Август, 2011
Галстук-бабочка упирается в подбородок от того, как низко я опускаю голову. Перед входом в Колизей толпится невероятное количество едва впорхнувших в юношество отпрысков знатных семей, и я на их фоне кажусь уже отцветшим бутоном. Выбрать сегодняшний день для похода в театр становится идеей неудачной, но у молодых родителей выдается не так уж много свободного времени для встреч с друзьями, даже если у младенца имеется целых три няньки и личный водитель автотранспорта, именуемого коляской. Энни настояла на посещении именно этого представления, а Райнер просто побоялся спорить с боевой подругой чисто из-за сработавшего инстинкта самосохранения. В Лондон приехала одна из самых знаменитых балетных трупп, ставящих современные версии классических спектаклей. Нам предстояло смотреть «Жизель», что одновременно и радовало меня, как искушенного зрителя, и пугало, ведь шоу такого порядка обычно бывают непредсказуемыми. Молодежь, обсуждающая над моим ухом достоинства нескольких ведущих артистов коллектива, только больше убеждает в этом. Микаса отказалась от мероприятия сразу, сославшись на необходимость закончить в срок заказанную у нее картину. Мазня Аккерман по холсту привлекала очень ограниченный круг любителей чего-то острого и непонятного, но я убежден, что лет через двадцать ее полотна, наконец, будут оценены по заслугам. Теми, кто сейчас продолжает трещать вокруг меня о задницах танцоров. Райнер и Энни опаздывают. Вернувшихся в Великобританию Флока и Бертольда никогда такие сходки не интересовали, так что их общества на сегодня я лишен, что не может не греть душу. Однако Браун успел намекнуть, что сегодняшний вечер — сюрприз в самом приятном его проявлении, так что нервозность не покидает меня еще с момента выхода из дома. Очумевший от радости отцовства Райнер совершенно не подходит для роли внезапного Санты, решившего подарить послушному мальчику Армину, который вел себя хорошо не только в прошлом году, но и все годы до этого, его заслуженный подарок раньше срока. — Привет! — едва дыша от бега, сипит Энни, опираясь рукой о мое плечо, чтобы перевести дух. — Извини, Эдди не хотел, чтобы мы уезжали. Киваю, поддерживая легенду о том, как младенец нескольких месяцев от роду умоляет родителей не бросать его на попечении целого дома прислуги и любимой бабушки, перенесшей рабочий офис домой после рождения внука. Мне все равно, чем именно были заняты Брауны, пока я смиренно ждал их у входа, как прилежный школьник, который никогда и никуда не опаздывает, но буквально несколько минут назад уже был дан второй звонок. А Райнер с билетами на горизонте так и не нарисовался. — Где твой муж? — спрашиваю я, оглядывая толпу и придерживая Энни за локоть, пока она поправляет ремешки на босоножке. — Когда я уходила, он расплачивался с таксистом. Сейчас должен… ох! Милый! Поворачиваю голову в сторону, куда с искрящейся радостью во взгляде смотрит Энни, и на несколько секунд лишаюсь точки опоры. Теперь уже девушка придерживает меня за предплечье, озабоченно заглядывая в глаза. Прихожу в себя от крика Брауна: — А вот и мы! Как тебе сюрприз, Армин? — Привет, кузнечик… Он стоит передо мной. Живой. Дышащий. Как будто не было этих месяцев тишины и полного штиля. Как будто не случалось осени, выплакавшей вместе со мной все глаза; зимы, остудившей все внутренности и покрывшей сердце ледяной коркой; черствой весны, неровно зашившей еще кровоточащие раны; лета, прогорклого и влажного, не сумевшего приобрести правильные краски. Стал шире в плечах, свободнее в положении тела. Обзавелся ухоженной щетиной и пошлым колечком в ухе. Сыростью во взгляде. Меланхолией. Успеваю вдохнуть его запах, к счастью, не изменившийся, прежде чем услышать, произнесенное из-за его спины: — Доброго вечера, Армин! Давно не виделись! Как ни в чем не бывало. Свободно, певуче и плавно. Эрен обходит Кирштайна и встает рядом с ним, едва касаясь плечом его плеча. Оба улыбаются. Отдохнувшие. Свежие. Выспавшиеся. Прихожу в себя и, не говоря ни слова, стартую вовнутрь Колизея. Краем уха успеваю услышать, как Райнер жалуется самому себе на себя и сожалеет, что сюрприз, по всей видимости, не шибко-то и удался. Не разговариваю ни с кем, пока мы бодрой толпой тащимся к своим местам, и протискиваюсь между рядами кресел первым, чтобы озадаченный моей холодностью Жан сел как можно дальше. Энни падает на соседнее кресло и практически беззвучно извиняется. Вряд ли она понимает хоть что-то, но все же ее правильно воспитывали. Жаль, что мне это ничем не помогает. Начинается спектакль. Неотрывно слежу за сценой и шоу, пока не начинаю чувствовать на себе взгляд. Это не какое-то провидение или третий глаз, не сенсорная депривация и не мираж. Ощущение, когда ты являешься объектом чьего-то повышенного внимания, спутать с другим сложно, да и не нужно. Поворачиваюсь в сторону друзей, чтобы убедиться, что это не Кирштайн посылает мне космические знаки, и тут же отвожу взгляд: Йегер, сидящий в нашем ряду крайним, шепчет что-то Жану на ухо, практически касаясь губами его лица. Судя по тому, как мое ожившее воспоминание спокойно воспринимает ситуацию, для их общения это абсолютная норма. Рассматриваю руки, шевелю пальцами, часто моргаю, но избавиться от неприятного ощущения, что мне без вскрытия сканируют все органы, не получается. Поднимаю голову и сталкиваюсь, наконец, со своим призрачным преследователем, сидящим на переднем ряду на два кресла левее. Если бы я верил в судьбу или подобную чушь, то скрестил бы пальцы, чтобы не вспугнуть удачу. Два ярко-синих глаза. Выгнутые от обиды чувственные губы. Острая линия челюсти. И антрацитово-серые кудри, уложенные в аккуратные волны на одну сторону лица. Номер телефона, записанный в мой блокнот прошлой осенью, принадлежал лавке канцелярских товаров в Беркшире. Я выяснил это, спустя примерно месяц после провального вечера, лишившего две целых семьи и одного давно уже не цельного меня покоя и сна. Я злился, скорее на самого себя, чем на парня, не успевшего мне даже представиться. Хозяин дома, в который его притащили после пятиминутного знакомства и двух коктейлей, должен был быть более щедрым на внимание, а не фактически выставлять ни в чем неповинное существо голым и неудовлетворенным на лестничную клетку. Меня тоже когда-то воспитывали грамотно и строго, но с течением времени все лишнее в традиционном восприятии жизни куда-то затерялось. Я пытался искать его. Ходил в заведение, где мы познакомились, в тематические бары на той же стороне улицы, просматривал промо-фото прошедших в разных клубах вечеринок, чтобы случайно увидеть его лицо, но все было тщетно. В конце концов, я сдался, не особо переживая, потому что партнера для очередного забытья найти было всегда слишком просто, однако, почему-то не хотелось. Не отвожу взгляда и не стесняюсь. Опускаю напряженные плечи, показывая, что тоже очень рад встрече. Он мнется и жует губу, пытается делать вид, что увлечен происходящим на сцене, поглядывает на меня, скашивая взгляд, и ерзает в кресле. Его спутница, дама в возрасте со старомодной прической, успевает сделать ему несколько замечаний, прежде чем он сдается и кивает мне подбородком в сторону выхода. Извиняюсь перед Энни и встаю с места сразу, раздражая соседа с другой стороны, и пробираюсь к двери, позабыв о том, что этот вечер должен был вернуть в мою жизнь Кирштайна. Перед глазами все еще стоит образ увлеченного перешептываниями Эрена, от удовольствия общения с Жаном прикрывающего глаза и облизывающего губы, прежде чем ляпнуть ему на ухо что-то еще. К черту их! Иду по коридору к выходу на улицу. Чувствую за спиной шаги: мягкие, плавные, напоминающие походку грациозного хищника. Не оборачиваюсь, не подгоняю ни себя, ни его, а просто веду нас куда-то. Я почему-то уверен, что мы оба думаем об одном и том же. Проходим целый квартал, прежде чем я замечаю подходящий для тет-а-тета тупичок. Захожу в него уверенно, вальяжно и, как только вижу руку, показавшуюся из-за угла, тут же хватаю его за лацкан пиджака и впечатываю в стену. Его губы, его мягкие и упругие губы: вкусные, как ничто другое. Он обхватывает мое лицо ладонями и подтягивает вверх, чтобы как-то сократить разницу в росте, вынуждая привстать на носочки. Чувствую себя школьницей, попавшей в объятия объекта давнего воздыхания, хотя точно знаю, что краснеть и маяться от смущения не буду. Толкаю его в стену, падаю на колени. Пошло облизываюсь и оглаживаю его ноги от щиколотки до самого паха, с наслаждением нажимая пальцами на напряженные мышцы бедер. Наблюдаю, как он роняет затылок на стену и снова закусывает губу. Этот жест сводит меня с ума. Именно так он и привлек меня в нашу первую встречу. Я увидел, как сочная и налитая губа потерялась под ровным краем белоснежных зубов, и буквально одурел от возбуждения. Ловко расстегиваю ширинку, справляюсь с препятствием в виде белья. Начинаю ласкать его дразняще и очень медленно, вынуждая парня закусить уже не губу, а ребро ладони. Мы в грязном тупике, который понравиться может разве что бомжам и таким ебаным извращенцам, как я. Нас никто не услышит и не увидит, но мое персональное везение все равно старается быть приличным мальчиком и не издавать дополнительного шума. — Что ты делаешь? — срываясь на хрип, шепчет он, когда я добавляю своим движениям смелости. — Я был тебе должен, — сиплю я, оторвавшись от его члена. На этом разговор считается исчерпанным. Все заканчивается быстро, что не удивительно. Отказываюсь от его предложения отплатить мне той же монетой, предлагая вместо этого направиться по нам обоим известному адресу. — А как же твои друзья? — краснея, спрашивает он. — Если дама, которую ты вывел в свет, не против, то остальное неважно, — целуя его в висок, отвечаю я. — Это не то, что ты… Затыкаю его глубоким поцелуем. Делюсь с ним его же вкусом. Позволяю ему все же объяснить, что его спутница — близкая подруга матери, взявшая заботы о воспитании парня на себя, когда женщина умерла. И что она не будет против скоротать вечерок в обществе своего супруга, которого я, по невнимательности, не приметил. Улыбаюсь, прежде чем коснуться языком его языка еще раз. Поездка в такси кажется слишком долгой. Успеваю рассмотреть своего попутчика, подмечая все детали, вгоняя его в краску еще больше, пока мы неспешно толкаемся в потоке машин, хотя от Колизея до моей городской квартиры ехать всего двадцать минут. Шепчу ему на ухо, что хочу его всего, целиком, сразу и до самого утра. И не забываю при этом коснуться его уха, щеки, виска, линии челюсти губами. Я не чокнутый Эрен Йегер и водить хороводы вокруг своей цели не собираюсь. Через час он просит разрешения закурить. Кладу голову ему на грудь и смотрю, как из его красивого рта вылетают ровные колечки дыма. — Ты все еще злишься на меня? — Нет… — Останешься? — Если ты этого хочешь. — Я хочу, чтобы ты остался. И завтра тоже. И послезавтра. — Может, мне тогда и не уходить? — Отличная идея! Он смеется тихо, как чирикнувшая случайно птичка. Смотрю на блестящую дорожку результатов своих стараний у него на животе и сглатываю, готовый приступать к следующему раунду. Мне так тепло рядом с ним, так вольготно. Словно могу вдохнуть без кислородного баллона и трубки, засунутой в трахею. От него пахнет потом, табаком, дезодорантом, смазкой, спермой, а я не могу надышаться этими ароматами. Будто только в сочетании с запахом его кожи они становятся уникальными. Отбираю у него сигарету и делаю затяжку. Чувствую его ладонь в своих волосах. — Как тебя зовут? — Вильгельм. А тебя? — Армин. — Мне нравится… и ты мне нравишься. И я не злюсь! И если ты хочешь, я останусь навсегда… — Я был бы очень этому рад, Вилле. Не выпускаю его из своих объятий до рассвета, надеясь, что и в моей жизни, наконец, наступил период чего-то нового. Все же сюрприз Райнера и Энни удался. За все это время ни разу не вспоминаю про телефон или то, что теперь этот город вновь для меня не такой пустой и одинокий. Проснувшись в обед и аккуратно высвободив руку из-под шеи Вильгельма, я подношу к лицу трубку и вижу лишь одно сообщение.«Я снова здесь, потому что без тебя было совсем невмоготу»
Неожиданно для самого себя, на этот смелый пассаж я даже не отвечаю.