Линия Спички

      Спичка не помнил, как добрался до завода. В подвальчике кипела жизнь. Артемий Бурах проснулся несколько часов назад и сейчас вышагивал по мастерской от стола к столу с засученными рукавами.       — Вернулся? — крикнул Медведь из-за ширмы.       — Да.       — Наконец-то. Колбу достал?       — Достал. На тумбу положу.       — Хорошо. Гриф не сильно каркал?       — Да я не у него взял, если честно. Так, по городу нашёл... — устало выдохнул Спичка. Он разулся и побрёл к раковине.       — Ишь ты, нашёл, пострел. И правда «девятка», — рука Бураха показалась из-за ширмы, сгребла колбу с тумбочки и снова исчезла. Судя по звуку, Артемий теперь вкручивал её в алембик. — Хорошо. Давай там оденься в чистое и сюда. Перегонку держать будешь. Работы у нас, Спича, сегодня невпроворот.       — Случилось чего?       — Песчанка Жильники сожрала. В карантин нужно закрывать.       — Это как же так... Это ты что, завтра в чумной район пойдёшь?       — Пойду. Лечить же надо. Поэтому вот и ждал, что ты с «девяткой» придёшь. Работы нам на всю ночь. Тинктуры варить будем. Ополоснись там, и сюда.       — Щас, только руки помою. Я мигом.       Из-за ширмы засвистела горелка. Вода закипела, забулькала. Медведь готовил лабораторию.       Добравшись до умывальника, Спичка заглянул в зеркало и обомлел. Из квадрата на стене на него смотрела всклокоченная жертва степного шторма. Волосы стояли дыбом, будто по ним недавно провели электроэнергию в черепную коробку. Щёки уже отцвели и остывающее лицо краснело пятнами. На правой щеке фиолетовый след недавней страсти напарника. Вызывающий и дурной. Спичка потёр укус, но только раскраснив, выделил его ещё сильнее. От глаз к носу, ушам и щекам вели солёные тропки. Ладони метнулись стереть безобразие. Как плакал, Спичка не помнил.       Повинуясь внезапному неприятному озарению, он опустил руки и глаза вниз, на штаны. Пальцы расстегнули пуговицу, высвободили бельё. Значит, ему не показалось... На ткани подсыхала белёсая влага. Вот чёрт... Как к такому пришло и почему так быстро с ним случилось, он не понял. Спичка помнил только свой ужас от соседства с банкой чьих-то потрохов, шагов аптекаря за дверью и двух стальных прутьев, что сдавили рот и грудь. Чертов Лиза чуть не отправил его на тот свет. Спичке даже показалось, что ещё чуть-чуть и он увидит ангелов, или кого там видят местные степняки, когда Мать Бодхо принимает их души.       Спичка снова поглядел на бельё. Когда это произошло? В тот момент, когда он, наконец, глотнул воздуха? За секунду до этого? Когда чужая рука щупала живот? Воспоминания вызвали в нём бурю жгучего стыда, и своё позорное расследование он не смог провести даже наедине с самим собой у себя в голове.       Ополоснувшись и сменив бельё, Спичка отправился на помощь местной медицине. Долго скрывать от Медведя щёку не получилось.       — Ууу, а это что за портрет? — прищурился хирург. — Что за змея цапнула?       — Да есть одна... — заотворачивался Спичка.       — Посмотрю дай. Ядовитая? — усмехнулся Медведь.       — Надеюсь, нет, — увернулся Спичка.       — Ну смотри.       Преследования прекратились. Бурах отвернулся к кипящему тазу.       — А там чего? — обратился к его плечу Спичка.       — Сетка новая медная. Прокипятил, сейчас ставить будем.       — Мм...       Ум почему-то зацепился за разговор про ядовитых змей. Перед взором всплыл ящик в подсобке, из которого Лиза нагребал в карманы порошок.       — А что такое арсенит натрия? — не сдержал Спичка любопытства.       — Арсенит натрия? — переспросил Медведь. Он выкладывал горячую сетку на полотенце. — В полях жуков травить, паразитов. В нашем-то деле, врачебном, тоже можно использовать. Как антисептик. Но надо с осторожностью. А так вообще это ж мышьяк. Яд.       — Яд? — нахмурился Спичка, бросив разглядывать алембик.       — Конечно.       — Ты уверен?       — Уверен. Царгу мне передай.       — А человека таким отравить можно? — передал ему Спичка трубу.       — Человека и аспирином отравить можно, если заставить съесть два мешка.       — Правда, что ли?... — недоверчиво протянул парень.       — Правда, — хрипнул Бурах, углубляя сеть в трубу. — Микроскоп этот столичный, бакалавр, венок на жопе, побольше тебе даже про такое расскажет, чем я. Кого травить собрался-то?       — Никого. Я так, для развития, для науки.       — Для науки нам с тобой тут до утра пар цедить. Сухопарник неси. В позе затаившегося тигра держать будешь, пока я прилажу...       Спичка много раз видел как и на основе чего варятся спасительные тинктуры. Медведь был степняком и Менху и, как и его отец, использовал не только твирь в цвету, но и человеческие органы. Их Спичка не боялся. Он знал, что Бурах получает их по своим особым каналам и не разбойным путём. Кроме того Бурахи были врачами. Они гнали страшные смеси, но те исцеляли десятки людей и сотни уберегались от заражения. Вар же... Его нужда в человечьей требухе оставалась загадкой. Всё, что приходило в голову Спичке: старик копит чужое мясо три сезона, а в зиму — людоедствует.       — Крепче держи.       — Держу.       В алембике снова закипела жизнь.       — А ты Лизу знаешь? — сам не понимая к чему, спросил Спичка. В отрицательном ответе он был уверен.       — Лизу? Пацана в шапке псиглавца? — уточнил Медведь. — Знаю.       Спичка, растерявшись, замолчал.       — А ты чего это про него спрашиваешь? — окликнул Бурах.       — Да просто.       Редкие взбульки ворошили молчание.       — Ты бы держался от него подальше.       — А? — поднял голову Спичка. — Эт что, ты мне говоришь, с кем мне знаться, а с кем нет? Я, может, то получше тебя знаю.       — Здесь про твою сохранность речь, — нахмурился медведь. — Целее будешь.       — Думаешь, я постоять за себя не могу? — насупился Спичка оскорблённо.       Многозначительное молчание растеклось по лаборатории. Решив его не убирать, они продолжили работать.       Вентиляция крутила лопастями, пар нагнетал. Так прошли часы. К утру на всех поверхностях красовались лекарства, напоминающие бутыли с компотом. Закупорив последнюю, Спичка получил инструкцию — «расставить всё в шкаф, когда остынет» и был отпущен с миром. Сам Бурах снарядил себя в поход, чем смог, и немедленно выдвинулся в утреннюю темень.       Едва переставляя нижние конечности, Спичка добрался до постели и, падая, уснул.       Усталость ли сказалась, или пережитые волнения, но снилась ему в эту ночь, как любил говаривать его дед, ерундистика высшего сорта. Спичке чудилось, что укушенный Елизаром аптекарь тоже стал Лизой. Сам он, Спичка, также в него неизбежно превращался, ведь тоже был прежёстко укушен в щёку. Медведь от него сразу же отказался, друзья со Створок тоже оборотня прогнали. Спичка решил, что теперь лишь вода из Горхона его исцелит и, с целью нахлебаться ею доверху, спустился к реке. В воде отражалась копия Лизы. Озарение настигло внезапно. Спичка потянул маску с головы и высвободился из пёсьего чехла. На воде теперь дёргалось его собственное отражение. В эту секунду проклятие исчезло и все укушенные Лизой обратились в самоих себя. Не удержавшись на берегу, Спичка хлопнулся об ледяную воду Горхона и проснулся.       Он лежал на полу. Рука всё ещё цеплялась за постель.       — Вот же... ААА!       Маятник часов, у подножья которых возлежал Спичка, решил разрушить его перепонки оглушительным и тяжёлым звоном.       — Мнн...       Отдышавшись и проморгавшись, парень поплёлся в лабораторию. Да, так и есть: компот в банках уже остыл и, слава всем степным шабнакам, Медведь ещё не вернулся в «Берлогу». Напузырив в банку воды и полоща рот набегу, Спичка ринулся выполнять инструкции Бураха. Тот обходил сегодня Жильники, при том не спав всю ночь, и наверняка по возвращении рассчитывал на порядок.       Спустя два часа все банки были расфасованы по шкафам, колбы мыты, а всё, что требовало обработки, было прокипячено и высушено с тщанием и усердием. Работу он закончил как раз вовремя, чтобы покормить Мишку.       Бродяжка и совсем ещё малышка Мишка прибилась к ним не так давно. Она жила в одном из вагончиков тупиковой ветки. Бураха она, как и другие дети, впервые увидела на Складах и, привязавшись к нему, заимела привычку время от времени навещать «Берлогу». На Медведя она притом, не умея выразить свои чувства, дулась во все щёки. Как сказал бы Спичкин дед: «Всё время просит ласки, но гладить себя не даёт». Дед так говорил про степных котят, но Мишка была такой смурной и шипящей, словно тоже была из их племени. Сколько Медведь ни пытался привлечь её остаться с ними в подвале насовсем, она всегда уходила обратно в своё маленькое жилище. Впрочем, наведывалась в «Берлогу» она часто. Случилось это и теперь.       Мишка недавно вернулась из своего вагончика и пристроила на бочках у выхода пару своих кукол. Куклы были шиты из подозрительно знакомых лоскутов, и Спичка подумал, что они сделаны из масок павших псиглавцев. Кормить кукол он отказался. Медведя, терявшего солому — тоже. Но зашить его пришлось.       Пока Мишка занималась любимым делом, а именно грохотала пятками по своей насиженной железной бочке, Спичка кружил вокруг её шевелюры с щёткой. Расчесать чёрный вечно вздыбленный куст-колтун, что рос у неё на голове, он смог лишь с концов, а в дебри лезть не стал. Во имя достижения результата, на помощь были призваны ножницы. Обычные ножницы оказались сломаны и он принялся стричь её садовыми, сохраняя по возможности декоративную форму шара. Работой мастер остался доволен: чумазое лицо Мишки теперь светилось на фоне почти идеального чёрного нимба.       Девочка хмуро прижимала к себе похудевшего холщёвого медведя и, глядя на неё такую, Спичка решил, что ей совершенно точно не хватает орехов. Орехи были нужны любому детскому организму для стабильной работы, счастья и поддержания полного функционала. Это знали все.       Парень приступил к сборам. В швейном столе нашлись крючки, пуговицы, нитки и прочий хлам на обмен. Мишку сняли с бочки за подмышки. Всё готово. Прихватив вещи для бартера и вознамерившись наполнить жизнь подопечной арахисом и фундуком, Спичка толкнул железную дверь.       Солнце уже кренилось к линии, где Степь встречалась с небом. Пряный запах цветения хорошо слышался здесь, ведь завод стоял на краю колосящейся твирью равнины.       Спичка сгрёб маленькую ручку Мишки. Та повырывалась, поспорила для виду, а потом посеменила спокойненько рядом. Парочка добралась до железки. По ней было удобнее всего добраться до Кожевенного в парк.       Оглядевшись, Спичка замер. Железная дорога была не пуста. Слева, прямо на нагретой солнцем рельсе сидел Лиза. Он пристально следил за Спичкой через дырки в мешке. Спичка вдруг понял, что ни разу не видел его лица.       — Ты чего тут сидишь?       — Да вот поезд жду. А он с прицепом... — ответил псиглавец. Он чуть склонил голову, и Спичка понял, что он разглядывает Мишку.       — Ууу, сидит тут, — пробормотала девочка. — А Ноткин говорил, собак на тебя спустит, если на Склады придёшь.       — Ты чего это выдумываешь, а? — дёрнул её за руку Спичка. — Не говорил такого Ноткин.       — А вот и говорил.       — На Складах людей нет, дура ты чумазая, — растирал комок травы в руках Лиза. — Там только крысы живут и Двоедушники.       — Эй! Зачем мелкую задеваешь? — насупился Спичка.       Лиза на это замер, впервые отвернувшись.       — А он... А он... — затыкала в оскорбителя пальцем Мишка. — Да про него знаешь, что говорят?!       — А ты побольше слушай, что говорят, — одёрнул её Спичка. — Про Хана вон говорят, что будь у него дрын, он бы на нём женился. И что?       Под маской хохотнули.       — Да он знаешь, кто? — злилась Мишка. — Курохват! И отравитель!       — Да ты кукушку причеши, малая, — ответил псиглавец. — Я добрый и хороший.       — Медведь вернётся и прогонит тебя, — загудела Мишка, как старый примус.       — Всё, иди, — развернул её в противоположную от Лизы сторону Спичка. Та пробулькала себе под нос ещё пару слов, а затем побрела таки по рельсам, как одинокая вагонетка.       — Ну и чего ты перед мелкой борзеешь? Крупней добычи не нашёл? — вздохнул Спичка, развернувшись к псиглавцу.       — Нашёл. Вчера, — Лиза ухмылялся. Было неясно, кого он имел ввиду: Спичку или аптекаря. Травинки в руках он растёр в порошок и теперь отряхивал руки.       Мишка убредала всё дальше и Спичка развернулся, чтобы её догнать.       — Эй, Спичка, — окликнул его голос.       Парень оглянулся.       — Приходи сегодня в десять на Спираль в Хребте, — неожиданно пригласил Лиза.       — Ага, уже бегу, тапки теряю.       Проворчав ответ, Спичка всунул ладони в карманы и пошагал за Мишкой по шпалам. Спиралью называли лестницы-чудесницы, необычные конструкции из ступеней, висящие в воздухе без остальных атрибутов здания: этажей, стен, окон и крыши. Творения безумного, но великого ума, того же, что породил на свет и возвёл его, Многогранник. Всего лестниц в городе было четыре. Все напоминали хребты выдернутые из огромных рыб. Все, как и их большой брат, нарушали законы физики. С площадок лестниц можно было увидеть город сверху, сидеть, болтая ногами, и ни о чем не думать.       Спичка отказался машинально и сейчас об этом пожалел. Он хотел пойти туда и, не смог себе соврать, хотел пойти туда с Лизой.       Находясь на дистанции, занявшей все эти размышления, Спичка обернулся. Лиза всё ещё стоял на рельсах. Он глядел Спичке во след, играя пальцами с половинками ножниц. Ноги удобно упёрлись о шпалы.       Они глядели друг на друга с расстояния. Отрываться не хотелось. Спичка подумывал помахать рукой, но те словно приклеились к карманам. Он вздохнул, набрав в лёгкие всю горечь чёрной твири. Наглядевшись, таки отвернулся и принялся вновь пересчитывать шпалы вслед за Мишкой.       В десять вечера. На Спирали. Спичка нахмурился. А если вновь полезет целоваться? Как на такой срам вообще решиться можно? Брр. А если не полезет? Да как ему доверять? Пусть лицо сперва покажет. Спичка кивнул сам себе. Оставшийся до парка путь он думал, как же ему быть в том случае, если чужие губы вновь вторгнутся в его приватность. «Промеж глаз дать» — построил Спичка для себя план обороны. Тут же расстроился: драться он не любил.       Важнее было другое. На сердце осели неприятным осадком слова Бураха насчёт мышьяка, так что Спичка решил всё же узнать у псиглавца, зачем тому отрава. Неужели на Складах болтали правду?       День был рыбным на орехи. Наменявшись всласть, парочка отправилась домой. Несмотря на хруст фундука за ушами, Мишка хмурилась и бурчала сильнее обычного. Спичка к подобному уже привык, знал, что такой она бывает, когда тревожится за него или Медведя.       — ... «подлый». Знаешь же, что это слово значит? «Подлый», — всё повторяла она, насупившись, поминая встречу с Лизой на Железке.       — Ты-то откуда знаешь?       — Двоедушники его не любят.       — Двоедушники никого не любят, кроме Медведя.       Это было чистой правдой. Банда Ноткина подозрительно относилась к чужакам. Да и на псиглавцев они обычно всегда нападали первыми: уж слишком сильно атаману Многогранник поперёк воли встал. Но всё же были они Двоедушники — имеющие по две души. Одна своя, другая скотинки прирученной: собаки, или кошки, бывало даже тарбаганчика степного. За зверьём своим следили, заботились, а значит злыми быть никак не могли. Спичка их любил, а Ноткина знал лично. Атаман был старше его всего на год, но серьёзный, слов на ветер не бросал. Спичка много раз думал, что если бы на Складах не Гриф, гнусная птица, заведовал, а Ноткин, то Железка авось и всех прокормила бы, а не только Грифских живорезов.       Спичка был не чужой Двоедушникам, но и примкнуть к ним никогда не спешил. Он имел близких и с полного зазеркалья: в Створках жило много его друзей с Многогранника. Кроме того, созидательное в его душе всегда побеждало воинственное, и поэтому Спичка предпочитал варить тинктуры, чем кидать камни и копья.       Вернулись в подвал они, когда уже стемнело. Бураха дома не оказалось, и Мишка крепко обняла его подушку. Надышавшись в наволочку, она оставила на столе горсть орешков и отправилась ночевать в свой вагончик.       Спичка остался один. Он проелозил на стуле до восьми, пытаясь вникнуть в записи в Бураховом блокноте. Те представляли из себя полный хаос из кривых картинок и коротких письменных пояснений. Следующий за этим час он провёл на коленках с тряпкой в руках, вымывая углы и оттирая от пола разводы от требухи и травяной вытяжки. Ещё четверть часа надраивался хирургический стол — огромная каменная плита на постаменте, место которой, по виду, было больше в Шэхене, или на погосте в степной ритуал. Вышкребав все желобки-кровостоки, Спичка поглядел на часы. Половина десятого. Пора. Умыв руки и лицо, он оставил дом.