Яд к твоим губам

Я всем вам знаю цену, но пока Потворщик первый вашим безобразьям. Мне в этом солнце подает пример. Оно дает себя туманить тучам, Чтоб после тем сильнее ослепить Своим внезапным выходом из мрака. Генрих IV. У. Шекспир

В четыре утра неспящий город дремал, как сторож на посту. Уже появились редкие прохожие, ночную тишину улиц, отдыхающих от визга клаксонов и рёва моторов, разбавлял тихий гул круглосуточно работающих фабрик. В светлеющее небо поднимался дым из высоких труб, вдалеке виднелись очертания Белого города, возвышающегося над низиной. Арагорн закурил — одну из тех сигарет, что выпросил у дежурного констебля, две пошли на поджог — и медленно побрёл вдоль дороги. Метро закрылось в два часа и откроется снова только в пять.       Очень хотелось домой, но Арагорн опасался слежки. Не от полиции, об этом они с Хальбарадом позаботились, но за участком могли присматривать ребята Лурца и Грахура или знакомые самого Эстеля. Легенду сбрасывать ещё было рано, поэтому Арагорн ушёл в сторону Арнора, покружил в доках до открытия первых баров, заказал завтрак и пива, сыграл захмелевшего болтуна и всем желающим рассказал историю о том, как лихо обчистил карманы полицейских во время ареста. История вызывала взрыв смеха, ловкача хлопали по спине, подливали ему пива. Арагорн незаметно сливал это дрянное пойло в кружки соседей.       Когда открылось метро, Арагорн взял свою привычную банку для мелочи, табличку с надписью «Гондор пал», накинул капюшон и спустился в недра подземки. В толпе спешащих на работу легко спрятаться, любой хвост отваливается, стоит лишь пару раз сменить станцию. Арагорн мельком замечал знакомые лица: здесь же, в метро, встречались курьеры и сбытчики наркоты, по той же причине — в метро никто никого не замечает, в тоннелях двигается безликая потеющая масса, а не отдельные личности.       Сделав пару петель вдоль кольцевой линии, Арагорн сошёл на серую ветку и уехал к самой окраине Арнона. Поезд вынырнул из-под земли в районе моста через Брендивин и покатился по рельсам вдоль узких улиц, застроенных некогда великолепными, но теперь обветшалыми домами. Фрески и барельефы со стен кварталов осыпались, балконы зияли дырами, террасы на крышах зеленели садами — деревья уже пустили корни по стенам. Это был район Форност, граница города, за которой начинались Северные пустоши. Здесь не везде успели провести воду и электричество, да уже и не собирались: городской совет, вероятно, давно забыл, что в этой глухомани кто-то живёт. Здесь не было и полиции. Но улицы охраняла Серая дружина, и Форност негласно считался самым безопасным местом в городе. Тут обитали последние представители нуменорских родов — не те чванливые снобы из Минас-Тирита, сохранившие лишь деньги, но дунэдайн, сохранившие память.       Арагорн тоже жил здесь. В старом особняке, некогда выстроенному для одного хозяина — кого-то из предков по отцовской линии — позже переделанному под кооператив на пять квартир. Арагорну принадлежали три больших комнаты на втором этаже.       — Грегори, я дома! — крикнул он, открывая дверь ключом, вынутым из почтового ящика. Комнаты ответили молчанием и затхлостью. — Если Хальбарад тебя не покормил, я его самого на диету посажу, — проворчал Арагорн.       В самой большой комнате, служащей гостиной и библиотекой, на высоком столике между книжных шкафов стоял аквариум. А в нём среди коряг и камней лежал пятнистый сомик в палец длинной. Он сосредоточенно облизывал крупный голыш, на котором отдыхал, увидев вошедшего в комнату человека замер, будто не поверил своим круглым глазкам навыкат, потом вильнул хвостом и уплыл под корягу.       — Обиделся, — усмехнулся Арагорн. Он вытащил из ящика столика банку с сухими гранулами для донных рыбок, бросил несколько штук в аквариум, потом раздвинул шторы и открыл окно. В квартиру ворвался утренний ветер.       В то самое время, когда лейтенант четвёртого полицейского участка босиком и с физиономией в разводах зубной пасты перечитывал заметку о пожаре и побеге, Арагорн, уже изрядно освежённый недолгим, но необходимым сном, мылом, бритвой и помазком, читал ту же самую газету. Он пролистнул не глядя огромную статью о табаке — да, подорожает, но бросать вредную привычку Арагорн не собирался. Целая чашка кофе ушла на заметку о пропавшем в пурге экспрессе, вспомнились времена, когда Серая дружина бродила за пределами города, а не по улицам — Арагорн и Хальбарад, считай, жили в Пустошах, пока не решили, что в городе чудовищ больше.       Статья из-под пера дружищи Леголаса вызвала у Арагорна смешок. Эльф любил некоторую долю пафоса и риторические вопросы, история бродяги-наркокурьера заиграла новыми красками, её, пожалуй, можно было бы и суду присяжных в оправдание подсунуть.       Прикончив ранний обед в районе полудня, Арагорн переоделся в привычный мундир, взял револьвер, перчатки, предупредил сомика, что уходит до вечера, как будто тому было дело. Заперев квартиру, снова бросил ключ в почтовый ящик и быстрым шагом пересёк пару кварталов, чтобы из телефонной будки возле остановки трамвая вызвать служебную машину. А пока ждал шофёра, купил пачку сигарет в лавке на углу, выслушав очередную тираду в адрес нового акцизного закона.       В управлении его ждали. Со всей этой слежкой Арагорн разрывался между работой, которую нельзя было оставить, не вызвав подозрений, и жизнью под прикрытием. Последние полгода он усердно разыгрывал слабое здоровье, пропадал по нескольку дней, а заместитель объяснял отсутствие начальства то сломанным пальцем на ноге, то выбитым зубом, шалящей печенью и мигренями.       — Тут такое случилось! — звонким до желания почесать в ухе голосом выпалил молодой сержант, занимающийся бумагами в приёмной. — Вы не представляете!       — У меня отличное воображение, — кивнул Арагорн. — Представить я могу всё что угодно. Офицер Хальбарад у себя?       — Так точно.       Арагорн сразу поднялся на третий этаж, бросил пальто в своём кабинете, смахнул пыль с печатной машинки и стеклянных витрин с документами и отправился к Хальбараду. Тот выглядел хмурым и бледным, как всегда, но аккуратно причёсанным. Длинные волосы от висков были собраны в тоненькие косички на манер эльфов, на затылке они вплетались в толстую косу, перетянутую мягким кожаным шнуром.       — Та-а-ак, — протянул Арагорн, падая в удобное мягкое кресло, с удовольствием вытягивая ноги. — Ты явно не сам заплетался этим утром.       — Я и не спал толком, угадай по чьей вине, — пробурчал Хальбарад. На столе у него высилась кипа бумаг, из-за которой он выглядывал как из-за крепостной стены.       — В таком случае твоя ночь прошла приятней, чем моя, — заметил Арагорн.       — Тьфу на тебя! — рявкнул Хальбарад. — Не спал я из-за твоего лейтенанта, этого грёбаного гоблина, его длинного языка и твоего приказа установить прослушку!       — Стало быть, штаны горят на нас обоих, — рассмеялся Арагорн.       — Ты поджёг на себе штаны? — недоверчиво усмехнулся Хальбарад       — Образно. Только одеяло.       Хальбарад закатил глаза. Потом встал, ушёл в подсобку, чем-то там гремел — не в пример идеальному порядку в рабочем кабинете, в закутках вроде гардеробной или кладовок у него вечно был хлам, в котором только Хальбарад и ориентировался. Оттуда он появился с чайником, чашками и парой плиток поседевшего шоколада.       — На кофе уже смотреть не могу, — сказал он, поймав вопросительный взгляд.       — Что по делу? — спросил Арагорн, забросив в рот дольку шоколада. — Прослушку везде поставили?       — По всем линиям, связанным с именами, названными Грахуром. Стенографисты пишут каждое слово, а это, — Хальбарад махнул на бумаги, — уже перепечатанные и расшифрованные записи. И на плёнке сами разговоры. Там вагоны улик, Арагорн! То, что мы искали полгода!       — Я тебе говорил. Грахур недостающее звено, — кивнул Арагорн. — Все недостающие ключи мы собрали бы за пару месяцев и без выходок лейтенанта.       — Парень нам здорово время сэкономил.       — И ужал. Действовать нужно быстро, у нас есть ещё не больше суток, потом ключевые фигуры поймут, насколько мы близко.       — Кстати о ключевых фигурах, — Хальбарад постучал пальцами по толстенькой папке, лежащей на столе перед ним. — Часто упоминается Саурон. Но я не могу понять, что это за фигура.       — Это не фигура, а игрок. Хозяин «Кольца», заваривший всю кашу.       — У родителей с чувством юмора так себе, влепить имечко майа, прислужника Моргота.       — А это и не имя, — покачал головой Арагорн. — Это прозвище и пароль. Саурон кто-то из тех, кого мы уже знаем.       — Ты думаешь, мы можем самого Саурона заковать в наручники?       — Да.       Арагорн просто кивнул, Хальбарад минуту в молчании смотрел на друга и командира, потом встал, обхватил себя за плечи, отбросил косу за спину и принялся мерить шагами комнату.       — Я удивляюсь твоему спокойствию, — наконец сказал он. — Ты понимаешь, что мы пытаемся сделать? Если подозрения подтвердятся и улики найдутся… А дальше что? Это как дракона поймать в капкан.       — Драконы не водятся в этих краях уже тысячу лет, — спокойно ответил Арагорн. — Мы сражаемся не с тварями из Пустошей, в которых уже никто и не верит. Наши враги — люди и орки, всего лишь люди и орки. Мрази и те, и другие, но не больше. С ними можно сражаться, и мы должны.       — Кстати о мразях, — Хальбарад в одно мгновение перешёл от мрачной серьёзности к столь же хмурому веселью. — Мне вчера лейтенант твой звонил вечером.       — И? — Арагорн, признаться, был заинтригован. А Хальбарад, чувствуя это, цедил информацию и по привычке заходил издалека.       — Звоню я вчера в один отель, не хотелось ехать домой, устал как чёрт, решил, что хочу ванну с лавандой и шёлковые простыни.       — И грелку ростом в шесть с половиной футов, — добавил Арагорн.       — Ну да. Так вот, заказываю номер, а мне коммутатор говорит: «Брынь-брынь, у вас вторая линия». Ну я ору в трубку, какого хрена от меня опять нужно. А мне в ответ: «Здрасте, я Боромир». Ну поздравляю, Боромир, я тебя в задницу за это поцеловать должен?! А он так скромненько: «Я просто предупредить, мне папенька звонил, он хочет оказать давление на следствие, примите меры».       — А вот это неожиданно, — кивнул Арагорн.       — Я сам охренел. Ты ещё не запутался в своём интересе?       — До вчерашней ночи он не давал мне поводов.       Горький шоколад оставлял на языке вяжущий терпкий вкус сомнения. Арагорн говорил правду: пять лет издали присматривая за молодым лейтенантом, он и представить не мог, кого встретит однажды под знакомой личиной. Он искренне любовался им, несмотря на нарушенный регламент, во время ареста в баре и потом, среди камер, когда невероятное чутьё лейтенанта из нескольких десятков арестованных всех рас и мастей выделило важных свидетелей. Теперь Арагорн понимал: Боромир тоже следил за этим баром, но каким путём он пришёл к мысли, что это важно? Или масштабное расследование «Кольца» ни при чём, он просто решил бороться с коррупцией коллег? Это можно понять, если не простить: субординацию и дисциплину никто не отменял, но всякому терпению приходит конец, когда поступает приказ закрыть глаза и пройти мимо.       За действие без приказа можно устроить выговор, за то, что чуть было не пустил варгу под хвост многомесячную многоходовую операцию — устроить выволочку без свидетелей. И оставить при погонах. Терпение у лейтенанта кончилось, но конец приходит и наркокартелю «Кольца», а вместе с ним и городскому совету, допустившему появление отравы. Дракона в капкан ловят за хвост, но отрубают ему потом голову — этим Арагорн и собирался заняться. Он был в какой-то степени благодарен Саурону и его игрушке — во мраке, сгустившемся на улицах Гондора в последние годы, ярче загорались звёзды. Но со временем и их пожирала тьма.       — Помнишь дело Таклина? — спросил Арагорн, пустым взором глядя окно, занавешенное туманом.       — Ещё бы, — хмыкнул Хальбарад. Он сидел на краю собственного стола, внимательно смотрел на Арагорна, словно по его лицу читал всё, что творилось в душе. — Я проиграл тебе бутылку отличного ривенделлского. Хорошо, что ещё не действовал сухой закон, иначе твой парень обошёлся бы мне куда дороже.       — Я знал, на кого ставить, — с печальной улыбкой ответил Арагорн.       Дело Таклина — история четырёхлетней давности — наделало много шума. Нечасто преступление на улицах Арнора становится достоянием общественности, но в тут раз жестокое убийство восьмилетней девочки потрясло даже видавших всякое жителей окраин.       Ребёнка истязали и насиловали несколько дней, даже после смерти не оставили в покое, коронер описывал в детальных отчётах повреждения и следы насилия, нанесённые уже после того, как сердце несчастной перестало биться. Отчима девочки арестовали на следующий же день.       Он и отчимом-то не был, её мать, овдовев, браком больше не интересовалась, просто приводила мужчин в дом и меняла каждые полгода. Мать девочки разыскать не могли, она, по словам соседей, часто пропадала у подруг на несколько дней, но по всем возможным адресам её не видели с неделю. У следствия был только Таклин — высокомерный ублюдок, вор и пьяница, уверявший, что он «и пальцем не тронул эту шлюху, которая заслужила всё, что с ней сделали». Допрос в третьем участке ничего не дал и тогда Арагорн, ознакомившись с делом, велел передать его в четвёртый участок.       — Вероятно, тогда у Лурца и появился зуб на Боромира, — сказал Арагорн.       — Это ты так называешь желание применить описанные на сорока листах издевательства над жертвой в отношении лейтенанта? — мрачно посмеялся Хальбарад. — Я видел рожу Лурца, когда в коридорах управления они с Боромиром столкнулись сразу после передачи дела.       — Разгневанные газеты, помнится, были того же мнения.       Газеты требовали расправы над лейтенантом четвёртого участка, когда спустя сутки после перевода Таклин был отпущен на свободу. Боромира обвиняли в излишней мягкости, попустительстве зверствам, даже взяточничестве. Стоя навытяжку перед старшими офицерами и глядя поверх их голов, Боромир молча выслушивал потоки ругани, а потом попросил неделю. Одну неделю он просил у Арагорна, глядя тому прямо в глаза. Но видел ли он хоть что-то через пелену обиды и гнева? Лица главы управления, давшего добро, он не запомнил.       Именно тогда Арагорн поспорил с Хальбарадом, сумеет ли лейтенант что-то сделать за неделю, раскроет ли дело. Это был своего рода экзамен на умение работать под давлением — а оно оказалось чудовищным, резонанс история приобрела на весь город. Такое давление из угля делает алмазы, и Боромир справился. Через неделю он вошёл в кабинет и заявил, что провалил задание — доказать вину Таклина в убийстве падчерицы он не сумел. Зато знает, кто сделал это на самом деле и куда делась мать девочки.       «Если бы я хоть на миг остался бы один на один с этим ублюдком — я бы его убил, — сказал тогда лейтенант. — Я читал протоколы, знал, что вину он не признал, поэтому отпустил. И пошёл следом».       Расчёт удался — Таклин стал очень громким на свободе. Он давал интервью газетам о полицейском произволе и торжестве справедливости для простого человека, получал гонорары от журналистов и напивался. А через несколько дней отправился к давнему другу в гости, напомнить, что тот ему должен. За маленькую шлюшку, которую Таклин ему продал, и за молчание. Второй ублюдок в ответ напомнил, что ему тоже причитается, поскольку полиция ещё не знает, где прикопана мать девочки. Боромир со штурмовым отрядом явились вовремя, чтобы не позволить этим двоим друг друга убить. Через месяц оба отправились на пожизненное. А Хальбарад проиграл две бутылки отличного вина за два раскрытых молодым лейтенантом дела.       — Он тогда верил в доказательства, а не в страх и силу, — покачал головой Арагорн. — Я всё-таки его упустил.       — Да, умение отличать мразь, которая мразь сама по себе, а не по конкретному уголовному делу — необходимое умение для «Возмездия», — кивнул Хальбарад. — А когда ты окружён этими самыми мразями в погонах и на каждого можно заводить дело, нюх притупляется.       — Настолько, что не веришь уже и невиновному, — Арагорн чуть заметно поморщился, сменив положение в кресле и закинув ногу на ногу. — Одно дело не верить-проверять, и совсем другое — сыпать угрозами и… — Он не договорил, махнул рукой. — Мне его жаль, Хальбарад.       Старый друг недоверчиво хмыкнул, Арагорн отвёл глаза. Он действительно ощущал жалость, но не сочувствие. Лейтенант Боромир не ребёнок, который упал и расшиб коленку, он взрослый человек, сделавший выбор. Вероятно, он сам не осознает ужаса того, что с ним происходит, уже не хочет замечать. Неприятное чувство, тот странный холодок, что идёт от остывающих углей на утро, — поселилось в душе Арагорна.       — Прекрати идеализировать симпатичную мордашку — и мир станет спокойнее, — посоветовал Хальбарад. — Ты уверен, что вот здесь, — он хлопнул ладонью по кипе бумаг, — мы не нароем на твоего лейтенанта нечто большее, чем превышение должностных полномочий прошлой ночью?       — Я уже ни в чём не уверен, — со вздохом ответил Арагорн.       — То-то же. И сегодняшнее расписание лейтенанта тоже его не красит. Обед с папенькой и коктейли с Лурцем, как тебе?       Арагорн замер на половине движения, потянулся в карман за сигаретами и забыл, что хотел курить.       — Что ты сказал? — переспросил он, всё ещё надеясь, что это шутка.       — Обед с отцом, — недоумевающе повторил Хальбарад. — Папаша ему звонил вчера, я же говорил. А потом позвонил Лурц, вечером уже поздно, и предложил «поговорить без погон». Ты же просил прослушивать все телефоны.       — Ему нельзя ходить ни на одну из этих встреч! — воскликнул Арагорн, вскакивая из кресла. Хальбарад от удивления чуть со стола не свалился. — Вот хоть под арест отправляй, чего ему дома не сидится!       — Да что ему будет, — пожал плечами Хальбарад. — Супчика у папаши похлебает, в меховое пальто поплачется. А вечером напьётся.       — Хальбарад, — имя друга Арагорн почти прорычал, — анализ следов на платке, что я тебе дал, готов?       — Нет, лаборатория сказала не раньше среды. Они поставили какую-то хромую грамоту, она сутки стоять должна.       — Хроматограмму, — машинально поправил Арагорн.       — Я так и сказал.       — А в морге был?       — Был, вчера днём. Вместе с Лурцем, он опознал своего парня, говорит, хороший был, исполнительный, такая утрата невосполнимая, — Хальбарад всхлипнул, уткнулся лбом в плечо Арагорну и сделал вид, что пытается высморкаться в край его мундира.       — Хватит, — раздражённо прервал клоунаду Арагорн. — Мы теперь точно знаем, что его подослал к Боромиру Лурц. Ну и зачем теперь ему личная встреча?       — Зависит от того, чего Лурц добивался, — пожал плечами Хальбарад. — Ты там был, не я. Было это похоже на попытку свернуть птенчику шейку?       — Нет…       — Что тогда? И что в лаборатории должны найти в тех пятнах на палатке? — Хальбарад сделался очень серьёзным, смотрел на Арагорна пытливо, будто подозревал во лжи. — Смотри, что принёс сам Боромир. — Он вытащил из маленькой папки и бросил на стол фотокарточку. Коробка с разбитым шприцем, рядом линеечка, бирка с номером дела. — Он сразу после отстранения рванул обратно в бар. Мои люди его там видели краем глаза. Я велел не останавливать.       — Это многое объясняет, — медленно сказал Арагорн, рассматривая фотографию. Сомнений не оставалось: именно шприц, а не нож он видел в руке орка в момент нападения.       — Хочешь сказать, что нашего лейтенантика накачали наркотой?       — Да.       — И насколько большая доза?       — Это мы узнаем завтра.       — Вряд ли велика, он же никого не убил. Хотя нет, убил, этот орк… Вот же влип парень, — Хальбарад прикрыл глаза и вздохнул. — Теперь понятно, почему от него Грахур в угол забился и до сих пор икает.       — Он не бил гоблина, только угрожал.       — А тебя? — Хальбарад поймал взгляд Арагорна. — Ты ведь сказал бы мне, если бы этот щенок что-то сделал?       — Ты думаешь, я не справился бы с этим щенком сам? — усмехнулся Арагорн. Хальбарад сделал вид, что ответ его устроил.       Детали мозаики вставали на свои места, но Арагорну не нравился рисунок. Тот факт, что Боромир не заметил, не понял, что его действиями и порывами руководит наркотик, говорил не в его пользу. Столько раз за эти три года в полиции твердили об опасности «Кольца», о симптомах отравления, о внимательном отношении к себе и коллегам. Если большая доза — Арагорн был уверен, что огромная — не вызвала у лейтенанта подозрений относительно изменений в поведении, это может значить только одно: её вкололи уже под прикрытием малой дозы, полученной ранее и, вероятно, не в первый раз. Поэтому резкое увеличение концентрации яда в крови оказалось замаскированно, даже если Боромир понял, что с ним творится что-то не то, это случилось слишком поздно.       «Не может быть, — твердил себе Арагорн в последней надежде, — не может быть, что он уже подсел на эту дрянь! Неужели так тяжело было переносить несправедливость, что ты решил стать её частью?»       — Хальбарад, найди способ отменить встречу Боромира с отцом, — жёстко сказал Арагорн. — Он не должен с ним видеться, никаких супчиков!       — Как я… — Хальбарад прервался на полуслове и взял трубку резко звякнувшего телефона. Минуту слушал, хмурясь, потом угукнул и положил трубку на рычаг. — Ну, собственно, уже. Денетор отменил все дела на сегодня, в башне Эктелиона созвана экстренная встреча малого совета. Похоже, они чухнули, что под них копают.       — Это будет последний совет, — глубоко вздохнул Арагорн как перед прыжком в воду. — Наши глаза и уши на месте?       — Не наши, а мои глаза, уши и всё остальное, — хохотнул Хальбарад. — Княже на месте. Мы узнаем каждое слово.       — Хорошо. Будь на связи. А я наведаюсь в… куда там Лурц Боромира пригласил?       — «Амон Хен», восемь вечера. Но тебе нельзя! Лурц тебя узнает или сам Боромир, вопросов будет много…       — Эстель нужен последние часы, завтра я стану самим собой, — ответил Арагорн.       Завтрашний день всегда полон ответов, чего же ожидать от сегодняшнего вечера, Арагорн не знал. Его предположения относительно того, зачем Лурцу и Боромиру понадобилась личная встреча, были одно хуже другого. Если Боромир и правда уже наркоман и зависим, то наркотики он может получать из самых разных источников, в том числе от родного отца — уж у Денетора есть способы достать всё что угодно для любимого сыночка — и от Лурца. А резкая агрессия против третьего участка может оказаться ответом на повышение цены привычной дозы, продавец и покупатель не договорились. Арагорн, мрачнея с каждой минутой, раздумывал над советом Хальбарада — внимательней присмотреться к симпатичной мордашке и увидеть, наконец, истинное лицо человека. Вероятно впервые начальник полицейского управления думал о молодом лейтенанте так, как он того заслуживал. Во всех своих опасениях Арагорн решил убедиться лично.       У бродяг это называлось «поужинать в ресторане» — за небольшую плату метрдотель ресторана или пафосного бара позволял пройти на задний двор к мусорным бакам, а работники кухни, тоже не даром, вываливали туда объедки со столов. Так что и бездомные в Арноре могли похвастаться, что знают вкус фуа-гра, морского гребешка и кролика в трюфельном соусе. Для ужина с помойки фешенебельного заведения многие бродяги даже имели отдельный костюм, относительной чистый — в благородных пятнах брусничного соуса.       В начале восьмого Арагорн именно таким манером проскользнул в бар «Амон Хен». На нём был смокинг с чужого плеча — широкого плеча, Хальбарад подарил свой для благородных целей шпионажа и разрешил рвать, резать и пачкать, как того душа Эстеля попросит, — короткие брюки, сапоги, жирно смазанные грязным воском, и совершенно новые дорогие перчатки. Вместе с чистыми волосами и хрустящей купюрой в руках, этот образ заставлял всех, кто натыкался на Эстеля взглядом, думать или об опустившемся богатее, или об удачливом воре. Таких охотнее всего пускали «поужинать», от этих ребят не было проблем с полицией в силу врождённой трусости или удачливости. Арагорн завёл беседу с кем-то из работников кухни, поделился хорошим куревом, поддержал поток ругани в адрес городского совета и, пользуясь гостеприимством, расположился уже в помещении кухни, у самых дверей в зал. Отсюда ему хорошо было видно и сцену, и столики вокруг неё.       Многие ночные заведения, подобные «Амон Хену», закрылись с началом действия сухого закона. Некоторые перешли на дневной режим работы, превратившись в обычные кафе, тяжелее пришлось ресторанам с программой — странно подавать гостям чай после десяти вечера да под саксофон и полуголых девиц. Но этот бар остался на плаву, во многом потому, что располагался в Арноре. Здесь по-прежнему наливали виски, но теперь в хрупкие фарфоровые чашечки для конспирации, а в меню появился раздел «крепкий чай».       «Амон Хен» вообще был уникальным явлением: здесь собиралось высшее общество Нижнего города. Древняя аристократия, сохранившая крупицы наследства, и новые богатеи, поднявшиеся из низов роскошным разнообразием преступных путей — и тех, и других в свете Минас-Тирита не принимали, на приёмах случайных гостей родом из Арнора открыто обсуждали в уничижительном тоне. Арнор создал собственные дорогие рестораны среди нищеты и занимался тем же — поливал грязью аристократию Белого города. Была какая-то ирония в том, что хозяин третьего участка, должный оберегать эти улицы от преступности, пригласил лейтенанта из четвёртого в гнездо местной мафии.       А лейтенант в этот момент сидел на диване и рассматривал внутренности платяного шкафа, распахнувшего перед ним дверцы. Лучше всего это созерцание описывалось фразой «покойник выбирает костюм в последний путь». Боромир не ждал от вечера и интригующей встречи лёгкой беседы и сладких коктейлей. Коктейли запрещены, а лёгким собеседником Лурца не назовёшь. Лучше всего Боромир ощущал бы себя в привычном мундире, в него он прятался как в броню, но Лурц просил беседы без погон. Да и двое полицейских в ночном баре привлекут слишком много внимания.       Помимо двух чёрных мундиров — летнего и зимнего, шерстяного, у Боромира была пара повседневных брюк, несколько белых рубашек, парадный смокинг и белый мундир, надеваемый раз в год на приём в управлении. Отец как-то посмеялся над его гардеробом, сказав, что у работяги с деревообрабатывающей фабрики «Изенгард» нарядов больше, чем у великолепного лейтенанта. Ещё он говорил, что Боромиру пора начать вести себя соответственно возрасту. Что он имел в виду? Часть сверстников Боромира уже женилась, другая развелась, третьи лелеяли свободу и пили в честь свадеб и судов первых и вторых.       Боромир не мог вспомнить, когда в последний раз выходил куда-то кроме работы. В театре он был последний раз ещё в университете, кажется, ему навязали внучку кого-то из отцовских знакомых. Постановку Боромир помнил, а девушку нет. В рестораны и бары он выбирался ещё до сухого закона с компанией приятелей, но компания распалась, а пить с подчинёнными или начальством Боромир не привык. Отец иногда интересовался, ходит ли сын на свидания, а тот отвечал, что работа у него очень требовательная любовница, после неё уже никого не хочется. И сейчас Боромир не мог отделаться от мысли, что Лурц надеется нагнуть и поиметь зарвавшегося лейтенанта. Стоит ли ради этого наряжаться?       Боромир надел брюки от смокинга — чёрные, в тонкую серую полоску — рубашку и чёрный жилет, под который спрятал подтяжки. Поверх жилета накинул кожаную портупею, в пустую кобуру спрятал короткий нож с широким лезвием, на всякий случай. Пусть думают, что пистолет он не сдавал. Пиджак надевать не стал, сохраняя вид неформальный и расслабленный. Запонки, капля парфюма на воротник и манжеты, и можно выдавать родственникам в чёрном брезентовом мешке. Боромир зло усмехнулся собственному отражению, накинул пальто, подхватил перчатки, шляпу и вышел.       Время поджимало, слишком долго Боромир боролся с желанием никуда не идти вообще, а теперь опаздывал. Такси он не стал брать принципиально, чтобы не выглядеть спешащей на свидание девицей. Снова вечерняя толкучка в метро, потом трамвай от станции. К счастью, бар находился на первой линии, не пришлось искать его по подворотням. Выскочив на остановке «Фонтан Раурос», Боромир тут же упёрся взглядом в яркую вывеску среди россыпи огней, окружавших шумную площадь, и высокий ревущий фонтан.       Бар расположился в руинах какого-то старого здания, стены кое-где были наполовину сложены из тёмного кирпича давностью не больше полусотни лет и осыпающегося камня возрастом в тысячу. А под крышей и окнами маскароны из мрамора со стёртыми от времени лицами соседствовали с гипсовой лепниной и потрескавшейся мозаикой. Из высоких приоткрытых дверей доносилась музыка, низкие голоса виолончели и саксофона. На крыльце стояли два высоких орка, втиснутых в узкие фраки.       — Ваше имя? — хриплым металлическим голосом спросил один из них, когда Боромир поднялся по ступеням.       — Боромир, лей… Меня ждут, — Боромир осёкся, едва не ляпнув привычное приветствие со званием и должностью.       — Да, всё верно, — кивнул один из охранников, бросив взгляд в список гостей. — Третий стол, у сцены. Хорошего вечера. — С этими словами метрдотель распахнул перед гостем дверь.