы промыли нарывы картинок перед глазами. После их наводнения дышится чуть легче, но белки режет сильнее. Страшное прошлое размывается акварельными разводами и невысохшей еле-разбавленной краской стекает на глубину подсознания. Превращается в пережеванную избитую травму. Которую еще отмывать химическими составами от чувствительных стенок внутренностей, но всё это будет потом. Источник психоза маскируется неравномерными ритмами сердца … не одного. Как после принятия сильного успокоительного, которым вдруг оказалось сопение на ухо. Осознание происходящего пытается вновь расползтись по щекам пощипывающим ощущением влаги. И только тогда Джошуа вспоминает, что дорожки его слез — не на его щеках. Геометрия автострадных развязок причин и следствий прошедшего срыва перекручена между переплетенными кистями и пальцами. Так уютно и мягко, что нужно усилие воли, чтобы не провалиться вновь на глубину. Глаза — проводники в давно забытый мир тепла и спокойствия. Благодаря тому, что открывается перед ними. Голова тяжелая и состоит из спрессованной под давлением ваты. Тянущие вниз ресницы еле разлепляются, и даже совсем тусклый свет из открытого, но зашторенного окна, проникает в зрачки, преломляя комнату и делая ее похожей на внеземное пространство. Что-то в груди будто саднит от недавних хрипов. Стены плывут с рельефным узором на одноцветных обоях. Холод из окна сильнее света от уже проснувшегося солнца. И ярче еле-слышного дыхания. Джошуа, щурясь, видит за пеленой, совсем близко к своему, красивое беспокойно-спящее лицо. Джонхан не пошевелился ни на сантиметр. Так и застыл с лежащей на чужом плече ладонью и неудобно уложенной головой — заснул так, что теперь у него точно будет болеть шея. Наклоненная под неестественным углом она собирается забавной складкой у плеча, на которое упала тяжелая голова. Магистрали вчерашней истерики Джошуа отследить легче всего по реверсивному движению на бледных, чуть покрасневших во сне, скулах. Они исчерчены четкими линиями направлений мокрых дорожек. Пробивает неприятная дрожь, которой отзывается остаточное жжение в легких. А он почему плакал? Джонхан вжимает подбородок в плечо, так, что становится понятно — от проникающего сквозь окно воздуха прохладной весны ему явно холодно, да еще и совсем неудобно. Теплое одеяло, часть которого свесилась с высокого матраса к полу, чуть сбилось, открывая острые линии оголенных ключиц и изгиб плеч порыву холода. Умудрился же себя согреть, а его заморозить. О чем надо было думать. Не успевая отдать себе отчет в действиях, Джошуа садится, все еще во сне, ладонью нащупывает на матрасе сбившуюся к ногам огромную толстовку. Моргает несколько заторможенных раз, поднимает за собой совсем сонное тело, и улыбается, когда лоб бодает его плечо. За все время, что Джошуа не мог заснуть, Джонхан вымотался, кажется, сильнее его самого. Он бормочет что-то несвязное и поддается, когда его руки аккуратно просовывают в рукава толстовки. Кутая в тепло, Джошуа снимает с чужого запястья обычную черную резинку и собирает отросшую челку назад, чтобы собрать в хвост вместе с длинными волосами. Мягкое прикосновение ладони к голове распыляет мелкие мурашки по коже с обеих сторон. Он берет пуховое одеяло, чтобы накрыть еще и им, и прижимает уже снова сопящего Джонхана к себе, возвращаясь на подушки. Закрывает глаза. На Сатурне все еще — 59.32.53 На Венере — 32.05.26 И на Юпитере — 42.15.36 Через складки теплой мягкой ткани пальцы чувствуют совсем хрупкое тело. У него на руках — беспокойно спящая галактика вне пространства и времени. Сама себя не осознает, но влияет существованием на всё вокруг в радиусе световых лет преломления взгляда. Кожа на щеках пудровая, кажется, пальцами проведи и осыпется побелкой-пылью. Лишь бы за ней осталось хоть что-то, не исчезло совсем. Этот оттенок контрастирует еще больше со смольно-черными волосами. Прощупывается худой силуэт и торчащие ребра. Разница в прижатых друг к другу ладонях переходит в разницу ширины плеч, что теперь, наконец-то, защищены от холода теплым слоем. Ведь что может сделать один только Джошуа? Так странно быть с “кем-то”, пусть даже на застывшие несколько часов и минут. Ему кажется, Джонхан в принципе способен защищать свое хрупкое тело только штыками мыслей и фраз, хоть постоянно колется о них же сам. Побочный эффект перекрывает собой источник болезни, и все закольцовывается. Галактика состоит из звезд, звездных скоплений, межзвездного газа и пыли, темной материи и планет. И, видимо, пудровая кожа — та самая звездная пыль. Раздуй ее неаккуратным выдохом и откроется вся картина бескрайнего космоса. Зрачки — две круглые планеты с орбитами из карих радужек и разбитых вкраплений их спутников, черные дыры телепортации в вакуумную пустоту, скопление звезд и нейронных связей, подающих сигналы куда-то на глубину. Джошуа мерещится в полусне, что в его руках Джонхан становится еще меньше и беззащитнее, во всяком случае сейчас, когда вместо своих обычных шуток рвано и нервно выдыхает во сне. Его дыхание можно было бы принять за слова, если бы галактики умели общаться порывами вихрей. Знает, что все это обман, но ничего не может поделать с иллюзией. Воздух становится мягким и вновь растворяет в себе. Уносит за собой в космическую глубину отсутствия сновидений и присутствия одних только касаний. На Сатурне — 59.32.53 На Венере — 32.05.26 На Юпитере — 42.15.36 И не сон и не реальность. Второй раз открывать глаза уже куда легче. Мягкий, лежащий на полу матрас повторяет контуры тела, заставляя вжаться в его тепло. Кутаясь чуть ниже в одеяло и смотря перед собой, Джошуа видит наконец распахнутые длинные ресницы, обрамляющие озадаченный взгляд. Джонхан словно пример в голове решает, а не пытается проснуться и понять, что происходит. Выглядит как персонаж детского мультика, находящийся в наглядно показанном мультипликатором замешательстве. Джошуа улыбается. Выходит слабо и чуть иронично, с вопросом. Мама в детстве называла такие глаза пуговками и говорила, что у Джошуа совсем не такие — заостренные, выточенные и пронзительные, были даже в детстве. А у Джонхана так пуговками и остались, и это кажется забавным. — Доброе утро, — сипит Джису охрипшим ото сна голосом. А что еще сказать, когда это наконец правда? — Ты… — Джонхан закусывает губу, продолжая что-то считать в голове, — правда спал? — слабо откашливается, чтобы восстановить голос, и реагирует на счастливый кивок. — Правда. Джонхан неуверенно улыбается. — Выспался? Приходится в порыве честности отрицательно помотать головой. — Еще неделю бы спал. Улыбаясь немного грустно, но уже увереннее, Джонхан нащупывает в образовавшемся бардаке телефон и моргает несколько раз, осознавая дату и время. Игнорирует поток оценочных, недооценочных и переоценочных суждений от Мингю, пока не доходит до сути: в управлении нужно быть только вечером. Они даже ничего не проспали. Когда Джошуа тянется за футболкой, оставшейся на полу возле матраса, он хоть и не выпутывается из одеяла, чтобы не оголять при свете спину, но Джонхан все равно неуклюже отворачивается, пытаясь сделать вид, что очень занят в общении со стартовым экраном своего телефона. Замечая его сконфуженность, которая только усиливается, вероятно, вместе с восстанавливающимися воспоминаниями о том, как именно удалось получить положительный результат эксперимента, Джошуа быстро надевает рыжую футболку и возвращается на подушку, а потом забавно вжимает голову в плечи, пытаясь спародировать картину, что видел пару часов назад. — Ты так смешно спал, — кривится он, изображая то ли сон, то ли паралич. — Йа, — тихо возмущается Джонхан, прищуривая глаза, что режет недавними выплесками сейсмических активностей, — ты просыпался? — оглядывает себя, решая самый сложный пример: ну да, он ведь в толстовке, которую не надевал. — Что не так? Я что, храплю? Джошуа снова отрицательно ведет головой. — Нет, только сопишь. Как паровозик. — Йа, — повторяет также тихо и чуть более злобно Джонхан. — А ты вообще, — он открывает рот и закрывает глаза, пародируя максимально глупое выражение. Но на смех реагирует затиханием. — Прости, я не привык спать с кем-то. Самой неуместной на свете формулировкой Джошуа кажутся сейчас извинения. Он переворачивается на бок, подкладывая под голову согнутую в локте руку, и наблюдает за тем, как Джонхан начинает возиться, чтобы выбраться из постели. Так не хочется чтобы это заканчивалось. Но две галактики, если очень сильно захотят, столкнутся еще раз даже на окраине бесконечного космоса. Да ведь? — У меня скоро курсы, — говорит Джошуа после осознания написанного на экране телефона времени. Джонхан кивает, прыгая на одной ноге, которая запуталась в свешанном на пол пледе. И тянется неуклюже к рабочему столу, комкая там друг с другом какие-то бумаги. Благо что не падает в него носом. Из-под длинных рукавов толстовки торчат только кончики тонких пальцев, а сзади видно, как растрепанные волосы непослушно и своевольно выбились из собранного хвоста. — Вечером нужно в управление, — сообщает смущенно его спина. — Думаю, ты можешь понадобиться, у нас с Минхао доклад по продвижению дела. Придешь? За всю неделю они так и не обсудили расследование. Джошуа кивает, тоже откидывая в сторону одеяло и тут же, только встав с постели, начиная заправлять аккуратно кровать. Джонхан на это поворачивается и недоуменно хлопает глазами. Но Джошуа этого не замечает, воюя с пододеяльником. — Конечно, — говорит он. Тэхен обещал научить меня играть в шахматы, — они заканчивают собирать документы и заправлять постель одновременно. Джису продолжает список, выходя за Джонханом в коридор, как любопытное домашнее животное следует по пятам. — Ли Чан сказал, что покажет как связываются друг с другом операторы 119. Мне всегда было интересно. — Вот как, — тянет немного недовольно Джонхан, добираясь первым делом до кофемашины и тут же тыча в кнопку включения. А потом озадаченно застывая над вопросом, почему она не работает. Снова как из мультика. — Ну да, — голос Джошуа застает его уже позади, где-то над левым плечом, — Минхао сказал, что составит список ознакомительных фильмов с Венецианского фестиваля. Я, правда, еще не понял, что это, но он настаивал, — Джонхан даже фыркнуть забывает, кивает недоумённо, пытаясь понять, в чем же дело, и даже не замечает, как голос позади него становится умилительно-улыбающимся, — а Мингю пообещал сводить на полигон. А ты чему меня учить собираешься? Джонхан наконец поворачивается, и натыкается на выжидающую улыбку. — Мы уже проходим спец курс по отлыниваю от работы, — вторит он, ненавязчивым кивком указывая на кофеварку с бегущей строкой “помоги” в растерянных глазах. — В этом я мастер. — Мне нравится. Джошуа наигранно-озадаченно подходит ближе и кривит пухлые губы, всматриваясь вместе с хозяином квартиры в неработающую кофемашину. — Как думаешь, — таинственно тянет он, — в чем может быть дело? Джонхан коротко пожимает плечами. — Понятия не имею. Может, сломалась? Джошуа смеется, уже не пытаясь придать своему тону серьезность и тут же натыкается на возмущенный взгляд и сведенные к переносице насупленные брови. — Вот видишь, — говорит он, — походу все-таки это не ты крутой следователь, а это я просто оставил тебе офигенные подсказки, — одновременно с этим под чужое шипение он тянется к выключенному из розетки проводу, чтобы восстановить питание. Проклятия Джонхана заглушаются шумом начавшей тут же работать кофемашины. — Я в душ, — выполнив миссию по спасению завтрака, сообщает Джису. *** И кто придумал такой холод в середине марта. Джонхан кутается в вязаную кофту, пытаясь сжаться до ее размеров, на заднем сидении машины Мингю. Снова кому-то в голову пришло убивать в такую холодрыгу, да еще и когда так сильно хочется покончить скорее со всеми делами, чтобы успеть добраться до библиотеки перед закрытием. Ведь сегодня ночью для него там должно было быть оставлено очередное нервное послание. Когда он выходил из своей пустой квартиры, часы на Сатурне в гостиной показывали 44.32.53. Нагнетающее в ожидании беспокойство никак не дает до конца сосредоточиться на расследовании. — Фермерские поля? — задумчиво повторяет Тэхен рядом с водителем, обнимая рукавами куртки, в которой прячет ладони, стакан с горячим кофе на вынос. И как же зря они все пытались тут его предостеречь в первые дни работы, когда он, кажется, лучше всех справляется с информацией о новом серийном маньяке. — Там неделями никого нет, особенно в дожди, удобное место преступления. Словно логический анализ подходящей фазы луны для высадки домашних кактусов. — Предлагаю оставить там Минхао в качестве пугала. Заодно последит. — Джонхан, — прикрывая пальцами свободной руки глаза, просит Мингю. — Что? Его цацки привлекут всех ворон на районе. Минхао через Хансоля от него сжимает губы в тонкую полоску и поправляет нарочито отполированные часы на левой руке. Он продолжает смотреть в окно на редко падающие капли дождя и темно-серый асфальт, который вскоре сменяется вспаханным чернозёмом. — Если убрать из твоих рабочих часов клоунаду, то зарплата не дотянет до минимального размера оплаты труда, — говорит он. Вечно непонятно по тону: то ли пытается тоже шутить, то ли оскорбляет на полном серьезе. — А у нас почасовая оплата? — тут же оживает Джонхан. — Я просто в договор не смотрел. И сколько в твоем KPI стоит сидеть и воодушевленно смотреть в пустоту бренного бытия? Весь этот разговор дополняет звук громких битов из надетых на Хансоле между ними наушников, который отстукивает ногой по резиновому коврику машины ударный роковый ритм. — Заткнитесь оба, — устало просит Мингю, тормозя и с приятным скрипом дергая на себя ручник. — Мы приехали. Ровно с выходом из автомобиля, как специально, дождь начинает усиливаться, и крупные капли почти больно бьют по макушке. Джонхан недовольно заносит руки назад, пытаясь нащупать капюшон куртки, но кто-то сзади делает это за него и натягивает то ли заботливо то ли агрессивно непромокаемую ткань ему на голову почти до самых глаз. Минхао огибает, задев плечом, и вслушивается в слова начальника, будто ничего и не делал. Моргнув пару раз, Джонхан их догоняет. Шум дождя преломляет официальный тон голоса. — Субин сказал, что это точно по нашу душу. А вон и он. Мингю пытается кивнуть капитану полиции максимально дружелюбно, но выходит непонятная гримаса из досады и беспокойства. Субин похож на бледную фарфоровую статую. Кажется, вот-вот грохнется в обморок, но и Мингю и все вокруг прекрасно понимают, что это только иллюзия, и кто-кто, а Субин никуда падать не собирается. В отличие от Бомгю, который там с офицерами уже шутит нетолерантные шутки про голову-тыкву, а сам держится неосознанным жестом за горло, будто его вот-вот стошнит. Весь его психологический портрет, на чем так специализируется Минхао по собственным словам, сейчас как на ладони даже для самого невнимательного зрителя. Субин распахивает перед ними скрипучую дверь деревянного сарая, стоящего посреди овощной фермы с аккуратно вспаханными грядками. Черно-желтые ленты, предупреждающие о месте преступления, раздуваются холодным ветром и изо всех сил пытаются противостоять дождю. Хотя вряд ли бы и так кто-то догадался сюда заглянуть на досуге. Обувь вязнет в благодатной для урожая черноземной, мокрой земле. Даже пугало на своем месте имеется — вытянутое, тонкое и явно чем-то недовольное. — И правда на тебя похож, — последнее, что шепчет Джонхан на ухо коллеги, перед тем как замереть перед внутренностями сарая. Зажмурив глаза, Мингю отворачивается, чтобы досчитать до десяти. — Если вам интересно, где голова и пальцы, — сообщает Субин спокойным, но дрожащим голосом, — то они вон там. Мужское тело расчленено, но с виду все дополняет фигуру. Только вот капюшон спортивной кофты надет на тыкву, а не на настоящую голову. А вместо суставов пальцев — репчатый лук и морковь. — Сомневаюсь, что это убийство по неосторожности, — с каплей иронии продолжает лейтенант, — думаю, снова объявился маньяк. Поэтому сразу позвонил вам. Два дня подряд? Вчера в аппарате искусственного снега для детских парков было найдено тело женщины, отравленное сухим льдом. И вчера, и сегодня — снова повсюду развешаны зигзагообразные белые ленты. — Так быстро, — с нескрываемой досадой Мингю добавляет к своим словам пару ругательств. — Он разгоняется, а у нас так и нет никаких следов. Разные места преступлений, способы, жертвы. За что ухватиться? Хансоль, так и не снимая наушников, начинает заниматься своей работой, но все в этой комнате готовы поспорить на что угодно, что на теле снова не окажется ни отпечатков, ни других вещественных улик. — Считается, что персиковое дерево отпугивает злых духов, — говорит Тэхен, присаживаясь на корточки рядом с судмедэкспертом, прося его повременить, и радуясь, что забыл кофе в машине, — может быть, остальные овощи и фрукты тоже что-то значат? Про персиковое дерево он заговорил из-за раскиданных в углу, где композицией из отрезанных пальцев и головы собран своеобразный гербарий, персиков. *** На Сатурне — 59.32.53 На Венере — 32.05.26 На Юпитере — 42.15.36 В дурацком Сеуле все еще тридцать первое марта. Ну и где Ким Мингю, который должен встречать с фанфарами за то, что Джонхан приехал на два часа раньше запланированного собрания, аж в четыре часа дня. И что, что работа начинается в десять утра? В общем зале как никогда суматошно. Перед презентацией здесь собрались и большие начальники, которые редко спускаются из своих кабинетов на верхних этажах к простым смертным, и полицейские из ближайшего и подконтрольного им участка. Новость о совершаемых ритуальных убийствах облетела весь Сеул, и каждый здесь хотел почувствовать себя участником в самой гуще событий расследования. Даже не имея к нему, по факту, никакого прямого отношения. — С возвращением, — кивает Минхао, встретившийся на пути. — Я получил позавчера вечером исправленный текст доклада. Все в порядке. — В порядке? — возмущенно переспрашивает Джонхан и взмывает вверх ладонь со сложенными друг с другом большим, указательным и средним пальцами. — Да он гениален. У него и правда было достаточно времени сделать из текста и презентации конфетку. Минхао поверх квадратных очков смеривает таким взглядом, что приходится откашляться и завершить на этом их милую светскую беседу. Огибая его стол и кивая по пути уже приехавшему Субину, Джонхан со стуком, но не дожидаясь ответа, толкает дверь кабинета Мингю. — Ли-ли, какими судьбами? — тормозит он на входе, превозмогая тут же возникшее желание развернуться и сбежать обратно домой. В кресле начальника, скрестив между собой ноги в черных джинсах, Лиз отвлекается от своего бургера на него, и ее взгляд немного темнеет. — Ты букву “з” не выговариваешь или такой патриот? — Да что ты бесишься, он всем придумывает прозвища, — успокаивает Мингю, который, видимо, уступил свое место, потому что и так не мог на нем усидеть. Судя по позе, в которой его застала открывшаяся дверь вместе с лучшим другом, он наворачивал по кабинету замысловатые траектории. — И по-моему, мило. Джонхан в подтверждении кивает, вскинув вверх брови и сжав бледные губы. — Так у нас собрание? По какому поводу? — По твоему поводу, — совершенно непонятным тоном сообщает устроившаяся в кресле Лиз. — Мингю тут меня посвятил в твои приключения последнего месяца. — Какая честь, — Джонхан закрывает за собой дверь и не наигранно, а по-настоящему виновато опускает глаза. — Ладно, я не тупой, — игнорируя громкое “да ладно?!” и “а ты уверен?” признает он, — я вижу зачем вы тут. Давайте уже. Зачем откладывать собственную экзекуцию. — Ты идиот, — выпаливает Мингю. — Ожидаемо, — кивает Джонхан, пытаясь изобразить христианское принятие. — Хватит ёрничать, не смешно. Это что за выкрутасы? Приходится переводить взгляд с одного коршуна на другого в поисках хоть какой-то поддержки, но никто тут походу на его сторону вставать не собирается. Защищаться придется в одиночестве. — Ничего не было, — негромко говорит Джонхан, пытаясь оправдаться. — Ты это называешь “ничего”? — Мингю как флагом у него перед носом машет экраном телефона с сонным сообщением. “Он уснул прямо у меня в руках” Сейчас бы поругать себя самого за то, что не придумал причины получше, чем настоящая, но какая разница, все равно от Мингю ничего не скроешь. А еще скрывать от него ничего не хочется, чтобы совсем не сойти с ума от одиночества и роящихся в нем мыслей. Как будто бы сейчас даже упрёки слышать приятнее, чем ничего. Так получаешь хоть какое-то внимание к тому, что так скребется внутри. — Но действительно ничего не было, — сначала чуть сжимаясь к стене, Джонхан все-таки находит в себе силы устроиться на самом краю кожаного дивана и сцепить друг с другом пальцы. — Ничего… такого. И все равно они правы, он был обязан подумать. Последняя неделя отпечатывается в голове целой вечностью. А теперь ощущение, что выплыл из вечности в настоящее завершенное и нужно как-то разруливать все, что в этой тягучей вечности без правил натворил. — Он же… — начинает Мингю. — Что?! — тут же вспыхивает Джонхан, поднимая на него раздраженный взгляд. — Ненормальный? Больной? Из секты? Мы не можем доверять ему до конца? С ним будет куча проблем? Что “он”? — Я не это хотел сказать, — тормозит Мингю свалившийся на него поток, интуитивно смягчая голос. — Мне он нравится, просто… ты хоть представляешь, как будет сложно? — Ничего не “будет”, — отрезает Джонхан. — Я ничего не сделаю. — Это ты сейчас так говоришь. — Я, в отличие от вас, знаю, что делаю. И не собираюсь нарушать устав ради того, чтобы потом испугаться и не дойти до конца. Повисает неловкая пауза. Воздух между всеми ними встает дыбом, ощетинивается, ожидая нападения с любой из сторон. Наверное, если бы Мингю мог, он бы его сейчас ударил. И был бы прав. Осознание, что сказал вообще совсем не то, что нужно было, приходит уже после того, как начальник хлопает дверью своего кабинета с другой стороны. Воздух немного успокаивается и сворачивается между оставшимся участниками разговора настороженным, но сонным клубком. Лиз перестает жевать и откладывает, свернув в упаковку Макдональдс, остатки своего бургера, поправляет длинные белые волосы, облизывает задумчиво губы, стирая с них остатки помады, и наконец приступает к выбору, какую эмоцию сейчас лучше использовать: обижаться на укол к ним обоим также как Мингю или оставаться спокойной. Джонхан щурится виновато и кидает на нее уже заранее просящий прощения взгляд, и это окончательно помогает выбрать линию поведения. — Он не хочет тебе ничего плохого, — аккуратно говорит девушка, намекая на вылетевшего из кабинета Мингю. — Он волнуется. Мы волнуемся. Ты понятия не имеешь, куда это может привести. Джису же… — Он не понимает, что это может значить, — тут же уверенно мотает головой Джонхан и добавляет совсем тихое, — для меня. Лиз поджимает под себя левое колено, чтобы обнять его рукой и положить на него голову, уставившись в лицо друга. Спрашивает так, словно ответ пытается вытянуть прямиком из карих глаз. — А ты? Джонхан, не выдерживая, опускает взгляд к полу. — А с собой я разберусь. Лишь бы с ним ничего не случилось. И весь вот этот вот хаос, который творится в чужой голове, на него никак не повлиял. — Я не хочу, чтобы тебе было плохо, — настаивает Лиз. — Но это твоя жизнь и тебе решать, а не нам. Пойми, мы просто волнуемся. Если ты будешь к нему что-то чувствовать, а он нет… — Я просто первый, кого он увидел, — объясняет Джонхан, — поэтому он если и может что-то себе надумать, то ненадолго. Ему интересно, не более того. Познакомится с кем-нибудь, найдет себе девушку. Ему еще столько всего о жизни предстоит узнать. — А с тобой тогда что будет? — Ничего, — пожимает плечами Джонхан. — Сейчас я просто сделаю все что нужно для того, чтобы помочь ему адаптироваться здесь. А потом он будет поступать как захочет, — резюмирует он, стараясь звучать твердо и не выдать просящиеся наружу страх и дрожь от собственных слов. — И я не переступлю черту, я так с ним не поступлю. — Ты только имей в виду, что он не ребенок. Излишней заботой не отрезай выбор ему. И звони, если что, ладно? Джонхан коротко улыбается. — Спасибо. * Ли Чан, который только что полчаса воодушевленно рассказывал что-то про отношения Чонхвана из пятнадцатого отдела полиции и его начальницы Саын, успевает только потянуться к карману, как Джошуа приходится отвлечься от их разговора на телефонный звонок. Он просил рассказ о том, как работают координационные спасательные службы, а получил подробное резюме на каждого человека в этих службах и доклад о всех ниточках их связей друг с другом. И теперь знает, у кого интрижка, несмотря на замужество, кто шутит несмешные шутки, а кто делает лучшие мемы в отделе. Ответив коротко на звонок, он возвращается к разговору. — Прости, это мама. Она очень волнуется. — Даже не представляю, как ей страшно снова тебя потерять, — понимающе тянет Дино. — Конечно, она волнуется. — Этого больше не будет, — уверенно кивает Джису. — Я могу жить один, я со всем вам помогу. — Я знаю, — Чан улыбается и наконец достает из кармана аккуратный плетеный браслет. — Это тебе. У нас у всей команды такие, а ты теперь, можно сказать, с нами, — он надевает на тонкое запястье черный ремешок с выгравированными буквами расшифровки сигнала SOS:

∞ Save ∞ Our ∞ Souls ∞

— Вау, — тянет Джошуа, рассматривая браслет, — мне очень нравится, спасибо. — А я… — неуверенно просит Чан, любуясь обоими браслетами, приближая свою руку к чужой, — я ведь могу еще спросить? — Конечно, спрашивай что хочешь. Бесконечный поток вопросов Ли Чана сбивает с ног и закручивает в водовороте. Не успеваешь ответить на один, как получаешь еще и еще. Чан — походу, единственный, кто успевает задать Джошуа вопросов больше, чем от Джошуа прилетает ему. — Они сказали, что завтра выпишут твоего друга, и нам нужно будет с ним поговорить. В больнице он отказывался есть местную еду. А что вы ели… ну… там? Что-то внутри Джошуа приятно сжимается. Совсем скоро ему разрешат поговорить с Сынчолем. И может получится как-то его убедить… Мотая головой, он возвращается к ответу. — По-разному, все зависело от того, где мы были с общиной. Но ограничения были очень строгие. — Вас могли не кормить целый день?! Джису усмехается грустно. — И не один. Когда мы были на фермах в детстве… — Фермах? — мечтательно переспрашивает родившийся и всю жизнь проживший в столице Чан. — Обожаю природу. — И это после всего, что она с тобой сделала? Голос позади прерывает и заставляет остановиться. Уши Дино вспыхивают. Поворачиваясь, Джошуа видит молодого парня с холодным американо в руках и в полицейской форме. — И тебе привет, Сынквани-хён, — ядовито здоровается связист, — нам тебя очень не хватало. Как и вселенскому равновесию. Сынкван улыбается так, словно у него скулы свело, но всем своим интересом обращается к Джошуа, оглядывая его с головы до ног: от серых конверсов до взлохмаченных и уже немного отросших вьющихся волос. — Это ты тот самый Хон Джису, из-за которого мне пришлось разговаривать с Сунёном? Джошуа недоверчиво пожимает плечами на этот вопрос-претензию. Весь напрягается, как при любом новом контакте в опасной близости. — Не знаю, — честно говорит он, но старается улыбнуться как можно расслабленнее, — но хочешь чай? Я купил пять разных вкусов, очень хотелось все попробовать, там теперь сто-олько, — тянет он, большими ладонями показывая, ско-олько теперь на кухне управления разного чая. Сынкван смягчается моментально под изумленным взглядом Ли Чана. Словно на его глазах кто-то быка усмирил. — И правда ты, — говорит полицейский и протягивает руку для приветствия, но видя, как чуть отшатывается Джошуа, тут же убирает ей за ухо каштановые волосы. — Меня зовут Бу Сынкван. Против кого мы тут дружим? — хитро прищуривается он, обращаясь к ним обоим. — “Бу” от слова бука, — бурчит рядом Дино, но все-таки криво ухмыляется, понимая, что каким-то чудесным образом опасность испорченного настроения миновала. — К сожалению, вы не успеете попить чай и “против кого-то подружить”. — прерывает их непонятно откуда взявшийся Тэхен серьезным спокойным голосом. — Брифинг начинается. Пойдемте, вас Мингю зовет. Джошуа ровняется с ним, слыша позади дружеский, но змеиный шепот препираний. — А ты не пробовал сходить к психологу? — ворчит обиженно Чан. — У нас в штате психологи Джонхан и Минхао, я по-твоему суицидник? — отвечает в тон Сынкван, заставляя Джошуа улыбнуться собственным мыслям. — Мне не нужен психолог. Психованный психолог тем более. * Совместные презентации Минхао и Джонхана — каждый раз представление, и Мингю, кажется, об этом уже предупреждал. Перед докладом Джонхан как безвольная кукла опускает руки, когда с недовольным цоканьем Минхао поправляет его неудобный, впившейся в шею галстук. И зачем эти формальности, они же на расследовании, а не на свадьбе. Встреча в конце недели официальная, но не открытая, так что даже каверзных вопросов журналистов можно не бояться. Хотя было бы неплохо, если бы была возможность ответить на них с помощью смазливого личика. Перед выходом к большому проектору Джонхан коротко улыбается сидящему рядом с Тэхеном Джису, и в ответ получается такую же слабую добрую улыбку. Лисьи глаза загораются в предвкушении любопытными огоньками. Как будто бы и не было той недели концентрированного, космического волшебства “с кем-то” “вдвоем” — Спасибо, что пришли, — начинает Джонхан. — Хотя как будто бы у вас был выбор, — добавляет он, скашивая поддевающий взгляд к коллеге по несчастью. — Давайте не затягивать с представлением. О деле, которое нам выпала честь расследовать, так или иначе знает уже каждый житель Сеула. Мы здесь, чтобы поэтапно и структурировано объяснить все, что известно следствию на данный момент, и дать вам полную информацию для принятия дальнейших решений, — на экране появляется десять окошек, которые начинают заполняться по мере его слов. — Все началось первого января, когда на стадионе Вонджу были найдены тела четверых школьников. После этого затишье наступило на целый месяц. В окне, предназначенном первому преступлению, загорается дата — 1 января. И важные детали. Имена жертв. Тросы в виде креста, обескровливание тел. Разбрызганная вокруг кровь. И в скобках — примечание “Новый год по григорианскому календарю”. — В следующий раз убийца дал знать о себе третьего февраля, — вступает Минхао, одновременно с заполнением на экране второй ячейки. — Ночью был связан и убит охранник музея японской оккупации Кореи. Раньше в этом здании находилась настоящая тюрьма для повстанцев. 2 февраля. Мужское имя. Обескровливание. “Сэцубун” — Одиннадцатого февраля был убит секретарь посла Республики Корея в Японии. Возле здания бывшей резиденции императорской семьи на полуострове. Они действительно забавно смотрятся рядом, даже когда вступают в резонанс и не спорят. Тонкая и вытянутая фигура Минхао, такая подошла бы балетной школе, облаченная в дорогой костюм, и идеально подобранные ему запонки. И мальчишеский, почти подростковый, силуэт Джонхана с миловидным тонким лицом, обрамленным распущенными и пушащимися во все стороны на солнце длинными волосами. Один в своей манере речи вечно растягивает слоги и словно кидает претензию, второй — как будто вечно юлит, шутит и недоговаривает что-то, плещущиеся на глубине умных глаз. И как Мингю вообще в голову только пришло, что им нужно вместе работать. 11 февраля. Имя. Снова выкачанная и разбрызганная повсюду кровь. “Кэнкоку кинэн но хи. День основания государства” — Четырнадцатого февраля в Пресвитерианская церкви Ённак были найдены тела Ясуо Исикава и Ли Ара, состоящих друг с другом в неофициальной любовной связи. 14 февраля. Кровь, смешанная с джемом. Свернутые шеи любовников, паучья лилия и белые ленты. “День всех влюбленных” Джонхану всегда было интересно с психами и маньяками — разговаривать, пытаясь докопаться до причины их отклонений. Минхао же хотелось их только лечить. Вступать в такой диалог казалось ему чем-то унизительным и опасным. — Мы считаем, что к этим убийствам относится массовое отравление бездомных кошек 22 февраля в Инчоне, — добавляет Джонхан под поднявшийся всеобщий гул возмущения и изумления. На экране появляется очередная заметка: 22 февраля. Убитые домашние животные. “День кошек”. — Двадцать девятого февраля сотрудниками полиции в лесопарковом массиве Соннама было найдено тело студента по обмену из Японии. 29 февраля. Труп Такихиро Намуро, изображающий собой стрелку на циферблате часов. Ни капли крови в теле. Ленты и белые хризантемы. “Праздник конца сезона”. — Третьего марта произошло убийство Им Джехен на реке, о котором, я уверен, мы все с вами помним. Перед глазами всех присутствующих, как наяву, предстает убитая девушка в длинном белом платье, измазанном кровью и замершем в окровавленных льдах. 3 марта. Им Джехен. Кровь, застывшая во льду. Деревянные постаменты и детсктие куклы с выжженными глазами. Белые ленты. “Хина мацури. День кукол”. — Последние убийства серии произошли четырнадцатого, пятнадцатого и двадцать первого марта. 14 марта. Убийство вливанием сухого льда. Глубокая заморозка тела и обескровливание. “Белый день” 15 марта. Фермерские поля. Расчлененное тело. Овощи и фрукты “Хонэн мацури. Синтоистский праздник плодородия” 21 марта. Поле для гольфа. Трое убитых за день “до” в виде фаз лунного цикла. Сакура и белые ленты. Тела полностью обескровлены. “День весеннего равноденствия” Когда страшная табличка полностью заполняется, Джонхан поднимает тяжелые ресницы и закашливается, прежде чем заговорить. — Мы не знаем, верна ли эта теория, но мы с Мёнхо предположили, что дата каждого убийства связана с празднованием традиционного синтоистского праздника. По аудитории снова проходит волна возмущенного гула. — Если мы во все услышании обвиним в чем-то японцев, разгорится международный скандал, — говорит Джихун от стены, на которую опирается со сложенными на груди руками. — Это очень громкое заявление, нам нужны доказательства, чтобы быть уверенными на сто процентов. — Многие жертвы так или иначе связаны с Японией. Студент по обмену, родственник оккупантов, Им Джехен тоже вернулась с учебы в Японии. Охранник музея оккупации и секретарь посла. Мы считаем, что белые ленты на местах преступлений — это синтоистские ленты сидэ, использующиеся для обрядов и ритуалов. — Это голословно, пока нет четких доказательств вины, — также категорично прерывает Джихун. — У вас нет самого главного — прямых улик. — Мы не будем никого обвинять, пока не будем уверены, — не унимается Джонхан. — Но это наша зацепка, и нужно с этим работать. Все еще не смотрящий после недавнего разговора в его сторону Мингю все же кивает и решается встрять в разговор. — Это интересная теория. Джису, — зовет он Джошуа с другого конца аудитории. — Ты рассказывал, что видел компьютеры ваших учителей. Какие материалы ты находил? Что-то из них может помочь нам связать Храм с убийствами? Джошуа облизывает губы, неуверенно оглядывая аудиторию, наполненную тут же вперившимися в него чужими взглядами. Сбившееся с ритма сердце подступает к самому горлу от того, как становится не по себе. Только немного успокаивает брошенный взгляд на Джонхана, который обеспокоенно смотрит на него во все глаза. — Я могу сказать? Я находил данные о потери крови в историях поиска учителей. Вы упомянули о том, что трупы были обескровлены. Но больше… наверное ничего. — Это уже что-то, — напирает Мингю, понимая, что Джихун собирается ему возражать. — Нужно постараться найти связь всех жертв с Японией. Я вообще думаю, что в преступлениях нужно винить не их, а наоборот. Кто-то точит зуб на них. — И если следовать вашей логике, — недовольно соглашается Джихун тоном “так уж и быть”, — когда произойдет следующее убийство? — Сказать точно невозможно, — отвечает Джонхан, принимая на себя удар всеобщего разочарования. — Мы еще не знаем, какой из календарей используют преступники. Тем более места всегда меняются… — Это точно не один маньяк? — спрашивает еще кто-то из начальства, стоящий рядом с Джихуном, недовольным голосом. — Точно нет. Мы считаем, что преступления связаны с тайной организацией, участники которой были освобождены девятнадцатого марта из пещеры на острове Чиндо. Мы работаем над связью этих дел. Завтра допросят Чхве Сынчоля… — Понял, — прерывает мужчина. — Но Джихун прав, у нас никаких физических доказательств помимо ваших картинок с красными ниточками. Нужно поймать их с поличными. Мингю-ши? — обращается он с претензией к начальнику отдела. Мингю тут же кивает. — Тэхен и Минхао поедут в библиотеку, чтобы попробовать найти там хоть что-то из оставленных следов. Это единственное место, в связи которого с Храмом мы уверены наверняка. Джонхан, составь календарь всех возможных дат убийств, чтобы мы могли быть готовы. Субин будет отвечать за усиленное патрулирование улиц и охраняемых объектов в вычисленные нами даты. На этом всё. — Есть еще кое-что, — подает вдруг голос Минхао, уже вытаскивая флешку из рабочего компьютера в аудитории. — Я пригласил из Китая одного… друга, — его лицо немного кривится при произнесении последнего слова. — Он хорошо разбирается в мифологии синтоизма. Обещал приехать на неделе. А то оказалось, он сейчас в Папуа – Новой Гвинее. Он чешет вытащенной флешкой бровь так, будто и сам совсем не уверен в своем же решении. И так, как умеет один только он на всем свете, обременено вздыхает. *** Прошла уже целая неделя с отравления, а сознание от болезни все еще немного ватное. Бомгю, после официального брифинга, на который Субин затащил и его, словно на автомате добирается до соседствующего с офисом НБР полицейского участка. Ну конечно, это же не ему потом было дежурить всю ночь. Сложно отличить где правда, а где поплывшая во все стороны зыбкая реальность, но сейчас как никогда нужно сосредоточиться. Телефон с оставшимися непрочитанными сообщениями молчит уже пару дней, и Бомгю приходится то и дело перечитывать старые. «Субин рассказал о произошедшем на выезде» «Просто скажи, что с тобой уже все в порядке» «Пожалуйста» Вкус поверхностного поцелуя на губах такой же реальный и такой же эфемерный. как ощущение собственного “я” в зыбком пространстве. — Привет, что у нас? — застегивая форменный полицейский пиджак, интересуется Бомгю у дневного дежурного, у которого должен принять смену. Молодой парень устало потирает глаза. — Ничего сверхъестественного. Надо только заполнить протокол, один парень напал на цветочный магазин поблизости, буквально только что, я не успел всё оформить. — Напал? — переспрашивает недоуменно Бомгю. — Ну да… украл одну лилию… но по правилам мы должны его принять, знаешь же. Прямо под конец моего дежурства, — раздосадованно сообщает коллега. — Ему что, делать было нечего? — Бомгю чувствует неладное, но отмахивается. — Ладно, езжай домой, я разберусь. И вот неймется же кому… то… На пороге управления он застывает с раскрытым ртом. Перед его столом в наручниках сидит Ёнджун и держит в зубах белую лилию. — Ты ошалел? — Бомгю преодолевает расстояние между ними несколькими медвежьими, совсем не изящными, шагами и вырывает цветок за стебель. — Ты что… — Я совершил ужасное преступление, офицер, — говорит Ёнджун своим вечно словно простуженным, осипшим голосом. А его дурацкие розовые волосы, собранные в хвост на затылке, контрастируют со всеми вычурными цветами участка. Дурацкие дурацкие дурац… Бомгю обессиленно падает на свой стул. — Ты понимаешь, что мне нужно тебя оштрафовать и посадить на ночь? Но если ты усвоил урок… Ёнджун улыбается. И если бы в этой улыбке была хоть капля издевки, было бы куда легче дышать. Она слишком мягкая, контрастирующая с острыми углами линий его четких скул. Всего на секунду останавливаясь на губах, Бомгю начинает смотреть во все стороны сразу, лишь бы не прямо. Только бы он не заметил, как краснеют щеки. — Если не посадишь, я выйду и сопру еще одну лилию в магазине на углу, — все с той же улыбкой предупреждает Ёнджун. Бомгю аж вскрикивает. — Ты с ума сошел?! Как с утра это все объяснять Субину? Страшный грабитель откидывается на кресле и протягивает вперед замурованные в наручниках руки. — Это не мои проблемы. Я преступник, а не полицейский. — Я закрою тебя в камере, — еще раз для наглядности повторяет Бомгю. Может, Ёнджун чего-то не понял? Но тот только кивает. — Разве не это твоя работа? — Ты просидишь там всю ночь, — вторая попытка вразумить. — Эта камера прямо возле стола дежурного, я правильно понимаю? Ты ведь здесь тоже на всю ночь? — Ты псих?! — не выдерживает уже офицер. — Спасибо за подозрения, чувствую себя интересным. Так что, — Ёнджун снова кивает на свои связанные запястья. — Сколько я должен за конфискованную лилию? Кстати, не забудь поставить ее в воду. Бомгю сползает на стуле и закрывает руками глаза. *** Когда все важные начальники теряют интерес к делу и расходятся по своим важным местам, в Управлении НБР наконец наступает привычная вечерняя тишина. — Это что? — Кофе… со сливками… — Джонхан по-детски опускает глаза, только указательным пальцем по столешнице не водит, но этим же указательным пальцем аккуратно пододвигает кружку к сидящему за столом Чана Мингю. — Еще печеньки есть. — Ты не купишь меня печеньками, Джонхан. — А с джемом? — приходится прищуривать один глаз, будто опасаясь, что вот-вот влетит. Наблюдая за этим представлением, Мингю обреченно вздыхает. — У тебя же нет печенек с джемом, да? — Я их забыл, — кивает быстро и коротко Джонхан. — Но могу сходить. Куда хочешь: за печеньками, нахуй. Только не злись на меня. Мингю очень по-взрослому усмехается. Наконец не так как одногруппник с дополнительных занятий в универе, а как начальник отдела НБР с лучшей командой в своем подчинении. С командой, которую собрал и с которой справляется. Он принимает кофе, делает глоток, потом делает про себя пометку, что все в этом доме приходится делать самому, а потом недолго делает вид, что не замечает уставившихся на него виноватых круглых глаз. Когда вечно что-то “делать” надоедает, он поворачивается к другу. Джонхан тут же ловит смену настроения на поддающееся ему. Он ныряет под сильную руку и оказывается головой лежать на чужих коленях. Прикрывает глаза, когда Мингю недовольно (очень довольно, на самом деле) цокает и поправляет снова черт знает как уложенные длинные волосы. — Я ничего не понимаю, — бормочет Джонхан. — Это нормально, ты же тупой. — Я запутался, — почти хнычет он, — это все очень сложно. Все эти… обстоятельства. — Обстоятельства от вас в шоке, — выворачивает фразу Мингю, делая очередной глоток кофе, а потом щелкая что-то на компьютере, пока Джонхан так и продолжает лежать головой у него на ногах. — Кто бы говорил. Джонхан зевает. Под педантичное щелканье клавиш мышки и клавиатуры он начинает проваливаться в защищенную от всего на свете дрёму, пока где-то, как с поверхности на глубину, не раздается голос лучшего друга. — Спасибо, что сказал. — М? — переспрашивает он, переворачиваясь затылком лежать на коленях и глядя снизу вверх на чужое лицо. — Ну, что рассказываешь, что у вас происходит, — объясняет Мингю. — Может, это ненормально и не правильно, но я хочу быть в первую очередь другом, а не начальником, — наклоняясь к красивому лицу он несильно щелкает по носу, усмехаясь тут же насупившимся бровям и надувшимся щекам. — Мы разберемся, ладно? Мы оба. Джонхан кивает и снова утыкается носом в мягкую ткань классических брюк. Мелодичное постукивание клавиш опять пытается окутать дезориентированное эмоциями сознание, но хлопок двери заставляет подскочить так резко, что макушка врезается в столешницу с глухим стуком. — Блять! — хватаясь за голову поверх уже рук Мингю, Джонхан еле как выползает из своего укрытия и, потирая затылок, пытается сфокусироваться кружащимся взглядом на входе в кабинет. Игнорирует почти мамино причитание “господи, последнее же выбьешь” от друга. Субин застывает на пороге, переводя взгляд с одного на другого. — Если ты сейчас пошутишь… — начинает Мингю с интонацией строгой, но точно вот-вот сорвущейся на смех. — Возможно, даже увольнение того бы стоило, — хрюкает Субин, — но ладно. Я еще был тут и зашел сказать, что… — Так, у меня две новости, — его почти сносит с ног ворвавшийся в собственный кабинет вихрь Ли Чана. — У нас новое дело, и я иду на концерт Бруно Марса. Перед лицами Мингю и Джонхана начинает маячить бумажный билетик. — Да, именно это я и зашел сказать, — кивает медленно Субин, — ну, кроме Бруно Марса.