Яд к твоим губам

Отверженным быть легче, чем блистать И быть предметом скрытого презренья. Для тех, кто пал на низшую ступень, Открыт подъем и некуда уж падать. Опасности таятся на верхах, А у подножья место есть надежде. О ветер, дуй! Ты стер меня во прах, Мне больше нечего тебя бояться! Король Лир. У. Шекспир

Боромир несколько минут стремительно шёл не глядя по сторонам. Спрятавшись в поднятом воротнике пальто, засунув руки в карманы, он ёжился от ветра и вспоминал оставшийся в кабинете мундир. Формально снять погоны офицер Хальбарад не приказывал, но они жгли плечи и казались тяжёлыми как жернова, эту ношу Боромир оставил колченогому креслу.       Аллея упёрлась в перекрёсток. В вязкие мысли ворвался шум клаксонов, ругань шофёров, ничуть не менее цензурные команды регулировщика. Этого парня Боромир знал — дневной дежурный его родного четвёртого участка, присматривающий за дорогами. Констебль часто рассказывал, как ненавидит эту работу, но на деле обожал её в той же степени, как и сквернословие. Увидев лейтенанта, он радостно махнул рукой, подмигнул и бросился в самую гущу схватки, разразившейся между владельцем огромного чёрного автомобиля, налакированного так, что смотреть больно, и хозяином нервного жеребца, запряжённого в коляску. Часы под крышей высокого здания, выдающегося в перекрёсток как скала в море, пробили полдень.       Весь город был чем-то занят. На фабриках и мануфактурах начинался обед — смены с пяти утра обедали в двенадцать, те, что начинали позже, в час и два пополудни. Близ столовых выстраивались очереди, табачные лавки осаждали работяги, питающиеся одним дымом, в универмаги и бакалею потянулись женщины, гружённые мыслями об ужине. Город галдел и гремел. Боромир стоял оглушённый в тени осыпающегося балкона, закрыв глаза слушал голос Гондора. Город ещё не знает, что тот, кто поклялся его защищать, предал свои клятвы.       Домой идти не хотелось, оставаться на улице тоже. Боромир свернул в переулок и вышел к скверу у старого фонтана.       Небольшую площадку, замощённую тёмным булыжником, окружали голые чахлые деревца, в пустой чаше фонтана валялись комья вощёной бумаги, в которую заворачивают бутерброды, на одной из скамеек храпел загулявший ещё вчера рабочий с фабрики — на его грязной куртке можно было рассмотреть полустёртую надпись «Изенга…». В сквере играли дети: эльфята, орчата и люди вперемешку, душ десять разных возрастов, вероятно, прогуливали школу по общему сговору. Они мерились, чья палка больше похожа на меч, и тыкали ими в спину ворчащему пьянице.       Наблюдая за тем, как орчонок прыгает на спину товарищам, в шутку прикладывая кусок сухой ветки к их горлу, Боромир снова вспомнил события прошедшей ночи. У него было целое утро, чтобы переварить ужас от осознания собственных поступков, теперь стоило разобраться в чужих. Тот убитый орк — его можно было и не убивать, но это уже другой вопрос — зачем он вообще решил напасть на офицера? Был ли он пьян или отравлен наркотиками? Доступа к ведению дела у Боромира больше нет, его даже в морг не пустят, если Хальбарад там уже побывал и рассказал новости. Значит, стоит наведаться к самому месту преступления.       Какая-то часть Боромира очень хотела есть и домой. Отцовский ужин давно стал воспоминанием, бесконечный кофе основательно прочистил кишки. Впрочем, вид чужой крови на белье и коже был куда эффективнее — Боромира просто вывернуло наизнанку, он чуть не захлебнулся в желчи. Разумеется, он соврал про ванну и рубашку — точнее, сказал не всю правду. Он почти час простоял под душем, едва тёплая вода лилась тонкой струйкой, Боромир замёрз до стучащих зубов. Он оттирался с мылом, стараясь избавиться от запаха крови и чужого тела, но ему всё равно казалось, что горьковатый запах железа и почему-то хвои и шалфея, преследует его.       Но мысли были ещё хуже. Боромир вновь и вновь вспоминал взгляд бродяги Эстеля — тяжёлый, суровый и льдисто-холодный взгляд серых глаз. В нем не было страха, злости, ненависти. Это было… разочарование? Боромира вновь посетило ощущение, что этот человек ему знаком. Ночью он решил, что видел его в первом участке в начале службы, но если нет? Голова шла кругом, вопросов становилось всё больше, ответов меньше — рушились даже те, что Боромир считал правильными.       Но по-настоящему правильное незыблемо. Исправлять ошибки — это правильно. Боромир прошёл знакомой дорогой, которой они с сержантом Улдаром шли вчера, остановился у лестницы, спускающейся через остов разрушенной стены. Вчера у Боромира были погоны, значок, револьвер и сержант за плечом, сегодня он один, никто и безоружен. Его промедление всякий разумный человек назвал бы осторожностью — но тот, чья смелость пришита к погонам как звёзды, — трус.       Боромир спустился, нырнул на тёмную сторону улицы, прячась в тени высоких зданий и прислушиваясь к каждому шороху. Ночью казалось, что бар «Мордор» был едва ли не за углом, теперь дорога заняла не меньше четверти часа. В переулке висела верёвка с чёрно-белыми флажками, перекрывающая дорогу любопытным, но полиции рядом не было. Боромир поднырнул под верёвку и тихо прокрался к задней двери бара.       На месте двери зияла дыра в проёме — снятую с петель дверь так и не повесили обратно, но аккуратно поставили у стеночки. В зале, насколько можно было судить от дверей, царил кавардак, но аккуратный, не тронутый обыском полицейских после полицейских. Боромир даже видел собственные следы на грязных досках, оставшиеся с ночи. Он с сомнением посмотрел на сапоги. Свежий отпечаток литеры «Возмездия» будет доказательством, что отстранённый от службы офицер приходил на место преступления без ордера, ещё один камешек на чашу весов обвинения. Боромир вздохнул, снял сапоги и на цыпочках прошёл в зал.       Похоже, охраны в баре действительно не было ни от полиции, ни от местных, все затаились, не зная, что друг от друга ожидать. Боромир быстро осмотрелся, пытаясь подмечать то, что упустил в первый раз. Встав на то самое место, где на него напал орк, он мысленно прокручивал в голове все события, как отдельные слайды фотоплёнки. Удар со спины, выстрел в ногу, поворот. Боромир выставил вперёд руку, сложил пальцы на манер пистолета. Выстрел орку в голову, потом ещё один поворот, выстрел по стенам, один, второй, третий. Боромир замер. Чуть в стороне от того места, где лежал убитый орк, а теперь виднелась только лужа тёмной крови, у стены валялась витрина. Она рухнула, когда Боромир расстреливал оставшиеся патроны, но в эту витрину он не стрелял.       Боромир метнулся в угол и поднял разбитую полку. Он не надеялся найти что-то важное среди осколков бутылок, покрывавших пол хрустким ковром, но одна вещь оказалась настолько чуждой здешнему мусору, что сразу бросилась в глаза.       Это был шприц. Металлический шприц с колбой из тонкого закалённого стекла и с длинной иглой. Колба разбилась, кусочки стекла поблёскивали в липкой смеси подсыхающей грязи и алкоголя, как белые камни Ласгалена. Боромир почти не дыша собрал стекло и рассыпавшиеся металлические детали в платок. Стекло не просто так блестело, оно переливалось как драгоценный камень — именно такие разводы оставлял раствор «Кольца», от золотого песка оставалось почти колдовское мерцание.       Да и сам шприц был весомой уликой — подобную штуку не ждёшь встретить в трущобах Арнора. Коробочку таких шприцев любой практикующий врач сочтёт дорогим подарком, а уж про иглы из закалённой стали, остающиеся гладкими после многочисленных инъекций и стерилизаций и говорить нечего, это мечта всех докторов и пациентов. Маловероятно, что кто-то из здешних наркоманов пошёл и купил такой шприц, чтобы колоться «Кольцом», при всём мрачном уважении к силе этого яда. За такой шприц скорее убьют, чем заплатят. В Арноре убивают и за меньшее.       Боромир спрятал осколки в карман, прикидывая в уме, как проскользнуть в лабораторию и оставить заявку на анализ задним числом — сегодня от него уже ничего не примут. От этих мыслей его отвлекли разговоры и смех в переулке. Охрана у бара всё-таки была, но отошла раздобыть себе ланч. Двое констеблей из первого участка, презрительно морщась, стараясь не касаться стен и тщательно выбирая, куда поставить ногу, вошли в зал. Боромир притаился у самых дверей, подождал, пока охрана возобновит прерванный разговор и чавканье, выскочил в переулок и спрятался за мусорными баками. Там он натянул сапоги и в два счёта оказался по ту сторону заградительных флажков.       Следующим препятствием к правосудию был регистратор в приёмной городской лаборатории при полицейском управлении. Звали его Альфрид, и это была лень, трусость и бюрократия, возведённые в абсолют. Для многих оставалось загадкой, на кой чёрт его держат — писал он с ошибками, печатную машинку так и не освоил. Зато очень любил начальство — любое, всех структур и мастей.       — Чего вам? — протянул он, поднимая взгляд на Боромира, пытающегося отдышаться у высокой стойки. Вид у него был, как всегда, чрезвычайно занятой, он печатал что-то на машинке, но Боромиру, благодаря росту, было хорошо видно, что печатает он абракадабру.       — Офицер Хальбарад здесь уже был? — спросил Боромир торопливо. Он бежал всю дорогу от метро, наверно, его принимали за вора, сумасшедшего или обоих сразу. Только сумасшедший вор бежит прямо в волчье логово — к полицейскому управлению.       — Сегодня ещё не видели, — медленно ответил Альфрид. Он на мгновение скосил глаза в сторону двери, ведущей во внутренние помещения. — Учтите, передавать ничего не буду, почтовым голубем я не нанимался.       — Не передавать, — покачал головой всё ещё тяжело дышащий Боромир. — Принять улику на анализ.       — Бланк по форме, заполнить в трёх экземплярах, без помарок, — скучным голосом великого одолжения ответил Альфрид, выкладывая перед Боромиром стопку бумажек. — Расписаться здесь, и здесь, и здесь, и вот тут. Укажите номер дела и имя ведущего офицера.       Говорил он растягивая слова, время от времени закатывал глаза и приподнимал разные концы длинной брови, перечеркивающей бледный лоб. Боромир подписывал бланки один за другим, размышляя, сколько у него ещё есть времени. Большая удача, что Хальбарад пока не оповестил все участки, может быть, и в морг удастся прошмыгнуть? Нет, это уже настоящее искушение судьбы, а она сегодня не добра.       — Сегодняшним числом! — мгновенно свирепея, рявкнул Альфрид, когда Боромир попытался подсунуть ему бланк сдачи улик, подписанный вчерашним вечером. Пришлось исправлять.       — Сюда, — скривившись, Альфрид поставил на стойку картонную коробочку, на которую криво приклеил квиток от бланка. На нём значился несуществующий номер дела — Боромир его выдумал — и имя лейтенанта из четвёртого участка, отстранённого от работы. Хорошо, что Альфрид дурак, с умным было бы сложнее работать. Видимо, поэтому он тут до сих пор и сидит. Боромир сложил в коробку осколки шприца и поблагодарил Альфрида вполне искренне.       Выйдя из здания лаборатории, Боромир бросил взгляд на низкое, хмурое небо и улицы, полные спешащих по своим делам прохожих. Деятельная спешка помогала отвлечься от мрачных мыслей, теперь же Боромир снова вспомнил, что лишён значка и отправлен домой, придумывать оправдательную речь. Оправдательную… В самом главном преступлении оправдания ему нет.       Удивительно, что этот Эстель ничего не сказал о насилии, хотя беседовал с ним офицер долго. По рассказам коллег, услышанных краем уха, — часа два. И ни разу бродяга не пожаловался? Почему? Хочет, чтобы лейтенант пришёл к нему лично просить прощения? Боромир раздумывал над этим. Отец назвал бы желание извиниться слабостью, сам же Боромир называл это трусостью. Ему не столько хотелось прощения, сколько гарантии, что об этом никто не узнает. Огласка чудовищна, но хуже неё шантаж, и это единственная причина, почему Эстель молчит — он продаст своё прощение. Может быть, стоит сказать ему, что денег и услуг он не дождётся, платить наркоторговцам Боромир никогда не будет.       В душе снова рождалась злость. Злость на самого себя, на дрожь в руках и страх перед будущим. Как легко и просто было принимать безрассудные решения ночью, и куда всё делось с рассветом? Боромир скучал по тому безумию, что накрыло его в переулках близ бара «Мордор». Время неслось вскачь, поступки казались ценными, слова — важными, а в руках была сила что-то изменить в этом мире. Но куда это привело? Меньше чем через сутки после блистательного ареста лейтенант «Возмездия» сидит один в пустой квартире, не зажигая света наблюдает, как гаснет серый день над проклятым городом. Город ничего не заметил.       Боромир лежал на диване, запрокинув голову смотрел на клочок темнеющего неба в окне. Нужно было встать, снять пальто, а не мять его, включить свет, приготовить что-нибудь на ужин, хотя бы чайник поставить. Застелить диван и лечь спать, отключить будильник и на несколько часов притвориться, что всё случившееся было кошмарным сном.       В прихожей на стенке задребезжал телефон. Агрегат, старый как потоп в Нуменоре, ещё с раздельной трубкой — микрофон принимающий и слуховая трубка были примотаны к какой-то палке для удобства — надрывался во всю силу, так что сосед за стенкой принялся случать и кричать, чтобы глухие тетери ответили на звонок, иначе он придёт и никому никто больше звонить не будет. Боромир доплёлся до телефона, попутно бросив пальто в шкаф.       — Лейтенант Боромир, слушаю.       — Какой у вас уставший голос, лейтенант, — сочувственно сказала телефонная трубка голосом Денетора. Боромир скривился. — Это был тяжёлый день, да, сын?       — Тебе уже всё рассказали? — бесцветным голосом спросил Боромир, прикидывая в уме, что действительно рассказали главе совета.       — Я всё знаю, — ответил Денетор. — С тобой обошлись ужасно несправедливо, нельзя карать человека за исполнение его долга. Ты, конечно, погорячился, но отстранение… Я этого так не оставлю.       — Отец, пожалуйста!       — Боромир, это не шутки. Тебе ставят палки в колёса в пику мне, думаешь, я не знаю? Мы не можем этого допустить.       — Мы? Отец, я давно вышел из того возраста, когда мои шишки были твоей проблемой.       — Они всегда будут моей проблемой, — Денетор сказал это с такой теплотой в голосе, что Боромиру стало стыдно за свой раздражённый тон. — Ты зол и устал, я понимаю. Но тебе не о чем тревожиться. Я всё улажу.       Боромир ничего не ответил, только вздохнул. Он стоял в тёмном коридоре, привалившись спиной к двери и ощущал усталость на грани обморока.       — Давай встретимся завтра, — предложил Денетор. — Ты свободен?       — Я всю неделю теперь свободен, — буркнул Боромир.       — Приходи ко мне, — всё тем же мягким отеческим тоном сказал Денетор. — Пообедаем вместе, ты мне всё расскажешь. Кстати, помнишь имя офицера, который тебя отстранил?       — Нет, — без запинки соврал Боромир. — Я к тому времени уже сутки был на ногах, в голове каша. Не помню даже как он выглядел, не было желания разглядывать эту рожу.       — Ну хорошо, — благосклонно сказал Денетор. — Я это выясню. Ничего не бойся, мой мальчик. Отдыхай и до завтра.       В трубке раздались гудки. Боромир ещё минуту стоял с ней в руках, потом включил свет и принялся рыться в выдвижном ящике столика рядом. Среди старых чеков из лавок и обёрток от шоколада отыскалась растрёпанная книжица — телефонные номера офицеров полиции. Боромир открыл первую страницу и нашёл строку «Хальбарад, офис». На дребезжащем диске набрал номер, молясь, чтобы этот человек тоже оказался трудоголиком и сидел уже у себя, а не мотался по провинившимся участкам.       — Какого хрена?! — прорычал голос на том конце, Боромир вздохнул с облегчением.       — Это Боромир, — сказал он, стараясь, чтобы голос не дрожал.       — Боромир? — собеседник очень удивился, даже успокоился. — Что вам надо от меня?       — Я хотел предупредить, — быстро сказал Боромир, — мне звонил отец, он собирается «всё уладить», как он говорит.       — Вы мне угрожаете? — холодно спросил Хальбарад.       — Нет. Если бы собирался, как и отец, всё уладить, не стал бы вам звонить. Отец попытается вмешаться, он будет оказывать давление на следствие, я этого не хочу. Поэтому и позвонил, просто предупредить.       — Я охренел с вас за сегодня бесчисленное количество раз, — сказал Хальбарад после продолжительной паузы. — И только что снова. Вы убийственно непредсказуемы, лейтенант. Но так уж и быть, информация за информацию: я подшил к делу принесённую вами улику, несмотря на то что вы опять, — он особенно выделил это «опять», — действовали без приказа и ордера. О результатах экспертизы вам не сообщат, не надейтесь.       — Спасибо, — ответил Боромир, но не был уверен, что его услышали, в трубке почти сразу снова зазвучали гудки.       Погасив свет в коридоре, Боромир добрался до ванной. Включив горячую воду, заткнул пробкой слив ванны, разделся и забрался в глубокую чугунную чашу. Ужасно хотелось спать, есть, согреться. Отопление в квартире опять не работало, скорее всего вышел из строя котёл в подвале, как было уже не раз за зиму, потому и воды горячей на всех не хватало. Ванна наполнялась медленно, тихое журчание воды по бортику усыпляло, Боромир пытался бороться со сном и думал, какова вероятность утонуть и избавит ли это от необходимости выступать перед трибуналом. Тусклый свет старой лампы в мутном абажуре едва разгонял влажный полумрак. Боромир медленно моргал, разглядывая узор на потрескавшейся плитке.       Он действительно уснул. Тьма наступила резко, как от удара по голове, и из забытья он вынырнул так же неожиданно. Ванна была уже полна, вода доходила до груди и продолжала литься, а в коридоре слышалось шебуршание. Только один человек кроме Боромира и старой хозяйки, у которой он снимал квартиру, имел дополнительный ключ. Но хозяйка никогда не приходила, она жила на первом этаже в крохотной комнатушке консьержа, раз в месяц напоминала о деньгах, всё остальное время даже не здоровалась. Значит, Фарамир.       — Я в ванной! — крикнул Боромир, закрывая кран.       — Я слышу! — откликнулся гость из коридора. — Ты там не уснул?       — Уснул…       — Вылезай. Я приготовлю ужин.       — Ты с работы? — спросил Боромир, вытаскивая себя, совершенно разморённого, из воды и ставя на коврик.       — Ага. И голоден как волк.       Пока Боромир вытирался и одевался, Фарамир гремел посудой на кухне. Через щель приоткрытой двери слышались шкворчание масла и свист чайника, скрип дверец шкафов и стук ножа по разделочной доске. Боромир, уже в пижаме и халате, остановился в дверях кухни, разглядывая брата в заляпанном фартуке поверх серо-зелёного мундира. Никакие отцовские заверения «всё будет хорошо» и просьбы не тревожиться не имели значения рядом с тем робким чувством покоя и слабой надежды, что рождалось в душе Боромира от присутствия младшего брата. Фарамир обернулся, улыбнулся, но тут же встревоженно нахмурился и отложил нож, что держал в руке.       — Какие у тебя синяки на шее! — встревоженно сказал он, подходя ближе.       — На спине ещё круче, — невесело усмехнулся Боромир.       Фарамир велел показать, Боромир безропотно скинул халат и расстегнул пижамную куртку, подставил спину пытливому взгляду и глухо охнул, когда места удара коснулись осторожные пальцы.       — Больно?       — Ощутимо, — поморщился Боромир. — Болит до сих пор, как будто шилом пырнули.       — Тут кровоподтёк, кровь запеклась под кожей, — сказал Фарамир, разворачивая брата спиной к свету. — Ты обращался к врачу?       — Нет. И если бы меня действительно пырнули, я бы даже руку поднять не смог, — отмахнулся Боромир.       — Дело даже в не этом, — покачал головой Фарамир. — Подтверждённая травма станет доказательством нападения и самозащиты.       — Я её всё равно превысил.       Фарамир вздохнул, но ничего больше не сказал, решив, видимо, отложить разговоры до утоления голода. Две порции яичницы, жареная грудинка, хлеб и масло отправились по тарелкам, в чашки с отбитыми ручками разлили чай, Фарамир достал принесённый с собой маковый кекс и капустный пирог. Возле его работы в маленькой пекарне под вечер дневную выпечку отдавали за полцены, чтобы не оставалось на утро.       — Расскажи мне что-нибудь хорошее, — попросил Боромир, наблюдая, как брат наворачивает еду. Ему самому, несмотря на голод, кусок в горло не лез.       — Ну, помнишь тех двоих мальчишек, что мы забрали из работного дома, я тебе рассказывал, — Фарамир махнул вилкой, чуть не запустив в брата куском яичницы. — У них оказалась троюродная тётка, она держит приют на окраине, возле Лонгботомской табачной фабрики, знаешь?       — Фабрику знаю.       — Там фермы крутом, место хорошее.       — Ребятам всё равно придётся работать на фабрике. Им бы учиться…       — Школ-интернатов у нас не так много и финансирования мы ближайшие полгода не получим, чтобы детей туда отправлять. Всё ж на пожертвования, а отец говорит, что школа этим ребятам не нужна. Им нужна работа. — Фарамир глубоко вздохнул. — Здесь им будет полегче и посытнее. Ты бы видел их, кожа и кости.       Боромир сочувственно покачал головой. Как бы он ни сокрушался по поводу бесполезности своей службы, Фарамиру приходилось ещё сложнее: он занимался тем, что общество даже не считало преступлением. Умирающие от голода дети, избитые до полусмерти жёны, криминальные аборты и самоубийства — всё это объединялось одним определением «сами виноваты». В этих преступлениях жертва становилась единственным обвиняемым.       Тихую беседу о работе «зелёного отдела» — как звали департамент, где работал Фарамир за цвет их мундиров — прервал звонок телефона. Боромир недоуменно посмотрел на часы, косо висящие на гвозде над столом.       — Какого хрена ещё от меня надо? — проворчал он, поднимаясь. Фарамир удивлённо посмотрел на брата, который обычно так не выражался. Но сегодняшнее плотное общение с вышестоящим начальством сказалось и на лексиконе.       — Слушаю, — буркнул Боромир в трубку, не представившись.       — Добрый вечер, лейтенант, — прорычала трубка. Боромир отставил её от уха, секунду раздумывая, не приключилась ли с ним слуховая галлюцинация. Это был Лурц, капитан третьего участка.       — Я весь внимание, — с изрядной долей сарказма ответил Боромир.       — Не выламывайтесь, лейтенант, вы не в том положении, — посмеиваясь ответил Лурц. — До меня дошли новости, как здорово вы нахулиганили этой ночью на моей территории.       — Я выполнял свой долг.       — Ну стало быть я исполню свой, — в голосе орка прозвучала ощутимая угроза. — Или нет. Я гневлив, но отходчив, вам каждый скажет, кто меня знает.       — Благодарю за сведения.       — Не глупи, лейтенант, — Лурц отбросил видимость делового тона. — Мы можем договориться. Я о тебе много слышал, ты обо мне — не так много, раз сунулся, куда не приглашали. Но мы можем это уладить. Давай встретимся с глазу на глаз, без погон и поговорим.       — Когда и где?       — Другой разговор, — Лурц враз повеселел, судя по голосу. — Завтра в восемь вечера, бар «Амон Хен».       — Его ещё не прикрыли? — с издевательским удивлением спросил Боромир. Его несло. Он прекрасно понимал, что злить Лурца сейчас себе дороже, но испытывал к этому офицеру такую ненависть — особенно после услышанного от Грахура — что просто не мог сдержаться.       — Это очень приличное место, лейтенант, я не пригласил бы вас в гнилую дыру, — любезно ответил Лурц. — Выпьем, побеседуем как приятели.       — Хорошо. Я приду.       — Вот и славненько, я знал, что вы не дурак, — рассмеялся Лурц и повесил трубку, не прощаясь.       Боромир вернулся в кухню и наткнулся на очень внимательный взгляд Фарамира.       — Лурц звонил, предложил встретиться, — ответил он на незаданный вопрос, садясь за стол.       — Тебе нельзя ходить на эту встречу одному! — сразу забеспокоился Фарамир. — Лурц ещё не знает всего.       — Что Грахур его сдал?       — Да. Вот вечерний выпуск, — Фарамир развернул на столе между тарелками принесённую с собой газету. На третьей странице только была маленькая заметка в разделе полицейских сводок об аресте в баре «Мордор». Без имён и заявлений. — Утром на этом месте будет уже статья побольше. А к вечеру выйдет и какое-нибудь интервью. Если наше управление начнёт распространяться, кого и кто допрашивал, они подпишут тебе приговор.       — Лурцу нет смысла меня убивать или калечить, раз дела я уже не веду и свидетеля у меня забрали, — покачал головой Боромир. — Он как раз понадеется узнать у меня, что известно полиции и как вывернуться. Я очень хочу знать, что он скажет, но куда больше — что спросит.       — И где вы встречаетесь?       — А этого я тебе не скажу, — твёрдо произнёс Боромир. — Ты не пойдёшь со мной, не пойдёшь без меня, не будешь караулить ни в зале, ни на улице. Тебе в этом притоне точно делать нечего.       — Надеюсь, мы с отцом не начнём через несколько дней получать тебя на почте по кусочкам, — мрачно сказал Фарамир.       — Отец мне тоже звонил, — вздохнул Боромир, вспоминая что обещал ещё одну встречу.       — И мне. Около часа дня. Сказал, что не может до тебя дозвониться, спросил, не связывался ли ты со мной.       — Я был в городе, по делам, — уклончиво ответил Боромир.       — Я не знаю всего, что ты натворил, — печально улыбаясь, сказал Фарамир, — но благодарен тебе уже за то, что услышал голос отца в телефонной трубке.       — Ты правда не знаешь… — покачал головой Боромир. — И отец не знает, что я сделал. По правде, это известно пока только двоим.       Боромир локтями опёрся о стол и закрыл лицо руками. Он вновь мысленно перенёсся в тёмную комнату, но теперь смотрел на самого себя со стороны. Стоял за кругом холодного света и смотрел, как тяжело дышит человек, лежащий грудью на столе, как раскачивается лампа, слушал скрип ножек стула по полу. Человек, двигающийся над склонённым бродягой, был одет в знакомые брюки, из-под пояса которых выбивалась форменная рубашка, на плече косо висела портупея с именным револьвером — принадлежавшим Боромиру — но лица у этого человека не было. Безобразную маску злобы и ненависти язык не поворачивался назвать человеческим лицом.       Фарамир протянул руку через угол и положил пальцы на запястье брата.       — Это Лурц, да? — спросил он с тревогой и решимостью. — Он что-то знает и шантажирует тебя? Поэтому ты согласился встретиться?       — Нет, — качнул головой Боромир, выныривая из мыслей и глубоко дыша, чтобы успокоиться. — Поверь, Лурц — меньшая из моих проблем. От него мне ничего не грозит.       Боромир улыбнулся, пытаясь развеять страхи младшего брата, но тот, судя по взгляду, улыбке не поверил. Но расспрашивать больше не стал.       Он только предложил остаться на ночь, если Боромиру нужна компания. Оба с теплотой вспоминали то время, когда у них ещё была одна комната на двоих — пока отец не решил, что старшему сыну не место в общей детской, ему нужна отдельная спальня молодого джентльмена. Но и тогда братья умудрялись проскальзывать мимо бдительных нянек, а утром их находили в шатре из одеял и подушек. Как давно это было когда вовремя надёрнутое на голову одеяло было надёжной преградой от страха. Тогда всё дурное и опасное в этом мире таилось под кроватью и за тёмным окном, выходящим в ночь, а не внутри собственной головы.       — Со мной всё будет в порядке, — заверил Боромир. — Я позвоню тебе вечером, после встречи с Лурцем.       Говоря, что Лурц сейчас наименьшая из проблем, Боромир не пытался лукавить. Он не знал, как корыстолюбивый и беспринципный глава третьего участка собирается выкручиваться, но сейчас он влип по уши и ещё не знает об этом — преимущество на стороне «Возмездия». А вот глава совета, чей интерес составляли только гордыня и уверенность, что весь Гондор вертится вокруг него, становился куда более ощутимым препятствием. Боромир не знал, как убедить отца не вмешиваться. Он твёрдо решил довести дело третьего участка до трибунала даже ценой собственной репутации. Пусть Эстель проболтается, пусть потребует суда над лейтенантом, но не раньше, чем в кандалах окажется Лурц. Это, пожалуй, единственное, о чём Боромир попросил бы. Ложился он спать с твёрдой решимостью добиться встречи с арестованным бродягой.       Спал Боромир так крепко, что не слышал даже звона будильника, привычно заведённого на шесть утра. Впрочем, какая-то часть его дребезжанием железного молоточка всё-таки была разбужена, потому что в районе одиннадцати, когда Боромир оторвал тяжеленную голову от подушки, будильник обнаружился в другом углу комнаты, грустно лежащий у стены и покачивающий выскочившими пружинами. Ёжась от утренней прохлады, сменившей вечернюю промозглость, Боромир распахнул окно на кухне и поставил на плиту кофейник.       — Срочные новости! — донеслось с улицы, горластые мальчишки-газетчики продавали прохожим информацию, которой те в жизни бы не заинтересовались, не будь она эхом повторяема в глубоких дворах-колодцах. — Повышение стоимости акцизов на табак! Новые исследования останков чудовищ из Северных пустошей! Пурга в Глухомани, потеряна связь с железнодорожным экспрессом, читайте списки пропавших без вести! Пожар в четвёртом полицейском участке, пропал заключённый!       Боромир замер с зубной щёткой во рту. Сплюнул пену, глотнул воды, выскочил в коридор. Наспех набросил пальто и босиком выскочил на лестничную площадку, пронёсся вниз, чуть не сшиб с дороги необъятных размеров консьержку. Не слушая проклятий вслед и причитаний по поводу распоясавшейся молодёжи, он выскочил на улицу и поймал за шиворот одного из газетчиков. Мальчишка-хоббитёнок, кажущийся совсем маленьким, едва волочил за собой толстенную связку газет на суровой бечёвке.       — Утренний номер, — торопливо попросил Боромир, сунул парню в руку монету не глядя. — Статья о пожаре в участке, какая страница?!       — Пятая, — буркнул парень, проворчал что-то сумасшедших, удивительно сходясь во взглядах на мир со старой перечницей из подъезда.       Боромир, ёжась и переминаясь босыми ногами, заскочил обратно в парадную. В свете лампочки в грязном плафоне отыскал пятую страницу и небольшую заметку.       «Сегодня в четыре тридцать утра пожарной команде округа поступил вызов в полицейский участок номер четыре. Сообщалось о загоревшихся одеялах в камерах, где содержат заключённых. По предварительным данным причиной пожара стал арестованный бродяга, уснувший с зажжённой сигаретой. В суматохе ему удалось сбежать».       Боромир перечитал короткую заметку несколько раз. Потом сложил газету и невидящим взором уставился на передовицу. Там было что-то про налог на табак. А чуть ниже небольшой квадрат, на две колонки мелким шрифтом, занимала статья с дурацким названием «От чего умирает надежда Гондора?». Внештатный корреспондент Леголас рассказывал о беседе с неким Эстелем, чьё имя в переводе с мёртвого языка эльфов значит «надежда» — и этот Эстель наркоман, опустившийся пьяница и бездомный, хранящий память о великом прошлом своего народа и остатки гордости в виде молчания под полицейскими дубинками. «Что ждёт этих людей и мир, завещанный им Эру?» патетично вопрошал автор статьи.       «Меня не ждёт ничего хорошего», — мысленно ответил Боромир.