(don`t) touch

Каин просыпается словно с жуткого похмелья. Голова раскалывается так сильно, словно по ней стучат отбойным молотком или сверлят сквозные дыры перфоратором; во рту помойка, перемешанная с засухой уровня Сахары, и это, наверное, самое отвратительное пробуждение, что было у него за эти пару месяцев. Остатки разума, что в состоянии генерировать мысли при такой боли, недоумевают: нажрался в хламину вчера вроде Эзреаль, а плохо отчего-то Каину. Шида замечает, что виновника торжества на месте нет, однако его одежда, в которой он был вчера ночью, валяется где-то возле кровати, а значит он все еще здесь. На этом этапе утреннего самоосознания пьяная голова вспоминает о том, как Каин переодевал спящего Эза, и после того, как переоделся сам, планировал уйти спать на диван, однако вот оно утро: он все равно почему-то проснулся тут. “Трахни меня” Каин вскакивает на кровати так резко, что, кажется, мозг бьется о черепную кость, пуская очередную болезненную пульсацию, что отдается во всем теле. – Господи блять, – сам себе шепчет парень, рассматривая свою изрезанную руку, раны на которой уже давно засохли. Рубцы теперь темно-коричневые, объемные, обросшие противной корочкой из сухой крови и сукровицы, и воспаленное сознание словно назло подкидывает картинки пьяного Эза, что вылизывает, а затем целует его раны; Каин на это лишь прикрывает лицо руками и задушенно пищит, – какой ужас… Он чувствует шевеление в нижней части тела и хочет себя как минимум ударить; мерзкие мысли, необходимые для того чтобы отогнать не вовремя появившийся стояк, не особо затмевают собой воспоминания. “Я хочу забрать твои раны. Я хочу посадить в тебе цветы и наслаждаться ими, покрытыми кровью, прорастающими прямо из твоей кожи. Я хочу обнять тебя так сильно, чтобы у тебя все ребра к черту сломались, а потом сидеть и перевязывать их собственными венами, лишь бы срослось, понимаешь?” Поток сознания и скоростной поезд из мыслей вдруг затихает. Такая привычная звенящая тишина вновь заполоняет собой все пространство вокруг, создавая идеальную атмосферу для того, чтобы подумать, но Каин не хочет думать. – Пьяный бред, – сам себя успокаивает Шида, свешивая ноги с кровати, – пьяный бред и все. Нечего мозги себе ебать. Каин замолкает еще на пару минут, вслушиваясь в звуки утра с приоткрытого окна. Оттуда веет свежестью и прохладой лета; оркестры кузнечиков и соловьев сменили собой цикад. Запахи и звуки лета - удивительно, но правда - действительно имеют по-своему успокаивающий эффект. Даже жуткая головная боль немного спадает. – Надо покурить. Каин выходит из комнаты осторожно и тихо, вслушиваясь в звуки в квартире. С кухни еле-еле слышно доносятся звуки легкой музыки; значит, Эз сидит там. Парень отчего-то облегченно выдыхает, направляясь в ванную, чтобы исправить ужас у себя во рту и умыться. Во время чистки зубов Шида ненароком себя рассматривает. Обращает внимание на то, что на голове просто жуткий бардак; что синяки под глазами стали еще глубже и темнее, а кожа еще белее, чем обычно, приобрела странный серый оттенок. Каин водит щеткой у себя во рту, а сам думает то о том, что надо задуматься о покупке витаминов, то о том, что неплохо было бы сходить на покраску волос, то о том, что Эзреаль хотел… Зубная паста вперемешку со слюной летит в раковину. Шида видит кровь, и теперь болящая голова подкидывает мысли о счетах за стоматолога. “Все дело только в том, что я пьян? Не в том, что у тебя есть девушка?” На лицо брызгает ледяная вода. Капает на футболку, обдавая своим холодом тонкую кожу, и парень ежится, желая избавиться от наваждения. Он обращает внимание на то, что в коридоре больше нет осколков, блистеры не валяются, а пятна крови больше не украшают светло-серый паркет. Эз сидит на кухне, пьет чай, залипая в телефон, и, судя по запаху, курит. Каин хмурится недовольно, заходя в помещение и сразу же щелкает совсем слегка остывший чайник - хороший кофе должен быть под сто градусов. Он кожей чувствует, как Эзреаль провожает каждое его действие внимательным взглядом, и в конце концов не выдерживает. – Решил в домохозяйку поиграть? – произносит хрипло, как-то неуверенно, не зная, стоит ли им сейчас вообще разговаривать. Эз лишь усмехается. – Ох, прости, не хотелось расхуярить себе все ноги об осколки. Знаешь, хотелось услышать от тебя слова благодарности хоть разок в жизни, – заканчивает Эзреаль язвительно, и Каин кожей может почувствовать, как он закатывает глаза. – Спасибо, – бурчит тихо, подходя к Эзу и забирая из его рта сигарету, сразу же затягиваясь под чужой недовольный возглас, – певцам курить вредно, голос посадишь. Эй, это же не мои сигареты? – Твои кончились, – жмет плечами парень, все еще недовольно поглядывая на дымящийся никотин, что у него только что отжали, – дай докурить. – И давно ты куришь? – Шида делает еще одну глубокую затяжку, сразу же чувствуя, как приятно расслабляются все мышцы, а головная боль уходит на второй план. – Третий день? – то ли спрашивает, то ли утверждает. – Тогда тем более не отдам, – Каин разворачивается к кухонной столешнице и начинает делать себе кофе, держа во рту сигарету, – это вредно. – А еще это, – Шида слышит, как Эзреаль встает со стула и оказывается у него за спиной. Пар с запахом кофе резко ударяет по лицу, – непрямой поцелуй, ты знаешь? Каин чуть не давится, но вовремя берет себя в руки; он усмехается хитро, когда, развернувшись, хватает Эза за талию и усаживает на столешницу: парень оказывается неожиданно легким, неожиданно покорно принимая все действия Шиды, лишь на секунду пискнув удивленно. Рэпер делает глубокую затяжку, приближаясь к Эзреаля губам, после медленно выдыхая в них едкий дым: до прикосновения не хватает буквально пары миллиметров, но парень напротив послушно заглатывает яд в легкие, крепко сжимая плечи Каина пальцами. – Вот это - непрямой поцелуй, – улыбается он в чужие губы, после отстраняясь и как ни в чем не бывало продолжает делать себе кофе, – а не детский лепет с сигаретами. Вдруг повисает неуютная тишина. Находиться с Эзреалем в одном помещении и слышать ничего, кроме душащей тишины в принципе странно и некомфортно для Каина, привыкшего к неумолкаемой болтовне Эза, который всегда найдет, что сказать, о чем поговорить и что обсудить, но сейчас он молчит как рыба, прожигая Шиду взглядом. Он чувствует этот взгляд спиной и плечами, чувствует, как в чужой зеленой голове шуршат мысли, перебирая неведомые ему полочки доверху заполненные бумажками с вопросами, ответами и суждениями, но не смеет сказать ни слова первым, помешивая несуществующий сахар в горько-кисло пахнущем растворимом кофе. Металл бьется о стекло прозрачной кружки вновь и вновь, настенные часы тикают безостановочно, и все это кажется очень болезненной сенсорной перегрузкой, от которой невозможно сейчас избавиться. Наконец-то Эз вздыхает. Каин знает этот вздох, и от него по телу ползут мурашки. – Я ничего не натворил вчера ночью? – тихо спрашивает парень, сползая со столешницы и опираясь ладонью на нее же. Смотрит прямо на Каина, в упор, а тот разглядывает переливающуюся оттенками коричневого быстро стынущую кофейную гущу, – В плане…я помню, что я напиздел Афелию о том, что иду за подарком для Ёнэ, пошел в какой-то стремный бар, а дальше…пустота. Слишком большой промежуток времени остался для меня загадкой. Оу, это один из самых безобидных вопросов что успел надумать себе Шида. Он берет кофе, наконец откладывая чайную ложку в сторону, и, разворачиваясь, кладет его на стол, зачем-то собираясь с силами, мыслями и духом для того, чтобы ответить на такой… “Прошу, просто возьми меня.” Такой безобидный и простой вопрос. – А что, Фелий настолько заигрался в мамочку, что даже в бар тебя не пустил бы? – саркастично подмечает Каин, наконец разворачиваясь к Эзреалю. Тонкие брови последнего медленно ползут к переносице, – Не слишком ли? – Господи, почему ты блять не можешь просто ответить на вопрос? – чуть ли не рычит Эз, и Каин готов поклясться, что слышал, как недобро скрипнули чужие зубы. Эта внезапная агрессия ощущается…чужеродно. Неправильно? У Каина все поджимается внутри, и можно было бы списать это на страх, если бы перед ним стоял не Эзреаль, а…да кто угодно, на самом деле. Но не Эзреаль. – Воу-воу, спрячь свои зубки, чихуа-хуа, – Шида поднимает руки в примирительном жесте, после все же опуская их, но только чтобы глотнуть невкусный напиток, – ничего не было. Эзреаль сомневается. Опускает голову вбок, точно как щенок, забавно щурится, и Каину приходится приложить много усилий, чтобы не прыснуть от смеха. – Ничего? Точно? – А что ты хотел услышать? – изгибает бровь парень, – Я тебя притащил, ты проблевался в туалете, бесцеремонно поперся в мою комнату, упал на кровать и уснул. – Все? – Все, – кивает Шида, отпивая еще кофе, – а что такое? Эз долго-долго смотрит на него, не отводя взгляда. Каин будто вновь возвращается во вчерашнюю ночь; подобные внимательные взоры постоянно сверлят его ото всех углов - спасибо больному воображению - но от Эзреаля они ощущаются болезненнее, чем что-либо на свете. Он будто снова там, в комнате, на кровати, абсолютно беспомощный и обезоруженный, а Эз - кровожадный хищник, готовый его сожрать с потрохами. Вот только имеет ли смысл то, как он хотел его сожрать? “Аналогия все-таки говно. Имеет, конечно же.” – Ох блять, проснулся, – мученически выстанывает Каин вслух, хватаясь за голову и сжимая выцветшие розовые волосы до крайне жгуче-болезненного натяжения кожи. – Рааст? После такой дозы таблеток он все еще тут? “Пф, таблетки. Аскорбинки сильнее действуют.” – Оу, ну, знаешь, дозировка в этих пустышках для него, меня теперь смехотворная. Ноги не доходят до психиатра, времени как-то не было, – скалится Шида, игнорируя скрипящий весельем голос в голове, – да и чтобы выписать мне дозу побольше придется проходить еще миллиард обследований, а это…Боже, похуй, – парень вдруг вскакивает со своего места, начиная нервно перебирать все кухонные шкафы, чтобы найти таблетки, – в любом случае, эта хуйня опять тут, так что я советую тебе проваливать отсюда, пока все, что оно может - вякать не смешные шутки у меня в башке. “А ты, я погляжу, сам юморист тот еще–” – Заткнись! – вскрикивает Каин злобно, так, что Эз вздрагивает. Каин спиной чувствует этот мерзкий жалобный взгляд. Его всего воротит, корежит, хочется содрать с себя кожу, вырвать мышцы и разбросать повсюду кости, лишь бы больше не на что было смотреть. Он бесконечно злится на то, что ебучие таблетки не действуют, и тот факт, что истерика вот-вот настигнет его просто от того, что он вновь услышал этот голос, ничуть не успокаивает. Он злится на то, что Эзреаль, вместо того чтобы тихо уйти утром, остался здесь и курил свои сигареты, он злится на… Каин вдруг останавливается, всматриваясь в горы блистеров и упаковок от самых разных таблеток в шкафчике. Бело-серые картинки плывут перед глазами, покрываются шумом, начинают извиваться в причудливые узоры, а узоры - в буквы. А буквы в слова. “На кого ты злишься, Каин?” Подобие видения вдруг рассеивается, и периферийным зрением он видит Эза сбоку от себя, что лезет в мусорку под раковиной и достает пустую упаковку из-под таблеток, быстро бегая глазами по задней ее части. – Доза может и не сильно большая, но вчера ты выпил два блистера. Каин, это двадцать таблеток, ты понимаешь? – Неверяще шепчет Эзреаль, не отрывая взгляда от мелкого темного шрифта на коробке препарата, – Двадцать таблеток кветиапина, двести миллиграмм в каждой за раз, как ты вообще до сих пор не в коме? Тебе нельзя пить больше! – Ох, у тебя забыл спросить, – язвит, резко закрывая дверцу шкафа, – я вроде сказал тебе проваливать. Или хочешь повторить тот перфоманс с Раастом? – вдруг улыбается парень, подходя к Эзу вплотную, – Настолько приятно было? – Ты идиот, Каин, – шипит Эз, – и пиздабол. Плохое сочетание, не находишь? – Какого ху- – Я искренне рад, что в этот раз я убирал всего лишь пустые блистеры и пятна крови с осколками, а не твой ебучий холодный труп, – тонкий пальчик тычет Шиде в грудь, пока сам Эзреаль разражается таким чистейшим гневом, который Каин видел разве что в зеркале, и от подобного зрелища он может лишь вжаться в столешницу и слушать, не смея открыть рот, – но если еще хоть одна таблетка блядского кветиапина попадет в твой гнилой рот, я вспорю твой чертов желудок твоей же косой и самолично вытащу ее оттуда, ты меня понял? Каин чувствует, как на лице дергается мышца. – В героя поиграть захотел? – хрипит он, всматриваясь в кипящую, ярко горящую лаву напротив, – мне не нужна нянька. Я сам в состоянии расценить, сколько таблеток мне нужно чтобы лечить мою болезнь. – Неужели? – Эз хватает его за руку, и Каин чувствует, как трескаются корки на ранках, – Я вижу, как ты в состоянии. У тебя, блять, решето вместо рук, и ты хочешь сказать мне, что ты в состоянии? Каин молчит, и молчание это настолько густое и тяжелое, что его, кажется, можно нащупать и разрезать ножницами. – Проблевался и пошел в твою комнату спать? И сам переоделся в твою одежду, и сам положил тебя рядом с собой, дак еще и в обнимку, да? – Как ты с темы на тему быстро перескочил. – А это я тебе за пиздабола поясняю, – бледная рука сильнее сжимается на порезах, – но ладно, я не собираюсь это продолжать. Тебе все равно нечего ответить. “Ого, как много я пропустил” – Каин, тебе надо к психиатру, – хватка вдруг совсем расслабляется, а чужой голос звучит то ли испуганно, то ли устало, – перестань себя мучить, прошу. Тебе все хуже и хуже с каждым днем, я же вижу… – Ничерта ты не видишь! – Шида вырывает руку из чужой ладони, чувствуя, как по зажившим коркам течет кровь, – Почему ты так любишь строить из себя всезнайку, Эз? Почему нельзя просто взять и отъебаться от моего состояния, что не так? Мы вроде прошли сквозь все эти неловкие ситуации, ссоры и тому подобное, мы отлично ладили на перфомансе, что, черт возьми, в твоей маленькой зеленой башке опять не так? У Эзреаля вновь болит под ребрами. Бессилие и усталость в последнее время частые гости в его жизни, но сейчас усталость ложится на плечи пятитонными булыжниками, по два с каждой стороны, а бессилие липкое, как желе или смола, пахнет сладко на удивление, проникает в носоглотку и оседает болезненной слизью в легких, в сердце, в сосудах и капиллярах. Оно не дает нормально вздохнуть, здраво мыслить и формулировать эти самые мысли, проникает в мозг, превращая его в гадкую кашицу. Бессилие дрожит и мерзко хлюпает, если до него дотронуться. Мерзкая слизь покрывает цветы, тяжким весом ложась на хрупкие лепестки, и те начинают падать, ароматным и нежным ковром оседая на дне легких, задыхаясь в этой слизи, увядая, умирая. Эзреаль задыхается. Не бутоны. Он чувствует, как тяжелый ком застревает в горле, и у него не получается заставить эту влагу уйти с глаз. – Я скучаю по тому, как все было раньше. Как мы отлично проводили время вместе, гуляли, ходили в кино, веселились…Я скучаю по тебе, Каин, – признается Эзреаль, и Шида слышит стук капли, упавшей на светлый паркет. Каин слышит звон треснувшего зеркала в голове. Улыбается нервно, неловко, потирает руки, растирая все еще текущую кровь. – Так все дело только в кино и прогулках? Пошли гулять хоть сейчас, лишь дай мне немного времени подлатать себя и привести в порядок, я буду только рад вылезти из берлоги. Мысленно берет клей в руки, склеивает осколки, но они вновь и вновь рассыпаются, царапают кожу, и Шида чувствует, как леденеют и трясутся руки. Все это неправильно. Злость Эзреаля, слезы Эзреаля, все это, блять, неправильно, ошибка, так не должно быть, так не должно было быть. – Боже, да нет же, не в этом дело- – А в чем тогда? – перебивает Каин, – В чем еще у тебя проблема? К чему все эти волнения, переглядки, долгие томные взгляды, как у побитой собаки, нынешнее твое поведение? Почему ты себя так ведешь? В няньку поиграть захотелось? – Потому что я люблю тебя, идиот! Эзреаль вдруг словно перестает дышать. Он смотрит неверяще на Каина, видя свое отражение в гетерохромии чужих глаз, и прикрывает себе ладонью рот. Ладонь мокрая и ледяная, немного трясется, и проходит, кажется, целая вечность, прежде чем он вдохнет ядовито горячего воздуха в покрытые слизью легкие. Цветов там, кажется, почти не осталось. Лишь ветки да листья торчат. Все лепестки валяются скользким и гадким ковром. – Эз, перестань, – хрипит Шида, сглатывая, – ты же знаешь, что… – Что у тебя есть девушка? – дрожащая ладонь опускается вниз под усмешку Эза, а у Каина от этой усмешки мурашки по коже, – точно…напомни, когда вы с Акали начали встречаться? – Примерно…примерно с начала нашего дебюта? – неуверенный и словно напуганный, тихий, но ответ, все же звучит через несколько секунд тишины. – Мгм, – кивает Эз сам себе, – и где же она была, когда ты тут в полном одиночестве, если так можно сказать, глотал таблетки, бил зеркала и резался? – Это- – Наверное, я в чем-то не прав, и это она успокаивала тебя во время психоза из-за сенсорной перегрузки после твоего первого интервью для GQ, потому что хуйня в твоей башке решила вдарить тебе по нервной системе и ты жутко распереживался. Она, а не я, да? – Эзреаль- – И она ездила тебе за кветиапином и сертралином в час ночи, а потом поила тебя горячим чаем, укутывала в одеяло и обнимала, пока не уснешь под конской дозой лекарств? – Слушай, я- – И у вас настолько серьезные отношения, что за почти полгода ты не соизволил познакомить с ней нас, своих друзей? – Эзреаль, послушай, – Шида повышает голос, и тот легким эхом проползает по полупустому помещению кухни, – я безмерно благодарен тебе за все моменты, что ты был рядом со мной. Но наши с ней отношения - это не твое чертово дело. Эз молчит, не сводя глаз с Каина. Даже Рааст почему-то замолкает, избавляя себя от возможности отпустить едкий комментарий, и сейчас его отсутствие почему-то не радует; настолько вакуумно тихо, что он может услышать тяжелое дыхание напротив. Услышать, как мелко-мелко трясутся эзовы кости от нервного напряжения. Услышать звон собственных костей. Или же это все не более, чем очередная слуховая галлюцинация? Каин не знает. Он отводит взгляд, не выдерживая тяжести чужого, отворачивается от Эза. Рассматривает блестящую кафельную раковину, аккуратно изогнутый кран, покрытый тем же кафелем, что и раковина. Краем глаза видит собственную руку - кровь на ней потихоньку засыхает, противной темно-коричневой корочкой сжимая тонкую бледную кожу. – И я люблю ее. Не тебя. – А теперь скажи мне это в лицо, – шипит Эз, хватая парня за плечо и вновь разворачивая к себе, но глаз Каин так и не поднимает, – ну же, что в этом такого сложного? В мягком, но осипшем голосе плещется яд. Шиде словно глотку сдавили. Он хрипит лишь пару неразборчивых звуков, подрагивая от холода рук на своих плечах, но не может ничего сказать. “Ну же, Каин. Что в этом такого сложного?” У Каина ощущение, что он вот-вот грохнется в обморок. “Хочешь, расскажу?” Нет… – Ясно… – Эзреаль наконец убирает руки с каиновых плеч. Каин же чувствует, словно с него сняли тяжелые кандалы, – знаешь что, Каин? Ты прав. Это не мое дело. Эзреаль глубоко вздыхает, пропуская холодный воздух через плотно сцепленные зубы, и сжимает кулаки до следов от ногтей на ладошках. Шида не чувствует удовлетворения от чужого принятия. Совсем. – Ты просто трус. Видеть тебя не хочу, – заканчивает Эз тихо, почти шепотом, надломленным и хрупким, как лед в начале зимы, но Каин слышит, и от этих слов удавиться хочется еще сильнее. Не проходит и пяти минут, как Шида, так и застывший каменным изваянием на кухне, слышит, как хлопнула входная дверь. “Я тебе уже говорил, Каин. От себя не убежишь.”

***

Эзреаль чувствует себя неожиданно неплохо следующие пару недель. Он не убивается, не глотает слезы с соплями, не торчит сутки напролет под одеялом, обнимая любимые мягкие игрушки и в принципе не думает о произошедшем. Мысли и сами не лезут в голову - она внезапно пуста, тиха и спокойна, как океан или кладбище - и они в ней витают лишь привычные и безопасные, если это вообще подходящее прилагательное для чего-то столь абстрактного. Эз думает о том, что до дня рождения Ёнэ осталось всего два дня, а он все еще не определился, где будет праздновать; о том, что продолжение любимой манги все не выходит и не выходит, о том что Афелий уже неделю торчит ему брауни собственного приготовления, но не высовывает носа из студии и постоянно откладывает на потом…В общем, мыслей много, но ни одной той самой, и от этого осознания - можно ли считать его отдельной мыслью? - на душе очень хорошо и спокойно. Эз не думает о причинах и следствиях. Эз думает о банановом мороженном, новых красивых серьгах и о том, что надо обклеить подарок для Ёнэ оберточной бумагой в несколько слоев, чтобы он задолбался его распаковывать. Прикола ради. Афелий замечает у него резкое снижение веса и ставшие вдруг особенно темными круги под глазами, поэтому теперь каждое утро начинается с консилера, а одежда заменяется на мешковатую по принципу “чем больше - тем лучше”. Он не знает, обижается ли все еще друг на тот наезд с опекой - очень надеется, что нет - однако правда в том, что Фел теперь гораздо молчаливее (разве можно быть еще молчаливее чем он уже есть?) и не лезет с советами от слова совсем, лишь смотрит обеспокоенно, но, блять, молчит, и это ощущается просто мучительно неправильно. А слова извинений из горла не лезут - Эз не знает, уместны ли они теперь, нужны ли вообще Афелию или в принципе. Они ведь не в ссоре, и Фел не маленький мальчик, сказал бы, если бы его что-то не устраивало, а так ведь…как будто все в порядке, да? Эзреаль получил то, чего хотел, но не знает теперь, что с этим делать. Он спокойно курит у себя в комнате по полпачки в день, есть максимум один раз в сутки-двое, задротит в аниме и компьютерные игры и в общем как будто чувствует себя замечательно, а как будто… Без чужих нотаций пустовато. Дверь в комнату вдруг открывается с легким скрипом - Афелий показывается в дверном проеме, при параде, одетый с иголочки. Эз сразу догадывается, что он на всю ночь пропадет с Сеттом и слегка улыбается, оглядывая друга с головы до пят. – Что, Сетт решил устроить тебе романтик? – А что, так заметно? – совершенно очаровательно краснеет Афелий, пока Эз тихонько хихикает себе в кулак, – Ну…да. Я скорее всего приеду завтра утром и…ты читал чат? Какая умелая смена темы, думается. – Чат? – удивляется Эз, – Нет, не читал, уведомления выключены уже давно. А что там? – Ёнэ определился с местом празднования. В его весьма…галантной и сдержанной манере отослал нам всем общее приглашение. С мемом. – И куда же он решил? – посмеивается Эз, снимания блокировку с экрана телефона. – Клубешник в центре города. Для богачей. Типа. У Эзреаля глаза на лоб лезут. Чтобы Ёнэ добровольно выбрал нечто подобное? Не тихий красивый ресторан, не спокойные посиделки дома или хотя бы в здании компании, не эстетичный бар в стиле восьмидесятых а…чертов клуб? – Его пытали, что-ли? Что за нахуй? – Тут все проще, не пугайся, – улыбается Фел, подпирая дверной косяк плечом и скрещивая руки на груди, – у него брат, Ясуо…ты вроде видел его пару раз… – Из True Damage, ну-ну, – перебивает Эз, – и что он? Пытал его? – Его знакомый открыл клуб какой-то элитный, позвал Ясуо в долю и теперь он типа совладелец. И диджеит там время от времени. Обещал приятную атмосферу без наркотиков, шлюх и прочей дребедени. Элита, ё-моё. – Звучит сомнительно, – хмурится Эзреаль, глядя в мессенджер, где красной плашкой висит около трехста непрочитанных, – едва ли в клубешниках для богатеев меньше наркоманов и проституток. Там эти, так скажем, слои общества просто одеты покрасивше. – Надо довериться Ёнэ и не портить ему праздник, день рождения все-таки, – Фел пожимает плечами, – и Эз… Эзреаль в немом вопросе изгибает бровь, хотя и сам прекрасно догадывается, о чем может пойти речь. – Постарайтесь с Каином не портить ему праздник, окей? – тяжелый вздох падает с тонких губ, – Ёнэ мне всю плешь проел, пытаясь выяснить, что такое между вами произошло, а я не думаю, что ты хотел бы, чтобы он был посвящен в особенности ваших…отношений. Так что не давай ему поводов. – Мгм, – глупо кивает Эз, опуская глаза в беседу, – ты прав. – Рад, что мы в этом солидарны. Давай, не скучай, – улыбается Фел и, игриво подмигнув, закрывает за собой дверь. Эзреаль искренне старается не думать ни о Каине, ни о словах Афелия весь оставшийся вечер. Он коротает время за поеданием сладостей и просмотром аниме, в перерывах между просмотром листает тикток, сохраняя себе смешные видео с животными или особенно хорошие эдиты с его группой, а потом, когда аниме заканчивается, а клиповые видосы начинают надоедать - настенные часы показывают десять вечера. Неожиданно быстро пролетели эти пять часов, и Эз думает, что с задачей “не думать о Каине” он справился на “ура”. Нагревшийся от долгой работы и нахождения не на специальной охлаждающей подставке ноутбук парень откладывает на прикроватную тумбочку слева от себя, а сам устало плюхается на кровать, перебирая в голове варианты, чем бы еще можно заняться, чтобы у мозга было как меньше возможностей подумать о том-кого-нельзя-называть (а то начнется все по новой). Не для того он две недели тщательно и по крупицам собирал свое моральное состояние и нервную систему по крупицам - и та, склеенная самым дешманским скотчем и перемотанная тоненькими нитками, держится молодцом, на самом деле - чтобы оно все в момент взяло и рухнуло. Ну уж нет. Эз не хочет нарушать это равновесие. Не в этот раз, не перед днем рождения Ёнэ, который будет - ого, это действительно странно - проходить в каком-то крутом клубе, в котором у Эза появится прекрасная возможность блеснуть своей красотой в очередной раз. Опять же, подобные заведения не вызывают у него восторга - он все еще в красках помнит свой последний визит в одно из таких злачных мест, и поэтому… “И где это тебя надо трогать, так, чтобы ты стонал даже под омерзительным наркоманом, Принцесса?” – Блять, – Эзреаль прикрывает глаза руками, крепко крепко вжимая глазные яблоки в впадины черепа, так, что перед пустотой начинают летать цветные мушки, – нет, только не это. Это хорошее место, и там все пройдет отлично, Афелий не будет мне врать, а Ёнэ ему - уж тем более. Правильно? – спрашивает он у потолка, – правильно. Соглашается сам с собой, хватая в руки телефон и зачем-то открывая их общий чат. Там все еще висит куча непрочитанных - Эзреаль удивляется, что практически не заходил в мессенджеры все те две недели, что усердно занимался самолечением собственных нервов и устраивал себе своего рода ретрит от наркотика под названием Каин. Ребята уже успели написать под триста сообщений – Эз быстро просматривает беглым взглядом все, что успевает. Там и шутки, и разговоры о сборах в студии, и обсуждение дня рождения, и чего только нет. Ёнэ часто шлет эстетичные фотографии кофе из кофеен, Сетт и К`Санте - фотки из зала, Афелий в основном общается угрюмыми стикерами и злыми котами. Даже Каин что-то писал, парень успел увидеть его аватарку в потоке входящих, но читать не стал. Не хочется. Но беда настигает сама - или как там в пословице было? Ведь Эз дочитывает до конца беседы, а там несколько новых сообщений. Сетт и Каин сцепились, кто же накаченнее. И, хотя ответ заметен невооруженным взглядом - Господи, Сетт - это гора мышц, просто Эверест в человеческой плоти - Каин не упускает возможности выебнуться. Шлет свою фотку из зала в зеркале. У Эзреаля, кажется, течет слюна. Весь тот барьер, что он так долго и старательно выстраивал по крупицам рушится, как упавшее на пол стекло, стоит только на секунду увидеть тело Каина, которое он старательно прячет под мешковатыми футболками, огромными толстовками и всегда свободными карго брюками. Эз не знает, с чего эти двое вообще начали спор на подобную глупую тему, но он готов проклясть до пятого колена того, кто стал инициатором этого беспредела. 21:23 “Пошел на хуй”: Сетт, тебя женушка ругать не будет за то, что ты свои телеса в общий чат шлешь?~ Сообщение оставлено совсем недавно, буквально десять минут назад. Эзреаль жадно глотает каждую букву, как самую свежайшую и чистейшую воду, чувствуя себя ненормальным. Он видит, как Афелий печатает. 21:34 “Феля<З”: *отправлен файл* “Феля<З”: Смотри чтобы тебя твоя женушка не ругала за такие фотки) Фелий светит средним пальцем на фотке. Сзади видно ржущего Сетта. Афелий умеет заткнуть, это точно. Осознание того, что, возможно, только Каин с Афелием да Эзреаль понимают всю глубину этого предложения бьет под дых. Шида таки замолкает - Эз не проверяет, выходит ли он из сети, или просто игнорирует. Палец застывает на экране. Эзреалю физически тяжело пролистать наверх, вернуться к той самой фотографии, но до одури хочется. До одури, до микро судорог в тонких леденеющих пальцах: между экраном и их кончиками словно миллиарды мелких разрядов электрического тока. Он без шуток вздернулся бы от вида такого Каина, будь он чуть более сумасшедшим, чем уже есть, но он лишь жадно разглядывает фотографию, стараясь отпечатать в мозгу каждый пиксель. Внутри разрастается опасными лианами тепло: оно плавит мозг, пробегаясь мелкими-мелкими мурашками по телу, проползает по вздымающейся груди, перетекает на живот, спускаясь ниже и ниже к паху. У Каина идеальный, точеный пресс. Эти чертовы линии от выпирающих тазовых косточек, ведущие ровным треугольником к паху, накачанные руки, огромные ладони…Эзреаль очень старается не_думать о том, что Шида спокойно бы обхватил его талию двумя руками. Не думать о том, насколько Каин шире его в плечах, насколько сильнее. Насколько сильно Эз хочет, чтобы Шида Каин его трахнул наконец. Ужасающее осознание бьет в голову почти так же больно, как это мучительное возбуждение, от которого член крепко натягивает домашние спортивки; он может сколько угодно обманывать свой мозг и свой разум. Глушить чужой образ в глупых аниме, сериалах и играх, но правда в том, что у Эза не все в порядке с головой, и он не смеет больше переубеждать себя в этом. Его, вроде как, совсем недавно прямым текстом отшили: смирись и иди дальше, перестань страдать хуйнёй, налаживай наконец отношения и перестань мучить самого себя, но, блять, нет. Это невозможно. Каин - наркотическая зависимость. Такое не лечится сериалами и мороженым. Эз ненавидит себя, когда вновь жадно всматривается в фотографию. Ненавидит, когда рука медленно ползет под спортивки, сжимая болезненно стоящий член до дрожи во всем теле. Он чувствует влагу на белье и ладони, что неаккуратно и сбито пытается примоститься на горячем органе, сжимая так, чтобы перед глазами побелело, а там, на обратной стороне век, высечена чертова фотография Каина, и Эзреаля натурально кроет, как при настоящем приходе. Тепло в теле превращается в жгучий жар, собирается мелкой испариной на лбу и комом слюны, застрявшем в горле. Превращается в боящиеся показаться наружу стоны. В болючее, колкое возбуждение, что граничит с самоненавистью. – Блядство… – хрипит парень, начиная медленно водить рукой вверх-вниз, размазывая предэякулят по всей длине. Тихий скулеж словно сам по себе срывается с губ: Эз не в состоянии это сдержать. Он громко сглатывает, прежде чем начинает тихо постанывать в такт медленным, тягуче сладким движениям, боясь, что его могут услышать, хотя дом пуст. Грудь ходит ходуном, ребра словно сошли со своего места, путешествуя по грудной клетке, и Эзреаль стонет особенно звонко, тут же прикрывая рот свободной рукой, когда движение от дрожащей ладони получается рваным, резким, грубым. Каин фантомно ощущается везде. Эзреалю мерещится его запах, образ, голос, шепот, смех и хрипы, крики и усмешки. От ощущений становится дурно, он плавно наращивает темп, скулит и хныкает, как сука, стонет с каждой секундой громче, пошлее; шире раздвигает ноги, стягивая спортивки до колен, приподнимает футболку и царапает себя короткими коготками везде, где дотянется, и от подобного в воспоминания кидает само собой. Это не получается контролировать, но и не хочется. Дыхание сейчас больше напоминает дыхание загнанного в угол зверя - у него совершенно сбивается темп, но член отчаянно требует долгожданной разрядки, от того и не важно сейчас, как Эзреаль двигает рукой. Важно, о чьих руках он грезит. – Каин… – хнычет парень, уставший от оков чертовой похоти, но в то же время получающий дикое удовольствие от них; обессиленный от этих игр, в которые его втянули, – Каин, Каин, Каин… Голос ломается, дрожит. Он напоминает сейчас больше голос какой-нибудь девчонки-порноактрисы, что выдавливает из себя томный анимешный звон, но разница лишь в том, что Эз ничего не выдавливает. Что в нем сейчас больше искренности, чем когда-либо еще было. Он подходит к краю совсем скоро, когда в животе тягучим и сладким комом скапливается это приторное чувство, и тихо усмехается себе под нос, чувствуя легкую дрожь в уставшей от постоянного движения руке. – Умеет…умеет твоя Акали так выстанывать, а? Сукин ты-мх, – слова насмешки сами по себе лезут из горла, звучат охрипше-уставше, тихо совсем, будто адресованы пустоте, но похоти в них столько, сколько не было бы в самом Асмодее. До боли хочется кончить; рука, до этого лишь слегка царапающая бледное тело, плавно переползает на шею. “Нравится, Принцесса?” Эзреаль кончает с именем на губах почти в тот же момент, что пальцы перекрывают доступ к кислороду. Сперма обильно льется в ладонь, пачкает немного живот, и, кажется, даже попадает на кровать, но Эзу плевать. Долгожданное наслаждение, которого он так жаждал, обрушивается на него не чем-то приятным, а тяжеленным свинцом, притягивая за собой осознание того, что же он все-таки натворил. Все то, что копилось в нем эти пару недель, полное самообмана и запрятанных в дальнюю коробку чувств, вываливается на него разом целым мешком с огромными булыжниками. Он пытается отдышаться, пока разглядывает белый потолок, пока чувствует, как высыхает телесная жидкость и стягивает сухостью тонкую кожу. Мысли перетекают в уставшей голове одна за другой, но вытащить за тонкую ниточку получается лишь: – Какая ты мразь, Каин. И оставить приступы тошноты на потом.