Анатомия принадлежности

Июль, 2020

      Мяч стучит о покрытие корта глухо и громко. Второй час игры уже не приносит удовольствия, только боль в икрах и жжение в глазах от заливающего их пота. Мечусь по площадке, как дикий тигр, пытаясь догнать каждый снаряд, который Леви яростно бросает в меня, но цели достигаю даже не через раз. Аккерман прыткий и быстрый, а я уставший и почти разложившийся.       Делаем перерыв на перекур. Пью слоистый коктейль из каких-то пропаренных и перетертых овощей, который считается вершиной диетического питания в этом доме, и мысленно прикидываю количество упавших в меня витаминов. Леви курит тонкую сигарету через не менее тонкий мундштук и щурится на солнце. Шельмец даже не вспотел.       Жара убивает. Лето в этом году выдалось смертельно выжигающим, и даже выходные на природе не помогают избавиться от прилипшей вместе с ультрафиолетом к коже копоти и пыли. Дождя в Лондоне не было уже две недели. Тенистые аллеи, тянущиеся вдоль особняка Аккермана, пылью похвастаться не могут, но и живительной прохладой не награждают. Втягиваю в себя перемолотую цветную капусту и думаю только о том, что в жизни нет справедливости даже в таких мелочах.       — Мне удалось выгодно продать часть акций «Марлии» на прошлой неделе. Потихоньку сбрасываю балласт.       — Кому-то еще нужно это дерьмо?       — Есть обсоски, думающие, что смогут восстановить империю. Вот мы живем в век технологий, Армин. Самолеты и пароходы уже никого из нас не удивляют. Каждый второй — врач, золотодобытчик и космонавт. Но в гуще всех этих благ и достижений все же находятся те, кто считает себя обязанным повестись на любой развод и провокацию. Я бы посмеялся, но среди этих людей будут расти мои дети.       Я бы тоже посмеялся, особенно над последним аргументом Леви за тотальное истребление дебилов, населяющих планету, но от формулировки достойного ответа меня отвлекает звонок телефона. Лезу в спортивную сумку, чтобы достать адский гаджет и вижу список пропущенных звонков от четырех разных абонентов. «Притон», «Держатель ключей», «Кирштайн» и «Неизвестный номер».       К горлу подступает удушающая паника. Я хрипло вдыхаю, чем обращаю на себя внимание Аккермана. Он машет кому-то за моей спиной рукой, и уже через секунду в ладонях оказывается стакан с обжигающе холодной минералкой. Пью дергано и рвано, как ребенок, который очень хочет утолить жажду, но невероятно стремится как можно скорее вернуться к играм. Как только мое лицо обретает нормальный оттенок, Леви осторожно берет слово.       — Что-то с Жаном?       Осторожность и Аккерман — понятия несовместимые. Поэтому его вопрос звучит грубо и слегка истерично, а не примирительно или успокаивающе. Киваю в ответ, хотя доподлинно и не знаю, что стряслось. Я думаю, по какому именно номеру стоит перезвонить, и что случилось на этот раз, ведь в прошлый мне только чудом удалось избежать разбирательств с полицией.       «Притон» — один из клубов на сто четвертой. Название у него, конечно, другое, но я записал рабочий номер заведения так, чтобы сразу понимать, насколько все будет плохо в ближайшие несколько часов. «Держатель ключей» — хозяин этого чудесного места, всегда держащий руку на пульсе. Не могу никак запомнить его имя. Высокий, мощный, похожий на отсидевшего не менее пяти раз чувака мордоворот, охраняющий безопасность своего борделя, знает меня в лицо и обычно бывает невероятно рад, если я приезжаю быстро. Сегодня быстро не получится.       Звонки оттуда я получаю крайне редко. Прошел уже год, как Жан подался во все тяжкие. На постельные приключения с сомнительного вида партнерами его тянет нечасто, но довольно метко. В прошлый раз пришлось вырубить его, чтобы иметь возможность вытащить на улицу, что стоило мне выбитого зуба и фингала, который не сходил почти три недели. Я до сих пор уверен, что его здорово чем-то накачали, чтобы до нитки обобрать, но «Держатель ключей» заверял меня, что парень начал бузить сам.       Телефон снова вибрирует. Смахиваю бегунок и прикладываю трубку к уху, даже ничего не говоря. Хриплый голос хозяина притона не оставляет мне шансов провести выходные так, как я всю неделю мечтал.       — Ваш парень сегодня в ударе, Армин. Он раскидал всех моих охранников и напал на девушку, которая обслуживала его в приватной комнате, за то, что она отказалась позвать вас. Не спорю, что барышня виновата сама, так что претензий по этому поводу мы к вам не имеем, но… пожалуйста, заберите его! Посетители грозятся позвонить в полицию, даже рискуя своей собственной репутацией. Я прошу вас, Армин.       — Я не могу приехать. Я в четырех часах езды от Лондона.       — Но что же тогда мне делать? Я могу вышвырнуть его за порог и вызвать копов к подворотне за клубом. Я бы мог так сделать уже давно, Армин, но я слишком вас уважаю, чтобы…       — Я пришлю кого-нибудь за ним. Деньги за причиненный ущерб переведу вам позже. Я…       Взгляд Леви опускает меня под землю в самую глубокую из возможных могил. Ненавижу его за то, что он не поддерживает меня в стремлении найти ту дорогу, которая бы вывела Кирштайна обратно к свету, но не могу не испытывать благодарности за то, что Аккерман всегда готов меня выслушать. Мне доводилось злиться за последний год. Даже чаще, чем за несколько прожитых до этого лет, и вся моя ярость была нивелирована именно боксерской грушей в личном спортзале Леви Аккермана.       Кладу трубку, не прощаясь. Смотрю на постепенно садящееся солнце и думаю, за каким чертом Жан поперся в бордель посреди бела дня. Ему стало скучно, грустно и одиноко? Закончились важные дела, работа или мелочи, на которые уже давно не хватало времени? Хуйня! Он давно положил хер на работу и обязанности по дому, от друзей осталась жалкая потрепанная кучка, так что компанию в выходные ему составлять некому, а человек приличного вида и состояния даже за деньги добровольно не ляжет с ним в койку. Он просто в очередной раз решил испытать судьбу на прочность. Или меня.       — Ты никуда не поедешь, — шипит Леви.       — Я не могу остаться, — шепчу я, все еще размышляя, кому можно позвонить и попросить забрать Жана.       — С меня довольно этого бреда, Армин! Человек хочет уничтожить себя и мир вокруг — пусть! Зачем ты ему препятствуешь? Он похерил все, что имел, даже непонятно ради какой цели! Он хочет бухать, ширяться, трахать проституток, валяться в луже собственной мочи и получать удары от местных гопников. Он хочет этого! Ты ему только мешаешь!       — Он хочет умереть…       — Что?       — Он так сказал. Что хочет умереть…       Я зажмуриваюсь, вспоминая, как жалко и тихо звучал голос Жана, когда он озвучил мне это желание. В его спальне было так темно, что я даже не видел свою вытянутую руку. И так холодно, что даже два одеяла не спасали меня от мелкого тремора, охватившего все тело.       Я чувствовал его нос, прижимавшийся к моему плечу. Он был на удивление трезв и очень болен. Его долбила лихорадка, его трясло в ознобе, у него ломило все кости и в горле у него саднило. Он тяжело дышал и всхлипывал, хотя вовсе не собирался плакать. Он все еще носил наколенник и заметно прихрамывал, а во сне подтягивал ногу к груди и неосознанно тер пострадавшую голень, так что вид у него был довольно плачевный, и хорошо, что темнота все же лишила меня зрения.       Я гладил его по волосам, вслушиваясь в затихавшее постепенно дыхание. Жан сжал ладонью мое запястье, и оно мгновенно в его руке затерялось. Я чувствовал его пульс, ощущал кожей каждый взмах его ресниц, волоски на моих руках вставали дыбом от каждого касания его дыхания.       — Что ты хочешь в подарок на Рождество? — тихо спросил я, ткнувшись лбом в его макушку. Мокрые от пота волосы оповестили о том, что лихорадка спала, и неплохо было бы затащить Кирштайна в ванную, чтобы смыть с него остатки болезни и усталость, а после облачить в чистую пижаму. Мне же самому не мешало выйти, наконец, на свежий воздух и сделать хоть один вдох.       — Я хочу умереть, Армин. Но ни за что не смогу попросить тебя мне в этом помочь… это было бы слишком жестоко по отношению к тебе.       С того самого дня я где-то растерял все свое добродушие и щедрость. Где-то потерял эмпатию и мягкосердечность. Зато нашел заново свою гордость, включил на максимум твердость, растворился в равнодушии. Жизнь мне это упростило здорово, а вот с Кирштайном ничем не помогло. Болезнь стирает память не хуже, чем похмельное пробуждение. Он ни о чем на утро не вспомнил, а я теперь никогда не смогу об этом забыть. И о том, как плакал в последний ебаный раз в жизни, тоже.       — Я оторву этому кретину голову! И его желание исполню, и нас всех избавлю от его присутствия на бренной земле! Он только портит воздух и производит дерьмо.       Я слушаю ворчания Аккермана в пол-уха. Он всегда выбирает крайний вариант решения любой проблемы, а мир видит темным или светлым, без всяких там полутонов. Леви смотрит на едва колышущуюся от ветра сетку, крутит в руке ракетку, бьет носком теннисной туфли газон. У него красивый загар и слишком короткие шорты. Он единственный из всех моих близких знакомых, кто ниже меня ростом и изящнее. И он сломал бы ракетку мне об голову и засунул бы черенок в задницу, если бы я хоть раз рискнул озвучить эти наблюдения вслух.       Звоню Саше, Энни и Райнеру. Выслушиваю красочные истории о том, как они все заняты и недоступны. Злюсь, потому что даже если буду гнать по проселочным дорогам с той скоростью, которую мой автомобиль просто не вытянет, то все равно не доберусь до «Притона» быстрее, чем они, даже когда закончат все свои дела на сегодня. Было бы желание. Ни у одного из них желания не было. За сражением со своими демонами не замечаю, как в руках у Аккермана оказывается его телефон.       — Привет. Я бы сказал, что у нас код красный или еще какую-нибудь хуйню, но скажу просто, что Кирштайна надо вытащить из очередной жопы. Можешь помочь? Ага… спасибо… угу… сейчас скину номер.       Аккерман выхватывает гаджет у меня из рук.       — Микаса заберет его и отвезет к себе. Не переживай, бить она его не будет, но в комнате закроет во избежание дополнительных проблем. Завтра отправится домой на своих двоих. Все? Я решил твою маленькую проблему? Давай вернемся к игре, у меня открылось второе дыхание, чтоб его!       Кошусь на брошенный в сумку телефон. Борюсь с желанием перезвонить Микасе и попросить ее быть максимально терпеливой. Она послушает меня, примет все доводы, обязательно пообещает, что зверствовать не будет. Я знаю, что девушка безропотно просидит рядом с обездвиженным телом до самого утра, вслушиваясь в его дыхание, просто чтобы потом убедить меня, что все было под контролем. За эти несколько часов она явно вспомнит, как они когда-то были близки. Вспомнит, что сама все разрушила, не уберегла. Возможно, ощутит облегчение. Возможно, покается тишине, зная, что Жан ее не услышит. Или возьмет на себя вину, представит, что было бы, не измени она ход их истории, незаметно вытрет выкатившуюся из глаза слезу. Каждый из нас за что-то себя винил. Виноват никто из нас ни в чем не был. Даже Он. Тем более Он.       Игру я сливаю. Аккерман фыркает в мою сторону, велит шевелить задницей и тащит в столовую, где для нас уже подали ужин. Ем лосося на пару совершенно без аппетита, и даже соблазн в виде вполне себе классического торта со сливками, непохожего на дрянь из фруктозы и сои, которую так любит Леви, настроение мне не повышает. Мой взрослый товарищ молчит. Разглядывает меня долго и довольно тяжело. Становится тесно в собственном поло, и я нервно отодвигаю воротник. Он возвращается на место и снова душит. Однако из этой тюрьмы есть выход, достаточно просто переодеться. Из темницы внутри меня выхода нет, как ни старайся его искать.       — Ты как будто прирос к нему. Прирос так, что если отрывать теперь, то только с мясом. Занятное вы объединенное существо. Я не учил тебя такой анатомии, Армин, — нарушает тишину Аккерман.       — Это анатомия принадлежности, Леви. Такому ни в каких институтах не учат.       — Ты ему не принадлежишь. И он тебе… никогда. Никогда не станет. Зачем ты себя мучаешь?       — Я делаю то, чего не делают другие.       — Это я уже слышал. Что ты в нем нашел?       — Ничего. Я ничего и не искал. Он просто есть.       — Еще скажи, что этого достаточно!       Смотрю в окно и тереблю край салфетки. Вместо розово-красного неба над крышей особняка Леви расползается темное пятно грозовой тучи. Наконец-то пойдет дождь. Он смоет пыльную скорбь с асфальта, но не омоет мои внутренности, так нуждающиеся в обновлении.       Достаточно ли мне того, что я имею сейчас? Нет. Этого даже слишком много! Искал ли я в Жане что-то? Никогда. Все, что есть в нем, все, что когда-то в нем было, но ушло под гнетом обстоятельств, все, что все еще может вырасти в нем заново: все это нашло меня само. Догнало и ударило прямо в середину грудной клетки. Едва тронуло сердце, слегка задело его сердцевину. Я и сам себе не мог объяснить, зачем гоняюсь за призраками некогда хорошо знакомого мне человека и упорно пытаюсь изгнать из него демонов, поработивших душу и тело. До июня прошлого года мы не стояли друг к другу ближе, чем на расстоянии вытянутой руки. С июля прошлого года так далеко друг от друга мы не бывали ни в одну встречу.       Я ему не принадлежу. И он мне никогда не станет. Его сердце не впустит вовнутрь никого так, как когда-то впустило Его.       Я это знаю, и таких знаний мне действительно достаточно. Так зачем же я себя мучаю?