Семь монет

Тонкий шнур свистел в воздухе и полосовал спину, но Маки уже не чувствовал ударов — всё затягивала пелена спасительного забытья. Боль притуплялась, тонула в тумане, звуки стихали. Голоса эльфов, что прежде звучали отрывисто и резко, теперь растягивались, как жевательная резинка, и вязли в густом, приторно пахнущем кровью воздухе. Последние слова не достигли слуха — зависли на мгновение и исчезли. И мир погрузился в черноту. Когда Маки приоткрыл глаза, всё вокруг было иначе: вместо зябкого дня, промытого сыростью осенних дождей, — душное, пропитанное дымом помещение, огненные всполохи по тёмным стенам и нестерпимый жар. Маки потянулся к горлу, которое драло от сухости, но не смог справиться с ослабевшей рукой и уронил её на лежанку. Вдали мелькнула чья-то тень. Джин? С тех пор, как ассасин вошёл в большой дом в центре городка, Маки его больше не видел. Он приподнялся на локте, чтобы разглядеть присутствующего, но взгляд упёрся в огонь. Пламя трещало и искрило прямо перед глазами. Маки вздрогнул и отпрянул невольно. В море не существовало огня, а под куполами земных городов, страдающих от дефицита кислорода, огонь был запрещён, но всё же ему приходилось видеть пламя раньше — Джин разжигал костёр в пустыне на пути до Хеймона и после, на Лариде. Сейчас же огонь горел в помещении, и это напугало. — Пожар, — вырвалось из подсознания чужое слово. — Горит. Маки не узнал собственный осипший до беззвучности голос и закашлялся. Тотчас тень, мелькнувшая в глубине комнаты, приблизилась, чёрным покрывалом закрывая нестерпимо яркий красный свет, и сильная рука подхватила Маки под мышку, а губ коснулась вода. — Это не пожар, не беспокойся. Говорил Джин. Маки не мог разглядеть его лица в тени, но узнал голос. Значит, он жив, он в порядке. Облегчение прохладой разлилось по лбу, как вода — по горлу. — Ложись, отдохни ещё, — тихо произнёс Джин и опустил его на лежанку, укладывая на бок. Затуманенный взгляд выхватил лицо — уставшее, обескровленное, как после диверсии в топливохранилище Хеймона. Джину тяжело, ему нужна помощь. Маки коснулся его плеча в ободряющем жесте, но рука соскользнула, а спину засаднило и потянуло. Он нащупал сухие повязки, обтягивающие торс, провёл по ним пальцами назад и резко отдёрнул — больно! Он обязательно поможет Джину, когда чуть придёт в себя, когда освободится от невыносимого жара, от которого мутит голову и к горлу подступает тошнота. — Погаси огонь, жарко, — произнёс Маки чуть окрепшим после питья голосом и закрыл тяжёлые веки. Сначала ему снился Лукас. Как его тело разрывает на части ударом чистой энергии и искорки дымятся на тлеющих клочках плоти. Было ли Лукасу жарко? Маки горел. Во сне он бежал по раскалённому песку пустыни под белым солнцем и чувствовал, как жар поднимается от ступней выше и выше, как плавятся протезы, остаются позади блестящими густыми лужицами. Когда протезы полностью растаяли, он побежал на обрубках бёдер, крича от боли. Запах палёной плоти, окружавший Маки в тот день, когда он применил монеты, теперь источало его собственное тело. От удушающей вони закружилась голова, и мир вокруг обратился в одно ослепительно-яркое марево. Тогда через поплывшие перед глазами цветные круги Маки увидел зеленоватое море. Сгорая заживо, он нырнул в родную стихию и стал стремительно погружаться. С каждым метром вода становилась всё холоднее, даря облегчение, и темнее, а когда стало совсем черно, Маки осознал, что не может дышать. Жабры! Он ухватился за шею, где раньше были щели, стал драть ногтями старые рубцы, стараясь раскрыть их и впустить воду, но не мог. Маки проснулся от ужаса и боли — он расцарапал шею в кровь, хрипя и задыхаясь. Не сразу придя в себя, приподнялся на локте и осмотрелся. В голове ещё пульсировало от кошмара, но видения отступали. Он был один в просторном, почти пустом помещении, залитом ровным желтоватым светом, какой бывает, когда первые закатные лучи преломляются через мембрану купола, — так говорил Крис… Маки встряхнул головой, возвращаясь в реальность, где не было ни купола, ни Криса. Его окружали тёмные стены из дерева — непривычного глазу землянина материала, в углу под выложенной камнями аркой лежала кучка чёрного угля, источающего лёгкий запах гари, а перед очагом — сотканный из толстых ниток половик. На дощатом полу перед собой Маки увидел свою косматую тень, а значит, свет лил из-за спины. Он развернулся, неловко прокрутившись на пояснице, и замер, не дыша: кровать стояла у огромного окна, за которым открывался бесконечный простор голубого неба с редкими комочками золотистых облаков, подсвеченных розовыми лучами уходящего на закат солнца. Часть горизонта терялась в оранжевом зареве, размывающем границу между небом и зеркально гладкой водой, где отражалось небесное великолепие. Маки открыл одну из двух створок с дребезжащим стеклом, подтянулся ближе и перегнулся через подоконник. Внизу, метрах в пятнадцати от окна, на камни отвесной скалы, на которой стояло здание, набегали лёгкие волны и бесшумно откатывались, обнажая полоску сероватого пляжа. От восторга перехватило дух. Не обращая внимания на слабость в теле и прохладу осеннего вечера, ворвавшегося в комнату со свежим ветром, Маки сделал рывок в сторону выхода, чернеющего в дальней стене. И повалился ничком, неловко подвернув руку и едва не разбив нос о пол. Он повернулся на бок с разочарованным стоном — как можно было забыть о том, что он больше не может ходить? Движение, что когда-то казалось чуждым, так крепко вошло в его жизнь, что стало неотъемлемой частью, но зря. И если Маки не хочет провести остаток дней на кровати у окна, за которым простирается прекраснейший мир, — он должен найти другие способы перемещения. Стиснув зубы, Маки упёрся локтями и концами культей в пол и пополз. Силы в обезвоженном, истощённом недавней лихорадкой теле иссякли быстро, руки задрожали и подогнулись, и он опустился, положив щеку на шероховатое тёплое дерево. В этом положении его застиг Джин. — Проснулся? — услышал Маки голос прежде, чем обернулся на шум шагов. Джин присел рядом, скрестив ноги. Он выглядел непривычно: в незнакомой одежде, с гладко забранными волосами, чистой кожей без следов пыли и гари Джин был ещё красивее, чем раньше. Маки невольно улыбнулся, разглядывая его лицо с извечной тревожной складкой между бровями. — Можно помочь тебе? — тихо спросил тот. Маки вздохнул и ответил не сразу. Признавать свою немощь было сложно, но неизбежно. — Я хотел посмотреть море снаружи. — Это озеро, — заметил Джин, приподнимаясь, — большое. Я отнесу тебя, но сначала надо одеться. На улице холодно. Только тогда Маки заметил, что совершенно обнажён, и вспыхнул от стыда, прикрывая руками промежность и брюшной карман. Но сколько времени он был в забытьи? Должно быть, Джин уже видел его таким. Эта мысль не успокаивала, как и мысль о том, что для морян в Подводном городе нагота была обыденностью. Работа в Шор-сити изменила отношение Маки к своему телу навсегда. Он стал прятать его от взглядов и случайных прикосновений так тщательно, как только мог, кутаясь с головы до ног. Потому что обнажение перед другими всегда означало боль и унижения. Но Джин… Он был другим, Маки чувствовал это, чувствовал сердцем, и в этот раз оно не обманывало. Он расцепил судорожно сведённые на лобке кисти и надел принесённую Джином грубую, чуть колкую рубашку, а сверху свитер грязного цвета, но с запахом чистой шерсти. — Откуда эта одежда? — спросил Маки, повиснув на шее, когда Джин подхватил его на руки. — Лари из соседнего города приносят. — Что это за место? Где мы находимся? Маки положил щеку на плечо Джина и осматривал здание за его спиной, пока они спускались по деревянной лестнице, ведущей со второго этажа в широкий холл, с двух сторон окружённый рядами арочных окон, а позади открывающийся в два симметричных коридора. — Они называют это храмом для шанки — богов, прилетающих с Земли для спасения народа, — дыхание Джина немного сбивалось от ходьбы с ношей. — Здесь они живут, пока собирают детей для отправки на Землю. — Спасения от чего? — не понял Маки. — От Сильных, — Джин толкнул ногой тяжёлую деревянную дверь, и в холл ворвался холодный сырой воздух. — Детей не похищают — лари сами отдают их землянам и воспевают их за это, как богов. Он договорил уже снаружи, погружаясь во тьму сгустившихся сумерек. Джин осторожно ступал по камням изломанной тропы, ведущей далеко под утёс, и Маки инстинктивно вцепился сильнее, лишь мельком глянув вниз. Даже если он научится ползать, ему никогда не спуститься к озеру самому. С каждым шагом усиливался запах — незнакомый, но манящий до щемления в груди, до сбитого дыхания: смесь воды, тины и мокрых камней. Чистый и свежий, без привкуса кислоты и тухлой рыбы, заморенной во время очередной бури. Предвкушение встречи с водной стихией так захватило, что Маки совсем отвлёкся от разговора и вспомнил о последних словах, осознавая их смысл, лишь когда опустился на холодную мелкую гальку у самой кромки воды. Закутавшись плотнее в шершавый плед, он повёл плечами от влажной прохлады и спросил, напоминая Джину о рассказе: — Зачем же они отдают Сильных, ведь ты говорил, эти дети — надежда народа? Джин в задумчивости сверлил взглядом чёрную воду с огоньками отражённых звёзд и ответил не сразу. — Да, это так. Но не всё так просто с детьми, — он повернулся к Маки. — Они не контролируют силу и опасны. Я успел убедиться в этом, — он нахмурился. — Выходит, программа не такое уж зло, как мне казалось. Те дети, кто прошёл первые тренинги, управляемы, но другие… Один ребёнок убил сопровождавшего нас лари, когда тот чихнул. Звучит дико, правда? — в голосе Джина слышались одновременно усмешка, горечь и затаённая тревога. — Мальчик просто вздрогнул от резкого звука и, не задумываясь, выпустил силу. Дети испугались, закричали, я представил на мгновение, что будет, если они все в тот момент начнут применять способности, убивая друг друга и окружающих! Глаза Джина, сверкающие бликами от воды, расширились, и Маки впервые увидел в них страх. — И что делать? — проронил он, похолодев. — В Хеймоне разработаны методы. Я изучал их, когда собирался стать наставником. Я смог успокоить воспитанников. И буду заниматься ими, иначе они станут очень опасны. Вождь лари был прав, прогоняя нас подальше. — А что лари? Они не нападают больше? — Лари теперь называют богом меня, — Джин усмехнулся. — Приносят продукты, одежду, всё, что я скажу. — Звучит здорово, — Маки улыбнулся и добавил: — Я многое пропустил. Как долго я болел? — Не так долго, — Джин покачал головой. Маки от всего сердца хотелось поблагодарить Джина за его доброту и уход, но, вспомнив, как тот вспылил в лесу после слова «спасибо», растерялся и просто смотрел в глаза, набирая воздуха и выдыхая вновь. Близость Джина волновала его, хотелось коснуться руки, сесть ближе, почувствовать кожей тепло и крепость его тела. Просто быть рядом, знать тревоги и радости его жизни и просто быть её частью. — Я хотел бы помочь тебе с детьми, — наконец, сказал он. — Поручи мне что-нибудь. Джин резко обернулся, оторвав взгляд от воды. В темноте Маки не смог распознать выражение его лица — порой Джин умел выглядеть совершенно бесстрастно, — но ему показалось, что тот улыбается кончиками губ. Звучало ли предложение калеки, не способного даже подняться с берега к порогу дома, смешно, или Джин был рад услышать о готовности Маки помогать? — Ты умеешь готовить? — деловито спросил тот. — Нет, — разочарованно проронил Маки. — В Подводном городе мы ели сырую пищу, а в Шор-сити я жил с одним человеком… Нам готовила домработница. Но я научусь!.. Джин не дал ему договорить. — Ничего, я нанял двух женщин готовить и убирать. И мужчину для того, чтобы занимался с детьми языком. Тебе тоже нужно брать уроки, чтобы адаптироваться в этом мире. — Да! — воспрял Маки. Отчего-то слова об уроках приободрили его, до того совсем поникшего от осознания собственной ненужности. Он сможет адаптироваться, он всему научится, жизнь не заканчивается — она только впереди! Когда рядом Джин. Маки улыбнулся сам себе и посмотрел на него украдкой, а затем проследил за его взглядом, устремлённым вдаль, — по зеркальной глади, упираясь в бесконечное небо с россыпью сверкающих звёзд. — Раз ты не умеешь готовить, — вдруг развеселился Джин и поспешно поднялся на ноги, — давай я приготовлю тебе местный чай. Жди меня здесь! Маки посмотрел ему вслед, а когда Джин, быстро мелькавший среди камней, окружавших тропу, скрылся из виду, скинул плед и пополз к озеру, царапая голые бёдра о камешки. Он любопытно коснулся воды пальцем, зачерпнул в ладонь и поднёс к лицу, принюхавшись, потом лизнул капли, проверяя на вкус. От запаха свежей рыбы рот наполнился слюной, а в груди раззадорился охотничий азарт. Моряне не ели дикую рыбу — загрязнённая и изуродованная язвами и мутациями, она не представляла пищевого интереса, но погоняться за дичью любил каждый мальчишка. Воспоминания порадовали и вдохновили Маки. В его жизни было много хорошего и ещё будет. Когда-нибудь он поплавает здесь, очень скоро. Пусть у него нет жабер и хвоста, но он всё ещё морянин, и вода — его дом. Сзади зашуршала галька — на пляж спустился Джин. Осторожно, чтобы не расплескать горячую жидкость, он подал кружку, сдув белёсый дымок. — Моя любимая кружка, — заметил Маки, смущённо опустив взгляд на тёмное ароматное содержимое, и отпил глоток. Терпкость и лёгкая сладость коснулись языка, яркий запах, настолько же новый, как и все запахи этого мира, заполнил ноздри. Тепло растеклось по горлу, смягчая и успокаивая. — Вкусно, — почти беззвучно сказал он, и урчание пустого желудка заглушило его голос, заставив покраснеть от смущения. — Голоден? — спросил Джин и, не дожидаясь очевидного ответа, вытащил из кармана свёрток. Раскрутив светлую ткань, он разложил на ней горку кусочков тёмного поджаренного теста. Маки откусил с жадностью, вмиг съев несколько штук. — Будто бы с сыром, — заметил он не сразу, а только после того, как первый острый голод был утолён. — Угу, мне тоже так показалось, — пробормотал с набитым ртом Джин. — Они принесли столько всего. Есть знакомая еда, есть совсем необычная — всё надо пробовать и оценивать. И в этом мне нужен помощник — сам я не справляюсь! — он засмеялся, стукнув себя по нарочито надутому животу. Маки расхохотался и с наигранной серьёзностью надкусил печенье другой формы — оно оказалось сладким, с лёгким перечным привкусом. Он не заметил, как исподволь в сердце проснулось забытое ощущение счастья и опьянило. Захотелось обниматься, дурачиться и петь в голос. Маки допил чай и упал навзничь, раскинув руки. Взгляд устремился в чёрное небо, усеянное мириадами чужих ласковых звёзд. Джин присел рядом на корточки и, подперев подбородок кулаком, запрокинул голову. — Ты не жалеешь о том, что оставил Землю? — вдруг прервал он тишину, не отрывая глаз от небосвода. — Что случилось всё это? Что ты здесь? Джин напряг лицо, будто силился разглядеть что-то конкретное среди звёзд, и медленно обернулся к Маки. Тот приподнялся на локте и ответил, не раздумывая: — Нет! Ведь здесь я с тобой. — Он замолчал на полувыдохе, словно не договорив, но давая возможность Джину ответить. Тот неопределённо качнул головой, промолчав, и поднялся на ноги. — А ты? Не жалеешь? — спросил Маки. Джин замешкался, с сомнением покусывая губу и глядя в небо, а когда ответил, голос прозвучал твёрдо: — Нет. Здесь я обрёл правильную цель. Он посмотрел на Маки взглядом, наполненным решимостью. Взглядом ассасина, уверенного в своём пути, без чувств и сожалений. В его глазах горел огонь, но Маки отчего-то стало холодно.