In nomine Dei

— Быстрее! Белобрысая девчонка — не просто девчонка, нет, сестра — чуть младше него тянет Сета за руку, затаскивая под ближайший дом, чьи стальные сваи покрыты, кажется, столетней ржавчиной, хотя из всех громкоговорителей рассказывают, что планета под мудрым взором вечного Бога-Императора за последние несколько циклов достигла небывалого процветания. Детям нет дела ни до золотого идола в солнечной короне, ни до воззрений собственных матерей, ни до отца, что играет разбитыми сердцами на поле человеческих душ. Дети играют в свои игры. И их поле — целый мир. — Веста-а, — ворчит Сет, едва ни стукнувшись головой о торчащий сверху толстый железный болт. — Тут тесно… И воняет к тому же. — Зато с улицы не видно! Веста прижимается к нему сбоку, лёгкие кудри, почти такие же белые, как у отца, тут же залезают ему в нос. Он невольно чихает, и обиженная девчонка пихает его в бок. Место удара тут же начинает дымиться. С тихим вздохом Сет похлопал себя по одежде, обжигая пальцы. Отец может сколько угодно говорить, что все его дети одинаковы. Любой, у кого есть глаза, знает, что это не так. — Ладно, пусть Марк побегает, — тихо вздыхает он, опираясь подбородком на сложенные руки. — Вот именно, — Веста поджимает губы. — Пусть помучается… По пальцам сестры — тонким, бледным, с острыми ногтями — бегут едва заметные агрессивные искры, и Сет тихо вздыхает. Если она обижается на старшего брата — обычно на него, но не только — то порой становится невыносимой стервой… И вот как играть с ней, даже в прятки? — Что он тебе сделал-то? Он косит на неё глаза, и Веста хмурится, чрезмерно, наигранно, будто искомая обида полностью порождена её подвижным разумом, плотно сплетённым с неизведанными сущностями нематериальной природы… — Ты с ума сошёл?! Сестра не успевает даже рот открыть, так и замирает, услышав знакомый женский голос, полный неподдельной тревоги и опасных огоньков. Там, на улице, её мать, благословенная Мелисса, так называют её остальные. — Напротив, — второй голос, высокий, мелодичный, принадлежит молодому парню. — Я давно не был настолько в своём уме. Не веря своим ушам, Сет подползает ближе, чтобы выглянуть их щели между домом и землёй. Слух не обманывает его. Простое чёрное платье, босые бледные ноги — кто ещё будет ходить так по раскалённым жарой грязным улицам? — а, главное, такие же светлые кудри, как и у дочери, заплетённые в небрежную косу… Несомненно, это она. — Сандор, это безумие… Стоящий рядом с ней юноша, которому на вид лишь недавно исполнилось шестнадцать, тяжело вздохнул, потирая виски. Сет тем временем внимательно разглядывает его, выписывая в голове детали. Пусть он и член семьи, но Сет не замечал его до этого… Сандор смотрит на Мелиссу исподлобья, выглядывая из-под пышной шевелюры, чёрной с зелёным отливом, и Сет замечает у него на лбу небольшие рога, занимают свои уютные места над угловатыми чёрными бровями. Глаза его, острые, зелёные — отцу такие по вкусу — словно содержат в себе всю печаль вселенной. — Только не начинай о том, как он любит меня, — Сандор морщит нос, и лицо его, до этого приятное и даже красивое, теряет свой шарм. — Я сыт по горло этой любовью… Он склоняет голову набок, и Сет замечает синяк на тонкой длинной шее. Мама любуется такими же в зеркале. — Делай, что хочешь, — Мелисса вздыхает, глядя на него, как на неразумного ребёнка. — Я тебе не мать, чтобы говорить, как правильно… — Да, но ты мать своим детям, — он хмурится, и кожа вокруг его рогов странно натягивается, будто сейчас порвётся. — Марку уже двенадцать… — И что из этого? — Мелисса говорит спокойным голосом, но по её пальцам бегают искры. — Мне было четырнадцать, когда… Сандор не успевает договорить. Резкое движение поднимает пыль, и Сет жмурится, чтобы сохранить глаза, а когда открывает их… Отец стоит между недавними собеседниками, и рука его, почти видимо сочащаяся жаром, сжимает тонкую шею. В плотном городском воздухе явно чувствуется запах палёной плоти. — Ты… — Сандор хрипит, едва выдавливая из себя простые звуки. — Что я? Сет не видит лица отца, но знает, что его глаза сейчас почти пылают. Он сам не понимает, как выбирается наружу и как разом притихшая Веста следует за ним, тут же оказывая пойманной матерью. — Отец, нет! Не придумав ничего другую, Сет подбегает и хватает его за локоть, тут же обжигая пальцы, но не отдёргивая их. Сандору ведь ещё больнее! — Дитя… В следующий момент он отлетает к ближайшей стене, сползая по ней, оставляя жуткие кровавые следы. Его волосы дымятся. На горле жуткая кровавая рана. — Ты едва не убил его! — Сет снова дёргает за локоть, и невидимое пламя потухает. — Разве ты не говорил, что любишь всех одинаково? Отец молчит, тяжело дыша и глядя только на его шевелящегося у противоположной стены предателя. Он не говорит этого слова вслух. Но все слышат. — Ты ублюдок, — Сандор кашляет и кровавые ручейки стекают с его губ. — Больной ублюдок, извращенец и педофил, — выплёвывает он вместе с кровью. Отец медленно вдыхает и выдыхает, и Сет прижимается виском к его локтю, надеясь, что это хоть немного его успокоит. Вся его рука пахнет палёной плотью. — И почему это значит, что я буду делать подобное, — он бросает тяжёлый взгляд вниз, где маленькие детские руки обнимают его за локоть, — с собственными детьми? — Потому что абсолютная власть развращает абсолютно, — он снова кашляет, и Сету кажется, что он вот-вот вывернется наизнанку. — Потому что ничего не остановит тебя, кроме собственных принципов… А если ты, кх, — попытка подняться не удаётся. — Вчера ты говорил мне, что любишь… — Вчера ты не пытался бросить меня, — лицо отца кривится, но он не двигается с места. — И увести… — он оглядывается на Мелиссу. — Я бы в жизни не пошла с ним, — тут же отрезает она, и Сандор хрипло выдыхает — надежда умирает последней. Кровь уже покрывает весь его подбородок, и Сету хочется плакать. Конечно, отец злится, но… Он ведь может вылечить его… Может же? Отец молчит долго, напряжённо, и кажется, даже солнце не двигается, ожидая его решения. Одинокая капля сползает по его щеке. Это слеза. — Живи, — шепчет он едва слышно и, вскинув свободную от упрямого сына руку, направляет на сидящего у стены человека поток тёплой целительной энергии. — Кх… Почему? Повисшая была голова, чёрная с зелёным отливом, поднимается, длинные пальцы вытирают окровавленный подбородок. Он смотрит на отца снизу вверх и видит улыбку, печальную и даже обречённую. Улыбку потери. — Потому что вчера я любил тебя, — отец вздыхает. — Но ещё, — опустив взгляд на Сета, гладит его по голове. — Потому что мой сын верит в это… Больше всех присутствующих. — Хах, — Сандор поднимается на ноги и, опираясь рукой на стену, бросает долгий взгляд на стоящую за его спиной Мелиссу. — Смерть… Кругом только смерть. Красный пёс идёт по твоему следу, — два шага, и он смотрит в небесные глаза почти в упор, но отчего-то Сет не чувствует от него угрозы. — Огненные крылья погаснут, — шаг назад, и отец выдыхает. — И останется только пепел. Тишина падает на них и сжимает так сильно, что, кажется, не слышно даже стука сердец. Сет прикрывает глаза и прислушивается. Его собственное всё ещё бьётся. — Почему ты… — Потому что вчера я любил тебя, — Сандор дарит ему последнюю улыбку и разворачивается, бросая через плечо. — Прощай, Нео.