—with mortal pangs / — страданиями смертных

Когда они возвращаются домой, в особняке царит блаженная тишина: видимо, все аргументы у споривших иссякли, либо ссора разрешилась полюбовно. До рассвета остается всего час, и когда они проходят через холл, Гильермо задувает горящие свечи. Нандор идет впереди, и только когда они сворачивают за угол в сторону знакомого коридора, Гильермо понимает, что он ведет к его собственной комнате. – Господин? – тихо спрашивает он.  Нандор невозмутимо продолжает шагать вперед, пока они, наконец, не доходят до комнаты Гильермо, где он вежливо останавливается перед дверью.  – Ты очень усердно работал, – говорит Нандор, – и мне уже пора ложиться спать, поэтому я подумал, что ты захочешь пойти отдыхать. – Но мне нужно помочь вам перед сном, – говорит Гильермо. – Сегодня я справлюсь сам. В любом случае, с одной рукой у тебя плохо получается, – отмахивается Нандор.  Гильермо поджимает губы, стараясь не хмуриться. – Ладно, – бормочет он и нервно теребит подкладку пальто. – А как ты? – спрашивает Нандор. – Хм? – Гильермо вопросительно мычит, поднимая на него взгляд.  – Помочь тебе со всем этим? – Нандор жестом указывает на пальто, свитер и воротник рубашки. «Нет, ни в коем случае», – приходит первая мысль, но затем Гильермо обдумывает вопрос. Ему, действительно, очень проблематично раздеваться с гипсом, и не то чтобы Нандор не видел его без рубашки раньше. Он совсем не против, если бы о нем позаботились. Для разнообразия.  – Давайте, – отвечает он.  Нандор нетерпеливо хлопает в ладоши, как будто новость о том, что он поможет Гильермо раздеться (в самом несексуальном варианте, который только можно себе представить) – это самое приятное, что он сегодня услышал. Гильермо открывает дверь в комнату, и старается не слишком придирчиво оглядываться по сторонам, когда Нандор следует за ним.  Он включает лампу на прикроватной тумбочке, и она заливает комнату приятным неярким золотистым светом. Только когда они вдвоем стоят в ограниченном пространстве, он по-настоящему осознает, насколько маленькая его комната. Нандору приходится сутулиться, чтобы не упираться головой в потолок. Какое-то мгновение Гильермо просто смотрит прямо перед собой, старательно концентрируясь на золотом шитье на лацкане плаща Нандора, и на том, как свет лампы падает на него, создавая иллюзию расплавленного металла. Прежде чем он успевает что-то сказать, Нандор подходит к нему вплотную, поднимает свои огромные руки убийцы и аккуратно берется за молнию пальто Гильермо. Металлический звук, когда замочек медленно скользит вниз по зубцам молнии, взрывает тишину комнаты. У Гильермо перехватывает дыхание, когда одежда наконец расстегивается. Большие ладони скользят по его плечам, когда Нандор снимает с него пальто, стараясь очень осторожно прикасаться к загипсованной руке. Он отходит всего на мгновение, чтобы повесить пальто на крючок для одежды на двери и возвращается, готовый продолжить. Для Гильермо процесс расстегивания свитера превращается в пытку. Нандор аккуратно вынимает пуговицы из петель и по какой-то одному ему известной дьявольской причине проводит большим пальцем по толстой шерсти легкими поглаживающими движениями. Это слишком напоминает Гильермо последний раз, когда он ему доверился, ощущение губ на горле и натиск тяжелого сильного тела. Замечая, что с каждой расстегнутой пуговицей собственное дыхание становится все более взволнованным, Гильермо собирается запротестовать, но прежде чем его бесполезный рот успевает произнести хоть слово, свитер уже расстёгнут и висит рядом с пальто. – Дальше я сам справлюсь, – говорит Гильермо, надеясь, что голос не передает всю ту панику, которую он чувствует. – Не глупи, – просто отмахивается Нандор, – я почти закончил, мне не в тягость. «Да ты убиваешь меня нахрен», – хочет ответить Гильермо, но просто кивает головой и смиряется с мыслью о смерти на месте из-за неловкого стояка, когда руки Нандора принимаются расстегивать пуговицы его рубашки. Он быстро с ними справляется, и у Гильермо есть несколько секунд, чтобы смутиться по поводу своей внешности, но, похоже, Нандор слишком озабочен тем, чтобы разобраться, как вытащить гипс из рукава, не поломав руку снова. Наконец он победоносно бросает рубашку на кровать и снова переводит взгляд на Гильермо с улыбкой, которая светится детской гордостью. Темные глаза скользят по его лицу, потом опускаются на шею, грудь, задерживаются на ребрах и животе, и Гильермо сжимает и разжимает ладони, чтобы ненароком не сделать какую-то жуткую пришибленную херню, например, прикрыть наготу руками или попытаться поцеловать Нандора. – Спасибо, – говорит он тихо. Взгляд Нандора задерживается на мгновение, скользит по его телу с такой интенсивностью, что Гильермо чувствует призрачное давление на коже, от которого бегают мурашки. Наконец, его блестящие глаза снова встречаются с глазами Гильермо, и что-то в них мелькает, похожее на глубокую тоску, когда он отвечает: – Мне не тяжело. Гильермо думает, что вот сейчас Нандор отвернется и уйдет, но он неожиданно снова поднимает руку и тянется к нему. Гильермо чувствует прикосновение пальцев к голове, легкое движение по волосам возле виска, где Нандор поправляет завиток кудряшки. Холодные кончики пальцев скользят по щеке, обводят линию подбородка, и Нандор убирает руку. С удовлетворенной улыбкой он кивает и мягко шепчет: – Спокойной ночи. Гильермо смотрит, как он уходит, и сердце его сжимается, а живот скручивает от беспокойства, волнения и невыносимо острого желания. «Вернись», – хочет он позвать, зная, что Нандор услышит. В глубине души совершенно точно зная, что тогда он вернется. Но Гильермо отворачивается, чтобы закончить одеваться перед сном, и игнорирует свое бешено колотящееся сердце.