***
Узнав о том, что к Лариде приближаются только два транспортёра, Джин приободрился. До того он просчитывал разные варианты, вплоть до высадки целой имперской армии для полной зачистки планеты, но теперь стало очевидно: имперцы либо недооценивают лари, либо на планету выслан пробный десант для разведки или переговоров. Джин не собирался договариваться с землянами — им нечего делать на чужой планете. Намерения Империи прозрачны, и ей следовало дать бой. И теперь, когда выяснилось, что на крошечную Лариду движется не армада, а лишь два корабля, битва, наконец, стала казаться не безнадёжной. Да, на Земле имперцы используют энергооружие, ответить на которое можно только подобным. Стрела или копьё не пробьют силового щита, но на Лариде они уязвимы — пусть в доспехах и с автоматами, но всё ещё люди, которых можно убить простым ножом. Главное, подобраться ближе. То же он пытался объяснить каэллю Дортеопина, который явился в храм с очередным визитом вежливости и дарами. — Мне нужны мечи и луки, чтобы вооружить лари, поселившихся рядом. Я стану тренировать их, пока есть время. Каэлль, до того смотревший в телескоп, последовал его жесту и выглянул в окно — с высоты третьего этажа открывался вид на долину, прежде покрытую целинными лугами, теперь же темневшую лоскутным одеялом распаханных полей и огородов. Всюду виднелись скопления домишек, вились струйки дыма, сливающиеся на безветрии в сизое облако, зависшее между двумя рощами: тёмно-зелёной еловой и чёрно-белой берёзовой, едва подёрнувшейся золотистой вуалью набухших почек. — У вас здесь целое поселение, шанки, — с почтением выдохнул каэлль. — Но зачем крестьянам оружие, разве не Сильных ты собрал для защиты от вторжения злых богов? — осторожно поинтересовался он, чуть прищурившись. — Они не готовы, лишь некоторые из них, — Джин бросил взгляд на Лио, который принёс напитки для гостя. — Это дети. Я поручу им прикрывать воинов, но не выпущу на поле боя. — Что ж, — каэлль опустил глаза и облизнул губы в раздумьях. — Я почитаю тебя, шанки, и никогда не отказывал в просьбах и приносил щедрые пожертвования, — он обвёл рукой воображаемые дары, теперь лежащие в вестибюле храма двумя этажами ниже. — Не откажу и сейчас. Но хочу попросить тебя об одном взамен — для того я и явился сегодня лично. Он глянул на Лио, и тот опустил поднос и торопливо вышел, повинуясь молчаливому приказу. Джин скрестил руки на груди и кивнул, давая понять, что готов выслушать просьбу. — Я в ссоре с каэллем Узкой долины. Он претендует на медные рудники на границе наших земель и берёт непомерную мзду за проезд по торговому тракту, а его народ при этом грабит обозы, — глаза каэлля недобро блеснули. — Их армия сильна, но Дортеопину повезло иметь великого шанки, поселившегося со своим воинством на наших землях, — он церемонно поклонился. — Прояви милость к своей верной пастве и помоги защититься от недруга. Мы выступаем в первый день новой луны, и я молю тебя присоединиться к нашему походу вместе со своим воинством. С Сильными Дортеопин станет непобедим, и рудники и тракт навеки будут нашими. Каэлль яростно сжал кулак, но словно передумал и быстро перенёс ладонь на грудь, подобострастно кланяясь и отступая назад. Его чёрные с проседью волосы упали на лицо, но и сквозь их завесу было видно, как горят глаза предвкушением победы. Джин медленно придвинулся и проговорил: — Я не ослышался? Ты предлагаешь мне выступить на твоей стороне в междоусобной войне? Сейчас, когда на Лариду движется сила, размах который мы можем лишь предположить, вы с соседом решили воевать за рудники и обозы? Разве ты не видел корабли, каэлль?! Джин с жаром указал рукой на телескоп. — Огни с неба прилетают на Лариду сотни лет, — каэлль выпрямил спину. — Шанки берут, что им нужно, — он посмотрел туда, где прежде стоял Лио, — и уходят. Лари незачем бояться богов. Но я могу помочь тебе в твоей битве, а ты помоги мне в моей. — Это не моя битва! И они не уйдут. Они сделают Сильных рабами, а остальных… Остальные им просто не нужны. Я знаю, что вас ждёт, и твержу об этом уже шесть лун! — Джин с трудом подавлял ярость, что разгоралась внутри под недоверчивым взглядом каэлля. — Понадобятся все ваши воины, а вы хотите положить их в битве с Узкой долиной? Это глупо! Вам нужно объединиться под общим командованием… — Все мои воины? — каэлль перебил его, позабыв о почтении. — Я уважаю тебя, шанки, но каэлль здесь я. И распоряжаться своим войском я буду сам, — он презрительно хмыкнул. — Что ж, тогда я обращусь к другим вождям, — совладав с собой, холодно заключил Джин. — Меня не интересуют ваши распри, я хочу лишь защитить каждого лари. Если каэлль не может объяснить своему народу, что следует делать, — я объясню. Он указал рукой на дверь, давая понять, что разговор окончен.***
Джин шёл так быстро, что нехотя догнал каэлля, гордым шагом следующего через вестибюль, и стал свидетелем свирепого взгляда, который тот бросил на воспитанников, разбирающих и уносящих в погреб его дары. Дождавшись, когда каэлль покинет храм, он подошёл к задумчиво сидящему рядом с корзиной яблок Маки и потрогал за плечо, привлекая внимание. — Я отправляюсь в Узкую долину, — сказал Джин. От прикосновения Маки встрепенулся и выронил яблоко, которое до того вертел в руке, охнул, потянулся следом, но оно уже укатилось далеко и ударилось о ногу Лио. Тот поднял яблоко и, поджав губы, бросил на Маки тяжёлый взгляд, а затем перевёл на Джина и быстро отвернулся. Джин заметил: между этими двумя что-то произошло. Что ж, это неудивительно, учитывая неприятный характер старшего воспитанника. Прежде казалось, что Маки с Лио сдружились, теперь же, когда между ними возникло напряжение, Маки вновь погрузился в печаль. — Поехали со мной? — захотелось развлечь его. — Да! — Маки откликнулся с радостью. — С удовольствием! Глаза Лио, притаившегося за тюками с зерном, расширились, в них застыл невысказанный вопрос. — Я бы взял тебя, — после конфликта у горячего источника Джин чувствовал что-то похожее на лёгкое чувство вины за свою несдержанность и теперь хотел бы произнести это мягко, как советовал Маки, но против воли голос прозвучал холодно, — но Сильным запрещён вход в города. — Да, я знаю, — Лио опустил лицо. — Я оставлю тебя в храме за старшего, проследи за тем, как дары будут положены на хранение. Боюсь, мы больше не получим пожертвований от Дортеопина.***
Узкая долина лежала к северу от Озёрных земель, как в переводе с ларийского назывались территории под управлением Дортеопина. Вытянутая на сотню километров — Джин не мог привыкнуть к ларийским мерам и по привычке переводил в метрическую систему, — равнина между двумя отрогами крупного горного массива, пересекающего континент с северо-запада на юго-восток, расстилалась по берегам реки Кури, которая дала название всему региону и столице — Курианн. Входом в долину и границей между Дортеопином и Курианном служило ущелье в виде воронки, сужающейся к югу. В горах, окружавших ущелье, располагались штольни медных рудников, а по дну его, вдоль реки, проходил тот самый торговый тракт, ведущий к океаническим портам. В самом узком месте дорога шла по деревянному настилу, укреплённому между скал на распорках из стволов. Далеко внизу отчаянно ревела река, зажатая в теснине, и крошила нагромождение ледяных плит, принесённых откуда-то с севера. Из-за оглушительного гула воды не было слышно голосов, и лишь жест проводника, резко вскинувшего руку над головой, заставил остановить коня и не сшибить идущую впереди серебристую кобылу Маки. Джин спешился и подошёл к проводнику. У ног его зиял пролом, под которым виднелись части настила, застрявшие между выступами скал вперемешку с камнями и грязью. — Оползень сошёл, — констатировал проводник. — Стало таять по весне, и вот. Это свежее, я ещё не видел. А там дальше, — он указал рукой вперёд, — давно сломало. Но никто не чинит. Каэлль отказался платить мзду, и долинщики перестали поддерживать тракт — им-то он ни к чему, они на юг давно не ездят, как пошёл раздор. — А ваши что не починят? — спросил Джин, недовольно оглядывая повреждённую дорогу. — Это не наша земля, долинщики прогоняют, тут их дружины повсюду ходят, — он беспокойно посмотрел наверх. — Да и без солдат всегда было опасно: то разбойнички тут, то камнепад… Плохое место. Давайте не задерживаться. Вот тут, слева, лошадь пройдёт. Он показал на узкую тропу, протоптанную вдоль скалы по уступу. Путники осторожно направили коней за ним. — Рука! — вдруг ошеломлённо воскликнул Маки. Джин проследил за его взглядом и содрогнулся: из грязи оползня торчала белая кисть на противоестественно изломанном предплечье. — Вот так… — пробормотал проводник, — говорю, дурное место. И не достать — так и будет гнить, пока дождями не смоет. Или горные волки отгрызут. Все смолкли и оставшийся путь через теснину сосредоточенно выбирали дорогу по сломанному ещё в двух местах настилу. Джин заметил застрявшую в досках стрелу и поднял глаза к вершине скалы, поросшей искривлёнными сосёнками. — Это стрела пограничной дружины, — заключил проводник, повертев в руках короткое древко с буро-красным оперением. — Где-то рядом они, как пить дать, — в глазах его отразился страх. — Надеюсь, им хватит ума не нападать на шанки, не хочу их глупых смертей, — раздражённо сказал Джин. Он устал карабкаться вдоль стены и тащить за собой упирающуюся лошадь, устал от грязной неухоженной дороги и вечного страха в глазах сопровождающих: страха перед ним, перед пограничниками, разбойниками, оползнями и духами безвинно погибших, что сотнями населяли это хмурое, лежащее в вечной сырой тени от скал, ущелье. Джин представлял, как привёл бы сюда лари из своего предместья — с топорами, верёвками, лесом, если нужно, — укрепить склоны, натянуть сеть над дорогой, чтобы та улавливала камни. А может, расположить настил намного выше или вовсе провести обходной путь по верху, чтобы не подвергать каждый раз ненужному риску жизнь путников. Лари так мало на этой планете, но они совсем не ценят друг друга. Джин многое мог бы изменить, будь у него чуть больше времени. Он невольно посмотрел на западный край неба, где постоянно жужжали, словно мухи над ухом, вибрации приближающейся угрозы. До Курианна, по расчётам, оставалось два дня, но стоило выйти из теснины, как начался ливень, и это можно было счесть за везение — потоки грязной воды со скал сделали бы путь по ущелью невозможным. Теперь же путники мокли среди ещё белых от снега лугов Узкой долины, утопая в развезённой дождём дороге. Шерстяные ларийские плащи не годились для дождливой погоды, и Джин уже не раз пожалел, что выбросил разорванную голограммами рро полимерную куртку, — та, должно быть, давно растворилась под кислотными ливнями в пустыне, а вот чистой воде было бы не под силу промочить полимерную кожу, лишь внешне похожую на настоящую, но превосходящую её во всём. Они прибыли в город лишь к вечеру третьего дня и сразу же заселились в постоялый двор с одной только целью: прогреться в бане и просушить вымокшую насквозь одежду. В крошечной парилке было темно: толстые кривые свечи, расставленные вдоль стены, едва тлели в горячем тумане, а почерневшее от сырости дерево отделки окончательно пожирало их слабый свет. Джин провёл рукой по отполированной тысячами задниц лавке за спиной Маки и обнял. Тот прильнул, как котёнок, ищущий ласки, и положил голову на плечо. Маки был красив, его тело манило, и Джин неизбежно откликался на этот призыв, но чувствовал себя при этом… грязно? Будто делал что-то чуждое себе, поддавался соблазну, как алкоголик привычно хватается за бутылку, но после сожалеет. Но о чём ему сожалеть, ведь в связи с Маки не было ничего дурного. В Хеймоне Джина убедили, что плотские утехи — лишнее в жизни ассасина, они отнимают силу и ничего не дают взамен. Но он давно не ассасин и может здраво оценивать, что ему нужно. Или нет? Что, если внутреннее противление — отголоски программы, до сих пор не вытравленной из подсознания? Размышлять о чувствах Джину всегда было нелегко, и голова налилась тяжестью. А может, духота влияла. Он сделал движение в сторону двери и, не заметив, что Маки потянулся к нему с поцелуем, случайно оттолкнул его. Смесь нераспознанных эмоций в расширенных зрачках морянина заставила Джина ответить на ласку. Он прикрыл веки и коснулся губами горячих, солоноватых от пота губ. Маки задышал чаще, его руки заскользили по спине, пальцы вплелись в волосы на затылке, и Джин уже не захотел остановиться. Он обхватил Маки и вынес в большую комнату, к которой примыкала парилка. Из-за печи, встроенной в стену, здесь должно было быть жарко, но после бани по коже побежала дрожь. Маки прижался крепче, его дыхание защекотало шею, и член Джина полностью встал. Хрипло сопя, он опустил Маки на кровать и раздвинул его бёдра. Тот весь как-то съёжился, отвернул лицо в сторону и вжал голову в плечи вместе с тем, как втянулся под кожную складку на лобке его голубой член. «Всё неправильно!» — пронзила мысль, и Джин почувствовал, как спадает возбуждение. Всё неправильно! Он порывисто вскочил с кровати, бросив на ходу: — Ты выглядишь так, будто я заставляю тебя! Это было нечестно: Джин сам погряз в сомнениях и не захотел близости, а обвинил Маки. Тот поднялся в кровати и воскликнул, протянув руки вслед: — Нет, Джин, это не так! Ты не так понял! — в его бирюзовых глазах блеснуло влагой отчаяние. — Мне хорошо с тобой! Ведь я люблю тебя! Запутавшись в эмоциях, Джин отошёл к окну и упёрся разгорячённым лбом в стекло. — Прости, Джин, — голос Маки молил. — Я люблю тебя… Любить… Джин не понимал, что это значит, и не хотел понимать. Казалось, как только он осознает, откроет это чувство в себе — боль утраты убьёт его. За окном горели далёкие, по-зимнему колючие звёзды. Где-то среди них было и Солнце. Джин резко отвернулся от окна и подошёл к кровати. — Давай спать, — сказал он тихо и лёг рядом, задув свечи в канделябре. — Завтра сложный день.***
Утром Джин отправился во дворец местного каэлля. Маки не захотел идти с ним, вспоминая, как унизительно чувствовал себя на подобном приёме в Дортеопине. Договорившись о месте встречи, он попрощался с Джином и отправился посмотреть город. Курианн отличался от Дортеопина: дома здесь были выстроены в основном из жёлтого песчаника, и оттого город казался приветливее и солнечнее даже несмотря на серое пасмурное небо, с которого срывались единичные мелкие снежинки. Маки покачивался на спине Сиэнн, погрузившись в тревожные мысли о Джине. Чувство разлада между ними крепло — Джин отдалялся, ему всё не нравилось, даже секс не нравился — Маки видел по его безразличному лицу, по пустому взгляду, где раньше горела страсть. И виной тому сам Маки — не Лио, не вторжение — Маки сам всё портил! Он зажмурился с досадой и бездумно хлопнул по лошади. Сиэнн пошла быстрее, встряхнув задумавшегося седока, и Маки, очнувшись, обнаружил себя на извилистой улочке между рядами тёмных от старости и гнили деревянных домишек, зияющих чёрными окнами без стёкол, лишь завешенных тряпьём. Должно быть, он далеко ушёл от дворца и забрёл в настоящие трущобы. Не успел Маки подумать об этом, как из-за поворота вышел лари в поношенной накидке и преградил путь. — Кто ты такой? — проговорил он, прищурившись. В его голосе, позе, азартном блеске тёмных глаз таилась угроза. Маки невольно дёрнул головой, окидывая взглядом безлюдную улочку. — Дорогой плащ, сбруя, седло… — лари перечислял, цокая языком. — А лошадь — лошадь просто сокровище! Внезапно он подскочил ближе и толкнул Маки в бок так, что тот повалился с седла и упал в смешанную со снегом дорожную грязь. В руке лари блеснул длинный кинжал, и Маки беспомощно выставил ладонь, защищаясь. Сердце забилось часто, кровь прилила к вискам, от страха в груди красным облаком вспыхнул феромон. Сиэнн фыркнула, дёрнулась, подхваченная нападавшим за поводья, и поднялась на дыбы, угрожая ему копытами. Лари метнулся назад и рефлекторно выставил перед собой клинок, почти упирая остриё в широкую грудь нависшей над ним кобылы. — Нет! — заорал Маки, в тумане феромона не узнав свой голос. — Сиэнн! Феромон сжался в комок и вырвался наружу длинным протуберанцем, заменяя воздух вокруг. Лари вдруг замер, сделал два шага назад и резким движением рассёк собственный живот, выпуская на землю окровавленные петли кишок, а затем пошатнулся и упал на них ничком, вздрагивая в конвульсиях. Сиэнн ударила копытами в лужу рядом и нерешительно потопталась на месте, кося на труп янтарные глаза с толикой недоумения на серебристой морде.