***
Курение для Каина всегда было панацеей. Когда нервничаешь - куришь, болеешь - куришь, приступы психоза из-за того, что хуйне в башке не сидится спокойно - куришь. Сигаретный дым для него постепенно становился новым кислородом, а сигарета в руках своего рода лекарством. Отрава ползла по носоглотке к легким, растворялась там, словно прочный металл в кислоте, и пускала свои ядовитые корни по кровотоку к легким, к венам, к мозгу. Становилось проще дышать, проще думать, да и в принципе жить. Но сейчас даже сигареты не помогают. Каин выкидывает бычок в форточку, закрывая ту так, что на кухонном столе трясется посуда. Рааст молчит, но Шида слышит его присутствие. – Рааст? – вслух зовет он пустоту, надеясь, что нечто в его голове откликнется. “Да?” почти мурлычет Рааст, и Каин выдыхает, надеясь, что хотя бы сейчас чудовище получится разговорить. – Давай поговорим? – почти умоляюще спрашивает Шида, сжимая кулаки до лунок от ногтей на ладошках. Унижаться перед собственной шизой - то, чего Каин, право, еще никогда в жизни не делал. “Я и так говорю с тобой” – Ты прекрасно понимаешь, о чем я, – Каин начинает расхаживать взад-вперед по комнате, засунув руки в карманы домашних спортивок. На дне кармана он чувствует блистер таблеток, – расскажи мне, что за выходка была с Эзреалем. У меня и так появляются лишние проблемы. “А мне до этого какое дело?” смеется альтер-эго, и этот смех противным звоном отдается у Каина в ушах. –Я начну пить больше таблеток и у тебя не будет большой возможности хоть иногда выбираться в свет? – то ли спрашивает, то ли утверждает Каин, крепче сжимая блистер в руке. Он уверен, что Рааст слышит этот скрип, – Я повторю вопрос. Что и зачем ты сделал с Эзреалем в тот вечер? “Что я сделал ты и так видел, разве нет? А зачем…твоя выходка в клубе разыграла во мне аппетит. Твоя Принцесса такая невыносимо сладкая, знаешь? А как его тонкая талия ощущается в руках, ты даже представить себе не можешь…” – Блять. Каина кроет. Невозможно самому себе объяснить эту агрессию, но для Шиды она ощущается, как самый настоящий яд. Хуже, чем выкурить пачку сигарет, запивая тремя бутылками джина за один вечер. Он чувствует, как рассыпаются остатки самообладания, и надеется, что не захочется въебать самому себе. “И его кровь ужасно…вкусно пахнет. Он действительно такой же сладкий и липкий, как его блеск для губ” – Рааст, ты урод, – что-то внутри больно сдавливает тисками, – он никогда тебя не интересовал, так почему ты сейчас… “Не смей делать меня виновником абсолютно всего произошедшего, Каин. Первоначально ты лизнул эту вкусную конфету. Я лишь распробовал” с неестественным спокойствием парирует Рааст, и Шида готов поклясться, что слышал, как тот скучающе зевает. – Не смей говорить о человеке, как о чертовой сладости, – Каин достает новую сигарету и вновь открывает форточку, – распробовать в твоем понимании - значит покалечить? Рааст, он весь в гематомах ! “Ох, не преувеличивай. Не весь. Только шея, торс…и плечо самую малость” – Он теперь от меня еще больше шарахаться будет, – Шида чувствует, как начинает болеть голова. Он трет переносицу пальцами, сам того не понимая, повторяя за Ёнэ, стараясь вывести разговор в нужное русло. Но черт, как же стыдно перед… “Не будь таким жалким, Господи, Каин. Смотреть противно” – Верни мне воспоминания за тот вечер, – прямо просит рэпер, затягивая едкий дым в легкие. Пульсация головной боли становится слабее, – хотя бы немного, прошу тебя. Рааст вдруг замолкает. Такое внезапное одиночество для Каина становится скорее тяжестью, чем облегчением – если альтер-эго замолкает не под действием таблеток, значит, он либо задумал что-то плохое, либо задумал что-то пиздецки ужасное. В тишине и звенящих сверчках отсутствия мыслей парень докуривает сигарету. Выкидывает бычок в форточку. Проверяет телефон - много уведомлений с инстаграма, но проверять их сейчас нет желания. Он вдруг чувствует себя ужасно напряженным, ощущает, как от ожидания чего-то странного, нервы натягиваются как плотная струна, но ощущаются как тоненькая нить паутины. – Рааст? Болезненный выстрел ощущается где-то в районе висков, да такой, что приходится придержать рукой стол, чтобы не упасть. Мозг превращается в какую-то противную жижу, хлюпает самым отвратным образом, ударяясь о стенки черепа и пуская болезненные удары по костям. Теперь Каин уверен, что это проделки Рааста. Он дышит тяжело, часто-часто, жмурится до звездочек в глазах, пытаясь скоординировать движения так, чтобы не упасть позорно на пол. Терпит удары, что набатом раскатываются уже не только по голове, но и по всему телу, и ждет, сам не понимая чего. Это похоже на мигрень – такая же болезненная и тошнотворная, вспышками отдается в закрытых глазах, а тело покрывается липкой испариной. Еще одна вспышка. Он вдруг видит Эзреаля, фантомно чувствует его талию в своих руках. Слышит тихое, хриплое “больно” и нечеловеческий голос Рааста. Концентрируясь на образе, он видит мокрый хрусталь в чужих янтарных глазах, прослеживает дорожку слезы по бледной щеке; видит перекошенное от боли-удовольствия лицо, приоткрытый в тихом стоне рот, заломленные брови. Фантомные тонкие пальцы сжимают его плечо. Каин чувствует, как от этих воспоминаний сладко тянет в животе и дергается в паху, и его тошнит от самого себя. – Рааст, ты…мудила, блять, – озлобленно хрипит Шида, пытаясь отдышаться; с губ срывается тихий стон, когда головная боль выдавливает глазницы. “О, это только начало, Каин. Смотри и наслаждайся, ты ведь сам просил” Вспышка. Зияющий будущей гематомой укус на шее Эзреаля. Заглушенный ладонью его гортанный крик. Цепкая хватка на плечах, стон удовольствия. Он чувствует сладкий запах крови, и его пробирает до костей: Каин сползает на пол, держась за пульсирующую голову, пытаясь справиться с этими ощущениями. Справиться сам с собой. Открытая шея; еще укус, еще и еще. Ногти на руках заползают Эзреалю под кожу, зарываются в мягкое теплое мясо, раздирая еще сильнее, пуская по торсу маленькие реки крови, вычерчивая этими реками карту мира на выступающих ребрах. Но Эзреаль…он стонет от удовольствия, а не от боли. Плачет, но не отходит, не отталкивает, просит еще, всем нутром вжимаясь сильнее. Он улыбается. А потом Каин видит как Эзово лицо перекашивает от боли. Видит, как Рааст швыряет его, как безвольную куклу. Кроссовок на плече. Это ощущается как сладкий, мягкий, как сахарная вата сон, резко сменившийся кровавым и мерзким кошмаром. И это самое лицо. Расчерченное болью и ужасом, непониманием, страхом и удивлением, почти плачущее, уставшее и измученное. Шея у Эза вся в крови и сине-красных укусах, футболка пропиталась кровью насквозь. Он понимает, что Рааст сказал ему что-то, но Каин не слышит что, именно. Вместе с болезненным воспоминанием уходит вся головная боль, как по щелчку. Каин хоть и выдыхает скопившийся тяжелый воздух, наконец-то чувствуя облегчение в до этого напряженных и словно стянутых леской мышцах, но на самом деле… На самом деле Шида в ярости. “Понравилось, Каин?” мурлычет Рааст после минутной паузы. Злость тяжелым свинцом наливается в венах, копится в сосудах и капиллярах, заменяет собой мышцы. Кости и внутренние органы. Мысли. “Больно…” – Я убью тебя, Рааст, – нечеловеческим голосом шепчет Каин, до порезов на ладони сжимая блистер таблеток, – какого хуя ты натворил? “Ох, в таком случае тебе придется убить себя. Твоя шавка может опять расплакаться, тебе оно надо?” – Заткнись ! – крик отлетает от стен, звенит по стеклам. Шида вдыхает-выдыхает тяжелый воздух, до боли сжимает волосы у корней, – Что ты сказал ему? Тишина. Цикада села на край форточки. Стрекочет свои незамысловатые песенки. – Рааст. Что. Ты. Ему. Сказал? – чеканит по словам, а сам себе напоминает бешеную псину. Чувствует, как трясется собственная рука, и останавливает его лишь то, что ударить самого себя будет бессмысленной порчей лица перед промоушеном. Каин поворачивается к зеркалу, висящему в прихожей. Там отражается его сутулая фигура. Он вдруг обращает внимание, что лицо у него в последнее время ужасно бледное и осунувшееся. Синяки под глазами лежат глубоко. Ярко-розовый цвет слегка смылся и побледнел. Каин чувствует себя ужасно жалким и слабым. Иррациональное желание разбить зеркало к чертям тяжело сдерживать. – Мразь, если ты сейчас же не заговоришь, я напьюсь таблеток и ты в ближайший месяц не сможешь разговаривать вообще, – рычит Шида затянувшейся тишине. “От самого себя не убежишь, Каин” Каин глотает сразу горстку, не запивая. Давится, кашляет, но глотает весь блистер. Плевать, если его найдут мертвым в собственном доме. Так он хотя бы больше не услышит его. Зеркало трещит.***
– Эзреаль? Афелий аккуратно приоткрывает дверь в комнату. Единственным источником освещения служит гирлянда возле кровати, озаряя комнату нежным тепло-белым светом. Комок из одеяла и подушек на кровати откликается на зов тихим мычанием, однако же, распутываться не собирается. Фелий тяжело вздыхает. – Эз, – тихонько зовет он, присаживаясь на край кровати. В комнате пахнет лекарствами, – тебе надо поесть. – Не хочу… – глухо раздается из-под одеяла, а после оттуда показывается зеленая макушка. Афелий осторожно проводит по волосам рукой. Они мягкие и приятные на ощупь, блестят и пахнут сладко-мятным шампунем, как жвачка. – И долго мы так страдать будем? – мягко выдыхает музыкант, продолжая гладить чужую голову. Он мягко перебирает пальцами волосы, – Я же предлагал, давай Каину морду набью. Зачем отказываешься-то? – Но Каин ведь не виноват… – хнычет, высовываясь из-под плотной ткани окончательно. Опухшее заплаканное лицо заставляет сердце Афелия сжаться в тысячный раз, – это все Рааст… – Нет, виноват, – серьезно отвечает он, – он забил на таблетки, и вот что из этого получилось. Эзреаль смотрит на него взглядом побитого щенка. Фелию кажется, что он и сам вот-вот расплачется, но он лишь мужественно отводит глаза куда-то в сторону комнатных растений с аниме фигурками и продолжает свои терапевтические поглаживания. – За что он так со мной… – Ты же знаешь, что Рааст просто говнюк, – Афелий прокашливается, чувствуя, что скоро надо будет идти за лекарством, – если бы не твои уговоры, я бы сломал Каину шею за то, что он плохо контролирует говнюка. – Не надо. Эзреаль укладывает голову к Фелию на колени; приходится приложить много усилий, чтобы сдержать умилительный писк. Он выглядит как огромный комок сахарной ваты: мягкий и невесомый, пахнущий сладким шампунем, конфетами и немного слезами. Ластится, как котенок, шмыгает носом и напоминает цветущий весенний сад в дождливую погоду. Афелий знает, что он остается сладкими фантиками чупа-чупсов везде, где только пребывает (особенно в своей комнате); знает, что если бы он был предметом, то был бы липким нежно-розовым блеском для губ, которые обычно продаются в детских отделах магазинов, но на вкус и запах просто умопомрачительны, так, что хочется съесть, или же клубничной зубной пастой; если бы Эзреалю пришлось выбирать между тем, чтобы спасти всех бездомных животных на свете или получить все деньги мира, он бы несомненно выбрал первое. Афелий думает, что Каин полный придурок, раз уж добровольно не принимает нечто подобное. Нечто настолько же преданное, как щенок, ласковое, как котенок, и приятное, как холодная постель после горячего душа или ощущение мягкого песка под ногами после километров городских тротуаров. Те, кто не знают Афелия с Эзреалем достаточно давно, точно могли бы подумать, что они встречаются. – Эззи, может хотя бы мороженку будешь? – спрашивает Фел после затянувшейся тишины. Ему кажется, что Эзреаль уснул, но тот медленно отрицательно мотает головой. И вдруг начинает говорить. – Фел, мне ведь понравилось. – Что? – не понимает Афелий, даже прекращая перебирать чужие волосы. – Я все это время не обмолвился ни одним словом об этом, но, – Эзреаль говорит совсем тихо, так, будто если он совсем немного превысит громкость, случится ужасное, – мне понравилось. Я стонал, как последняя шлюха, когда на моем теле оставляли глубокие царапины, когда мою шею кусали до темных синяков, когда…Господи, какой ужас, – чуть ли не плачет Эз, не найдя слов, чтобы договорить. Осознание бьёт Афелию быстро и болезненно. Желание ударить Каина растет с геометрической прогрессией. – И почему ты говоришь об этом, как о чем-то ужасном? – собрав крупицы спокойствия, музыкант улыбается, видя, как спокойнее Эзреалю становится от этой улыбки. – Это ведь…отвратительно, – непонимающе возражает, поджимая губы, – какому вообще нормальному человеку будет нравиться, когда с ним так обращаются? – Ну…мне вот допустим нравится, когда меня за волосы тянут и по жопе бьют. Плеткой, – признается Афелий так буднично, будто говорит о погоде, а Эзреаль краснеет аки маки, пищит тихонько и прикрывает голову подушкой, – ну и чего, не назовешь же меня отвратительным. – Не назову, – доносится из-под подушки, – но это ведь не так жестко… – Эз, ты хочешь поговорить о том что жесткое я люблю? – игриво выделяет слово музыкант, а через минуту уже слышит ультразвук. Подушка резко летит в сторону. – Ладно-ладно, не хочу, – выдыхает Эзреаль, – но я все равно чувствую себя отвратительно. Я не знаю, как это объяснить…я жутко боюсь, представляя, как Каин…Рааст может вновь повторить это, и мне хочется прибить его и убежать подальше как только я об этом думаю, но в то же время это так…будоражит. Афелий молчит, чуть хмуря тонкие брови. – Что со мной? Я не понимаю… – вопрошает парень в пустоту, а у самого тон такой, словно только что узнал о смерти собственных родителей. – Ну… – Афелий вздыхает, стараясь подобрать слова, – может…может Каин тебе нравится? – В смысле? О, какой гениальный вопрос. Браво, Эзреаль. – В прямом, Эз. Знаешь, все эти противоречивые чувства… “Любовь омерзительна, когда она покладиста, знаешь? Ты и твоя любовь не вызывают ничего кроме жалости. Верти тобой, как хочешь, кидай, как хочешь и куда хочешь - ты хуже кукол на полках магазинов.” “Меня от тебя тошнит.” – Нет, – резко отрезает певец, избавляясь от наваждения. Сама мысль о влюбленности в кого-то вроде Каина приводит в ужас, – нет, ни за что. Влюбляться в кого-то вроде него - самоубийство, а я еще, вроде как, жить хочу. Афелий не верит, по нему это видно. Эзреаль знает это лицо, как свои пять пальцев, но лишь надеется, что тот тактично промолчит и оставит нотации. Эзреаль не хочет с этим разбираться. По крайней мере сейчас. Он вновь ощущает эту противную, липкую тревогу, ползущую по всей коже, и жалеет о том, что отвлекся от своего ритуала поплакать-поесть-поспать. – Сходить в магазин за мороженым? – в конце концов улыбается Фелий, прислушиваясь к мыслям о том, что сейчас не время для разбирательств. Эзреаль лишь кивает, – Ладно, ты тогда не скучай. Я скоро. Заодно лекарства выпью, а то завтра ни слова сказать не смогу. Эзреаль еще с минуту смотрит на закрытую дверь, а после стягивает с себя одеяло, поворачиваясь к зеркалу возле кровати. Он рассматривает себя так, будто видит себя в первый раз. Домашние шорты, растянутая футболка, бардак на голове…и куча медицинских наклеек на шее, неестественно выделяющиеся своим желтовато-бежевым цветом на фоне белой кожи. Рука сама по себе ползет к многочисленным пластырям, невесомо проводит по ним кончиками пальцев, словно не веря, что они на самом деле на нем, и Эз чувствует едва ощутимую боль, колючими пылинками за пару секунд пробегающую по тонкой коже. Приподнимает футболку – на выступающих ребрах и тонкой талии хаотичной россыпью еще куча таких же лейкопластырей. Сладкие воспоминания. Горькие воспоминания. Липкие, колючие, желанные… “Хочется содрать” Нет, хватит. Любить Каина - это самоубийство. Но Эзреаль не любит его.***
Афелий замечает незнакомую фигуру на пороге их дома и почти успевает испугаться, но стоит лишь немного подойти ближе и разглядеть розово-сиреневую стрижку, все сразу становится на свои места. Испуг меняется на злобу по щелчку пальца. Фелий удивлен, что умеет так быстро переключаться между эмоциями, со своим-то диапазоном, как у зубочистки. Пальцы сжимают хрустящий пакет. – Каин, – громко зовет он, подходя ближе. – Фелий, – с тоном, похожим на раздраженный, Каин разворачивается на пятках, – я думал, ты не дома. – Десять часов вечера, – тон стальной, холодный, как январский вечер. Афелий точно не хотел видеть его рожу в ближайшие пару дней, – какого черта ты тут забыл? – Эзреаля пришел проведать. Переживаю, знаешь ли, – Шида давит улыбку, – а что, какие-то проблемы? – Большие. Иди домой, будь добр, а за Эзреаля не беспокойся, – музыкант подходит ближе. Теперь Каин понимает, о каком взгляде убийцы когда-то говорил Эз, – он в полном порядке. – Хочу лично убедиться, – жмет плечами, протягивая руку к ручке двери. Не проходит и полсекунды, как его хватают за запястье и оттаскивают в сторону; тащат за угол улицы в какую-то подворотню; по предположению самого Каина - подальше от окон. Афелий сейчас злее Цербера, и Каину это нравится. Не то чтобы он пришел сюда, чтобы нарваться на драку (Сетт, невинная душа, правда сказал, что Ёнэ звал Афелия в студию вечерком, дабы что-то обсудить, и, судя по всему, планы поменялись), но события сейчас разворачиваются даже лучше, чем можно было ожидать. – Знаешь, с пакетом из магазина и в домашней одежде ты не выглядишь угрожающе, – откровенно врет Шида, изгибая бровь, оглядывая музыканта сверху вниз. Он буквально кожей ощущает чужое напряжение, и от этого сладкого ощущения все внутри подбирается, сжимается, скручивается в тугой узел и разматывается обратно. И так по кругу. Каин чувствует себя еще более нездоровым, чем обычно. – Каин, – на выдохе начинает Афелий, на секунду прикрывая глаза, – я правда не хочу бить тебе ебало сейчас, наши визажисты не скажут мне за это спасибо. Давай ты просто уйдешь, и я забуду о том, что ты здесь вообще был. – А силенок-то хватит? Ох, какая глупая провокация. Какая глупая… Пакет шумно падает на пол, а Каин сгибается пополам, держась за живот. Афелий повелся, Афелий в бешенстве, кулак болит от столкновения с довольно крепким прессом, но боль отрезвляющая; он хватает рэпера за розовые патлы и прибивает к стене. А Каин хрипло смеется. Фел не удивляется, что ему нравится подобный расклад. – Воу-воу, тише, чего ты, – улыбается Шида, крепко сжимая чужое запястье. Голос у него дрожит, как на морозе, – завелся с полтычка. – Господи, знал бы ты, как тяжело сдерживаться, чтобы не стереть тебя в порошок, – хрипит Афелий, стараясь выровнять дыхание. Он видит чертиков в глазах напротив, и сейчас хочет их разве что выколоть к чертовой матери, – безответственно относишься к своему ебаному здоровью, так подумай о том, какой вред твоя шиза может нанести другим. – Оу, да ладно. Эзреалю понравилось тогда, – почти мурлычет, глядя прямо в красные глаза. Там, на дне маковых полей и ящиков спелой вишни, полыхает целое пламя. Горит не веточка, а целый лес, и Каин просто в восторге. Губы Афелия дергаются в кривой полуулыбке. Следующий удар падает под ребра. Каин падает на колени, не произнося ни звука, лишь держится за место удара. – Мудак, – рычит Фел, стараясь унять дрожь в теле, – нравится, когда пиздят? Каин лишь кивает. Присаживаясь на корточки рядом с сгорбленным телом, Фелий хватает парня за подбородок, поднимает голову, заставляя посмотреть на себя. Чертова улыбка не сходит с побледневшего лица – хочется содрать ее, вырезать тупым ножом, медленно, но верно выжечь паяльником, так, чтобы Шида кричал и рыдал от боли; но он лишь смотрит в чужое лицо, стараясь разглядеть в чужом потемневшем взгляде хоть каплю стыда и вины. Но за зрачками размером практически с радужку, за зеленью лесов и сиянием розового турмалина видно целое нихуя. Пусто. Афелий вдыхает прохладный летний воздух. – Еще раз заставишь его плакать - я тебя четвертую, ясно? – Очень страшно, – выплевывает Шида, за что моментально получает от вставшего на ноги Афелия ногой в плечо. Он валится на спину, ударяясь затылком и твердый бетон, но даже сквозь пульсацию дикой и острой боли, в воспаленном сознании всплывает воспоминание о собственной ноге на плече Эзреаля. “Больно…” Каин тихо смеется, глядя в звездное летнее небо. Афелий чувствует облегчение; чувствует, как звериная ярость мягко и медленно растворяется в ночной тишине. Подбирает пакет с тротуара, отряхивая его от уличной пыли, и молча проходит мимо слегка дрожащего от смеха тела. – Эй, Фелий, – вдруг зовет Каин, когда Афелий почти заворачивает за угол. – Чего тебе? Шида поднимает руку, и Фел видит в ней какой-то листочек. Он заинтересованно выгибает бровь, все же подходя к Каину, и забирает маленькую бумажку с его рук. – Передай Эзреалю. Пожалуйста. – С каких хуёв я должен это делать? – возмущается парень, рассматривая записку со всех сторон. – Пожалуйста, – повторяет, но уже тише. Афелий не знает, почему не шлёт его куда подальше и не выкидывает бумагу в ближайшую мусорку. Лишь выдыхает устало: – Ладно, хорошо. И направляется к дому. Развернув листок, он не видит там ничего криминального: всего лишь 7 пар рандомных цифр. – Господи, как малое дитё. Прямо сказать не может, давай шифрами общаться, – тихо шепчет сам себе Фел, уже находясь у порога дома. Он долго смотрит в сторону, откуда только что пришел, почему-то внутри надеясь, что Каин сможет дойти до дома. Успокаивает себя только тем, что мертвец в группе на данном этапе карьеры им сейчас ни к чему, да и мертвые люди это вообще всегда грустно и плохо. И открывает дверь, заходя в дом. “42 23 34 43 24 24 45”