Семь монет

— Стрела! — сорвалось с языка прежде, чем Джин узнал предмет, который видел до того лишь на курсе по устаревшему оружию. Для ассасинов Хеймона любое оружие было устаревшим, ведь их сила заключалась внутри. Джин выбросил силовой щит, отгораживаясь от деревянных прутиков, свистящих в воздухе. Но странное смешанное чувство, клокотавшее в груди после ссоры с Маки, требовало большего. Словно пламя, оно перекинулось с испуганного морянина на незримых тех, кто выпустил стрелы, и разгорелось ярче, пожрав первую вскрикнувшую жертву. Ярость! В глубине сознания Джин отыскал название тому, что чувствовал. Разбуженная после долгой жизни под действием программы ярость рвалась наружу и в клочья метала истончившуюся броню самообладания. Втянув в ладонь силу, служившую щитом, Джин выбросил её перед собой, и смертоносная энергия разлетелась на десятки шаровых молний, разрезанная частоколом деревьев, как шредером. Вспыхнула, зашипев, сырая листва на нижних ветках, по земле побежали струйки огня, и лес наполнился криками. «Семнадцать», — пересчитал Джин то ли голоса, то ли энергетические следы жизни, метавшиеся за жёлто-красной пестротой осеннего леса. Ему не надо было видеть противника, чтобы прицелиться, — как и Маки с монетой, ассасину достаточно было сосредоточиться на образе объекта и послать вырвавшиеся комочки силы на охоту. Один из образов мелькнул совсем рядом, на высоте, так, как если бы его источник взобрался на ветку. Раздался короткий хрип, и прямо к ногам на мокрую подстилку рухнуло некрупное тело с вскрывшейся грудной клеткой и разодранным животом, откуда вывалилась часть внутренностей. Но не это заставило Джина прийти в себя, а истошный крик — детский крик. Он дёрнул головой на звук, похолодев. Неужели, заигравшись с силой, промахнулся? Стоящий у края поляны ребёнок был невредим — он закричал от ужаса, глядя широко раскрытыми глазами на развороченный труп женщины у ног ассасина. Справившись с первым потрясением, мальчик замолчал, и вдруг стало удивительно тихо, слышались лишь потрескивание тлеющей сырой листвы на земле и слабый шум высоких крон. Ни голоса, ни шороха шагов, ни свиста стрел — все мертвы. Джин устало опустил руки, на которых ещё вспыхивали остаточные искорки силы, и посмотрел на присевшего рядом, упёршись в землю ладонью, Маки. В глазах его был страх, но не тот, от которого бегут, а ужас ошеломления и застывший вопрос. В руке Маки крутил стрелу с застрявшим на наконечнике ярко-жёлтым листом. — Мы ведь хотели попросить у них приюта, — проронил он неуверенно, бросив быстрый взгляд на труп и нахмурившись. — Они напали, — Джин невольно поджал губы и выхватил из руки стрелу. — Но ты… ведь мог применить другие свои способы, как со мной, тогда, в пустыне! — с каждым словом голос Маки крепчал. — И объяснить, кто мы. Он был прав. Джин с досадой сжал упругое древко, и оно треснуло в руках, разломившись надвое. Нападение с этим древним, как сама Ларида, оружием на первого ассасина было смехотворным. Разве Джин этого не понимал? Потренировавшись у костра справляться с изменившейся в этом мире силой, он и не думал о том, что проблемой станут чувства, сорвавшиеся с поводка, как рассвирепевшие псы. Что было в сердце Маки, поглядывающего на мёртвую девушку, — жалость, скорее. Джин же думал о том, что в деревне вряд ли обрадуются пришельцам, убившим целый отряд воинов. И лучше бы им не знать, что Джин мог отразить стрелы щитом, обездвижить нападавших или попросту сбежать, скрывшись под «плащом». Он опустился на корточки перед телом. — Они называют себя «лари», — Джин хотел бы сказать «мы называем себя», но не смог этого произнести. — «Эльфы» — такое название придумали на Земле, взяли из мифологии, — он коснулся острого кончика уха девушки. — Уши как у Тима. Вдали послышались возгласы и лязг стали. Джин выпрямился, занимая боевую позицию. — Не убивай, — прошептал Маки, коснувшись его запястья. От непрошеных советов накатило раздражение, и Джин резко отдёрнул руку. На поляну выскочило несколько аборигенов с луками наизготове. С разгневанными криками они, как по сигналу, одновременно пустили стрелы, и те ударились в силовой щит, растянутый через поляну, и беззвучно повалились на землю. Джин поднял руки, открывая ладони — жест повиновения, понятный каждому, — и заговорил, с трудом подбирая слова, на ларийском языке: — Я — лари. Я привёл вам похищенных детей, — он кивнул в сторону рассыпавшихся по поляне продрогших воспитанников Хеймона. Местные переглянулись, перебросились несколькими фразами, из которых он выхватывал отдельные знакомые слова, но не мог сложить их воедино. — Кто-то может помочь мне? Кто помнит этот язык? — Джин обратился к мальчишкам. Один неуверенно сделал шаг вперёд, но вновь отступил. Тот самый, который кричал от страха. Джин подозвал жестом. Отойти от щита он не мог — силы после бойни таяли. Чистая энергия не восполняла их, только изменяла и мешала контролю, а вдруг разбушевавшиеся эмоции бывшего ассасина делали силу в его руках поистине взрывоопасной, но быстро иссякающей. Воины с тревогой оглядывали щит, указывали на искрящиеся грани короткими клинками и перешёптывались. Изредка они бросали тёмные взгляды на труп соплеменницы, лежащий рядом. Но, после того, как одного из них, рискнувшего приблизиться к преграде, щит отбросил, ужалив руку до волдыря, другие не осмеливались подходить. После долгих переговоров при помощи мальчишек Джину, казалось, удалось донести до лари, что он пришёл с миром, как бы странно это ни звучало после оставленных на земле семнадцати мертвецов. — Идите со мной! Выкрик предводителя отряда напоминал скорее приказ, чем приглашение, но Джин решил последовать ему. В конце концов, он всегда сможет вырваться. Только сейчас бывший ассасин начал полностью осознавать, в какой ситуации оказался. Лишённый технологий мир, готовый обороняться луками и холодным оружием, ровным счётом ничего не мог противопоставить Джину, наделённому силой, взращенной и приумноженной в Хеймоне. От этой мысли в груди поднималась тёплая волна, щекочущая под ложечкой волнительным предвкушением. Джин стёр невольную усмешку с лица и заставил себя посмотреть на лари не как на противников, хоть они и вели его почти под конвоем, а как на соплеменников, ради которых он покинул Землю и Тима. Он вздохнул и упёрся взглядом в широкую спину мужчины, одетого в серо-коричневый костюм из мягкого, чуть бархатистого материала, напоминающего полимерную кожу, потёртую и старую. По спине лари спускались собранные в хвост прямые тонкие волосы цвета сырого песка, кончиком ложась на полупустой колчан. Поджарая сильная рука была полусогнута и сухой ладонью покрывала рукоять клинка в ножнах, горизонтально подвешенных на поясе слева. Мускульная сила, короткий меч и стрелы — ничего другого воин не мог противопоставить захватчикам с Земли. Да, большая часть земного вооружения давно работала на чистой энергии, но для вторжения они, разумеется, припасли что-то из старого, так как сохранили запасы устаревшего топлива. Всё это Джину следовало рассказать ларийцам, ломаным языком донести до них, какая опасность нависла над планетой, — куда страшнее горстки похитителей детей. Он крепче ухватил руки Маки, обвивающие шею, когда тот напомнил о себе, изумлённо выдохнув за спиной: — Ого, это их город! Джин замедлил шаг, чтобы рассмотреть селение, лежащее под крутым склоном поросшего лесом холма. Огни, что он заметил накануне, обещали куда меньший размер — Джин ожидал увидеть несколько домов, как в придорожных хуторах, ютящихся под миниатюрными куполами вдоль земных трасс. Но в ларийском городке он увидел сотни тёмных строений, разбросанных в долине между двумя горами по берегам реки. Может, их было и больше — долину частично покрывали густые красно-оранжевые кроны, из-под сени которых то там, то сям вились струйки дыма. После недолгого, но очень крутого спуска между округлыми валунами высотой в человеческий рост они вышли к реке. Джин не смог сдержать улыбку, увидев, как реагируют дети, вереницей бредущие за отрядом, на воду. Слишком маленькие, чтобы покидать Хеймон, мальчишки никогда не видели ручьёв и потому были свободны от инстинктивного страха землян перед природной водой, который заставил Джина вздрогнуть и отступить слишком поспешно, когда проход между скал неожиданно вывел к плещущейся на порогах и окатившей ледяными брызгами речки. Дети взвизгивали, оказавшись в водяном облаке на изломе русла, а самые смелые и любопытные рискнули опустить руки и потрогать бурлящий поток. — Идти! — прикрикнул лари, сверкнув глазами, но тут же бросил на Джина тревожный взгляд и смолк. — Идёмте! — повторил Джин его приказ на имперском языке и не без удовлетворения окинул взглядом воспитанников, выпрямившихся и беспрекословно последовавших требованию старшего — Джина, а не незнакомца с чужого мира. На земляных улицах городка было удивительно пусто, словно жителей что-то спугнуло, но тренированным взглядом Джин успевал выхватывать любопытные лица прячущихся за кустарником и в окнах местных. Предводитель отряда приказал всем, кроме Джина, оставаться на улице перед высоким строением из цельных брёвен, потемневших от времени. Внутри было темно и тепло. Только войдя в нагретую очагом комнату, Джин понял, как сильно замёрз на осенней прохладе в одной футболке. Невольно зябко подёрнув плечами, он кивнул мужчине средних лет, сидящему в центре большого зала на стуле с высокой спинкой. Помещение освещал лишь огонь в открытом очаге и узкое высокое арочное окно. Кроме сидящего мужчины в комнате находились ещё несколько лари, скрытых в тени вдоль стен. Внутренним зрением Джин различал их энергетические образы лучше, чем видел детали глазами. Восемь. Его провожатый вышел вперёд и выкрикнул, указывая на Джина: — Бог! — или Джину так послышалось. Он пожалел, что не взял с собой пару мальчишек повзрослее, — покинув Лариду не так давно, некоторые из детей неплохо помнили язык. На своём, детском уровне. Входило ли слово «бог» в лексикон ларийского ребёнка, Джин не знал, но был уверен, что маленькие переводчики помогли бы ему понять, что воин имеет в виду. — Бог? Теперь не время… — с сомнением произнёс мужчина на стуле, качнув длинными прядями тёмных волос, и пальцем дал знак одному из лари, державшихся в стороне. К Джину мигом подбежал высокий тощий парень в неком подобии доспехов на груди, состоящих из стальных пластинок размером с ладонь и скреплённых между собой кольцами. Он бесцеремонно отогнул край уха Джина и сказал главному: — Уши подрезаны, — и перевёл на Джина изумлённый взгляд. — Бог! — заключил главный, привстав со стула, и рухнул на колени вместе с остальными перед ошеломлённым Джином. — Ты прибыл спасать нас! Это было близко к истине, но, конечно, вождь лари не мог узнать о намерениях Джина до того, как тот открыл рот. Что-то здесь было не так. — Я привёз вам детей… — наконец, заговорил Джин, тщательно подбирая слова, чтобы быть понятым. — Мы прогневали богов? — спросил вождь и выпалил с жаром: — Мы загладим вину! После секундного замешательства он хлопнул ладонями, и в правой стене открылась дверь, откуда вытащили стол и поставили перед сбитым с толку Джином. Спустя мгновения стол был заполнен незнакомыми блюдами, от запаха которых рот наполнился голодной слюной, но заметно испуганные лица прислуживающих мешали Джину расслабиться, а напряжение портило аппетит. Следуя знаниям, полученным в Хеймоне, он понимал, что ради безопасности должен ответить вежливостью на гостеприимство незнакомцев, и для вида съел несколько покрытых корочкой кусочков поджаренного мяса, истекающего соком, попутно пытаясь хоть что-то прояснить у вождя, присевшего за стол напротив. — Почему вы осмотрели уши? Вы видели раньше таких, как я? Лари с обрезанными кончиками ушей? — Боги шанки, — ответил тот и подобострастно поклонился, положив руку на грудь. «Шанки» — слово отозвалось, но Джин не сразу вспомнил смысл. Наставники. Так называли высших наставников Хеймона. Но как наставники Хеймона могли прилетать на Лариду — они ведь начинали свой путь ассасинами, а значит, имели «улучшенные» бионические глаза. Он выбросил эту мысль из головы, решив подумать об этом позже. Сейчас перед ним стояли вопросы поважнее. — Я привёз вам «сильных». Примите их в племя. — Нет, нет, мы загладим вину! — неожиданно взмолился вождь и вновь упал на колени. Ему последовали остальные присутствующие в зале. — Но это ваши дети! — Джин в сомнении оглядел склонённые спины. — Нет, нет, не наши! — Может, не конкретно ваши, но вашего рода. — Пощади, бог! Покинь наш город, уведи своё воинство! — не поднимая головы бормотал вождь, чуть не всхлипывая. Проклятье, Джин был уверен, что неправильно понимает его язык, потому что, как ни силился, не мог ухватить смысл и сообразить, чем вызвал такую реакцию. — Ты хочешь, чтобы я увёл детей? — неуверенно спросил он. — Да, да, да! — вождь вскинул голову, взметнув длинными волосами, и воздел обнажённые мускулистые руки к потолку. За ним последовали все, вторя: — Да, да! — Но нам нужен дом, пища, одежда… Я пришёл просить вас об этом. — Дать дом! Дать одежду! Всё дать богу, что требуется! Вождь вскочил на ноги с видимым облегчением на лице, заметно повеселели и его подчинённые, вокруг закрутилась оживлённая суета, сопровождаемая короткими приказами, из которых Джин понимал лишь отдельные слова: храм, хлеб, огонь. — Всё сделаем, бог! — заверил его вождь и следом за остальными вышел из зала. Оставшись в одиночестве, Джин дал волю зверскому голоду и съел большую порцию мяса с овощами. Затем прошёлся по залу, выглянул за внутреннюю дверь — там оказался небольшой освещённый свечами коридор, упирающийся в ещё одну приоткрытую дверь, откуда раздавались деловитые и одновременно встревоженные голоса и стук посуды. Джин подкрался и заглянул в щель: в тесном помещении, пропахшем дымом и пищей, суетились три женщины в серых полотняных платьях, тёмных передниках и косынках на голове. Они натужно вынимали из ниш в стенах мешки и корзины с припасами, затем отсыпали часть круп и овощей в плетёные короба на полу. Джин вернулся в зал, подошёл к единственному окну и потёр пальцем неровное стекло. Снаружи стоял хмурый серый день, какие трудно отличить от вечера. На Земле облачность была дурным предзнаменованием скорой бури. Но здесь… Сердце взволнованно ускорило ход. За окном простирался пёстрый прекрасный мир: яркие деревья, чистая река и воздух, которым не надышаться. В горле непривычно защекотали эмоции. Выпустив из тисков программы чувства, бывший ассасин заново открыл для себя не только злость и ярость, страх и тоску, но и радость, воодушевление и щемящую под сердцем надежду. Он с улыбкой обернулся на тихий женский голос: — Пища для тебя готова, бог, — тоненькая девушка склонила голову, сверкнув золотистыми украшениями на острых ушах. — Дуэнндон просит тебя выйти и пойти за лари, что покажет дорогу к храму. — Благодарю, — Джин невольно поклонился, положив руку на грудь, то ли переняв жест от хозяев, то ли вытащив его из кладовых затёртой программой памяти. Он вышел на небольшую земляную поляну перед домом и огляделся ещё раз. Городок был ему не знаком — это не то место, где они с Тимом провели первые годы жизни, теперь он был уверен, что узнал бы, увидев дом. Сколько на Лариде таких городков? Жизнь на почти полностью покрытой водой планете сосредоточена на одном небольшом континенте. Но небольшой он в глобальных масштабах, а для одинокого путника, оснащённого лишь собственными ногами, — огромен. Впрочем, Джин знал и о других возможностях перемещения в таких низкотехнологичных мирах. — А что это? — изумлённо проронил он, указывая рукой на нескольких крупных поджарых существ, стоящих на четырёх лапах у края поляны. Слово крутилось у него на языке, но никак не вспоминалось. — Лошадь, — подсказала девушка. Да, верно. Джин подошёл ближе и осторожно коснулся рукой лоснящегося шёлком каштанового зада одного из животных, на что то ответило фырканьем и взмахом длинного хвоста. — Чудесные! — с трудом подобрал он слово и одарил девушку одобрительным взглядом. — Это всё тебе, бог! — она обвела рукой повозки, прикреплённые к лошадям тонкими перекладинами. В повозках Джин увидел корзины с провизией, свёрнутые ворсистые ткани тускло-красного цвета, какие-то тюки. Не успел он ответить благодарностью, как на поляне появился вождь, имя которого, несмотря на сложность, тренированный мозг Джина автоматически запомнил с первого упоминания — Дуэнндон. — Тебе, бог! — вскрикнул тот и опять воздел руки, но остался на ногах, будто вняв молчаливой мольбе Джина: «Только не падай опять ниц». — И твоему воинству! Он взмахнул рукой, и на большую поляну полилась река перепуганных мальчишек в одинаковых костюмах воспитанников Хеймона. — Если ты всем доволен, бог, отправляйся в свой храм! Мы будем приносить тебе пожертвование и заглаживать нашу вину! — высокопарно вещал Дуэнндон, обращаясь скорее к безмолвно стоящим вокруг поляны лари, которые с опаской смотрели на несколько десятков озябших и голодных детей. — Хорошо, я отправлюсь в храм, — подтвердил Джин, стараясь подыграть тому голосом. Пусть он не до конца понимал, за какого бога его приняли лари и о какой своей вине говорят, но вариант отправиться в крытое помещение ему нравился. Джин надеялся, что под словом «храм» они имеют в виду именно помещение, а не, к примеру, святилище в виде расставленных по кругу каменных столбов, какие встречались на Земле. Хотя с таким запасом провианта и ткани Джин смог бы обогреть и устроить ночлег «своему воинству» и под открытым небом. — Благодарим тебя, бог! — выкрикнул вождь и всё же упал на колени. И следом за ним с многогласной благодарностью рухнули все жители, поднимая облака пыли. — А где мой друг? — обеспокоенно обвёл глазами поляну Джин, отрываясь от пересчёта воспитанников. Стоящие рядом вождь и приближённые переглянулись и перебросились одним незнакомым словом, после чего вождь поднял вопросительный взгляд на Джина. — Что они сказали? — шёпотом спросил тот мальчишку рядом. — Что-то… — мальчик задумался. — Огрызок? — и повторил то же незнакомое слово. — Ты говоришь о том существе, которое ты принёс? — с сомнением переспросил Дуэнндон. — Об огрызке? Он был наказан. — Как «наказан»?! — Джин развернулся на пятках и упёр в него взгляд, гася всколыхнувшуюся внутри силу. — Он был наказан за убийство лари в лесу и брошен в мусор. Что он несёт? Ярость разгоралась в груди. — Мой друг не убивал лари! Это сделал не он! Дуэнндон кивнул, не отрицая, и пояснил: — Кто-то должен быть наказан, Смерть требует мщения! Слабый и ненужный. Это справедливо. — Где он? — на пальцах вспыхнула сила. — Прости, бог, мы разгневали тебя? — на лице вождя отразилось полное смятение. — Верните моего друга! Моё… — Джин запнулся, подбирая слова, — моё существо! — Ты хочешь, чтобы мы достали его из мусора? — растерянно спросил вождь. Лари вокруг переглядывались. Их глаза, до того расширенные от ужаса при виде искр силы на пальцах пришельца, теперь выражали крайнее недоумение. Должно быть, Джин казался им странным богом и вёл себя странно, настолько, что удивление стало сильнее страха и по прежде молчаливой толпе побежали шепотки. — Да! Я хочу вернуть своего Огрызка, — Джин едва не подавился этим словом. — Где тут у вас этот мусор? По жесту вождя один из одетых в доспехи воинов поспешно двинулся в сторону, провожая Джина. Тот напряжённо следовал за ним по улочкам, застроенным бревенчатыми домами с узкими окнами, из которых глазели лари, пряча за занавесками бледные лица. Отвратительный запах помоев и фекалий Джин почувствовал ещё издали. Зажав нос ладонью, он нахмурился и ступил на деревянный настил, хлюпающий и утопающий в размокшей почве. Дорога вывела к низкой ограде из тонких ветвей, за которой, топчась по бесформенным кучам гниющих отходов, бродил скот. Светлые круглые бока животных были почти лишены шерсти, но зато обильно покрыты грязью, служившей им и подстилкой, и едой, и отхожим местом. Джин был тренирован переносить токсичные газы Земли, но от испарений этого жуткого места ему стало плохо: к горлу подкатила тошнота, в глазах потемнело. Он невольно ухватился за плетень, переводя дыхание. — Где он? — Там, — воин указал рукой в кожаной перчатке в сторону загона. — Всё ненужное лари бросают сюда. Джин выдохнул через раздутые ноздри и рванул калитку. Ему пришлось пройти с десяток метров по зловонной грязи, расталкивая толстых животных, прежде чем он заметил Маки. Увиденное заставило содрогнуться даже видавшего виды ассасина. Морянин лежал на животе, повернув голову набок так, что левая половина лица была утоплена в жиже. Глаза были закрыты. На Маки не было одежды, а спину сплошь покрывала сеть разрезов или глубоких царапин, из которых сочилась голубая кровь, вымывая забившуюся в раны грязь. Преодолевая приступ тошноты, Джин окунул руку в жижу и, приподнимая, перевернул Маки лицом вверх. Тот был жив — веки дрожали, а через полуоткрытый рот слышалось хриплое дыхание. Джин закинул лёгкое тело на плечо и направился к проходу. С ног до головы в вонючей грязи и налипших на обувь пищевых остатках, в потёках морянской крови, Джин вернулся на поляну. Внутри клокотал гнев и застилал взор. Он бы мог убить их всех, разнести в пыль весь город. Он ведь и вправду бог по сравнению с ними! И они это понимают. Джин обвёл взглядом примолкшую толпу, сжимая и разжимая кулак, наполненный силой. Он мог бы, но… Ярость — плохой советчик. Как наркотик, она пьянит разум и требует больших и больших ошибок. Но ассасин свободен от чувств и страстей, от чувств и страстей… Джин не сразу заметил, что повторяет про себя заповеди Ордена, заставляя себя успокоиться. Следом за заповедью в голове всегда возникал образ Тима. Даже сейчас, находясь невообразимо далеко от брата, Джин почувствовал его прохладную ладонь на лбу и услышал голос с лёгким укором: «Ты всегда был неправильным, Джин». Да, он неправильный. И хочет сохранить эту неправильность, ведь в этом — вся его суть, настоящего Джина. Он не поддастся внутреннему зверю, освобождённому от оков программы, и не станет уничтожать тех, ради кого явился в этот мир, ради кого оставил Тима. — Не сметь трогать моего друга! — зарычал он лари, ни к кому конкретно не обращаясь. — Да, бог! — склонил голову вождь, но Джин успел увидеть в его тёмных глазах недобрую искру сомнения, сменившую прежнее подобострастие. И понял: это было неправильно, бог показал слабость, которую ему ещё припомнят. Но это будет потом, а сейчас есть дела поважнее. Он положил бесчувственного Маки в одну из повозок и, не проронив больше ни слова, требовательным жестом дал знак провожатым выдвигаться за пределы городка.