***
…а почему «даже»? – любопытствует голос на периферии сознания, и Сукуна раздраженно рычит. Сука! Неважно же, а!***
Но Сукуна до сих пор не гей. И в попытке доказать, что он не гей… В смысле, не нужно ему никому ничего доказывать, Сукуна просто хочет продемонстрировать свою убежденную гетеросексуальность… То есть, демонстрировать ему тоже никому ничего не нужно… Да блядь! В общем. Когда Сукуна на следующий день, после ночи рефлексии-страданий-попыток-заново-осознать-бытие случайно видит Фушигуро в универе – то совсем не ощущает, как его член дергается, будто по команде. И совсем не поэтому тут же разворачивается на сто восемьдесят, впервые за время их знакомства отказываясь от идеи подоебываться до Фушигуро, а одновременно с этим и прогуливая пару. Ой, да кого волнует эта всратая лекция, если можно найти, с кем бы потрахаться? Потому что… Да, точно. У него просто недотрах, – осеняет наконец Сукуну. Потому и повело. Потому и накрыло. Никаких других причин. Он никому ничего не доказывает и не демонстрирует – в том числе и самому себе. Просто Сукуна здоровый парень у которого давно не было секса – вот и логичное объяснение всему случившемуся. А значит, нужно всего лишь потрахаться, и отпустит. И образ Фушигуро из-под век выжжет. Выжжет из памяти и яростный взгляд, и жесткую хватку сильных пальцев на бедрах, и то, как грубо и идеально пах терся о пах, и ощущение чужих зубов на собственной шее – у Сукуны под кофтой от этих зубов остались багряные следы, а хочется, чтобы этих следов стало еще больше… Бля-я-ядь. Точно – потрахаться. Простое решение простой проблемы, которая вот вообще не проблема! Много времени ему не требуется, чтобы найти готовую раздвинуть ноги, прямо там, в универе, посреди пары. А чего тянуть-то? И Сукуна затаскивает ее в ближайший пустующий кабинет, смутно припоминая, что они, кажется, на одном факультете учатся – но при этом в душе не ебя, как ее зовут-то, бля. Да и какая, нахуй, разница? Блондинка, фигуристая, симпатичная, с готовностью к нему прижимающаяся – это все, что Сукуне нужно знать. И вот он подхватывает ее под бедра, усаживая на парту. И вот он стекает поцелуями ей на шею. И вот она плавно выгибается под ним, мелодично стонет, покорно раздвигает ноги шире, осторожно зарывается тонкими пальцами в волосы, податливая и послушная… …и это не то. Это все не то, бля! Его должно бы возбуждением крыть – но не кроет. Его должно бы от происходящего вести – но не ведет. Голова в принципе остается прискорбно ясной, и мозг анализирует каждое гребаное движение, каждую гребаную секунду, будто Сукуна на конференции какой распиздатой, а не собрался. Блядь. Потрахаться! Тем не менее – мозг, сволочь такая, анализирует, и проблема в том, что… Проблема в том, что тело под пальцами ощущается слишком мягким, слишком хрупким – ни острых углов, ни стальных мышц. Проблема в том, что сами поцелуи – слишком медленные, слишком спокойные. Проблема в том, что. Нет ни привкуса железа, ни борьбы языков во рту, ни грубых укусов, ни жесткой, дергающей хватки в волосах, ни яростного рычания, ни сильных, впивающихся пальцев на теле, ни крепких бедер, которые, думается Сукуне, обхватывали бы его за торс самым идеальным образом, запирая в себя, как в клетку… В раздражении Сукуна прикусывает ей шею – и стоны сменяются болезненным вскриком, когда она чуть дергается. А вот Фушигуро бы… Да хватит о Фушигуро думать, а! Цель всего этого Фушигуро из головы выбить – а не думать о нем еще больше! Но – не то. Не то. Не то ведь, сука! Оторвавшись от чужой шеи, Сукуна стискивает челюсть крепче и прикрывает на секунду глаза. Под ним – покорная, симпатичная, готовая на все блондинка… А Сукуна понимает, что не заинтересован. Совершенно. И член его тоже – совершенно не заинтересован, хотя еще недавно дергался от одного только вида Фушигуро. То есть, нет, нихрена у Сукуны ничего не дергалось, просто… Ну блядь же, а! Раздраженно зарычав, Сукуна окончательно отрывается от девушки и отходит назад; вылетает из кабинета, оставляя ее сидеть на парте одну, растрепанную и растерянную. Кажется, она что-то то ли говорит, то ли спрашивает у Сукуны вдогонку – не то чтобы ему не похуй. Наверное, это по-мудацки – вот так уходить. Но Сукуна в благородные рыцари и не заделывался, хули.***
Прислонившись в пустынном, безлюдном коридоре к стене, Сукуна прикрывает глаза. Стискивает челюсти крепче. Вдыхает-выдыхает. Из темноты под плотно закрытыми веками материализуется искаженное, полное ненависти и отвращения лицо. Скальп ощущает эфемерно впивающиеся в него острые ногти-когти. В ушах шумит океанским прибоем, и сквозь вой волн медленно проступает шипящее… …ненормальный. …неправильный. Неконтролируемо вздрогнув, Сукуна резко глаза распахивает и раздраженно рычит; запихивает всколыхнувшиеся образы подальше вглубь своего сознания. Туда где им, сука, самое место. Зло скрипнув зубами, Сукуна отталкивается от стены и продолжает идти.***
Он нормальный. Он в порядке. В порядке. В порядке.***
…за исключением того, что перед ним только что похотливо раздвигала ноги симпатичная блондинка – а у Сукуны в штанах на это ни единого движения. Он бросает полный предательства взгляд на собственную промежность, абсолютно безучастную. Вот же сволочь, а!***
О девчонке Сукуна окончательно забывает минуты через три. Даже ее лицо вымывается из памяти, не задержавшись ни на одну лишнюю секунду. А вот что из памяти вымываться отказывается – так это гребаный Фушигуро. Блядь. Блядь. Блядь. Да Фушигуро что, сломал его, что ли?! Так пиздецки хочется свалить всю вину на него одного! Хочется притвориться, будто он и правда что-то сделал с Сукуной, проклял его, нашаманил хуйни какой-нибудь, еще что. Но… Но.***
Черт.***
Следующие несколько дней Сукуна очень, очень, нахуй, старательно игнорирует существование Фушигуро в пределах слышимости-видимости. Нет, пары он больше не прогуливает – но перестает цепляться, перестает заговаривать. Вообще в его сторону не смотрит… Ну, как не смотрит. Не смотрит, когда думает, что Фушигуро может это заметить. Зато всю их совместную пару, сидя позади него, сверлит взъерошенный, темноволосый затылок взбешенным взглядом. Потому что Сукуна действительно взбешен. Он предпринял еще несколько попыток потрахаться – довольно бессмысленных. Попытался даже найти девчонку, максимально на Фушигуро похожую – ну, там, темные волосы, острые скулы, общая худощавость, чтобы сиськи поменьше, хотя так-то Сукуна всегда считал себя фанатом сисек… Ну, не прям бешеным – но все же фанатом. Не помогло, блядь. Нихуя не помогает. Даже заснуть толково Сукуне в последние дни не удается – стоит только глаза закрыть, и тут же Фушигуро из темноты материализуется. Да ебнуться же можно, а! А сам Фушигуро в это время? Привычное спокойствие, абсолютная невозмутимость, знакомая рожа-кирпичом. Будто ничего такого в его жизни и не произошло. Будто, стоило Сукуне перестать до него доебываться – и Фушигуро действительно о его существовании забыл. Будто тот раз в его памяти вообще никак не зацепился. Бесит же, а! Еще сильнее бесит то, что, пока Фушигуро абсолютно похуй – самому Сукуне, кажется, по костям ебашит разрядом тока, стоит ему просто пройти мимо. Стоит глубокому, пронзительному взгляду вскользь за него зацепиться. Стоит просто гребаную, темноволосую макушку заметить, отчего-то безошибочно в толпе узнаваемую – и то Сукуну уже накрывает! Да что ж за пиздец-то, а?! И, вообще-то, Сукуна совершенно точно не собирается обо всем этом думать, он собирается ситуацию игнорировать, пока наконец не отпустит…***
За исключением того, что нихуя его не отпускает. За исключением того, что он все же думает.***
Думает о том, что Фушигуро грубо прижимал его к стенке – и как яростно отвечал, когда они местами поменялись и уже Сукуна был тем, кто к стене прижимал. Думает об их поцелуях, яростных, грязных, с привкусом крови. Думает о жадных и требовательных пальцах на своей коже. Думает об ощущении твердых мышц Фушигуро под собственными пальцами. Думает об ощущении чужого, жесткого бедра между своих ног – думает о том, как чужой твердый член прижимался к его собственному бедру. Думает о том, как сильно ему хотелось бы все же залезть Фушигуро в трусы. Думает о том, что так и не увидел, как Фушигуро кончает – слишком отвлечен был на собственный оргазм, утыкаясь носом ему куда-то в ухо. Думает о том. Как пиздецки хотелось бы это исправить. И проблема в том, что даже сейчас, когда сознание не застилает туманом возбуждения и голода, когда все не спишешь на посторгазменный перекос мозга – Сукуна все еще не ощущает отвращения ни к чему из того, что между ними произошло. Не ощущает отвращения при мысли о члене Фушигуро. Страшно ли ему? О, да просто до пиздеца! Вроде как, Сукуна никогда себя трусом не считал – но это было до того, как он встретил Фушигуро Мегуми, ага; зато отвращения – все равно, сука, ни следа. Но еще, помимо страха… Есть желание. И с каждым днем, с каждым мимолетным взглядом на Фушигуро, с каждым их столкновением в стенах универа, с каждой бессмысленной попыткой не замечать, игнорировать, корчить ответную рожу-кирпичом, не думать, не думать, не думать… С каждым долбаным разом, когда в собственной предательской голове мелькает мысль о Фушигуро – это гребаное желание. Кажется. Становится только сильнее, сильнее, и, сука, сильнее. Когда Сукуна наконец сдается – и все же дрочит в ванной на воспоминание о том, что между ними произошло, то, обкончавшись, он срывается в истеричный смех, прижимаясь лбом к кафелю и глядя на стекающую по нему сперму. Дрочить на одно только воспоминание? Ну, это уже само по себе тот еще пиздецовый пиздец! Вот только в погоне за оргазмом его идиотский мозг в какой-то момент неконтролируемо пошел дальше и начал воображать то, чего между ними не было. То, что между ними могло бы быть. А ведь все эти дни, блядь, Сукуна так старательно себе это запрещал! Но теперь его швыряет за еще одну, новую грань; ну, или же он лбом пробивает еще один, новый уровень дна – неважно. Важно то, что стоя там, в душе, прижавшись лбом к кафелю и истерично смеясь – Сукуна осознает, что теперь ему отчаянно хочется проверить, насколько собственное воображение отличается от реальности. Каковы будут стоны Фушигуро на самом деле, как выглядит оргазм Фушигуро на самом деле, как на самом деле ощущается ладонь Фушигуро на собственном члене, как ощущается член Фушигуро в собственной ладони… И больше. Больше. Больше. И десятки – сотни? тысячи? – других вещей, деталей, которые Сукуна хочет узнать; хочет проверить, насколько сильно его воображение проебалось, а насколько – все же попало в цель. Но одновременно с этим он очень старательно пытается обо всех этих деталях не задумываться, блядь – чтобы не ебнуться окончательно. Очень старательно пытается запретить своему воображению скользнуть еще дальше. Вот только запрещать получается хуево. Вот только не задумываться вовсе не получается нихуя. А Сукуна ведь и так ебнутый в край – куда уж дальше-то, казалось бы, а? Но он успешно бьет собственные гребаные рекорды. Пиздец ли это? Конечная ли это? Ну, так или иначе – а куда-то в глухую бездну Сукуна уже явно летит. И черт знает, как самого себя притормозить-то. Но ладно, – думает он. Ладно. Это ничего. Это неважно. Это всего лишь очередная случайность в чреде прочих таких же случайностей – дрочить на фантазии о том, каково это, трахаться с Фушигуро, а не просто тереться с ним пахом о пах, как гребаные подростки. Просто одна-единственная дрочка. Просто воображение, которое хуйней страдает. Ничего особенного. Ничего выдающегося. Сукуна все еще не гей, это совершенно точно. У него всего лишь недотрах. Это абсолютно нихрена не значит…***
…а потом Сукуна дрочит на Фушигуро снова.***
И еще раз.***
И опять.***
И очень быстро теряет счет таким дрочкам. Дни медленно стекаются в недели – а Фушигуро в собственной голове меньше нихуя не становится. Наоборот, его становится лишь больше. И больше. И больше. Кажется, чем сильнее Сукуна сопротивляется – тем сильнее Фушигуро въедается ему в мозг. А может, и куда-то глубже тоже – въедается. В самые гребаные кости. Только по краю сознания мелькает мысль, что он даже подростком столько не дрочил – скоро ж ладонь в кровавые мозоли сотрет, блядь. Но это все еще – ерунда. Абсолютное совпадение, что у Сукуны – стояк каменный именно тогда, когда мысли о Фушигуро становятся особенно настойчивыми; когда от обычного раздражения, от обычной взбешенности эти мысли скользят куда-то… в несколько иную плоскость. И то, что во время дрочки Сукуна не перестает думать об одном только Фушигуро. Фушигуро. Фушигуро. Не перестает представлять его голодные поцелуи, и его яростные укусы, и сильную хватку его крепких рук; не перестает представлять, что на самом деле по собственному члену скользят его пальцы, грубоватые, шершавые, жесткие… Ну, это ни к возбуждению Сукуны, ни к оргазмам Сукуны не имеет никакого отношения, ага.***
Но даже у него самого не настолько прокачан навык самообмана, чтобы в эту хуйню поверить.***
…ненормальный. …неправильный.***
Но Сукуна в порядке. Он не гей… и сколько еще раз нужно повторить самому себе эту фразу, чтобы в ней пропала потребность, а?! Но он – не гей! Он просто немного сходит с ума. Он просто немного помешался – на Фушигуро помешался. У него просто мозг об Фушигуро сломался. Ну или что там у него сломалось, чтобы сам факт существования гребаного Фушигуро провоцировал стояки. Охуеть оправдание, конечно. Сукуна в состоянии с этим справиться. В состоянии…***
…но, возможно, его наконец все же отпустит, если они с Фушигуро повторят. Если зайдут дальше. Если…***
Бля-я-ядь.***
И вообще, дело совсем не в желании Сукуны повторения, совсем не в его желании дальше пойти или фантазии свои идиотские проверить на практике, совсем не в постоянной дрочке, приближающей его к тому моменту, когда он кожу и на ладони, и на члене к хуям сотрет. Дело исключительно в том, что его бесит эта рожа-кирпичом Фушигуро. Бесит эта его невозмутимость. Бесит, что, пока самому Сукуне произошедшим между ними мозг выедает ложечкой – а там и так извилины полторы, что выедать-то, а! – в это время Фушигуро, кажется, не зацепило в принципе; не зацепило ни самим бахом, который загрохотал у Сукуны где-то в районе ребер и теперь приходится разгребать оставшиеся руины. Ни хотя бы отдачей. Бесит, что со стороны Фушигуро, в самом Фушигуро, в поведении Фушигуро меняется где-то приблизительно одно абсолютное нихуя. Конечно, Сукуна не ждал ни дифирамбов в свою честь, ни мольбы выступление повторить, ни каких-нибудь утомительно-соплежуйных разговоров – не просто не ждал, это же Фушигуро, хули. Но и не хотел. Нахер это дерьмо. И все же… хоть какие-то эмоции? Хоть один раздраженный взгляд? Хоть одна гребаная реплика, выдающая, что Фушигуро тоже немного взбешен? Хоть, блядь, что-то?! Бесит, что Фушигуро ведет себя так, будто Сукуны на орбите его планеты вовсе не существует. Будто вся ярость Фушигуро, весь его огонь, свидетелем которым Сукуна в тот день стал, под прицелом которых самым бесяче-охуительным образом оказался – они только привиделись, померещились. Будто… Будто нихуя Фушигуро и не помнит, ага. Будто не посчитал нужным хоть секунду из этого в своей памяти высечь. Будто Сукуна значит настолько, сука, мало, что вычеркнуть его из головы, из жизни – да это же проще, чем плюнуть. Это не должно Сукуну задевать – и не задевает, блядь! А вот бесит ли? Определенно!***
И именно поэтому – потому что бесит, сука, – а не по каким-либо еще ебаным причинам. Сукуна в конце концов все же срывается.***
Срывается в конце очередной их совместной пары, которую Сукуна абсолютно точно не провел, сверля затылок Фушигуро раздраженным взглядом. Срывается, когда их взгляды пересекаются – а Сукуна, который абсолютно точно, блядь, не пялился, не успевает вовремя отвернуться. Не успевает вовремя притвориться, что не пялился, ага. Срывается, потому что Фушигуро-то, конечно же, ни в чем притворяться и не нужно – он-то исключительно случайно взглядом по Сукуне мазнул. Если судить по тому, как Фушигуро тут же – тут же, блядь, – легко взгляд отводит. Ни на единую гребаную секунду не задержавшись. Насквозь и мимо. Будто Сукуна – всего лишь очередной предмет интерьера, поток воздуха, что-то, не стоящее даже мгновения долбаного внимания Фушигуро. Не стоящее даже крупицы его эмоций или хуй знает чего еще. Сукуна срывается. Потому что с этим взглядом Фушигуро – насквозь и мимо – срывается что-то внутри него самого. Срывается все то, что назревало и вскипало в нем последние несколько дней, превратившихся в несколько недель персонального ада, пока Сукуна медленно сходил с ума. Пока все сильнее на Фушигуро зацикливало. Пока все сильнее по Фушигуро крыло. Пока все более помешанным себя ощущал. И теперь, здесь и сейчас – все это, назревавшее-вскипавшее, наконец достигает своего пика и взрывается еще одним бахом внутри, вылетая, кажется, далеко за пределы его костей. И Сукуна несется вперед. И Сукуна почти подлетает ближе. И Сукуна хватает Фушигуро за запястье. И Сукуна заставляет его посмотреть на себя – на себя, а не мимо себя, а не сквозь себя, черт возьми! И Сукуна рычит Фушигуро в лицо, когда эти непроницаемые, глубокие глаза наконец – наконец, блядь! – обращаются на него, Сукуну. – Что за нахуй с тобой не так, а, Фушигуро? – и Сукуна хочет, чтобы это прозвучало насмешливо, язвительно, дерзко – невозмутимо, блядь. Выходит какое-то отчаянное рычание. Сука. В ответ тонкая бровь Фушигуро отточенным движением взлетает вверх – и вот как раз у него очень даже получается сделать это движение таким же невозмутимым, как все остальное в нем. Бесит. Бесит. Бесит! – И сколько, по-твоему, времени понадобится для составления такого списка? – равнодушно интересуется Фушигуро, и на секунду злость Сукуны смазывается, пока он удивленно моргает – что-то в его голове за эти слова цепляется, что-то в них есть такое… А затем Сукуна вспоминает. Да. Точно. В прошлый раз как раз Фушигуро был тем, кто спросил, что с Сукуной не так – а тот начал что-то про список задвигать. Хах. Ну, по крайней мере, что-то этот непрошибаемый придурок все же помнит. В любой другой ситуации Сукуна бы, наверное, поржал – все-таки Фушигуро такой Фушигуро, всегда знает, что ответить, как за пояс заткнуть, как швырнуть человеку в лицо его же слова. Да еще как сделать это поизящней, со вкусом. Но сейчас Сукуне как-то нихуя не до смеха. Сейчас ему, распаленному и разозленному, вышвырнутому далеко за собственную грань последними безумными, наполненными одним только Фушигуро неделями – хочется и Фушигуро тоже за грань швырнуть. К себе в компанию. Хочется хоть на сотую долю эту его невозмутимость порушить. Хочется убедиться, что однажды это и впрямь уже удалось. Порушить. – Тебя вообще ничего не бесит, что ли? – зло выплевывает Сукуна. Но вся реакция Фушигуро – это вторая бровь, взлетающая в компанию к первой, и совершенно бесцветное: – А меня должно что-то бесить? Ну не сволочь ли, а?! Вот только прежде, чем Сукуна успевает что-нибудь еще разъяренное выпалить, прежде чем успевает еще дальше за свою грань шагнуть – непроницаемость лица Фушигуро вдруг совсем немного надламывается, когда он морщится и добавляет: – Я-то думал, ты наконец успокоился, – но звучит это так, будто Фушигуро скорее с собой разговаривает, чем с кем-либо еще. Сукуна замирает. Осознает. Ага. Значит, все-таки выдохнул с облегчением. Значит, все-таки вышвырнул Сукуну с орбиты своей планеты, как только такая возможность представилась. Что-то внутри неприятно сдавливает и обрывается – Сукуна говорит себе, что это злость. Просто злость. Бесит? Еще как бесит! Хер там он позволит так легко себя с этой гребаной орбиты вышвырнуть! Хер там он настолько все для Фушигуро упростит! – Хер там я тебе так все упрощу, – дублирует Сукуна свои мысли, широко оскалившись. Краем сознания он улавливает все большее количество зрителей вокруг них, которые едва не попкорном хрустят – на их с Фушигуро перепалки вечно чуть не толпа собирается, пора бы уже плату за выступления брать, блядь. Да они с Фушигуро так нехеровое состояние сколотить могут! Ебучий стартап, сука. Вот только лишние глаза Сукуну как-то нихуя не радуют. Так что он, осознав, что так и держит Фушигуро за запястье – что Фушигуро по какой-то причине так его из чужой хватки и не выдернул – перехватывает это запястье покрепче. И тащит за собой. И заталкивает в ближайший пустующий кабинет. И щелкает замком. И, прижав Фушигуро к стене. Глубоко его засасывает.***
Да, блядь! Наконец-то, блядь! И не то чтобы Сукуна этого хотел и ждал…***
…да, он пиздецки сильно этого и хотел, и ждал.***
И в первые секунды Фушигуро тут же с готовностью ему отвечает, с готовностью ритм подхватывает. Он, еще мгновение назад весь такой невозмутимый, просто ебаное воплощение спокойствия – моментально превращается в стихию здесь, прижатый к стене. В руках Сукуны. Превращается в огненную, разрушительную, яростную стихию – и это… Блядь, да. Это именно то, что Сукуна искал. Чего хотел. Их поцелуй, грязный, кусачий, с первых секунд глубокий – моментально начинает ощущается еще круче, чем в прошлый раз. Часть Сукуны надеялась, что его тупой мозг просто идеализировал, что на самом деле все было не так уж и круто, как сохранилось в воспоминаниях… Оказывается, все было еще круче. Пиздец. Вот только, стоит Сукуне начать окончательно в происходящее проваливаться, пока весь остальной мир отодвигается куда-то далеко на задворки – как Фушигуро вдруг резко останавливается; вдруг чуть отстраняется, разрывая поцелуй, за которым Сукуна тут же по наитию тянется. Но Фушигуро уже хрипит ему в губы: – Подожди. Стой. И при этом он не пытается по-настоящему отпихнуть, оттолкнуть, врезать – хотя Фушигуро мог бы, уж в этом Сукуна давно убедился. Вместо этого он… говорит. Просит ли? Требует? Сложно сказать точно – плывущий мозг Сукуны стопорится. Но. Тем не менее. По какой-то ебаной причине он действительно тут же останавливается. Останавливается, словам Фушигуро безоговорочно подчиняясь – как мчащаяся на полной скорости фура, у которой вжимают педаль тормоза. И на своем тормозном пути фура по инерции еще сколько-то проезжает – так и Сукуна по инерции еще раз Фушигуро целует, коротко и крепко, а затем все же останавливается. Хотя меньше всего, блядь, этого хочет. Упирается в лоб Фушигуро своим, тяжело, загнанно дыша, будто гребаный марафон пробежал; успев завестись за какие-то ебаные секунды – член, отказывавшийся как-либо реагировать на девчонок, сейчас настойчиво о себе напоминает. Пиздец. И даже так – Сукуна останавливается, блядь, заставляет себя открыть мутные, неизвестно когда успевшие закрыться глаза; расфокусированно смотрит в потемневшие глаза Фушигуро, пытаясь сконцентрироваться, и рявкает ему в губы: – Что, блядь, не так? Ну… как рявкает. Беспомощно, раздраженно хрипит, скорее. Неважно. – Ты же не гей, – тут же следует ответ Фушигуро, его низкий, севший голос сначала забирается под кожу Сукуны, заставляя член дернуться… И только после этого до него доходит смысл сказанного. До Сукуны – доходит, да и то крайне смутно. Но уж точно ни черта не доходит до его члена, который все еще отказывается угомониться. И несмотря на то, что у Фушигуро тоже сбитое дыхание, несмотря на яростную дымку голода в его почерневших глазах – Сукуне удается уловить неприкрытую язвительность в его голосе. Справедливое замечание, вообще-то. В голове Сукуны немного проясняется – но ровно настолько, чтобы его хватило только на короткое и рваное: – Ага. Это заставляет Фушигуро нахмуриться и еще сильнее отстраниться, вжимаясь плотнее в стену. Голод его охуительно потемневших глаз уступает чуть больше места осознанности, и в этот раз он звучит скорее яростно, чем язвительно, когда глухо шипит: – Ну и какого хуя тогда? Закономерный вопрос, вообще-то. Бля. Сукуна вновь прикрывает глаза, глубоко вдыхает-выдыхает, заставляя себя сосредоточиться, чтобы суметь хоть что-то, блядь, связное на это ответить. Да Сукуна сам-то себе ответить не может! Что ему отвечать Фушигуро, а?!***
Ну, да, Сукуна не гей. Ну, да, он считает их первый раз абсолютной случайностью – случайно кончили, случайно находясь в одном кабинете, случайно засасывая друг друга, пока случайно друг о друга терлись. Ох уж этот набор ебаных случайностей, а! Но как там говорят? Один раз – случайность, два раза – совпадение, три раза – закономерность? Что ж, тогда сейчас Сукуна по чистому совпадению затащил Фушигуро в кабинет, по чистому совпадению засосал его – губами на губы упал, ага. Совершенно не по-гейски. Абсолютно гетеросексуально. Ничего выдающегося, блядь. Никаких закономерностей. Сплошные случайности и совпадения. И последние недели он концентрированно гетеросексуальным образом совершенно не дрочил на Фушигуро, ага. Конечно же. А в третий раз что будет? Случайно упадет задницей на стояк Фушигуро и сам себя выебет?.. Мысль едва не заставляет Сукуну вздрогнуть. Нет уж. В этом направлении он думать… нихуя не готов. Зато это немного отрезвляет, туман в голове рассеивает. Фушигуро прав, что остановил их. Это все определенно нужно прекратить. Сукуне определенно нужно сейчас же уйти. Сукуна совершенно, нахуй, точно творит какую-то ебанину, которую обязан на корню пресечь. Это просто временное помешательство. Это пройдет. Нужно всего лишь подождать, перетерпеть. Но затем Сукуна открывает веки. Затем Сукуна опять в завораживающе темные, проницательные, серьезные глаза Фушигуро заглядывает. И…***
…и пропадает. Сука.***
Опять же – Сукуна не гей. Ага. Конечно. Тем не менее, когда его ебланский рот открывается вслед за веками – то проговаривает вслух он совсем не это; совсем не какой-нибудь из рациональных, здравых вариантов о прекратить-остановиться-пресечь-на-корню. – Ты же хочешь меня, – будто со стороны слышит Сукуна собственный голос. Сиплый, низкий. И немного отчаянный. Блядь. Но ведь действительно хочет – это очевидно. А иначе не отвечал бы с такой отдачей. А иначе сам бы так охренительно не набрасывался. А иначе в принципе не позволил бы к себе подступиться – видел Сукуна, как Фушигуро разбирается с теми, кого не хочет. А сам Сукуна… Ну, Сукуна ведь все последние недели пытался Фушигуро из головы вышвырнуть – и нихуя же не вышло. Он на самом деле знает, что и не выйдет. Он беспокоится за свой член и за свою ладонь – возможные кровавые мозоли, вероятность стереть кожу в ничто, вот это все. Обычные такие, будничные переживания, абсолютно с Фушигуро не связанные, блядь. Ничего особенного. Вот только теперь, когда этот невозмутимый придурок опять оказался в руках Сукуны. Когда опять на него смотрит. Когда опять его видит. Сукуна просто… да нихуя он не в состоянии развернуться – и уйти, черт возьми! – Это неважно, – сильнее хмурится Фушигуро, а пальцы его крепче вжимаются в бедра Сукуны, вряд ли осознанно – зато изрядно отвлекая, бля. Но Сукуна заставляет себя оставаться относительно сосредоточенным; заставляет свои гребаные ржавые шестеренки крутиться. В голове его начинает формироваться план… ну, как план – некое дикое его подобие, больше походящее на безумие, но Сукуна предпочтет назвать это планом. Так что он, толком, вообще-то, нихуя не обдумав и не продумав – тут же начинает говорить. Сейчас подходящим кажется все, что угодно. Лишь бы Фушигуро удержать. – Ты меня хочешь. Я помню тебя в прошлый раз. И сейчас ты тоже моментально на поцелуй ответил. Ты хочешь, Фушигуро. А я… – Сукуна шумно выдыхает, скрипит зубами. Ладно, чтобы это сработало, ему нужно… Нужно признать. Словами. Вслух. Черт! И это в то время, когда на деле он даже мысленно предпочитает нихуя не признавать! Но все-таки, если Сукуна хочет… чего-то, а не только прицельного и заслуженного пинка под зад – то ему придется заставить себя, блядь, говорить! Так что он все же проталкивает сквозь пески в горле: – А я хочу тебя, – но не позволяет себе толком над этими словами задуматься, не позволяет себе на них зациклиться, чтобы опять в какую-то ебаную рефлексию не провалиться – уж сейчас-то точно не время и не место – и тут же продолжает: – Это просто взаимное помешательство, с которым мы друг другу поможем. Ничего особенного. Ничего личного. Да. Вот именно. Вполне звучит же, как план, а? Вполне звучит, как отличное оправдание! Заебись просто. Сукуна не гей – у него временное помешательство. Это всего лишь обоюдная жажда – очевидно, что у Фушигуро тоже к нему ничего личного быть не может, кроме этого желания; странную, легкую и непонятную горечь, которой эта мысль отзывается, Сукуна легко игнорирует, концентрируясь на главном. Они тут не гействуют – а просто… протягивают друг другу руку помощи. И губы помощи. И язык помощи. И стояк помощи. …в собственной голове Сукуны это звучит просто охуительно убедительно. Ну серьезно, блядь. А вот Фушигуро, в свою очередь, убежденным совсем не кажется – между бровями хмурая складка, губы поджаты, в глазах плещется недоверие и подозрение. Если он сейчас уйдет… Блядь. Сукуна в душе не ебет, что ему делать, если Фушигуро сейчас уйдет. Вдруг начинает казаться, что весь ебаный мир обрушится, если Фушигуро сейчас уйдет. Когда именно стал таким дохуя драматичным, Сукуна не знает. Возможно, на это как-то повлияли последние несколько недель помешательства на грани сумасшествия. Не суть. Но все же оно и впрямь так ощущается – будто мир рухнет без Фушигуро в его руках. Так что Сукуна подается чуть вперед – больше по наитию, чем осознанно; но не пытается напирать и подавлять – исходя из всего, что о Фушигуро знает, он уверен: тот моментально зарычит и вырвется, если ощутит давление. Если ощутит, что его к чему-либо принуждают. Да и не хочет Сукуна принуждать. Он хочет… Хочет… Хочет, чтобы Фушигуро тоже хотел. Поэтому Сукуна просто придвигается ближе; так, что они почти соприкасаются носами; так, что их все еще сбитое, горячее дыхание смешивается. И он позволяет своему взгляду опуститься на губы Фушигуро; полуосознанно плотоядно облизывается. А когда вновь заглядывает в глаза напротив – то видит, что они опять ощутимо потемнели, видит в них тень уже знакомого голода. Да. Да, черт возьми. Взгляд Фушигуро ответно опускается на губы Сукуны; краем глаза удается заметить, как его острый кадык дергается, когда он сглатывает. Приходится сдерживать желание тут же пройтись по этому кадыку языком. Прикусить… – Это очень, очень плохая идея, – вырывается из Фушигуро хриплый шепот, льющийся жаром по позвонкам Сукуны. И он полуосознанно хрипит в ответ: – Может быть, – уже ощущая, как кровь вскипает под взглядом Фушигуро, как в голове мутнеет, как начинает знакомо масштабно крыть. Так, как только с Фушигуро когда-либо и крыло. И Сукуна против воли тянется вперед… Но одновременно с этим Фушигуро с рычанием сам вперед тянется – и меняет их местами, вжимая Сукуну в стену и сходу глубоко, жадно целуя. Да. Так тоже можно. Ну наконец-то, сука! Это гораздо лучше, чем какие-то там ебаные разговоры. Пока Фушигуро опять не передумал, пока не пришел к выводу, что нужно все же послать – Сукуна решает времени не терять, сходу наращивая темп. Забирается ладонями ему под футболку, лапает задницу, тянет его за бедра на себя, сам подаваясь навстречу. Быстро понимает, что и у Фушигуро тоже уже стоит – почти так же твердо, как у него самого; даже долбаные разговоры стояк Сукуне не сбили. Да у него ни на кого и никогда так быстро и с такой готовностью не вставало, а! И это… Вот это – ощущение ответного бугра в штанах Фушигуро, явно скрывающего что-то внушительное… Ну, это все еще не вызывает отвращения – хотя должно. Но сейчас Сукуна не будет об этом думать. Не сейчас, когда Фушигуро принимается вылизывать и покусывать его шею – а Сукуна ловит себя на том, что откидывает голову назад, давая лучший доступ; что из собственного горла вырывается какой-то рваный, рычащий звук, слишком уж похожий на стон. Еще раз – Сукуна не стонет. Ну, или не стонал – до Фушигуро Мегуми. Блядь. Но когда они опять начинают тереться друг о друга промежностями – Сукуна понимает, что такими темпами он опять в штаны обкончается, а этот вариант его уж точно не устраивает. Правда, совсем не потому, что вариант плохой – а потому, что он пиздецки недостаточный. Так что в этот раз – именно Сукуна тот, кто их притормаживает. Кто хрипит сдавленно: – Подожди. И Фушигуро… Тут же моментально останавливается. А еще – тут же начинает отстраняться, а это определено не то, чего Сукуна хочет. Еще свалит сейчас, оставив его всего возбужденного и с каменным стояком. Нет уж! Так что Сукуна придерживает Фушигуро за бедра, не давая уйти далеко – и, избегая его взгляда, с силой сглатывает. И сбитый сердечный ритм сглатывает, и застопорившийся вдох сглатывает, и всколыхнувшуюся внутри, пока еще едва уловимую панику – тоже сглатывает. Но прежде, чем эта паника успеет по-настоящему разгореться и вынудит его отступить, струсить. Сукуна заставляет себя прошептать: – Вытащи член. …прозвучало, как пиздец. Так-то Сукуне бы попросту залезть в трусы Фушигуро самому, без лишних слов. Они ведь уже все обсудили – ну, или типа того – и для этого здесь и находятся, а? Вот только не хватает… Храбрости, стальных яиц, ну или чего там еще должно хватить непоколебимому гетеросексуалу, чтобы залезть другому мужику в трусы. Блядь. Паника все же принимается разгораться сильнее, немного приглушая возбуждение; сердце уже колотится где-то в глотке – но Сукуна зашел слишком далеко и отступать все еще нихуя не собирается, так что упрямо поднимает взгляд и заставляет себя прямо на Фушигуро посмотреть. Отказываясь при этом чувствовать себя идиотом. А тот удивленно моргает, его возбуждение, кажется, тоже немного приглушается от таких просьб, взгляд вновь становится осознаннее – но, тем не менее, он бросает короткое, спокойное: – Ладно. И тянется к собственной ширинке. Сукуна вдыхает. Сукуна выдыхает. Еще пару секунд в завораживающе-темные глаза Фушигуро пялится, не моргая; пытаясь их спокойной уверенностью себя подпитать; пытаясь собраться с силами, решиться. А затем не давая себе струсить и передумать, старательно заталкивая панику куда-то поглубже – наконец все же опускает взгляд. Это… Член. Пиздец открытие, блядь. Просто, серьезно – это самый обычный членский член, хуйский хуй, херский хер… вероятно, Сукуне стоит притормозить. Мысль он сам до себя донес, блядь. Но суть в том, в трусах у Фушигуро – не какой-то неведомый монстр, готовый откусить Сукуне руку по локоть, а всего лишь член. Ствол там, яйца, вот это все. Точно такой же член, как у него самого. Ну, ладно. Не совсем такой же. Чуть длиннее, чем у Сукуны – но чуть тоньше. Довольно крупный – но не настолько монструозный, чтобы в панике убегать. Красиво изогнутый… Ну, знаете, объективно красиво. Насколько объективно красивым может непоколебимо гетеросексуальный мужик назвать член другого мужика. Блядь. – Мы собрались здесь, чтобы ты попялился на мой член? – невозмутимо интересуется Фушигуро, и Сукуна уже открывает рот, чтобы отбрить чем-нибудь язвительным… Но тут же его захлопывает – и продолжает, ну, знаете. Пялиться. Бля. – Ты вообще собираешься что-то делать?.. – спустя еще пару секунд ступора Сукуны, вновь слышится голос Фушигуро – уже с легкими нотками раздражения, потому что даже его бесконечное терпение явно ни черта не бесконечно. Особенно в такой момент. Сукуна понимает; понимает, что если так продолжит – Фушигуро на него хуй положит и совсем не буквально. К сожалению. К сожалению?.. Бля-я-ядь. И все же… – Да подожди ты! – пытается Сукуна раздраженно рявкнуть в ответ – а выходит что-то хриплое и беспомощное. Пиздец. Со стороны Фушигуро слышится шумный выдох – а затем он вдруг отступает на шаг. Крохотная часть Сукуны испытывает облегчение – но куда большая его часть в гребаном ужасе. И в ужасе не из-за чужого члена прямо перед собой – а из-за того, что этот член от него отдаляется. Что за сюрреал и конечная! – Ладно, Сукуна. Это явно плохая идея. Я начинаю чувствовать себя так, будто принуждаю тебя к чему-то. Лучше нам остано… – Да не принуждаешь ты меня ни к чему! – в этот раз Сукуна действительно рявкает, обрывая на полуслове Фушигуро, звучащего как-то устало и отрешенно. Вскидывает на него взгляд, потому что – ну что это за хуйня? Не хватало еще, чтобы из-за этой не имеющей отношения к реальности хуйни Фушигуро сейчас все же свалил! Так что Сукуна раздраженно констатирует очевидное: – Если забыл – то это я тебя сюда затащил и засосал. Я просто… И он опять замолкает. Весь сдувается, пока кроткая вспышка злости моментально сходит на нет. Вновь опускает взгляд на член Фушигуро… И – да сколько ж можно-то?! К черту! Не давая себе возможности опять начать хуйней страдать, опять начать вязнуть в том, что происходит в его собственной голове – Сукуна делает шаг по направлению к Фушигуро и протягивает руку, чтобы наконец схватить его член. То есть, буквально схватить. Из Фушигуро вырывается болезненное шипение. – Когда я говорил сделать что-то – я не имел в виду оторвать мне член, Рёмен. Ощутив укол вины и стыда, Сукуна тут же расслабляет хватку, берет член в ладонь уже осторожнее, подаваясь вперед, утыкаясь лбом в плечо Фушигуро и неожиданно для самого себя хрипя: – Прости. Сукуна не извиняется. Никогда. Но… Кажется, рядом с Фушигуро целая уйма его «никогда» идет по пизде. Или по хую. Хуи в их случае явно актуальнее. Сглотнув готовый вырваться истеричный смешок – Фушигуро уж точно неправильно поймет, – Сукуна сосредотачивается на настоящем и принимается осторожными, изучающими движениями его член поглаживать, тактильно исследовать. И свои эмоции на этот счет – тоже исследовать. Это… Ну, это оказывается совсем не так страшно, как ему представлялось. То есть, опять же – это просто член. У Сукуны тоже такой есть. Да, в ладони он лежит немного незнакомо, отличающийся от его собственного – но отвращения Сукуна все еще не чувствует, как к себе ни прислушивается. Наоборот – тяжесть в его руке на удивление приятна. Вдруг истерично смеяться больше уже не хочется. Кажется, Сукуна начинает втягиваться. И постепенно, пока он приноравливается к члену Фушигуро, пока собственные движения становятся увереннее – паника медленно отступает, а Сукуна ловит себя на том, что это гораздо проще, чем с пиздой. Ну, то есть, с пиздой еще понять надо, как подступиться. Что делать. Но член – это более знакомая территория, Сукуна просто вспоминает, что нравится ему самому во время дрочки, и принимается повторять это на Фушигуро. Обводит большим пальцем головку, собирая скопившуюся на ней смазку. Проходится ладонью по стволу. Принимается активнее двигать кистью. Судя по тому, как дыхание Фушигуро все отчетливее тяжелеет параллельно с тем, как все сильнее тяжелеет член в ладони Сукуны, а сильные пальцы все ощутимее впиваются ему в поясницу – он все делает правильно. Хах. Чуть ухмыльнувшись Фушигуро в плечо, Сукуна поднимает голову и прижимается губами к его кадыку; чуть прикусывает, как хотелось ранее, и с удовлетворением слышит, что из Фушигуро вырывается шумный выдох. Смутно Сукуна вдруг осознает, что еще ни разу не слышал его стонов. И понимает, что пиздецки хочет сделать все, лишь бы услышать. Лишь бы стон из него вырвать. А в следующую секунду он ощущает уже в своих волосах все те же сильные пальцы, чуть тянущие, движению которых Сукуна без проблем подчиняется. Наконец, они с Фушигуро вновь сталкиваются взглядами – и тут же сталкиваются губами. В этот раз поцелуй выходит спокойнее, менее хаотичный, чем в предыдущие разы – но он такой же глубокий и такой же охеренный. Хоть и немного иначе охеренный. – Я могу к тебе прикоснуться? – наконец, шепчет Фушигуро, чуть от Сукуны отстранившись – и тот ощущает, как дыхание моментально сбивается хрипом, а все еще закованный в джинсы, почти болезненно стоящий член дергается. Но в ответ он заставляет себя фыркнуть. – Да, Фушигуро, ты можешь мне отдрочить, – произносит Сукуна с ухмылкой, так язвительно, как в принципе сейчас способен. – Серьезно? Кто вообще так говорит? Прикоснуться к тебе, – добавляет он в конце, передразнивая интонации Фушигуро – и тот чуть щурится в ответ, а его хватка в волосах Сукуны становится приятно-жестче. – Вот так и пытайся быть с тобой помягче, – с легким раздражением произносит Фушигуро – и Сукуна ощущает, как ухмылка приглушается. Он хмурится. Какое еще, к чертям, помягче? – Со мной не надо помягче, Фушигуро, – недовольно отвечает Сукуна. – Я же не девчонка. Бровь Фушигуро опять вздергивается, а из его рта вырывается притворно-задумчивое: – Уверен? – которое тут же сменяется язвительным, но вместе с тем явно беззлобным: – А то ведешь ты себя, как испуганная девственница, которая впервые в своей жизни увидела член. Эй! Ну вот это точно оскорбительно! Раздраженно зашипев – и игнорируя то, что наигранности в этом куда больше, чем реального раздражения, – Сукуна подается вперед. Меняет их местами и грубо вжимает Фушигуро в стену, жестоко его засасывая и принимаясь активнее двигать рукой; ощущая сильные пальцы Фушигуро в волосах и на пояснице; ощущая зубы Фушигуро на нижней губе; ощущая, как Фушигуро чуть подается бедрами навстречу его касаниям. Охренительно. – Ну так что, все еще похож на испуганную девственницу? – скалится Сукуна, чуть отстраняясь от Фушигуро и слыша, как собственный голос сбивается и сипит. Но не в состоянии хоть сколько-то об этом беспокоиться. – Похож на испуганную девственницу, которая отчаянно пытается притвориться, что она не испугана, – не оставаясь в долгу, низким голосом дразнит Фушигуро в ответ – и Сукуна ничего не может поделать с тем, что у него дергается уголок губ. Какой же Фушигуро все-таки… Фушигуро. Чертова язва – и если бы только Сукуна хоть что-то против этого имел… Но еще, помимо прочего – он же отчетливо слышит, что в голосе Фушигуро нет настоящей издевки, реального желания задеть. Слишком уж хорошо Сукуна знает, каким по-ледяному острым, колото-язвительным может звучать Фушигуро, когда действительно задеть хочет – столько раз под прицелом этих интонаций оказывался. И все же – ничего из этого нет сейчас. Сейчас Фушигуро просто… дразнит. Беззлобно, почти мягко. И Сукуна понимает, что, вероятно, цель этих поддразниваний – заставить его хоть немного расслабиться, раз уж отступать он не собирается. И ведь работает же, бля. Работает. Наверное, Сукуна должен бы взбеситься из-за такой хуйни – вот только взбешенным себя он совсем не чувствует. Напротив – уголок губ вот дергается, чтоб его. Но Сукуна запрещает себе улыбаться, когда хмыкает: – Ты можешь перестать быть мудаком? – А у тебя что, патент на то, чтобы быть мудаком? – легко отбивает Фушигуро. Но возможности ответить у Сукуны уже не остается. Потому что одновременно с этим Фушигуро ловко расстегивает ему ширинку, зарывается ладонью ему в трусы, обхватывая член – и замирает, явно проверяя его реакцию; внимательные глаза вглядываются в Сукуну, будто ожидая, что он сейчас отшатнется, и Фушигуро готовится тут же отступить, отпустить. А Сукуна…. Ну, Сукуна на секунду прикрывает глаза, останавливает движение собственной ладони на члене Фушигуро – и прислушивается к ощущениям Отвращение так и не появляется, сволочь. Наоборот. Твердая, сильная рука Фушигуро, его длинные пальцы, его грубоватая хватка – это все ощущается охуенно, куда лучше, чем острожные, слишком нежные девчачьи пальцы. Открыв глаза, Сукуна вновь начинает двигать кистью и подается бедрами навстречу руке Фушигуро. – Ты собираешься что-то делать или как? – сипло бросает Сукуна ему вариацию той же фразы, которую недавно сказал Фушигуро – и он отвечает тем, что тоже начинает двигать рукой. Вначале – осторожно, будто все еще пытаясь убедиться, что Сукуна в порядке, что он не против. А когда не только на словах, но и на деле становится очевидно, что да, он охуеть, как не против, он куда лучше, чем ебучее в порядке – Фушигуро принимается постепенно наращивать темп. Наращивать скорость. Это – грубо, жестко, без излишних, ненужных нежничаний, осторожность тоже с каждой секундой планомерно сходит на нет, и Сукуна от этих касаний хрипит Фушигуро в губы, напоминая себе, что самому тоже нужно двигать рукой. Да уж, это совсем, совсем не по-девчоночьи. Да уж, это определенно, совершенно определенно круче, чем любая гребаная фантазия. Чуть отстранившись, Сукуна бросает взгляд на губы Фушигуро – и вдруг ловит себя на том, что представляет их на собственном члене. Представляет, как Фушигуро может отсасывать. Это также грубо и жестко? В состоянии ли он без проблем заглотить во всю длину? Будет ли он смотреть на Сукуну снизу вверх своими чернющими, глубокими глазами, не давая от себя взгляд отвести? Будут ли его руки жестко удерживать за бедра, не позволяя подаваться ими вперед?.. Блядь. Бля-я-ядь. Но потом идиотское воображение Сукуны идет дальше – и он представляет себе, как будет ощущаться член Фушигуро в его собственном рту… И тут же себя тормозит. Нет уж. Слишком. Он не будет об этом думать; не может об этом думать. А чтобы окончательно вышибить из головы лишние образы – Сукуна подается вперед и кусает губы Фушигуро, получая восхитительно-яростный ответ. – Хорошо? – хрипит Фушигуро ему практически в глотку, скользя ладонью ниже и оглаживая яйца. Шумно втягивая носом воздух, Сукуна вскользь думает о том, что вопрос-то идиотский – разве он не дохуя очевиден в том, как его тут тотально размазывает из-за касаний Фушигуро, из-за поцелуев Фушигуро, в принципе из-за гребаного, чтоб его, Фушигуро? Тем не менее, сейчас Сукуна нихуя не в состоянии связать все это хоть в какую-то более-менее ясную речь, так что по итогу все, на что его хватает – это хриплое, сбивчивое: – Да. Да… И Сукуна понимает, что уже близок к финалу, что опять кончит сейчас постыдно быстро. И часть его хочет попросить Фушигуро притормозить, немного отсрочить этот момент… Но куда большая часть попросту не в состоянии это сделать. Так что, когда Фушигуро чуть сдвигается так, чтобы их члены соприкоснулись – Сукуна лишь шумно выдыхает, позволяя ему сделать все, что захочет. И рычаще стонет, пока Фушигуро обхватывает оба их члена своей широкой ладонью. Глаза сами собой закрываются, и Сукуна упирается лбом в его лоб, переплетая свои пальцы с его, и тоже их члены обхватывая. Ему хватает всего нескольких движений этой совместной дрочки, чтобы звезды взорвались, а вселенные обрушились. Здесь и сейчас, с гребаным Фушигуро, оргазмом накрывает мощнее, чем когда-либо в жизни. Даже мощнее, чем в их прошлый раз. Но настойчивая мысль царапает сознание, и Сукуна не позволяет себе полностью провалиться в ощущения, как в их первый раз. Тут же приказывает собственным глазам открыться, хотя веки и сопротивляются, будто свинцовые, блядь – но Сукуна все же усилием воли заставляет их оставаться широко распахнутыми. И совсем немного отстраняется, чтобы лучший обзор для себя открыть. Фушигуро явно тоже близок к финалу – и Сукуна, не перестающий двигать кистью, в этот раз не собирается ничего упускать. Когда Фушигуро кончает – его бедра подаются вперед, его голова откидывается назад, его губы приоткрываются с сиплым выдохом, и представшая глазам завороженного Сукуны картина кажется ему воплощением гребаного совершенства. На сетчатке выбить бы, лишь бы никогда не забыть. После этого Сукуна все же подается вперед. Зарывается носом Фушигуро в висок, прикрывая глаза и действительно пытаясь только что увиденное в памяти надежно высечь. На какое-то время они так и застывают, пытаясь отдышаться и отыскать связь с реальностью – нависшая над ними тишина кажется удивительно уютной, мирной, пропитанной удовольствием. А затем Фушигуро вдруг хрипит: – Все еще не гей? Наверное, эти слова должны прозвучать, как оплеуха по лицу, резко возвращая в реальность – но вместо этого Сукуна, все еще ощущая себя закованным в посторгазменную негу, где нет места переживаниям, рефлексиям и прочему дерьму. Считать кончающего мужика гребаным идеалом – это где находится по градации гетеросексуальности? Дно уже пробило или как? Абсолютно ж не по-гейски, да? Он внутренне хмыкает, все еще не находя в себе резерва на панику из-за этих мыслей – а вслух лишь лениво мычит под нос и приглушенно отвечает куда-то в шею Фушигуро: – Появились кое-какие сомнения. Но в целом – да. Во вновь воцарившейся тишине проходит секунда. Другая. А затем… затем до ушей Сукуны вдруг доносится смех. Тихий, низкий, концентрированно охуенный смех. Смех Фушигуро. И Сукуна тут же распахивает глаза. И Сукуна голову назад отдергивает так, что слышит характерный хруст в шее – а все лишь бы ни секунды происходящего не упустить; лишь бы убедиться, что это действительно происходит. И Сукуна застывает. И Сукуна на смеющегося Фушигуро откровенно залипает. И Сукуна дышать забывает. И у Сукуны вдруг появляется хуй знает откуда берущееся желание, почти нестерпимая потребность податься ближе – и попробовать этот смех на вкус, слизать его с губ Фушигуро, ощутить его собственным ртом, всем своим гребаным нутром. И Сукуна будто со стороны слышит, как кто-то шепчет голосом, похожим на его собственный – но слишком уж сбитым, пришибленным: – Какой у тебя красивый смех. К его ужасу – смех тут же обрывается. Фушигуро удивленно моргает, склоняя голову набок и хмурясь. – Что? И только тогда до Сукуны доходит, какую хуйню он только что ляпнул. И только тогда Сукуну наконец в реальность возвращает – смазывает в нее, как рожей в асфальт. И только тогда Сукуна наконец начинает двигаться, отстраняясь от Фушигуро и пытаясь сглотнуть панику, которая вот теперь опять просыпается, которой вот теперь начинает накрывать. Какого хуя это только что было?! Так что он вытирает перепачканную спермой руку о рубашку, наплевав на все. Так что он быстро застегивается и приводит себя в относительный порядок. Так что он параллельно со всем этим бурчит себе под нос, взгляда на Фушигуро избегая: – Смехом своим бесишь, говорю. Краем глаза он улавливает, как в ответ на это морщинка между бровей Фушигуро становится глубже – а Сукуна ловит себя на том, что хочет податься вперед, что хочет разгладить ее пальцем; что по смеху его дурацкому уже скучает… Бля-я-ядь. – Ничего. Неважно. Мне нужно идти, – спешно добавляет Сукуна, еще старательнее прежнего на Фушигуро не глядя. И спешно оттуда сваливая. До того, как ляпнет еще какую-то невероятную, пиздецовую дурость, которую Фушигуро в этот раз уж точно услышит. До того, как все же потянется складку между его бровей разгладить.***
Пиздец.***
Сукуна не гей. Смесь из чужой и своей спермы на собственной рубашке; тяжесть чужого члена, все еще ощущающаяся в руке; чужой смех, продолжающий приятно звенеть в ушах… …фантомно и насмешливо в ответ на это заявление фыркают.