M.I.N.E

— Ты сегодня пиздец праздничный. — Тихий смешок сорвался с губ Суворова. Кащей замер с кухонным ножом в руке, поднял на него взгляд, прошелся вскользь по тонкой армейской тельняшке в бело-синюю полоску и даже как-то скривился. Типа ебать его в рот, кто это у нас пиздит про внешний вид?.. Он усидчиво резал свежие огурцы на идеально ровные мелкие кубики, Вова подозревал за ним некую педантичность, но судя по его обыденным вещам, она была даже не некая, а очень явная. Без спроса лезла прямо в лицо, ломала границы и устанавливала свои правила поверх всего, что бы это ни было. — А у меня, Вова, теперь каждый день как праздник. — Он растянул губы в улыбке. — Ты-то тоже, — он указал на него кончиком ножа, — будто только на дембель приехал. Праздник, не? — Яблочный Спас. — Хуяс. — Беззлобно отразил Кащей, возвращая внимание своим огурцам. — У тебя этих тельняшек примерно тридцать две, я погляжу? — Примерно столько же, сколько у тебя белых маек. — Тогда, — мужчина наигранно задумался, — тридцать три. Кащей сидел напротив кухонного стола в своей черной рубашке. Пуговицы были не до конца застегнуты, из-за ворота стыдливо выглядывал край, о боже, не может быть, белой майки. Майки майками, ничего такого, просто спокойно и тихо было находиться здесь, шутливо доебывать Кащея за эти кубики из огурцов, за вечное цитирование Бутусова, «Главное, Вов, не врать себе, вранье отнимает много сил»… Черные пижонские рубашки, шлейф из сигаретного дыма, громкий голос и абсолютно нечитаемый характер. И Вова не врал. Он смирился с желанием находиться с ним бок о бок, принял его, помирился с демонами, влился в его жизнь, влил его в свою. Сначала пропал на пару дней после их мнимого примирения, снова много думал, много варился и беспокоился о последствиях. В итоге наплевал на все и пришёл снова. И пришлось задержаться. Теперь это все не отпускало его. Что там, цепь ему обещали? Да не надо цепей, я сам приду, на своих двух. А он и рад, дурак. Несколько недель прошло с драки. Синяки на теле Кащея сошли, только кое-где проскальзывали желтеющие следы. Над бровью остался тонкий розовый шрам, но мужчина отмахивался, мол это мне за вредность. Ребра тоже почти не беспокоили, хотя некоторое время назад было мучительно больно даже кашлять. Но Кащей по-прежнему дохуя курил, кашлял, орал и матерился, и так по кругу. По интенсивности мата после кашля Вова понял, что ситуация с ребрами стала лучше. Ещё он это понял по тому, как по началу, время от времени, а когда к нему привыкли, подпустили ближе, то каждую ночь, Кащей давил его в импровизированную кровать, накрывал собой, нависал широкой грудью, и со всей высоты своего роста казался внушительным и серьезным, без шуток, настоящим и горячим, как ебаный кипяток. Ничего у него в такие моменты не болело. Ничего в такие моменты его не интересовало и не беспокоило, кроме как тело на плотной льняной простыне. А Вова замолкал, интуитивно задерживал сбитое шумное и самое громкое в этом мире дыхание, «дыши, дыши глубоко, так лучше будет, вот… умница» жался к нему и от него, метался, отворачивался, «э, неее… так не пойдет дело, посмотри на меня» пока Кащей ласкал его своими теплыми руками. Его хватало на пару минут, сначала дольше, потом все быстрее и быстрее. Даже неловко становилось, что он совсем не может держаться. Потому что вело от его запаха, голоса на грани слышимости и того, что он говорил, как вел себя с ним и каким желанным, как никто в этой ебаной жизни, был. И касался губами, прикусывал, целовал, заставлял запрокидывать голову, хватать за плечи, «ну, попроси, пожалуйста, Вов»… Иногда это было медленно, настолько размеренно, что Вова буквально чувствовал, как топит чужие ладони в смазке, пока его выкручивает, жжет и бросает в жар. «ты так сильно хочешь меня, такой влажный стал, может, быстрее?..» Кащей изгонял из него стыд за происходящее, просил говорить о том, что он чувствует, ободрял и хвалил, и просто умопомрачительно ему дрочил. Ей богу, Суворов даже сам себе так никогда не дрочил. То, как правильно и плавно Кащей сгибает запястья, какой берет ритм, как меняет его в зависимости от того, близко ли Вова к оргазму, или надо больше остроты, и тот факт, что он почти изучил его реакции и пользовался этим, будоражило и било словно удар током. «Ну, скажи мне, где ещё коснуться, а?» Иногда это было сильно и быстро, с желанием обладать и примесью чего-то темного, его личного, со вкусом больной привязанности, как горечи дыма. Тогда Вову выворачивало за несколько минут, так же ярко и горячо, как чувствовалось тело Кащея рядом с ним. Он сжимал зубы, впивался в татуированные плечи пальцами, «Вовочка, ну хоть один раз, тихо, для меня. Все свои же»… И иногда он сдавался, утыкался лицом в чужую жаркую шею или грудь, и, сам не понимая раньше, что может так, стонал. Только для него, только от него… Обычно на самом пике, потому что невмоготу, потому что иногда очень сильно ярко и хорошо было, не стерпеть. «Боже, ты просто пиздец какой… — шептали ему в губы, — приятно? Я же не делаю что-то не так?» Не, ты делаешь все ахуенно… А игра о чужих мыслях так и не получила должного завершения. Вова помнил о своем вопросе, «Я тебе расскажу, но всему свое время». Ну какое нахуй время? Вове было мало времени, даже несмотря на то, что вечерами и ночами он был здесь с ним в его чудачной квартире, а днем обычно тренировал пацанов, заходил домой переодеться, прятал глаза от домашних и скупо отвечал на вопросы. Не обращал внимание на осуждающий взгляд отца, такой, будто ранее коронованный «неудачным ребенком» Марат, потерял свой пьедестал. Теперь Марат хотя бы ночевал дома, что уже делало его на контрасте хорошим сыном. Но это было все равно. Не важно абсолютно. Важны были белые майки и квадратные огурцы. И тот, в чьих пальцах сверкала угольком недавно покуренная сигарета. — Поиграем в игру? — Спросил Вова. На него обратили внимание, те самые пальцы стряхнули пепел в недавно вымытую пепельницу, а глаза засверкали искрами, в миг даже немного потемнев. — Тебе интересно? — Я же спросил, значит мне интересно все. Кащей задумчиво смёл лезвием ножа аккуратные кубики в глубокую миску прямо к идеальным полумесяцам помидоров. — Удивляешь, Вовочка. Слишком просто. Когда Вова возвращался со сборов не в настроении, то был «тучей пасмурной» или «царевной-несмеяной», через пару часов бывал «счастьем очей моих», по утрам «жестокой царицей», а по ночам «ебаным божеством». Фантазия у Кащея работала отменно. — Почему же? — Ну, хотя бы потому что теперь ты можешь представить, что я там себе надумал. И не повеситься от услышанного. — Шутим много, но про смерть. Потрясающе. Вова развернулся к раковине и взял в руки несколько крупных картофелин из ведра. Покрутил перед глазами, примеряясь. — Только попробуй от меня снова куда-нибудь съебаться. — В смысле? — Вова повернулся через плечо. — Стоишь тут в своей этой тельняшке и картошку чистишь, ей богу, по армии ностальгируешь. — Да иди ты. — Беззлобно отозвался Суворов. — Лучше нож дай. — А без ножа, не? — Не, никак. — Ну все, пиздец, заебал я тебя и ты меня пришить решил? Удобно, можно сказать бытовая ссора. Не поделили помидор. Зима, овощи в дефиците. — Никит, ты ебанулся опять? Тебе может санитаров? — Да ладно, держи, я не против умереть от вашей руки, жестокая царица. Сорян, если что не так, это все было ради любви. Вова подошёл к столу и взял черную деревянную рукоятку, покрутил на умирающем закатном солнце, деловито приставил нож к чужому горлу. Нечто из флешбеков дернуло руку. — Воу, — Кащей театрально выставил вперед руки, — понял, ебало завалил. Позвольте прощение выпросить ночью. — Ты скоро пиздюлей выпросишь. — Я стараюсь. Обожаю, когда ты такой, с ебанцой. И сразу ближе мы как-то друг другу. — Не сомневаюсь в тебе, но частенько сомневаюсь в своей нормальности. Парень вернулся к своему занятию. В пожелтевшую от плохой воды раковину поползли ровные картофельные очистки. Вова остановился. Его обвили вокруг талии чужие длинные руки. Губы коснулись места за ухом. — Знаешь, одна мысль… не, даже не так, мечта из того времени, сбылась. — Какая же? — Мучительно долго хотел, чтобы ты кончил от моих рук. Думал… представлял как и что буду делать, размышлял над тем, что тебе понравится. Какая у тебя будет реакция. Реакция твоего тела. Я с ума схожу, когда ты дрожишь, когда каменеешь и перестаешь дышать. Вижу и чувствую, как тебе приятно. Это в жизни оказалось намного лучше, чем в мыслях. — О как… — Вова проследил за движением чужой руки ближе к его шее. Пальцы погладили его под подбородком. — И ещё, знаешь, что представлял? — Кащей немного задумался, формулируя, но в итоге решил сказать как есть. — Как ты кончишь на мне. — На тебе… в смысле?.. — Вова побоялся, что понял не так. Хотя, даже если бы понял не так и ответил не на то, Кащей бы это не осудил. — Да, на моем члене. — Кащей уложил свою голову ему на плечо, оставил поцелуй на шее рядом с пальцами. — Мы же просто разговариваем, да? Я не жду от тебя никаких ответов и тем более ни к чему не обязываю. Это было интересно, как Кащей переворачивает все. Ясно же, что предлагает, но ждёт, пока он сам решится. — Просто разговариваем, я понял. — Можно не сразу же все, немного, чуть-чуть совсем. Понять вообще, как оно, если что-то не так, ты же знаешь, я бы не стал заставлять тебя. — А ты знаешь… как? Ну… типа как с женщинами — фильмы, на видаке смотрели же с пацанами, может и это есть. Вова думал о таком. Думал и стыдился. Это просто конечная, вот теперь точно. Немного представлял, но понятия не имел, что да как. Да и не спросишь и не увидишь, а наощупь это хуйня какая то. За подобное в пацанском круге даже пиздить не станут, сразу завалят и могилу обоссут. — Бля да есть по-любому, в Москве где-нибудь. Здесь не стоит и заикаться. — Да это понятное дело. — Я не видел, но слышал. Причем слышал очень хорошо, стены были ни к черту. Там, в тюрьме, подобное время от времени случается. — И с тобой? — Не, — он засмеялся, опаляя дыханием кожу, — я с тобой хотел. Пять лет о тебе мечтал. И это, заметь, формулировка очень точная. — И как вышло что ты услышал? — Со мной мужик сидел, огроменный, гора просто, и высокий, два метра ростом. Ходил он по ночам куда-то. Я не спал там первое время же совсем. Делал вид, что сплю, самому интересно до жути что за хуйня. Моя шконка у стены стояла, ну и я как-то услышал что-то, не понял сразу. А как ближе прислонился… Короче ходил этот мужик на любовную беседу, так сказать, к менту. Был там один молоденький. И выпускал он его пока все спали. Бля… так кричал там этот тип, — Кащей понизил голос, — ну ясно сразу что по кайфу было ему. Я раз послушал, другой, и думал все… что он там с ним такое делает-то, что он так реагирует. — Так может ты понял не правильно. — Да ни хуя, Вовочка, все я правильно понял. Я спалился в итоге. Понял этот мужик, Дрозд у него кликуха была, что я знаю все. Ну я пообещал не говорить ничего, мол, ты здравый тип, по понятиям живешь, никому этим плохо не делаешь и не трещишь по сторонам. А какое кому дело должно быть кто с кем спит, если об этом молчат, верно? — Ну, верно. Только это мы так думаем с тобой, остальные-то… — Да откуда ты знаешь. Если никому в постель не лезешь, то и не догадаешься так. — Ну, может. — Закорешился я с ним. Он там авторитет имел. Там в одиночку пропадешь, правильных людей в окружение выбирать надо. Братки Дрозда ему сигареты отправляли, чай там, ништяки всякие. Короче возможно внес он свой вклад в то, чтоб мне там не так тяжко было. Я ему — он мне. Не сдал я его и мента этого. Всем несладко бы пришлось из-за таких новостей. — Не думал я, если честно, что ты так себя повести можешь. — Как? — Да я имею в виду, незнакомого человека тайну нести. — Ой, я знаешь, сколько всего слышал. Не мое дело это. А никак по-другому. Людьми надо с людьми быть. Тем более тогда ты мне уже в душу запал. Если бы не было тебя, может иначе бы думал. И ещё он нарассказывал мне потом что да как, я не спрашивал, он сам поделиться хотел. А я типа не при делах, просто для общего развития. — Что рассказывал-то? — Ну, всякое. Как хорошо сделать и не сделать плохо. Нюансы там, мелочи. Он спросил «слышал»? Я, ну слышал, мол, типа а почему так?.. Он сначала говорил, что человек такой, темпераментный, громкий. Я говорю «не, нихуя, так не бывает, колись». И… вот. Понятно, что это все в теории, но я быстро учусь. Разве нет?.. — И повел губами по уху, вверх по хрящику, нежно-нежно, как когда хотел показаться безопасным. — Учишься быстро, я бы сказал слишком. — Это плохо?.. — Не, скорее… волнительно. — А то, что я рассказал, волнительно или отторжение вызывает? — Не сказал бы, что вызывает, но это только потому что речь о тебе идет. Ты хочешь? — Не, нихуя не так, Вов. Ты… хочешь? Вова напрягся. Это было и интересно и жутко. Здесь ведь не просто за член подержаться, здесь уже… — Эй, ты чего? — теплые руки легли на плечи, слегка сжимая, — расслабься, просто болтаем. Ты спросил — я ответил. Мне же тоже интересно, что ты вообще на эту тему думаешь. Вдруг тебе хочется, а я не предлагаю. — Я не назвал бы это прям желанием. — Ну да, понятно, нельзя в полную силу хотеть то, чего не знаешь. А чем бы ты это назвал? — Фантазией, наверное. — Дело такое, фантазии идут рука об руку с желаниями. Можно не брать из них прям все, взять что-нибудь для остроты. — Куда ещё острее, Никит… — Вова засмеялся, шутливо бодая его затылком в подбородок. — Да есть куда, поверь мне. — Я… думал. Ну, ещё тогда, давно. Просто допускал такие мысли. — Заводило? — Было такое. — А сейчас?.. Вова подумал, что над ним снова издеваются. Опусти руку ниже и поймешь, умник. Нет же, Кащей хотел слушать. Его заводили разговоры, заводило касаться его, Вовиных мыслей о нем, потому об этом обычно молчат. Но Кащей не молчал никогда. Если вдруг он замолчит, значит, кто-то умрет. — Сейчас тоже. — Мне приятно от мысли, что я вызвал у тебя интерес. Помним, да, о том, что ни на что отвечать не надо?.. — Я чувствую твой интерес. Человек сзади довольно усмехнулся. Это было специально, бесспорно. Он пододвинулся ближе, обнял Вову со спины, позволяя, на этот раз, ощутить как сильно его хочет. Вова и раньше пробовал касаться его, но это было настолько неуверенное и необдуманное решение, что Кащей позволял только потрогать. «Всему свое время, жертвы здесь не нужны» — и мягко отстранял от себя его руки. Чувствовал, как Вова до сих пор борется с собой. Для него это было слишком. То, что он позволяет делать ему со своим телом, принимает и реагирует уже было потрясающе. Да, он его хотел, но в таком вопросе желание должно быть сильнее принципов. Иначе даже самую сильную симпатию и связь можно сломать одним необдуманным действием. — И… что думаешь? Вова подумал, что Кащей заебал и то, что он не хрустальная ваза. Понятно, что все это жутковато, но сейчас в нем появилась какая-никакая уверенность в своих действиях и желание уже посмотреть, потрогать Кащея так, чтоб сделать ему самому приятно. Он повернулся, напарываясь на хитро сверкающие глаза. Кащей нетерпеливо втянул его в поцелуй, заполз руками под тельняшку, чтобы погладить и сжать его бока. — Думаю, что мы ещё вернемся к этому вопросу. — Отличный выбор, уважаю. Знаешь, что самое главное в получении удовольствия, Вов? — Что? — До-ве-ри-е… В этой черной рубашке он выглядел очень притягательно. Тысячу раз Вова смотрел на него в таких же там, в качалке, среди росчерков сигаретного дыма, среди замызганных курток и обшарпанных стен. И в самом тихом уголке его сознания, том, который он никогда и никому бы не показал, если бы не Кащей, он хотел оказаться на месте одной из его дам. На месте, которое ему никогда, казалось, не светит. Кащей удивленно выдохнул, распахивая глаза, когда его спешно прижали к стене напротив. — Ого, вот это дела, Вов. Ты что удумал? — Заткнись, а?.. Мужчина снова поднял руки, делай что хочешь, царица моя, я в твоей власти. В голове мелькнуло «лишь бы не жалел потом», но растворилось и исчезло, когда ремень на брюках потянули в сторону, расстегнув пальцами и опустились на колени. — Ой беспредельщик… — тихо потянул Никита. Кащей смотрел на него даже дико, ласкал взглядом, как Вова расстегивает его ширинку и достает стоящий колом от напряжения, тяжелый, с крупной головкой, его член. Это было красиво, безумно эмоционально и желанно. Вот о таком Кащей реально тысячу раз думал, грезил, сидя здесь за столом с сигаретой, и тогда, когда Суворов курил с ним траву. Но тогда — это тогда, а сейчас, ебануться вообще что. Он замер, не спугнуть бы, успокоил рвущиеся зарыться в чужие волосы руки, чтоб, ни дай бог, не потянуть на себя, не вынудить, не оставить выбора. Вова действовал интуитивно. Ему делали минет и было это хорошо. Он решил для себя, что в целом ничего сложного, и обхватив губами головку, вобрал в рот, придерживая рукой. Ощущалось… интересно. Не стремно. Кожа — как кожа. Гладкая очень. Он попробовал на вкус головку, очертил языком ямочку. И после размашисто лизнул, не вынимая его наружу. — Пиздец. — Сдавленно, на выдохе вырвалось у Кащея. Он обещал молчать, но так хотелось что-нибудь сказать. Вову бросило в жар. Бля, он реально делал это. Чувствовал, как под ладонью напрягалось до камня чужое бедро. Уткнулся взглядом в неестественно замершую руку Никиты и усмехнулся. — Боже, блять… а, прости-прости, я молчу… Он попробовал взять глубже, упёрся головкой в нёбо, не спеша, внутрь, наружу. И снова. Взял какой-то медленный, только ему известный, ритм, я же просто попробовать, не обессудь. И восхитился, как он тяжело дышит, не хуже его самого, когда очень очень хорошо, как он несильно, но нервно ударился о стену затылком. И облизал вмиг пересохшие губы, то закрывая глаза, то снова смотря сверху вниз на него. — И это ты решил в меня запихнуть? — теперь весело было Вове. Он чувствовал, как волнительно дрожат его собственные руки. Кащей пожал плечами и как-то тихо, совсем ему не свойственно, усмехнулся. — Вот «это», между прочим… Вов, ну что за слово такое, запихнуть? — Он хлопнул себя ладонью по лицу, улыбаясь. — Вот «этим» сделать очень приятно можно. Как, Вова не особо догонял. Как там он говорил? Доверие?.. И вновь обхватил ртом чужой член, смотря на такую привлекательную реакцию. И реакция заводила больше, чем сами действия. Вдруг он услышал громкий стук в дверь. Они встретились глазами с Кащеем. Вова спешно поднялся на ноги. От жути и осознания, что они так глупо могут выдать себя, возбуждение смахнуло, как рукой. Кащей помрачнел, потемнел, застегивая ремень. Повернулся в сторону коридора. — Кого ещё, на хуй, там принесло?.. Погоди, свет очей моих, не теряй настрой. Сейчас я прикончу того, кто бы это ни был, и вернусь к тебе. — Может не открывать? — прозвучало почти шепотом. — Все нормально. — Он погладил большим пальцем Суворова по щеке, успокаивая. — Побудь здесь. Он пошагал по коридору, а Вова отряхнул колени от несуществующего мусора, тяжело опустился на стул, пытаясь унять быстро бьющееся в панике сердце. Никита подошел к двери, глянул в зияющий подъездным светом среди темного коридора глазок. Тихо выругался и щелкнул замком, открывая. — О, Маратик. Какими судьбами тебя сюда притащило? Марат стушевался и замешкался. Кащей, явно, был не в духе. Он вроде бы как и улыбался, но глазами откровенно призывал убегать. Парень знал такой взгляд, после него обычно кто-то оставался лежать на асфальте. — Вопрос есть. Совета хочу спросить. — А чего у братца не спросишь? — Да он… это, отсутствует. Нет его, короче. Не знаю где он, вопрос серьезный. — Прямо сейчас надо? — Глупо уточнил Кащей, понимая, что не сможет его прогнать, совесть не позволит. — Ладно, заходи. Сообразим над твоим вопросом. Распахнул дверь, дав парню время снять куртку, а сам пошел внутрь, на кухню, предупредить Вову. Видел, как тот крупно занервничал. Но виду он не подаст, умеет в руках себя держать. — Гости у нас, братик твой пришел, говорит, беда у него. — Не беда пока, вопрос. — Марат остановился, увидев Вову. Кащей привалился спиной к столешнице и скрестил на груди руки. Суворовы молча друг на друга смотрели. Картина маслом — возвращение блудного Марата. А главное, как во время. Вова сидел на табурете с абсолютно спокойным видом. Будто не он пару минут назад стоял перед ним на коленях. Хотя кто из них перед кем на коленях стоит? Кащей улыбнулся уголками губ, мельком рассматривая себя на предмет палева. Вроде все было нормально, не доебешься. — А вы что здесь? — Марату было неловко, он уже пожалел тысячу раз что пришел. — Жрать готовим. — Сказал Кащей, указывая взглядом на миску с салатом. Марат был наслышан, да и сам на себе ощущал несколько раз, что Кащей наглухо ебанутый. Но что здесь Вова делал, было не понятно. Да и какая разница? Может, решил не нагнетать отношения с этим психом, ведь на улице до сих пор спокойно было. Раньше они с его братом очень дружили, и вопросы рука об руку решали, и в драках прикрывали, а потом что-то безвозвратно поменялось. И со стороны они стали будто две кошки в драчливом клубке — кто первый кого подколет, да побольнее. Искры летели от них, всем пацанам некомфортно было. В итоге передрались вообще с концами. Но с концами ли? Висели здесь вдвоем, салаты резали, а не глотки друг другу грызли, явно. Друзья же всегда мирятся. Адидас в старших мягче был, размереннее, не орал и не лез на рожон. В дипломатии он был слабоват, другие авторы его не всегда понимали, Кащея требовали. В целом пацанов он тащил. Хоть без Кащея и его авторитета и сложнее улаживать вопросы с другими группировками. Вова ничего не рассказывал ему об этом, хотел сам разобраться. Ведь Кащей в него слишком сильно верил. — Вопрос?.. — Кащей торопливо подкурил сигарету. — Да это… девушка одна есть, Айгуль зовут. Со мной ходит, значит вроде как с нами, с Универсамом? — Твоя? — Вова подал голос, Марат обратил на него внимание. Кащей заметил, как важно для брата его одобрение. Взгляд сразу поменялся, стал теплющим и родным даже. Все свое время Вова уделял ему, Кащею, видимо Марату его теперь было мало. Ну, сорян, малой, такая хуйня. Мне самому надо. — Ну… моя, да. Кащей усмехнулся и присвистнул. Его нервозность куда-то улетучилась, когда он увидел что Вова расслабленно улыбаясь достает сигарету из пачки. Он не особо спрашивал про отношения в семье Суворовых, хотя и догадывался, что прямо силой забирает у них их сына, брата, исключительно в своих корыстных делах. Но Вова и сам может решить что ему нужно. В этом он его нисколько не давил, наоборот, учил разбираться в себе и приоритетах своих. — И че там? — Да в общем пацан один ей проходу не дает. Ездит за ней, пока она к школе идет, на тачке, караулит возле дома. Пугает короче. Как бы не случилось ничего. Ей четырнадцать, она школьница, а ему на вид все двадцать. — Откуда пацан? — Кащей нахмурился. Он все понимал, но не считал нормой если посягают на то, что принадлежит другим. Марата девчонка, значит Универсамовская. — Домбытовский, кажись. — Так, — Кащей махнул в воздухе сигаретой, — никаких «кажись». Мы из-за «кажись» много проблем обрели. — И посмотрел на Вову, потому что чуть страшное не случилось. — «Дом быта», я уверен. — Сказал Марат, кивая себе, и снова перевел глаза на Адидаса. — Желтый у них у руля там, может попиздеть с ним? — отозвался Вова. — Да, здравый мужик. — Кащей согласился. — Марат, следи за ней в оба, следи кто там в тачке этой сидит. Может имя узнаешь его. И запомни что за машина, как он выглядит тоже не помешает. Разберемся. Молодец, что пришел. Такие вопросы решать старшим надо, за всеми не уследишь. — К Желтому вместе сходим? Перетереть может тему эту не помешает с ним лично? Кащей глянул на Вову слегка удивленно. Встретился с некой неуверенностью во взгляде. Он сел напротив, сбрасывая с кончика сигареты пепел, наклонил голову. — Да не помешает точно, но как я с тобой-то пойду, я же отшитый? — Ну… пришейся. — Пацаны тоже думают, что погорячились. — Марат как-то опасливо покосился в сторону Адидаса. — Жестко это было, пацаны признали. Вы, вон, с Вовой общаетесь, вроде зла друг на друга не имеете. Но имеем кое-что другое. Кащей нехорошо задумался, стал серьезным, казалось комнату, начинает затягивать чернотой. — Вы что там, блять, гоните, а? А где вот эта вся смелость ваша? Не канает так, Маратик, так дела не делаются. Ладно, Адидас, предъяву мне кинул, имеет право. Мы с ним можно сказать на одном уровне. Разобрались уже, кто и где неправ. С вами мы ещё разговора не имели. — Кащей, мы говорили об этом. — Вова подумал над тем вариантом, где Никите сносит крышу и напрягся. — С тобой говорили. Ты у нас кто? Верно, старший. Перед другими авторами можешь за своих права качать, это да, это нужно. Один всех представляет. Здесь же хуйня другая. Над ней думать сначала надо, а потом болтать. Марат следил за ними глазами. Турбо сказал, что Кащей с блатными братается. Уважают все там его, и «Универсам» тоже, потому что Кащей старший. А он хоть и шебутной, но закон пацанский и понятия соблюдает. И порядок при нем какой-никакой. А что с ними станет, если узнает кто, что они сами решили Кащея отшить и причем таким способом? Придут и спросят. А спрашивать не по-детски будут и ответы такие же должны быть. Марат тогда сразу подумал о Вове. Что с ним сделают? — И как думать будем? — Да так же как и мириться. — Ты блять угараешь сейчас, или где? — А ты чего напрягаешься так? Марат пришел и проблему озвучил. Типа не происходит ничего и это мелочь. А не мелочь нихуя это, если вас не слушают. Вы сказали типу этому что он не прав таскаться за ней? — Ну, я сказал. И то, что с Универсама, тоже. — Вот! — Кащей жестом указал на парнишку. — Что значит? Не догоняешь? Да все он догонял. И злиться опять начинал на Кащея. На его горячую любовь к разборкам и рассуждениям. И рассуждения сейчас вообще не в пользу Адидаса были. То ли бесится, то ли намеренно бесит его? Хуй разберешь без бутылки. — Кащей, давай без полемики. Я косяк признаю. Перед тобой, но только в том, что некрасиво поступил. Косяка пацанов не вижу здесь. — Так что, может и тебя отшить тогда, раз признал? Вова вскочил. Встал напротив ехидно улыбающегося мужчины. — Че драться, все-таки? — Я думал мы перетерли. — Ну и сядь тогда, чего попусту пыль поднимать, а? Суворов остался на месте. Хотелось его прибить, но он удивленно, как-то остывая и успокаиваясь, принял из чужих пальцев сигарету и затянулся. — Покури и успокойся, нервный ты наш. Кровь молодая, горячая. Тебе лишь бы ебало мне разбить. А слушать не хочешь. Условие у меня. Ты главным останешься, я просто рядом постою, может советом помогу где. Твоя группировка это, ты уважение среди них имеешь и влияние большое. Подходишь на эту роль, реально свой среди них. — Типа… как было? — Типа как будет теперь. — Ну конечно, главным. Авторитет Кащея ещё попробуй переплюнь. Вова его признавал, и хотел это еще раньше предложить. Решить все нормально и мирно, без злобы. — У пацанов в тихую поспрашивай, типа слух есть что Кащей вернется. Что у них за настрой на это. — Понял. — Кивнул Марат. И подумал, в какой же дурдом он попал. — А что у тебя с воротником? — Кащей задел пальцем оторванную каемку, — как беспризорник ходишь, зашей. Не позорься. Вова усмехнулся, замечая растерянный взгляд брата и покачал головой. Кащей как всегда. Но ощущения были другие — сейчас хотелось сказать «ну вот такой он у нас, что поделать, зато свой» на его выебоны, парень понимал что не со зла это, просто ситуация неоднозначная. Ну такое у него общение с окружающими. Он посмотрел на Вову и пожал плечами, типа я не при делах. А Адидас минуты две назад с горяча бросился бы отстаивать свое право. А как Кащей филигранно его осадил, так только он может. Без крови, со своим напускным жестким спокойствием, которое выводит из себя. И Суворов тихо усмехнулся, понимая, что он просто играется. Как-то сразу отлегло. — Курить будешь? — Лицо Марата в этот момент было нужно видеть. — Да ладно, шучу, не будешь. — Кащей веселился. — Меня твой братик убьет за такие дела. — Ну… я пойду? — Младший Адидас хотел побыстрее отсюда убраться. — Ну пойди. — Кащей пожал плечами. Вова поднялся с намерением проводить. Да свои вопросы задать мелкому. — А ты куда? — прилетело Вове в спину. — Да никуда, я сейчас. — Смотри мне. — На грани слышимости сказал Никита, тронув Суворова за рукав. В коридоре, где Марат уже застегивал свою куртку, они встретились взглядами. — Мороз по коже у меня от него. — Да это дела житейские. — И как-то расслабленно махнул ладонью, мол внимание не обращай. Марат подумал, с какого момента Вова начал его защищать? Сам же критиковал его методы и ругал за распиздяйство, а теперь вот как. — Ты сегодня придешь или?.. — Не, иди домой, потом поговорим. Марат посмотрел себе под ноги. — Уверен? Отец лютует. — Не из-за отца Марат не хотел Вову здесь оставлять. Мало ли что может случиться, когда они вдвоем останутся. — Похуй. Интересно. Что-то в Вове безвозвратно было не так. Он его что, здесь в заложниках держит? Но это «что-то» не было плохим, судя по его расслабленной улыбке и действиям. Ему здесь будто было… комфортно? Хорошо? Лучше чем дома? Там брат всегда был на грани, будто натянутая струна, препирался с отцом в пух и прах, слушал свои пластинки, тупо пялясь в потолок. И только одному ему было известно, что там в голове варилось. А здесь, будто легко ему. С этим жутким типом в этой жуткой хате. — Ладно, я пошел. — Марат наспех прижался, обнимая. Чужой запах ударил по рецепторам. Он глянул на него как-то с опаской. Но потом подумал, что если он проводит так много времени с Кащеем, то наверняка провонялся всем этим. Ну или спиздил его одеколон. Этих старших братьев хуй поймешь, однако. Кащей встретил парня спиной, он резал картофелину в бурлящую маслом сковороду. — Ты как хочешь, а я голодный. Мы такими темпами никогда не сядем ужинать. Теперь Вова в порыве уткнулся ему кончиком носа посреди лопаток. Наслаждаясь тем, как замирают его руки со вложенным в них ножом. Интересно, может ли он, разозлившись, в него этот нож всадить? — Успокоился? — спросил он тихо. — Да вполне. Не нравится мне все это, конечно. — Вова ответил честно. — А чего молчал? — Сам хотел разрулить. Да и говорить не хотел, видишь, к чему разговоры такие приводят. — Да ни к чему не приводят такому, Вова. Будем работать с тем, что есть. Кащей усмехнулся, как-то расслабляясь. Ровные прямоугольные ломтики один за другим падали в сковороду. — Я не собираюсь тебя давить. Я хочу помочь. Ты и сам разберешься во всем, просто со мной быстрее. Ты же бесился, что я тебя бросил на произвол судьбы, так вот это… исправляюсь. А то, что «Универсам» зассыт, как только ты из вида пропадешь, ясно сразу было. И с авторами на порядок выше я разговор имел. Крови твоей требуют, а группировку в хуй не ставить больше, беспредельщиков. — Я понял. — Да не бери в голову, я напиздел там кое-что. Про личные наши с тобой терки, сказал, будущее у тебя большое. Без бошки ты, жесткий. Такие, как ты, в скором времени все под себя подомнут. И законы менять будут под себя и под тех, кто выше. Мужчина удовлетворенно кивнул. Вытер ладони о серое вафельное полотенце и взял сигарету. Вова сначала загнался, но потом все-таки прыснул со смеху, разглядывая квадратики огурцов в миске. — Чем тебя, позволь спросить, рассмешили эти овощи? — Моя бабуля гусятам так огурцы резала. — Да я, знаешь, и сам своего рода гусь, шаришь? — Ой-ой, куда бы деться. — Вова улыбался, глядя на то, как Кащей закатывает рукава. — Это потому что я картошку жарю как бог. — Чем связаны гуси и картошка? — Ничем. Вот такой парадокс, Вовочка. А чем, угадай, связаны Адидас и Кащей? Если ответишь, ничем, пиздану вот этим полотенцем. — Нихуя себе, угрожаешь мне? Полотенцем? — Отвечай, когда старший вопрос задает. — И улыбается, зараза. Знает же что раздражает. — Дай подумать, взаимной ненавистью? — Так, интересно. И все? — А чего я один отвечаю? — А ты привыкай. Тебе много когда одному отвечать придется. — Ты же сказал типа рядом постоишь? Пиздишь? — Вот этим и связаны, Вов. Нужны мы друг другу. Ты мне — я тебе. Простые истины, а выговорить не можешь. — Жутко сказать что-то, что в одну сторону получится. — А ты не бойся, однажды может не получиться, потому что поздно будет. Кащей не пиздел. Его жареная картошка была лучшей. Или он просто в последнее время мало ел и что придется. Никита мог вообще не жрать, двигаться на никотине и водке. Свое свободное время предпочитал проводить во сне. Хотя чем меньше водки становилось в его жизни и чем больше Вовы, тем чаще не хотелось забываться в фантазиях. Хотелось смотреть, болтать без умолку и все время его трогать. Кусочек помидора упал прямо на край тельняшки, когда Вова бездумно употреблял картошку. Или слишком глубоко задумался о своем. — Бля. — Он опустил глаза на оранжевое пятно. — Пойду застираю. — Ага. — А если он догнал? — Вова остановился. — Кого? — Марат догнал, что происходит. — А что происходит? — Никит. — Кащей поставил стопку водки на стол и вздохнул. — Да ничего он не понял. Как он мог что-то понять? Понимаешь, это выходит за вектор его восприятия. Даже если он увидит что-то вот прям реально палевное, он тысячу причин придумает, почему так случилось. — Ну может ты и прав, ладно. Кащей опрокинул в себя пару стопок и решил дать Вове что-нибудь из своего шкафа. Было забавно, но эти тельняшки были всегда на нем. Даже спал он, ее не снимая. Мерзнет может, даже подумал, но причина какая-то этому была. Стыд? — Короче сорян, но только белая майка есть, твоя любимая, между прочим. Могу рубашку дать, вместе попразднуем что бы это ни было. — Он распахнул дверь в ванную и замер. — Майка подойдет. — Вова напрягся и окаменел весь. Кащей уткнулся глазами в рассекающие спину шрамы, покрытые тонкой розовой кожей. Ещё не успели зарасти как подобает. — Это мина взорвалась. Мы втроем бежали от взрыва. Одного сразу на тот свет, Ваську… Хилый без ноги в итоге остался. Осколок большой прилетел, ампутировали. А я… вот. На всю жизнь напоминание. — Болит? — Не, не болит уже. Заживало хуево, долго. Дышать не мог. Глубоко застрял, зараза, осколок. — Почему не говорил? — Повода как-то не было. — Вова пожал плечами. Было видно, тема для него неприятная. Кащей подошел ближе. Он представил, как кровища текла по этой спине, как впитывалась в форму. Стало не по себе. Не говорили об этом раньше, тему Афгана особо не поднимали. Никита понимал, что это здесь Вова такой, домашний стал, что-ли, свой, личный, а на войне людей мочил. После такого не возвращается прошлая жизнь. Меняет людей до неузнаваемости. И Кащей будил что-то из того времени в нем, пытался на место мозги поставить, хотя сам в своей голове не разбирался. А здесь, все по кусочкам собирал, в образ из прошлого и настоящего. Будто сводил их в одно. — Можно? — Он коснулся пальцами его плеча. — Если не мерзко. — У тебя что там ещё контузия была? — Нет. — Вова повернулся через плечо. — А чего ты тогда хуйню несешь? Почему мне вообще должно быть мерзко? — Ну, он уродливый. — Ты как это понял? Ты же его не видел никогда. Суворов усмехнулся, ощущая, как теплые чужие пальцы очертили край шрама и растворились. Кожа там была не очень чувствительная. — Это ты из-за него не раздеваешься? — А из-за чего ещё по твоему? — Да откуда я знаю, стесняешься может меня. — Бля, Никита, мне что пятнадцать, чтобы стесняться голого торса? — А ты в пятнадцать стеснялся голого торса? — Ой, иди ты… Вова улыбчиво отмахнулся, чувствуя, как его лопаток касаются губами в осторожном поцелуе. Вот был он такой, всегда на грани. То ли убить, то ли к себе подтащить, да чтоб поближе. Может поэтому и было интересно каждый день, до жути. Аж страшно. Вове казалось, что все знают, что у него внутри. Он это не признавал, до сих пор в это не верил. И от Кащея прятал, а он вытаскивал все, не разбирая на хорошее и плохое. — Значит, сегодня без этой одежды твоей?.. В развлекательной программе, — голос Кащея поменялся, стал тихим и бархатным, как и его касания, — голая вечеринка. — Не менее праздничная? — уточнил Вова. — Все более и более…