Даже тем, кто находится в отдалении...

Очнулся Шэнли уже утром, хотя, вероятно, даже днем: солнце уже над лесом. Бог медленно садится на землю, только вот… Нет здесь никакого озера, видит: болото. Его одежда изодрана, глаза болят так же, как и легкие. Губы саднит. Губы… Шэнли трогает подушечками пальцев губы и не понимает, почему они опухли. Странно-то как… Страха уже совсем не осталось, лишь сухое непонимание. Почему одежда Шэнли, что вчера еще была цела, вдруг в таком ужасном состоянии? Почему он не видел болота, с чего вдруг вчера ему все это казалось прекрасным озером? Небожитель не понимал совершенно ничего… А самое главное: как отсюда выбираться? Озираясь по сторонам, Шэнли никак не мог найти знакомой ему тропинки… Впрочем… Нет, не знакомой, а хоть какой-нибудь тропинки! Он точно бог удачи? Тогда почему же ему так не повезло? Стоило допустить такую мысль, как Шэнли вспомнился их позорный побег из Небесной столицы… И как после такого возвращаться? Цзинь Шэнли не сможет в глаза никому посмотреть: от стыда сгорит… Или… Или сможет? Наверное, многие сбежали… Воспользоваться бы духовной связью… Сделает это сразу, как только вернется! Если вернется, конечно… Цзинь Шэнли тяжело вздыхает, но поднимается на ноги. Даже если не знает куда — нужно идти. Лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и все равно жалеть. По крайней мере, именно так и рассуждал небожитель. Да и более того, если он просто останется сидеть на месте произойдет примерно тоже самое, что и в случае, если он просто потеряется. Он шел долго. Одежда его приходила в еще более ужасное состояние. Безусловно, Шэнли мог привести себя в порядок за считанные секунды, мог и попросить помощи у Ионглианга, мог найти путь быстрее, чем это происходит сейчас, только вот тогда он даст о себе знать, а этого делать никак нельзя. Пробираясь сквозь чащу леса, Цзинь Шэнли чувствует, как в его волосы попадают ветки. Да и по лицу они же иной раз попадают, царапают. Шэнли жмурится, попутно раздвигая ветки руками. На кой черт только вчера выбрался на эту… Ночную прогулку. Всю жизнь теперь жалеть будет. Спустя какое-то время, Шэнли выбрался из чащи и наконец нашел дорожку. Идя по ней, небожитель даже почувствовал, что ему дышится легче. Цзинь Шэнли сцепил руки за спиной, в размышлениях о том, как же его так угораздило… А самое главное, Шэнли все так же не понимал, что именно произошло. Как так вышло, что Шэнли оказался у болота, а не возле озера? Как начал тонуть? Кто его спас? Почему губы распухли, и почему их так саднит? Неважно. Сейчас важно выйти из леса. Впрочем, ведь у тропинки, закономерно, должен быть свой конец. Шэнли чувствует: конец скоро. Не знает как и насколько скоро, но в первом своем суждении точно уверен. Смотря на землю под ногами, Шэнли смеется, поражается. Вся одежда изодрана, а люй — хоть бы хны. Удивительно как! Шэнли, наконец, вдыхает полной грудью (и тут же чуть ли не сгибается пополам). Легкие болят, но сердце радуется! Леса больше нет. Поле. Теперь он видит поле! А в поле, благо, работают люди. Шэнли несется к рабочим со всех ног, ему слишком хочется вернуться к слуге, в монашеское поселение, хочется поесть и отдохнуть… — Простите! Добрый день! Извините! — рассыпается Шэнли, отбивая поклоны и хватая за руку первого же попавшегося рабочего. — Простите, сяньшэн, не подскажете, как добраться до города Шанъян? — Шэнли спрашивал то ли с радостью, то ли с испугом в глазах. Ну так действительно, столько всего за ночь с ним случилось! — Экась ты забрел, сынок… — забормотал пожилой рабочий, глядя на небожителя. Рабочий аж удивился… У Шэнли кожа такая светлая, белая, будто не работал никогда, а одежда изодрана, как у самого настоящего нищего. — Так ведь Шанъян твой в пятистах ли отсюда. У Шэнли глаза округлились, чуть из орбит не выпали от шока и накрывающей его паники. Мужчина отшатнулся, чуть было не упал. Как он из леса возле города оказался за пятьсот ли от него же… — Сяньшен, не подскажете, а где я сейчас нахожусь? — услышав эти слова небожителя, рабочий громко расхохотался. Счел Шэнли дураком наверное… Впрочем, Цзинь Шэнли сейчас было плевать. Сейчас ему лишь бы покинуть это злополучное место… — В деревне Ян-ся. — теперь расхохотался уже Цзинь Шэнли. Расхохотался, ступил назад пару шагов, упал, а после — поднялся и резко побежал дальше. Ноги болели, легкие тоже, но он все еще бежал. Бежал так быстро, как только мог. Он не знал, куда именно бежит… или… все же знал? Каждый раз закрывая глаза он видит свое прошлое. Видит, как так же бежал. Легкие так же горели, ноги — болели. Цзинь Шэнли предпочел бы все это забыть. Он бежит дальше. Теперь он может вынести больше. Больше и дольше. Боги, как же он сейчас хотел пропасть. Упасть. Умереть. Исчезнуть. Больше не существовать. Лишь бы не помнить те дни и ночи, лишь бы больше ничего не помнить. «Деревня Ян-ся не существует. Ее нет. Она сгорела…» — пронеслось в голове Шэнли. Он сам помнит… Помнит, как пришло нечто. Что точно — не знает, демон. Наверное, демон… Как все горело, как кричали люди, как погибли его родители. Как он остался один. Вновь лесная чаща. Вновь царапают лицо ветви. Вновь ноги подводят, подкашиваются. Цзинь Шэнли останавливается, понимает: сейчас ему не от кого бежать. Тогда было, сейчас — нет. Он восстанавливает дыхание, вытирает выступивший на лбу пот рукавом, тяжело вздыхает и теперь в полной мере осознает, как же сильно болят его ноги. И не только ноги… Болит вообще все. Теперь он идет медленно, оглядываясь, рассматривая все вокруг. В этот раз в лесу удивительно спокойно. Шэнли помнит этот лес, помнит и как бежал по нему будучи ребенком. И даже то, как весь мир от него отказался… Цзинь Шэнли помнит все, хотя предпочел бы забыть. Вновь здание храма. Все такое же забытое и одинокое, как и когда-то… Нет! Ему показалось! Не забыто, не заброшено! Точно нет! Он ведь слышит… Слышит пение! Женский голос… Такой знакомый женский голос… Такой родной! Цзинь Шэнли врывается в храм. Видит: женщина сидит подле низкого мраморного столика. На столе — красные ткани, в руках — игла и золотая нить. Длинные волосы распущены. В них виднеется седина. Множественные свечи, что были в храме, освещают не так много, но Шэнли четко видит лицо женщины… Она щурит глаза, на лбу собрались морщинки, щеки слегка впали. Она так изменилась… Ну конечно, когда они познакомились, это была еще совсем юная девушка, а сейчас… — Цзинь Шэнли, неужто решил меня проведать? — женщина не оторвала взгляда от вышивки, продолжила свое дело, совершенно не отвлекаясь. Шэнли неожиданно стало совестно. Два года назад он оставил ее совсем одну в этом храме и с тех пор не навещал… Понятное дело, напрямую не мог, но ведь мог через сны, так многие делали. А мог и… да много способов было, просто Шэнли почти забыл про нее. Про женщину, заменившую ему мать… И как он только мог. — Не стой в дверях, проходи. — женщина делает последний стежок и отрезает нить. — Я нагрела воды, иди, вымойся и переоденься. Я пока накрою на стол. — женщина заботливо складывает одежды, но так и не поднимает взгляда на юное божество. А тот и двинуться не может, все смотрит и смотрит на женщину. Мнется на пороге и никак не может пройти дальше. Будто дальше — пропасть. Шэнли чувствует, как в уголках глаз скапливаются слезы. Вот вот и заплачет. Как же он скучал по этой женщине… Как он любил ее… Он любил в ней все: бесконечную заботу, доброту и даже ее нежно-персиковые наряды, хотя совершенно не любил этот цвет! Он любил ее глаза, цвета самого темного нефрита. Он любил ее мягкие руки, любил ее тихий, успокаивающий голос. Эта любовь… Любовь сына к матери, пусть и совершенно неродного сына. Когда-то они нашли друг друга и подарили друг другу надежду. Мальчик, потерявший всё. Женщина, которой судьбой не дано стать матерью, хотя ей этого безумно хотелось. — Лин-Лан… — голос Цзинь Шэнли дрожит. Он даже говорить внятно не может. Юный бог знает: каждое следующее слово делает его на шаг ближе к тому, чтобы разрыдаться. Он не малец, он мужчина, божество, но он все еще слаб духом. — Цзинь Шэнли, не время разводить слезы. Я знаю, как ты это любишь. Сделай то, что я сказала. — женщина встает со своего места, только она хотела подойти к столу для подношений, но ей этого сделать не дали. Уже секунду спустя Цзинь Шэнли был рядом и обнимал ее, рыдая ей в плечо. Женщина смягчилась. На лице ее появилась теплая улыбка. Лин-Лан аккуратно погладила Цзинь Шэнли по спине. Все же… Она знает, как его успокоить, знает, что если он плачет, то это либо резкий прилив чувств, либо истерика, и сейчас уж точно первое. — Все, айцзы, иди. Делай, что я сказала. — женщина выпускает юношу из объятий, после чего все же отходит. Шэнли согласно кивает и сразу же удаляется. Он даже радуется, что попал сюда… Так спокойно, тепло и уютно… Он скучал по этому храму, честно скучал. Наверное, если бы не вознесся — так бы здесь и остался. Работал бы в огороде, в лесу, зверушек бы лечил, как тем занимается Лин-Лан… Спустя более чем четверть часа, Шэнли вновь сидел в храме. Чистый, отмытый, но все еще голодный. Это, правда, не надолго. Стоило Шэнли оказаться за столом, как перед ним оказалось множество блюд. Глаза разбегались, он даже не знал, что съесть первым. Однако, все же определился, схватил палочки и принялся уплетать жаренные вонтоны, следом переключился на баоцзы, а там и на лапшу. Ел Цзинь Шэнли очень быстро и с огромным аппетитом. Лин-Лан даже удивилась от такого проворства. Раньше накормить Цзинь Шэнли было огромнейшей проблемой… — Айцзы, из-за чего ты… Ты ведь вознесся… Как ты мог попасть в мир? Разве это разрешено? — обеспокоенно спросила женщина, смотря на то, с каким же аппетитом ест ее «сынок». Неужели его там совсем не кормили? Насколько Лин-Лан знает, на небесах с едой все всегда было в порядке. — Знаешь, цзе-цзе, сделали исключение, не знаю, на какое время, но сделали. — Цзинь Шэнли улыбается абсолютно по-доброму. Не хочет волновать женщину. У нее и своих забот полно, точно ей не нужно лезть в дела небесные. Цзинь Шэнли, сытый и довольный, откладывает палочки. Прекрасное чувство… — Спасибо большое, цзе-цзе. Ты как всегда заботишься о мне… — Цзинь Шэнли, будучи смертным ребенком, часто благодарил Лин-Лан. Он свое имя произносил меньшее количество раз, чем благодарил эту жещину. Слова благодарности ей для Шэнли стали подобны мантре. — Мне должно заботиться о тебе, я ведь обещала…       Храм при деревне Ян-ся. 2500 год правления Линхо Джинггуо в Небесной столице. Цзинь Шэнли так и уснул подле алтаря неизвестной ему богини. Холодно и влажно. Как бы не заболел… Нет, не заболеет. Мальчика аккуратно поднимают на руки, укутывают в плед и относят в дальнюю комнату храма. Благо, храм большой и располагал комнатами. Раньше в этом храме часто проводились церемонии, раньше храм всегда был полон людей, только вот со временем об этом месте все забыли, а теперь и последние жители деревни мертвы. Та, кто считай спасла Цзинь Шэнли. Она — девушка двадцати семи лет. Она — девушка, что всегда мечтала стать матерью. Она — единственная, кто осталась служить этому храму. Конечно, ныне он выглядит одиноко, но это лишь на первый взгляд. Девушка заботливо укладывает ребенка на собственную кровать, укрывает его одеялами, поправляет волосы мальчишки и покидает комнаты. Возвращается она лишь немногим позже. И приходит не с пустыми руками. Первое, что она заносит — таз с водой, дальше какие-то склянки, бинты… Много чего. Но главное, еда, от запаха которой Цзинь Шэнли так и вовсе проснулся. Сев на кровати, он похлопал глазами в полном непонимании, а увидев возле кровати неизвестную девушку — вжался в стену и плотнее укрылся одеялами, будто они — самый надежный щит, защищающий от всего. — Не бойся, малыш. Я не обижу. Я хочу тебе помочь, пойдешь? — Лин-Лан сидела на коленях рядом с кроватью. В руке ее был отрез ткани, которые она только-только смочила водой. — Пойдем. Обработаю твои ноги, хорошо? — Лин-Лан улыбается. Так тепло, так по-доброму… Ей хочется доверять и она этим умело пользуется. С детьми ей всегда было легко найти общий язык, и она сама не понимала, почему. Шэнли недоверчиво щурится, не хочет доверять незнакомке, но понимает, больше помощи ждать не от кого, да и к тому же… Желай она Цзинь Шэнли зла, так уже давно сделала бы что-то. Еще тогда, когда Шэнли мирно спал. Мальчик раскрывается, подползает, вытягивает ноги, позволяя их омыть. Движения девушки легкие, плавные, почти не ощутимые. Она боится сделать больно и в итоге откладывает ткань, осматривая ступни мальчишки. Шэнли шипит, почти плачет. Ему больно. Очень больно. Лин-Лан следовало бы сначала заняться осмотром ступней, а уже потом протирать их, но она юна и неопытна. Наверное, ей простительно. Девушка начинает со всей присущей ей аккуратностью доставать осколки, шипы и занозы из ступней мальчика. Он дергается, пытается окончить эту пытку и неосознанно причиняет себе лишь большую боль… — Тише, малыш. Осталось немного. — оставалось действительно немного. Закончив с занозами, девушка наконец смогла нормально омыть ноги ребенка и обработать его раны. Ноги оказались перебинтованы. А вот это девушка делала уже умело. Будто бинты накладывает в тысячный раз. — Как тебя зовут, дитя? — девушка отодвигает таз и откладывает ткани. Теперь она начинает перебирать бесконечные склянки, что так же принесла ранее. Цзинь Шэнли молчит. Да, он доверился один раз, однако больше… Не знает. Оснований не доверять Лин-Лан нет. Если бы она хотела — уже причинила бы вред, у нее были возможности куда лучше. — Цзинь Шэнли… — бормочет мальчик себе под нос, не поднимая взгляда на женщину. Такой маленький, зашуганный ребенок… Похож на зверька, загнанного в западню. В самую страшную западню из возможных. — А меня Лин-Лан. — девушка лучезарно улыбается и протягивает мальчишке один из флаконов. — Выпей. Это снимает боль и успокаивает. На вкус горьковато, но эффект себя ждать не заставит. Цзинь Шэнли берет открытый флакон, опустошает его за раз, морщится и ждет, а чего ждет — сам не знает. Не дожидается. Сон накрывает стремительно. Он слишком устал. Уже слишком…       Храм при деревне Ян-Ся 2517 год правления Линхо Джинггуо. Падение небесной столицы — Надолго ты ко мне? — Лин-Лан подпирает рукой щеку, смотря в светлое лицо юноши. Она не может сдержать улыбки, когда смотрит на человека, ставшего ей сыном… Он стал ее наградой, стал тем, кто показал, как можно любить. — Пока не знаю. Мне… Мне нужно… Нужно… — «связаться с Ионглиангом нужно! Он переживает, наверное…», еще бы ему не переживать. Господин пропал и двое суток не является. А безопасно ли будет сейчас связываться со слугой? А не случится ли ничего после этого? — Лин-Лан, я пойду, подышу воздухом, хорошо? — Цзинь Шэнли выглядит даже как-то… Взволнованно, что ли… Он быстро встает из-за стола, поправляет новые, ярко-красные, прекрасно расшитые, одежды, и выходит из храма, попутно повторяя про себя пароль от духовной сети Ионглианга. «Где вы?» — тут же отзывается Ионглианг. По голосу можно сказать, что он взволнован. Крайне взволнован, и это лишь пока. Зная его, уже спустя секунду он должен начать отчитывать Цзинь Шэнли за безрассудство. За происходящее… За все. «В деревне Ян-ся…» — кратко отвечает Цзинь Шэнли, переминаясь с ноги на ногу и смотря куда-то в пустоту. «Какого… Деревни Ян-ся не существует… Уже семнадцать лет! А даже если и существовала бы, то она крайне далеко от Шанъян. Как вы за сутки умудрились попасть в Ян-ся?!» — в других обстоятельствах Цзинь Шэнли обязательно напомнил бы Ионглиангу, кто он такой и почему нельзя на него орать, но сейчас… «Я вчера… Я вышел прогуляться и забрел в лес, там было озеро, потом я почти утонул, а потом… А потом очнулся на берегу возле болота. Хотел выбраться из леса и выбрался… Рядом было поле с рабочими, я расспросил их и… И вот я в деревне Ян-Ся…» — небожитель понимал, насколько же глупо это все звучит. О да, Шэнли еще никогда не чувствовал себя настолько глупым и неуверенным в собственных словах. «Где вы остановились?» — будто Цзинь Шэнли мог бы где-то остановиться, если бы у него не было Лин-Лан и ее храма… Шкатулку с украшениями, которые можно было бы обменять на еду и кров Шэнли оставил в монашеском поселении. «В храме её светлости Чжанцзе Юминг. Настоятельница этого храма воспитывала меня.» — все в Небесной столице знали, что Цзинь Шэнли сирота, и что воспитала его какая-то там последовательница божества, заправляющего искусством. А когда-то давно, Чжанцзе Юминг и вовсе браку покровительствовала, от чего в ее храмах толпились бездетные жещины, мечтающие о материнстве, вот никто и не удивился, что последовательница, заменившая Шэнли мать, решилась заботиться о неизвестном мальчишке. «Хорошо. Я скоро буду. Только не уходите никуда!» — это должна была быть просьба, однако, казалось, что Ионглианг приказывает. Впрочем, переживать ему не о чем. Шэнли все равно никуда не собирается. Ему и здесь хорошо. Более того, была бы его воля, он в этом храме остался бы… Ну, если не навсегда, то по меньшей мере надолго. Цзинь Шэнли постоял во дворе еще немного, после чего решил вернуться. Атмосфера в храме была куда более уютной, чем когда-то давно, когда Шэнли впервые оказался в этом месте. Тогда здание казалось совершенно неприветливым, холодным и устрашающим, сейчас же оно родное, близкое сердце. — Ты выглядел напуганным, когда уходил. Что-то случилось? — Лин-Лан как всегда проницательна. Женщина убирает со стола, иногда поглядывая на Цзинь Шэнли, тот же совершенно не может найти подходящих слов. — Все в порядке… Кстати, цзе-цзе, ты не против, если к нам присоединится мой слуга? Он уже направляется к нам… Мы просто… Очень резко разминулись… — говорить о произошедшем напрямую не хотелось. Хотя… Больше не хотелось пугать женщину. — Нет, конечно, Шэнли. У тебя крайне глупые вопросы. — Лин-Лан тихо посмеивается, продолжая убираться. Когда бы она была против появления кого-то от Цзинь Шэнли? Проблема была одна: в детстве у Шэнли друзей толком-то и не было… — Хорошо… — парень вновь садится за стол, но теперь он внимательно наблюдает за женщиной, готовясь задавать ей, возможно, не самые простые и удачные вопросы. — Цзе-цзе… Позволь узнать, как так вышло, что Ян-ся уже семнадцать лет не существует, но в полях кто-то работает и представляются жителями деревни? — а еще Шэнли, безусловно, интересно, почему ни на одной карте, что имеется в мишушэн[Мишушэн — библиотечная канцелярия при императоре, в случае, описываемом в новелле — при небесном императоре.] небесного императора, столь же давно нет ни единого упоминания о существовании деревни. — Шэнли, вроде вырос уже, а все так же задаешь глупые вопросы. — Лин-Лан нервно хихикнула и, закончив с делами, присела напротив парня. — После… «того случая» в деревне в общем-то никого и не жило. Осталось лишь пепелище, однако, со временем, на месте старого всегда появляется новое, на месте одного неизменно появляется другое, вот и на развалах старой деревни появилась новая. Исчезли карты, исчезли слухи и знания, а название осталось. — Лин-Лан говорила абсолютно уверенно, будто кроме ее слов истины и нет больше. Ей хотелось верить, но Шэнли… Но Шэнли не верит. Впервые за столько лет не может довериться самому близкому своему человеку. Что же… Это должно было когда-то произойти. Люди меняются. — Ясно. — ни разу неясно. Цзинь Шэнли совершенно ничего не понимает. Он чувствует, Лин-Лан ему врет, но какой смысл ей врать собственному воспитаннику? В голове Шэнли появились смутные сомнения, и не только в достоверности слов Лин-Лан, а во всем происходящем. Лин-Лан улыбается. Очень широко улыбается. Даже как-то неестественно. Во взгляде бога постепенно теряется четкость, картинка плывет, его с головой накрывает тревожность. Появляется ощущение, что мир кругом ходит. Он совершенно перестает осознавать происходящее. Силуэт женщины то растягивается, то удлиняется, то теряется на обшем фоне. Шэнли пытается сконцентрироваться, встать, сделать хоть что-то. Небожитель старается собраться с мыслями. Силиться не потерять сознание. Видит перед собой только черную дымку. Все повторяется. Повторяется заново… Вновь это странное чувство незыблемого спокойствия и отступающего страха. Цзинь Шэнли наконец встает, только вот… Его почему-то шатает из стороны в сторону. Он старается отойти, хочет сделать хоть что-то, чтобы вернуть себе малейшее понимание вещей. Делает шаг назад, вдыхает полной грудью и… Падает. Удар приходится четко по затылку. Каменный пол. Отрывок сине-фиолетовых одежд. Черная дымка. Картинка окончательно расплывается. В глазах темнота, в голове пустота. Время течет словно ручей. А Шэнли и слышит ручей над ухом. Что-то льется… Звук такой приятный… Слиться бы с ним… О да… Стать бы горным ручьем, быстрым и своевольным… А ручей может быть своевольным? Да… Может… Все, что есть в мире, имеет собственный характер. Зеленый лес одинок и влюблен в одиночество, дождь в осеннюю пору суетлив и весел, ручьи — быстры и своевольны, а горы… А горы гордые… Такие гордые, что и представить сложно. Писк в ушах. Звуки ручья резко прекращаются. Пустота. Тяжелая. Сдавливающая.