More than enough (2 be loved)

Когда Юнги еще учился в университете, за ним хвостиком ходил один ребенок. То ли Тэмин, то ли Тэхён, это Хосоку лучше знать, у них там, кажется, что-то было. Или Юнги снова все перепутал и наврал. Те времена дались ему тяжело: Юнги пытался доказать себе и остальным, что достоин учиться на выбранной специальности, что обладает собственным уникальным голосом, что он справится, несмотря на отказ в родительском принятии, да и ни на что в принципе. Он много учился, много писал музыки и текстов, много работал, чтобы прокормить свое образование. Иногда казалось, что эти три «много» проворачивают его жизнь и сознание в единый неразделимый фарш, который, как ни старайся, невозможно было ни провернуть обратно, ни удержать в балансе: то не на что было есть, то Юнги не мог выдать из себя ни строчки, и они с болью гнили в нем, невысказанные, то его заваливал на зачете какой-нибудь из профессоров, который считал, что мировая художественная культура — предмет первой необходимости для композитора, и нужно было чаще появляться. Однажды Юнги проснулся и понял, что не помнит вчерашний день, а весь прошлый месяц как в тумане. Рядом на кровати Хосока сидел тот улыбчивый тактильный Тэ и смотрел на Юнги, как на бога, то есть как обычно. А Юнги никак не мог нашарить в памяти — «-мин» он или «-хён». И тогда Юнги по-настоящему испугался. В голове тут же замелькали образы вечно разбитых рук, уже почти родной тремор, какие-то галлюциногенные сны, словно вспышками стробоскопа, нежелание есть, невозможность отключить навязчивые мысли, накатывающие с головными болями проблемы со зрением. — Ох, хён, опять нехорошо? — вырос откуда-то сбоку Хосок. — Опять? — пробормотал Юнги, которого от водоворота этих дерьмовых образов еще ко всему прочему так резко замутило, что он боялся, вывернет сейчас прямо на пол. Юнги зачем-то попытался вспомнить, а когда было хорошо, и снова проиграл. Через неделю после этого ему подписали академ и, как закономерный итог, попросили освободить место в общежитии. Хосок увязался за ним следом, чтобы не дать Юнги загнуться от черной тоски. Так все и закончилось. По крайней мере, то немногое из хорошего, что было. А все остальное только началось. — Ты завис. О чем задумался? — На кого ты учился? — На экономиста, — морщится Чонгук. — С уклоном в технологии. — А хотел на кого? Чонгук задумывается. Он первым выходит из лифта и спокойно шагает по коридору: поворот, дверь, цифровой замок, не скрываясь и не загораживая плечом. Как будто они двое делали так уже сотню раз, а не впервые едут «обниматься» в приватной обстановке подальше от посторонних глаз. — Какое-то время, пока я был совсем мелким, мне очень нравилось танцевать. И кто-то что-то говорил про вокал. А еще я неплохо боксирую, так говорит мой тренер. Не знаю, я как-то спокойно принял то, что образование выбрали за меня. Тогда я меньше думал, что правильно, а что нет. Я вырос в окружении, которое не оставляло мне ни грамма сомнений, что я пойду по стопам родителей. — И в какой момент все поменялось? — Джин-хён, которого ты уже знаешь… Он самый старший из нас, последний год семья почти в ультимативной форме заставляет его жениться. — Но он не хочет… Какой верный кактус. — Они с Джун-хёном уже почти десять лет вместе. И оба не представляют, что будет, если их все-таки попробуют дожать. — Ты поступил жестоко, предъявив им меня так открыто. Не думал об этом? — Да, — соглашается Чонгук, скидывая ботинки, и машет за собой в сторону кухни. — Хочешь воды? Я понял это уже по ходу ужина. И я обязательно извинюсь. Но, хён, тебе не кажется, что продолжать молчать в такой момент перестает быть актуальным? Сейчас перед ними стоит выбор — жениться по принуждению и изменять супругам друг с другом. Если, конечно, совесть им это позволит. Или сохранить ту семью, которой они уже являются почти десять лет. Я люблю хёнов и, может быть, глупо и отчаянно, но пытаюсь сделать этот камин-аут и для них тоже. Джин-хён вообще супер заботливый человек, он мне после всех разбитых сердец сопли вытирал. — Могу представить, но мне все же больше по душе пришелся Намджун. — Поверь, если бы ты позволил себе хоть словом заступить за черту в отношении Джин-хёна, он бы превратился в Халка и оторвал тебе яйца. Но ты не стал этого делать, хотя мог, и он сохранил нейтралитет. — Ах, какое облегчение… Так что в итоге? Ты считаешь, что твоя затея удалась? Ужин состоялся, меня увидели, скандала не случилось. Но не исключено, что он еще ждет тебя. — Конечно, ждет. И я тоже теперь с нетерпением его жду, — на вопросительный взгляд Юнги Чонгук подмигивает. — Потому что я на это и рассчитывал. А еще… Потому что мне теперь есть, что терять. — Что это значит? — решает уточнить Юнги. — А ты не хочешь стать моим парнем бес… — Чонгук ловит себя на полуслове и вовремя исправляется: — На добровольной основе? — Как мало тебе надо, Куки. Чтобы кто-то выиграл у тебя спор, был честным и отказался от других предложений в твою пользу. — Разве это ты выиграл? — Чонгук все-таки не выдерживает первым и обнимает Юнги, подтягивая к себе. — Разве не мы оба? — мурлычет он, потираясь носом за ухом. — И да, несмотря на состояние родителей, я совершенно неприхотлив, одного кошачьего величества мне вполне достаточно. — Сказал человек с пентхаусом в Каннаме, — фыркает Юнги, хотя ему не до смеха и вообще не до ясных мыслей, тепло и нежность чужих ладоней топят последние, уже блеклые «но» в его мыслях. — Будешь меня этим попрекать, сделаю так, что у тебя тоже будет. — Вот это ты напугал, — восхищается Юнги, однако почти сразу стискивает зубы, чтобы позорно не запищать от того, как чувствительно его прихватывают за бедра. — Понял, принял, где тут у тебя ручки можно помыть? На обратном пути Юнги: а) умудряется заплутать в переходах пустых комнат, б) волнуется, как тварь, так что даже чуть-чуть думает сбежать, ну чтобы не позориться, вовремя вспоминает, что бежать не обязательно, все и так может быстро закончиться, и в) замирает на несколько мгновений перед панорамным окном с видом на город, размышляя о том, как скоро снова окажется там внизу. Чонгука, как ни странно, он находит в гардеробной. Это целая отдельная комната со светлыми фасадами, зеркалами где в полный рост, а где и во всю стену, парой мягких пуфов песочных оттенков вдоль стен и массивным островом для мелочей в центре. — Переодеваешься? — зачем-то спрашивает Юнги, прислонившись в дверях, хотя Чонгук что-то прокручивает в телефоне. — Нет, — говорит Чонгук и, не мешкая, смахивает телефон в ближайший выдвижной ящик, чтобы повернуться к Юнги всем корпусом. — Ждал, пока ты покрутишь везде, где захочешь, своим кошачьим носом. И как? Понравилось? Юнги шагает внутрь и идет по кругу мимо ровных рядов вешалок, оставляя остров между ним с Чонгуком, как последний рубеж до безумия. — Почему здесь? — отвечает он вопросом на вопрос. Но Чонгук молчит. Может, ждет, пока Юнги дойдет до него… Юнги поднимает глаза и понимает, он действительно ждал, но другого — его взгляда. — Здесь есть зеркало, — тихо произносит Чонгук. — Зеркало? — холодея, переспрашивает Юнги. — Зачем тебе зеркало? — Чтобы лучше видеть тебя. — Чонгук молчит и, не получив никакой реакции, уточняет: — Считаешь… это странным? — Н-нет. Вот он, подвох. Ничего не бывает просто так. Я, значит, не буду трогать тебя в туалете, а сделаю это в гардеробной перед зеркалом. И в чем, нахрен, разница? А еще, готов ли Юнги сейчас послать его с такими предложениями на все четыре стороны? — В конце концов, ты можешь иметь какие угодно предпочтения, — тянет время Юнги, пытаясь понять, что чувствует. — Я не то чтобы… — Юнги, — останавливает его Чонгук, — хён. Это не то, о чем ты, возможно, подумал. Пожалуйста, просто посмотри, — кивает он на зеркальную стену и делает шаг навстречу, а Юнги остается стоять, потому что он… кажется, в принципе остается, по крайней мере, сдвинуться с места у него не получается. — Что ты видишь? — Ну… — Юнги вдыхает поглубже. — Тебя, себя, твою дорогую примерочную. А что должен? Чонгук оказывается с ним рядом, и Юнги, который все еще ищет правильный ответ в отражении, сначала видит, а только потом чувствует, как тот накрывает ладонями его плечи и тепло выдыхает в макушку. — А я вижу только тебя. И хочу, чтобы ты тоже увидел себя. Какой ты красивый, — тычется он губами Юнги в висок. — Какой мягкий и нежный, — теперь поцелуй приходится в скулу и скатывается по ней, как с горки, вниз. — Как ты идеально умещаешься в моих объятиях. — Целует в шею. — Как я хочу тебя такого. Рядом и как можно ближе. Чонгук слегка задевает его зубами по коже, и Юнги дергает судорогой. Его не держат, только греют руками и почти невинно целуют. Он все еще может уйти, может отказаться делать это здесь, может все переиграть, он уверен, но Юнги думает. Он смотрит на возвышающегося за своей спиной Чонгука, на его длинные пальцы на своих плечах, ловит его блестящий густой взгляд, мелькающий под растрепанной темной челкой, чувствует чужой жар лопатками. А потом смотрит на себя: растекающийся лихорадочный румянец, приоткрытые губы, напряженные глаза, грудь, которая рывками с трудом втягивает воздух, ощущает собственный саднящий голод и странное удовлетворение от того, что его предлагают утолить чем-то острым, чего Юнги прежде не пробовал. — Ну что, котенок-хён, переберемся в кровать или посмотришь еще на то, что я вижу? Чонгук перестает целовать и просто обнимает Юнги, гримасничая над плечом. Так что последние сомнения растворяются в воздухе, и Юнги чувствует облегчение. Ну, кроме того, что он неприлично так возбужден. — Я как будто оказался в Пятидесяти оттенках серого, — хмыкает Юнги и откидывает голову, чтобы упереться в плечо Чонгука затылком и продолжить уже так разглядывать их двоих в зеркале. — Ого, предлагаешь пожестче? — прищуривается Чонгук. И Юнги не позволяет себе задуматься. — А если да? — Тогда… — тянет Чонгук тихо и вкрадчиво. — Во второй раз будет, как хочу я: так медленно и нежно, пока ты не замяукаешь у меня о пощаде. — Блядь, — хрипит Юнги, и это вырывается помимо его воли, как будто тело перестает его слушаться, признавая главенство того второго, за его спиной. — Договор? — Ага, давай еще руки пожмем для верности… — Обожаю, когда ты ворчишь, — тихо смеется Чонгук Юнги на ухо и в отражении зеркала тянется к мелким пуговицам на его рубашке. Следующим утром Юнги стоит у того же панорамного окна со стаканом воды, который, единственный, прихватил с белоснежной космической кухни, и отстраненно размышляет о том, пора ему уже уходить или все-таки стоит подождать, пока Чонгук проснется? Юнги не стал заново втискивать себя во вчерашние гламурные шмотки. После ночи на полу гардеробной они катастрофически и безвозвратно растеряли весь свой лоск. Сейчас на Юнги простая футболка Чонгука, его же пижамные штаны, которые норовят сползти с более узких бедер, и легкий шлейф чужого геля для душа. Так себе светский лук, но до такси и от такси до дома сойдет. Материализуясь из-за плеча, Чонгук ныряет руками по локоть под свободную ткань и прижимает Юнги к своей голой груди со вполне различимым, хоть и не высказанным «не отдам». Вслух же он говорит: — Попался! — Что за охотничьи замашки с утра пораньше? — бурчит вздрогнувший Юнги, не зная, куда деть руки. — Только не ври, что не думал сбежать. — Это ты сейчас утверждаешь, что знаешь меня? — Совсем чуть-чуть. Хотелось бы побольше, конечно, — фырчит Чонгук и без стеснения шарит ладонью под футболкой, прижимая пальцем нежный сосок, а второй — ныряя под слабую резинку штанов, где с бельем пока как-то не сложилось. — Слышь, братец-кролик, — мычит Юнги, потому что тот его совсем не жалеет, а сразу и щедро с барского плеча устраивает ослепительное светопреставление. — А ты не торопишься? Обещал же медленно… Чонгук за спиной почему-то гаденько так смеется, но руки обратно достает и взамен, развернув к себе, подхватывает Юнги под задницу, чтобы потащить прочь от окна. Не на диван, и гардеробная тоже мелькает мимо. — А куда мы идем? — интересуется Юнги. — Спальня в другой стороне. Или у нас опять какой-то дизайнерский концепт, а я не в курсе? — У меня на кухне классный стол, он из теплого дерева, давай проверим? — Да бля-а-а… От вздоха в его голосе Чонгук мгновенно тормозит, смотрит на Юнги, пока Юнги делает вид, что стык чужой татуировки с чистой кожей намного интереснее творящегося беззакония и приключений на его многострадальную жопу. — Ну и ладно, — решает Чонгук и ненавязчивым миксом из спины Юнги и собственного плеча открывает ближайшую дверь. — В этом доме вообще-то много спален. Можем начать осквернение с этой.