***
По приезде домой Арсений даёт Шасту чип, на котором был тот самый мультик, о котором он восторженно рассказывал всю дорогу. Серьёзно, чёрт возьми! Все десять минут дороги без умолку трындел об истории создания, изначальной версии сказки и о том, как писались к мультику песни. Но Шаст не жалуется. Вообще-то нет. Вообще-то, он в восторге от вида человека, который настолько увлечён нарисованной анимированной историей. Дома уже Шаст говорит, что есть три варианта: усесться смотреть за комп, сесть на кухне и смотреть мультик по висящему на стене телевизору или же попробовать переформатировать видео-файл в брейнданс и смотреть через обруч. — Что такое «брейданс»? — хлопает глазами Арсений. — Бля, ну не может быть, чтобы у вас там такого не было, — вздыхает Шаст. — А, может, просто по-другому называлось, — кивает спустя мгновение. — Брейнданс — это запись с оптики или со специальной для этого камеры, — пытается объяснить Шаст. — Записывает видос так, что ты можешь в любой момент поставить его на паузу, но не как обычный видос, а так словно… Словно ты сам в том моменте, в том месте заморозил время. Как очки виртуальной реальности раньше. Брейндансы часто снимаются от первого лица, но, поставив на паузу, ты можешь как бы «выйти из тела» того персонажа, от лица которого писалась запись. Можешь оглядеться в комнате в пределах того, что смогла ухватить камера. Можешь просканировать людей, участвующих в записи, оружие, машину, да что угодно. Просканировать тепловую сигнатуру. Можешь разложить звуковую дорожку брейнданса на составляющие, просканировать их отдельно, разделяя общий шум. Типа вот ты сейчас слышишь всё одновременно, да? — Шаст сжимает пальцами чужие плечи. — Твои уши слышат одновременно мой голос, гудение холодильника, ор кого-то с лестничной площадки, шум города и так далее. Ты слышишь это всё вместе. И на записи звук тоже смешивается в такую кашу, но на брейндансе ты можешь разделить звуки друг от друга, а соответственно проанализировать их независимо один от другого. Вирты — это системы, с помощью которых записываются более мощные брейндансы. Система виртов позволяет тебе не только видеть и слышать внутри брейнданса то, что записывалось, но и чувствовать. Например, холод или жар, боль или даже эмоции человека, от лица которого был записан брейнданс. — Но как это работает? — хмурится Арсений. — С помощью этого, — Шаст показывает обруч для брейнданса, поднимая его с поверхности компьютерного стола. — Здесь есть проекторы, которые конектятся с твоей оптикой. За счёт этого ты видишь картинку так, словно сам там находишься. Звук в уши транслируется как в обычных наушниках. Но остальное, что касается ощущений, достигается за счёт расположенных по окружности обруча стимуляторов мозговой активности. — Звучит как-то… Небезопасно. — Если не пользоваться этим каждый час, то, поверь, никаких побочек. Главное, следить за тем, что ты себе включил, — Шаст указывает на разъём для подключения чипа на обруче. — В этом городе куча херни… Даже здесь, в брейндансах. Кто-то закидывает вирусы. Можно словить вирус и уже никогда не проснуться, а можно словить вирус и проснуться на операционном столе у «Мусорщиков». — «Мусорщиков»? — Потом расскажу, — отмахивается Шаст. Не хочет сейчас себе настроение портить. — Вирусы — это первое. А второе — чёрные брейндансы. Это запись одного только видео или запись и с ощущениями, когда как, но факт остаётся фактом, это запись какого-то пиздеца. Я слышал, как одному челу поставили записывающий модуль, а потом его долго-долго резали, чтобы записать сам процесс его разделки и… Агонию, которую он при этом испытывал. Это пиздец. Чёрные брейндансы — это охереть какая большая нажива на чёрном рынке, ублюдков в этом городе хватает… Но мы же не за этим, — быстро придаёт себе бодрый вид Шаст. — Мы тут за мультиками, да? — Ага, — отстранённо отвечает Арс, медленно переваривая рассказ Шаста. — Давай лучше просто на телевизоре, хорошо? Так привычнее. — Без вопросов, — кивает Шаст, откладывая обруч обратно на стол. — Чип чистый? — Нет, хочу заразить тебе всю технику в доме, — фырчит Арс. — Я же коварный советский нетраннер. — Да-да, — цокает языком Шаст, уже вставляя чип в специальный разъём с боковой части телека. — Вот знаешь же, что такое сарказм, только прикидывался. — Нет, я абсолютно серьёзен, сейчас у тебя вся аппаратура в доме загорится. — Арс. — Молчу я, — буркает Арсений, усаживаясь за стол. — М… А обед у нас будет? — Ваше Высочество, где холодильник, вы знаете, — язвит открыто Шаст, возясь с настройками телевизора. — Я же сказал, бери, что нужно, — говорит уже спокойно. — Когда проголодаешься, просто открывай холодильник и обчищай его. — Да неловко это, — бубнит Арсений. — Это твоя еда. — Слушай, — Шаст разворачивается резво на пятках, заканчивая возиться с чипом, смотрит Арсу в глаза. — У нас в семье у кочевников как было? Не было «твоя-моя еда», был общий хавчик на всех. Так что к тому, что кто-то сожрал йогурт, который я лелеял и хранил на чёрный день, поверь, к такому я привык. — Это похоже на жизнь в общаге, — улыбается умиленно Арсений. — Общежитие. Там всегда кто-то подкрадывает у другого еду. — У нас никто ни у кого не подкрадывал, — ерепенится Шаст. — У нас всё было общее. Все равны, все в равной степени получают что-то. — О нет, кочевники — не социалисты, всё куда хуже, — вздыхает прерывисто Арсений. — Они коммунисты. — Да успокойся ты, — фырчит с улыбкой Шаст. — Будем мульт твой смотреть? Держи пульт. Ну или так, — усмехается наёмник, видя, как Арс выбирает необходимый файл на чипе через оптику. Перед тем как снять мультик с паузы Арсений всё-таки настаивает на том, чтобы они что-то поели. Вот он ел с утра, а Шаст? Он вообще что-то, кроме кофе, потребляет? На чём он живёт? На космической энергии? Шаст начинает ораторски (не от слова «орать») доказывать Арсению, что у кочевников иначе устроена пищеварительная система, питаться он может хоть раз в четыре дня, а так он не голодает, сидя на одном кофе. Арсений начинает на полном серьёзе доказывать, что у кочевников, если они не какая-то инопланетная раса, не может быть иначе устроена пищеварительная система, и хотя бы один нормальный приём пищи в сутки должен быть. В идеале все три, но и один в сутки сойдёт рядом с «я могу не есть неделю». Так что только после заварки двух чашек кофе и разогрева пакетированной лапши они включают мультик. Где-то на минуте пятой Шаст замечает, что Арсений вообще не смотрит в сторону телевизора, он неотрывно наблюдает за его реакцией, и это вообще-то пиздец смущает. Шаст буркает, чтобы тот перестал его разглядывать, а уже через минуту знать забывает о том, что Арс следит за его реакцией, забывает о своей лапше и кофе. Только смотрит с бесконечным интересом и восторгом за тем, что происходит на экране. Они смотрят часть за частью, Шаст всовывает в себя еду, скорее, на автомате, чем осознанно, глаз от телевизора не отрывает. Это всё отрисовано. По кадрам. Каждое движение, каждый персонаж, каждая эмоция… На песне принцессы, на словах «ничего я не хочу» Шаста начинает распирать со смеху, он говорит, что это вылитый Арсений. То он ехать с ним не хочет, то очки надевать, то выходить из машины, то ещё что-то. Вечно у него это «не хочу». Каждый раз, когда Арс теперь будет говорить «не хочу», Шаст будет начинать напевать эту песню. Потом Шаста переключает уже исключительно на персонажей состава Бременских музыкантов. На Кота, Петуха, Трубадура, Осла и Пса. Шаст говорит, что это точно кочевники, вот прям однозначно. Когда Трубадур поёт «нам дворцов заманчивые своды не заменят никогда свободы», Арсений говорит, что этот персонаж — явный анархист. Шаст со смеху давится остатками своего кофе. Разбойники в лесу воспринимаются Шастом изначально, как «стилеты», но едва он видит атаманшу, гадающую на картах, сразу начинает в мыслях сравнивать её с Олексой. Да тут прямо весь их состав. Кот — вылитый Адриан, принцесса Трубадурочка — Арсений, Трубадур — Шаст, атаманша разбойников — Лекси. С остальными персонажами Шаст ещё аналогии не придумал, но точно придумает. На моменте, когда принцессу возвращают в замок, у Шаста в голове проскальзывает мысль: «Надеюсь, эту Трубадурочку никто не спиздит». Смотрит он при этом на сидящего рядом с ним Арсения. И эта мысль ударяет неожиданно под дых, снова заставляет зайтись сердце в испуганной аритмии. Арс замечает это почти сразу, ставит на паузу, спрашивает опять, что случилось. Шаст просит перекур. На лестничной клетке они переговариваются коротко с Распом, тот просит меньше думать. Да уж, обычно же у Шаста это так хорошо получается! Расп говорит, чтобы Шаст сконцентрировался на том, что происходит вовне, а не на том, что происходит внутри него самого. Просит не обращать внимания на свои ощущения и мысли сейчас. Как бы это ни было сложно, Шаст к этому совету прислушивается. Распу он доверяет. И доверяет даже в той части, где ИИ буквально рекомендует полностью довериться Арсению. Это о том, чтобы Шаст не возвращался постоянно к мыслям о том, что Арс — волк в шкуре овечки. Не думал о том, что Арсений его кинет, обманет или что-то из того же разряда. Довериться Распу сейчас — значит довериться Арсению. Это кажется невозможным, но когда Шаст по возвращении в квартиру видит обеспокоенные голубые глаза, довериться Арсу становится чем-то очень соблазнительным. Невозможно, сказал Шаст себе. А Арсений вот сказал, что для «возможно» нужно осуществление, нужны действия и старание. Нужно пытаться. Шаст попытается. Новые звоночки, подобно предыдущим, остаются проигнорированными. Шаст с Арсом продолжают смотреть мультик, доходят до последней части. Шаст успокоился, расслабился, только временами вздрагивал, будто какие-то мысли догоняли на уровне подсознания. Когда мультик кончается, они просто сидят на кухне и, кажется, вечность обсуждают то, что только что было просмотрено: Шастом впервые, а Арсением, как оказалось, уже в раз, наверное, тысячный. Слушать о том, как и кем писались песни для мультика, кто работал над этим проектом, становится в разы интереснее, и Шаста затягивает в этот разговор похлеще, чем затягивали песчаные бури в Пустошах. Они говорят и говорят, и искренне удивляются, когда замечают, что за окном уже стемнело. И то, замечают они это по факту того, что перестали чётко видеть лица друг друга в темноте кухни. Конечно, в Найт-сити не бывает совсем темно. Тут всегда подсветка яркая-яркая, выжигающая глаза даже ночью. Арс говорит, что на то он и Найт-сити, ночной город. Шаст на это только головой качает, нет, тут Арс не прав. Несмотря на созвучие, Найт-сити получил своё название не от времени суток, а в честь своего создателя, Ричарда Найта. Шаст начинает рассказывать о том, что однажды прочитал в одной из статей, буквально цитирует её. Ричард Найт был оптимистом, потому что хотел изменить мир к лучшему. Но одновременно с этим, как бы парадоксально это ни было, Найт был и реалистом, а потому понимал, что целый земной шар не изменишь в мгновение ока. Именно поэтому он решил начать с малого, решил создать маленький уголок, который стал бы идеальным городом, примером для подражания, образцом того, к чему должен прийти весь мир. Он отстроил огромный мегаполис, в котором люди должны были жить долго и счастливо. У каждого был бы дом, была бы работа, было бы всё необходимое для счастливой жизни в мегаполисе. Поэтому Найт-сити и был назван «городом мечты». Только вот этот проект был обречён на провал, потому что у Ричарда Найта были враги и конкуренты, желавшие его провала. Не прошло и десяти лет, как улицы идеального города заполонили торговцы наркотиками, оружием, появились банды… Сначала это было не хуже, чем было в старой Америке, но со временем всё становилось безнадёжно. Корпорации грызлись между собой. Найт-сити стал центром распрей и заговоров, корпорации начали воевать друг с другом. Гражданская война. В паре километров от города взрывались бомбы, гремели выстрелы, применялось радиологическое оружие. Именно так появились Пустоши. Земля, выжженная сначала огрубевшим солнцем из-за херовой атмосферы. Земля, позже перетерпевшая на себе не одну корпоративную войну. Вот так родились Пустоши. Из сухой радиоактивной земли, пропитанной кровью и осколками металла. А вместе с ними очерствело уже и сердце города. Только сейчас Арс понимает, начинает понимать, что случилось с этим местом. Началось с обычного желания сделать лучше, а потом… Слишком знакомо. — Давай ложиться спать? — с грустной, немного отстранённой улыбкой говорит Арсений, когда в их разговоре уже несколько минут висит тишина. Они стоят возле окна, оперевшись плечами на стену по разные стороны от стекла, рассматривают виды. Небо освещают прожекторы, над высотками летают ави, голограммы ярко-фиолетовым светом рисуют свои иллюзии. Шаст засматривается на весь этот блеск и красоту, зная, какое на самом деле уродство таит в себе этот город. Знает, но не восхищаться этой блестящей обёрткой не может. Каждый раз засматривается, как ребёнок на фейерверки. — Шаст, — зовёт Арсений, касаясь мимолётно предплечья. — Ты тут? — К сожалению, — усмехается Шаст. — К сожалению, в этом городе. Но я не жалею, что с тобой. — Ночь развязала кому-то язык? — улыбается Арсений, а свет фиолетовых голограмм играет прелестнейшим образом на его лице, бликует в тёмных завивающихся волосах, подчёркивает ямочки у уголков губ. — Я вообще птица ночная, — повторяет чужую расслабленную улыбку Шаст. — Обычно в такое время только просыпаюсь и начинаю работать. — Это… Не совсем хорошо для здоровья, — чуть хмурясь, говорит Арсений. — Всегда так было или после смены обстановки? — Всегда был совой, но работать по ночам начал после переезда в город, — кивает Шаст, разглядывая светящуюся на противоположной высотке рекламу. — Были бессонницы? — Снова пытаешься подтвердить какой-то там диагноз, который уже мне приклеил? — настороженно спрашивает наёмник. — Сейчас просто беспокоюсь, — качает головой Арс, складывая руки на груди. — Когда я бежал… У меня не получалось заснуть. Первое время я смахивал это на смену часовых поясов. Но сейчас понимаю, что это был стресс. Я тогда спал раз в двое-трое суток. С любым часовым поясом должен был отрубаться, как миленький. Но нет. Не получалось уснуть… Дёргался от каждой тени на стене, прислушивался к каждому звуку и… Ых! Шаст смотрит испуганно на Арсения, который только что подпрыгнул чуть на месте, сжимаясь всем телом, и тут же расслабился, сгорбился весь от обрушившегося облегчения. — Тихон ногу уколол, — объясняет Арсений, показывая ладонью вниз, где рядом с бледной стопой копошился ёжик. — Напугал меня, засранец, пошли покормлю, — с лёгкой одышкой после испуга говорит Арс, уходя к своему рюкзаку. — Прости, если наглеем, — нерешительно говорит Арсений, поднимая к Шасту лицо, усевшись рядом с ёжиком на корточки с открытым пакетиком корма. — Но может тебе будет не жалко какой-нибудь маленькой тарелочки? Мне не нравится, когда он с пола ест… Даже если ему всё равно, откуда есть, лишь бы есть. — Конечно, сейчас, — улыбается Шаст, уходя к шкафчикам на кухне и возвращаясь уже с маленьким блюдцем. — Подойдёт? — С учётом того, что в последний месяц кому-то приходилось есть с картонки, — посмеивается Арс, забирая у Шаста тарелочку, — это вообще роскошь невообразимая. Да, Тишка? Спасибо, Шаст. — Не за что… Давай я его покормлю, а ты пока в душ сходи. — Правда? — подпрыгивает на ноги Арс. — Спасибо тебе большое, — начинает лепетать, передавая Шасту пакетик с кормом. — Да мне же самому в кайф… — Всё равно спасибо. Ему нужно дать четыре-пять кусочков. Если на четвёртом уже будет есть неохотно, пятый не давай, а если будет громко пыхтеть и тыкаться носом в пальцы, то давай и пятый. Но не больше, Шаст, это важно. — Я услышал, — кивает наёмник. — Кстати, стой. Шаст отходит к шкафу, выуживает оттуда чистое полотенце и не распакованный пакет с новым халатом. — Тут написано, — Шаст делает вид, что что-то читает на упаковке, — для принцессочных неженок. — Ой дай сюда уже, — фыркает Арсений, забирая чистое полотенце с халатом, игнорируя смеющегося Шаста. — Спасибо. Не больше пяти кусочков. — Ага. Мы поняли, да, Тихон? Мы же не тупые, не надо нам сто раз одно и тоже повторять, да? — начинает сюсюкаться с ежом Шаст, садясь в позе лотоса на пол рядом с поставленной для ежа тарелочкой. Тихон всё ещё Шаста побаивается, не привык ещё к нему, прячется в колючем клубке. Но по сравнению с прошлым разом их взаимодействия, высовывает мордочку куда быстрее. Всё-таки постепенно к наёмнику и его запаху привыкает. Шаст не может в себе сдержать ни радости, ни восторга. Продолжает разговаривать с ежом на каком-то несуществующем уси-пусичном языке, кормя кусочками сухого корма. Шаст кладёт новый кубик корма, когда ёж справляется с тем, что лежал на тарелке. Тихон съедает с охотой четыре куска, поэтому ему дают ещё один, пятый. Даже после пятого он пытается пыхтеть, прося добавки, но Шаст, искренне извиняясь перед зверьком, убирает пакет корма, плотно прикрывая его. Арсений сказал, не больше пяти. Арсений сказал, это важно. А он с этим ежом подольше Шаста будет, так что ему точно лучше знать, как для Тихона лучше. А вредить животным, даже если тебе кажется, что не делаешь ничего дурного… Шаст себе такое не простит. После Арсения в душ чапает Шаст. Вообще-то жизнь кочевника приучила и не мыться неделями, но неженка Арсений точно попрёт его спать в машину, если он продолжит жить и по этой привычке. Шаст, конечно, с переезда в город мылся не так редко, как в Пустошах, где и помыться-то было негде, но и каждые сутки себя намыливать не считал нужным. Так, максимум ополоснуть с себя пыль и кровь. Но ладно, сегодня прям намылится, а то неловко Шасту вонять потом и железом рядом с Арсением, источающим цветочные ароматы. Так себе аттракцион для самолюбия. Когда Шаст возвращается из душа, он видит, как Арсений больно уж быстро ложится в кровать, хотя только что явно сидел. — Так. Что ты уже натворил? — строго, чуть хмурясь, спрашивает Шаст, глядя на спрятавшегося в одеяльном коконе Арса. — Ничего я не натворил, — коротко пищат в ответ. — Прости-прости-прости. — Да что ты сделал-то? — Шаст, ответь только честно… Обещаю, что сделаю вид, что мы не говорили об этом… Шаст начинает вспоминать всё, что может быть компрометирующим у него в этой комнате. Смазка с презиками в верхнем ящике прикроватной тумбочки? Пиздец компрометирующе. Чей-то труп под кроватью? Да нет, он его убрал уже как месяц. Что-то в крови? Так Арс знает, кем он работает. — Я слушаю, — настороженно говорит Шаст. — А вот… Твой интерес к животным… Он какого рода? — отчего-то в край смущённо бормочет из-под одеяла Арсений. — В смысле? Они мне нравятся, я ими восхищаюсь, ну типа… Это к чему вопрос? — Да так, ни к чему! Совсем ни к чему! Ну нравятся и нравятся. Мало ли что и кому нравится. Не мёртвые — уже хорошо. — Чего? — Шаст хмурится непонимающе, подходит к кровати, замечает не до конца закрытый ящик прикроватного шкафчика. Шаст открывает его медленно. Там нет ничего такого. Смазка с презиками, о которых он и думал, ну и рядом валяются чипы с видео-записями с «Дискавери», которые он пересматривает периодически перед сном, и ничего тут больше… Блять, нет! — Так, стой, ты неправильно понял! — вскрикивает Шаст, выставляя ладони вперёд. — Нет-нет-нет, пожалуйста, послушай меня. — Я уже всё услышал, Шаст, дело твоё, я не лезу, — бормочет Арсений, которого Шаст пытается из-под одеяла выкопать. — Да блять, всё ты хуёво услышал, — фырчит наёмник, стаскивая наконец одеяло с лица краснющего Арса, зажимает его бока плотно своими коленями, чтобы не рыпался. — Только Тихона не принуждай, — начинает чуть ли не плакать Арсений, уже не пытаясь вырваться. — Да не зоофил я! — вскрикивает Шаст. — То, что эти предметы лежат в одном ящике, — ничего не значит, понятно?! Хуёвый из тебя детектив, Арс! — Шаст чувствует, как у него самого лицо полыхает. — Просто это верхний ящик, до которого проще всего дотянуться с кровати! Я перед сном, чтобы сбросить напряжение, либо смотрю репортажи о животных, либо дрочу! Но отдельно, блять! Это не пересекается, ясно?! Либо то, либо другое, я не дрочу на животных, блять! Фу, Арс, ну блять, — фырчит Шаст, грохаясь рядом на кровать. Он прикрывает стыдливо горящее лицо, стонет измученно в прижатые ладони. — Сука, детектив диванный, вот же блять… Фу, блять. Я не зоофил. — Точно? — Сейчас как пиздану! — предупреждает рыком Шаст, делая замах ребром ладони над чужой макушкой. — Неловко вышло… — Да что ты говоришь! А мне каково, представь! Я сказал, можешь брать, что надо в холодильнике, но копаться в вещах я тебе не разрешал! Мало того, что залез ко мне в шкафчик, ещё и зоофила из меня сделал из-за того, что я всё в один ящик сбрасываю! — Ну прости, пожалуйста, прости, — бормочет сбоку Арсений. — Но ты сам понимаешь, как это выглядело… — В таком плане предпочитаю людей, хочешь ещё точнее, мужчин, блять, ты больше в моём вкусе, чем Тихон, блять! Прояснили? Хватит, блять, что ты на меня хочешь кучу каких-то ярлыков навесить? — вспыхивает раздражённо Шаст. — То диагноз какой поставить, шизика из меня сделать хочешь, потом коммунисты-социалисты и правая партия, блять. А теперь зоофил! Вроде, всё делаю, чтобы наладить отношения, а только падаю в твоих глазах, блять! — Прости… — Сука, вот… Ай! — Шаст дёргается, когда проводной блок в руке ни с того, ни с сего пробивает лёгким зарядом тока. — Какого хе… Ах ты крыса ИИ-шная… Ай, сука! — Что происходит? — обеспокоенно спрашивает сбоку Арсений. — Да так, ничего, ПО у меня старое, клинит время от… АЙ, БЛЯТЬ! Нет, ну, ты охуел! Сейчас же просто вырву чип, — начинает шипеть сквозь зубы Шаст, подрываясь с кровати. — И выкину нахер из окна. Посмотрим, как быстро тебя подберёт какая-нибудь шлюха, каково будет тебе в голове у того, кого ебут до… БЛЯТЬ, ДА ХВАТИТ! — Вы не обучаемый, или что? — интересуется холодно голос Распа. — Перестаньте грубить мне. — Ты сказал, что будешь током хуярить, когда буду Арсу грубить, — переходит на неслышный шёпот Шаст, закрываясь в уборной и включая громко воду в раковине. — А про грубёж тебе ты ничего не говорил! — рычит Шаст, глядя на собственное отражение в зеркале. — И вообще я не соглашался на это! А если бы согласился, то ты выходит меня наебал, потому что последние три разряда были ни за что. Я говорил не с Арсом, а с тобой, Расп! — Да… Вы правы… Это была ошибка, — отрывисто говорит Расп. — Наверно, я слишком сконцентрировался на показателях гормонов, а не на том, что именно вы говорили и к кому обращались. — Расп… Я это не к тому, что я имею право грубить тебе, — виновато вздыхает Шаст, прижимаясь лбом к зеркалу. — Я и правда бешеная собака, сорвавшаяся с цепи… — Нет. Я сказал тогда: «Порой вы ведёте себя, как бешеная собака, с цепи сорвавшись». Порой. Ведёте себя, как. Я не говорил, что вы такой. Из-за чего вы так вспылили? Из-за его предположения или из-за того, что он залез в ваши вещи? — Больше из-за второго, кажется, — почти что одними губами отвечает Шаст. — Это словно показывает, что, стоит мне отойти, как он влезет куда-то в мои вещи и… Хер знает, что ещё будет. — Спросите его прямо, что он забыл в вашем ящике. — То есть, сделать ситуацию максимально неловкой уже для нас обоих? — горько усмехается Шаст, набирая в лодочку из своих ладоней холодную воду. Опускается в неё лицом. — Нет… Мне кажется, он искал там что-то конкретное. Но наткнулся на это, и ситуация стала… Неловкой. — Что-то конкретное? — переспрашивает, хмурясь, Шаст. — Что, например? — Спросите у него, товарищ Шаст. Мне надо установить новые файлы для Берты-старшей, обновление системы. Доброй ночи. — Доброй, — вздыхает Шаст. Он умывается холодной водой ещё какое-то время, потом выравнивает окончательно дыхание. После того, как вода перестаёт течь из крана, становится тихо. Но это только иллюзия после долгого близкого шума, потому что стоит прислушаться, и сразу врезаются в уши звуки музыки, чей-то пьяный смех с лестничной клетки и чья-та громкая ссора. Шаст бросает последний взгляд в сторону своего отражения, взлахмачивает мокрой рукой белые волосы, а после этого возвращается к себе в спальню. — Что ты там искал хоть? — вздыхает измученно Шаст, падая на свободную половину кровати. — Бутылку воды, — расстроенно выдавливает из себя Арсений. — У меня всегда в верхнем ящике возле кровати было несколько бутылок с водой. Я просыпаюсь часто ночью от того, что пить хочется… Я думал… Прости, пожалуйста. — Да ладно уж, но надеюсь, мы прояснили, что я не зоофил? — Прости, пожалуйста… — Вот же заладил, — вздыхает тяжело Шаст. — Неловко, конечно, но… Было бы куда более неловко, если бы я правда оказался зоофилом, да? — усмехается наёмник, толкая плечом Арсения, завернувшегося по брови в одеяло. — Не то слово, — прыскает со смеху Арс, а с этим смехом вырывается и облегчённый выдох с осознанием того, что на него больше не злятся. — Я уж не знал, как буду тебе в глаза смотреть… — Понадумывают херни, сами в неё поверят. И если что, вода в нижнем ящике, можешь брать, — фырчит Шаст, пытаясь размотать с Арса одеяло. — Да, блять, может, поделишься, а? — А мы вчера под одним одеялом спали??? — Ну да, — тянет Шаст, рассматривая в полумраке чужие удивлённые глаза. — У меня нет второго. Дай прикрыться. — Ты в одних трусах. — Поэтому и хочу накрыться! Вот, блять, ещё скажи спасибо, что в них, — начинает фырчать Шаст, отматывая себе половину одеяла и подлезая ближе, оказываясь у Арсения под боком. — Вот. Спокойной. — А что это было? — Это моя нога, — дёргает коленкой под одеялом Шаст, потираясь боковой поверхностью ноги о бедро Арса. — Это я в состоянии понять. Я про твой этот… Разлад с ПО. — А, да так, — Шаст начинает юлить, — к оптике просил Поза установить мне простенькое ИИ, так чисто там, чтобы маршруты мог к нужной точке построить, чтобы время просчитывать мог. Ну и всё, собственно. Он очень старый, простой, вот и клинит периодически. А вместе с ним — вся система. — Это ненормально, — хмурится в темноте спальни Арсений. — Так не должно быть. Давай я завтра проверю этого ИИ, чип с ним, я же всё-таки нетраннер, немного понимаю в эт… — Нет-нет, не надо, — качает резко головой Шаст. — Всё равно скоро Поз переустановит. Не надо ничего. Ты мне лучше расскажи, что ты договорить не успел, когда тебя Тихон уколол. — А о чём я говорил, — тянет задумчиво Арс, припоминая свою речь. — А. Тяжело уснуть было. Я перепробовал все эти методики из разряда счёта овец. Хрень полная, хочу я сказать… — Мне никогда не помогало, — усмехается понимающе Шаст. — Даже с моей платонической любовью к животным. — О нет, теперь ты будешь шутить на эту тему? Как долго это будет продолжаться? — вздыхает вымученно Арс. — Кто ж теперь знает. Я, кстати, пытался разных животных перед сном считать. А ещё машины пытался считать. И награбленные у корпов импланты… И кактусы, мелькающие за окном, — Шаст прерывается на протяжный зевок. — Палатки посреди песка… И рассыпанные сломанные чипы… В комнате повисает долгая тишина. Арсений зовёт нерешительно, но ему ничего не отвечают. Заснул. Выходит… Кочевники засыпают с мыслями о машинах, Пустошах, палатках и… Сломанных чипах? Интересно.***
Дни начинают плавно течь своим чередом. Шаст больше не дёргается от того, что Арсения нет поутру в кровати, кажется, тот просыпается всегда на порядок раньше него. Арс говорит, что просыпается с рассветом… В одно утро Шаст застаёт Арсения за разминкой, тот краснеет ярко, начинает что-то бурчать на Шаста, чтобы тот не пялился. Арс говорит, что у него есть какие-то проблемы с кровообращением из-за того, что всю жизнь, работая нетраннером, сидел или лежал на ровном месте, выходя в Сеть. А потому ему нужна физическая нагрузка в виде дополнительных занятий, разминки или пробежки, чтобы мышцы не задеревеневали. Говорит, что дома, когда ещё всё было тихо, он бегал с утра, а потом бега́ у него стали другого характера и утренние спокойные пробежки, к сожалению, остались в прошлом. С утра он разминается, чтобы восстановить со сна кровообращение, говорит, что без утренней зарядки, к вечеру его голову начинает разбирать жуткой мигренью. Да и вообще, это Шаст — наёмник, скачущий по городу и Пустошам, это у него регулярная физическая нагрузка, а вот Арсу надо заниматься вот так, чтобы держать себя в форме. Шаст не язвит ничего в ответ на это, только улыбается мягко и показывает Арсению турник, который был прикреплён над проходом на кухню. Так что теперь можно увидеть с утра Арса и подтягивающимся. Чем бы Арс ни занимался с утра, Шаст его всегда находит на кухне. Иногда за подтягиванием и разминкой, иногда за чтением путеводителя или того самого чипа, который дал Поз. А иногда за приготовлением кофе или завтрака, и вот за это Шаст готов отказаться от оплаты за охрану Арсения вообще. Потому что, что бы там Арс ни колдовал с едой из холодильника, она превращалась в нечто невообразимо вкусное. Каждый раз, когда Шаст начинает открыто нахваливать еду, Арсений бурчит что-то на русском смущённо, тупит взгляд в стол, начинает говорить, что он тут не при чём. Мол, это всё специи и соусы спасают, а не какие-то высшие навыки Арсовой кулинарии. Шаст не соглашается каждый раз, говоря, что вот он использовал и специи, и соусы, но всегда получал… «Нечто», от чего у него немел язык, как от аллергии. Первую половину дня они сидят на кухне, переговариваются о чём-то, Шаст отвечает на вопросы, которые возникают у Арсения в процессе чтения путеводителя. Рассказывает о других бандах, нюансах взаимоотношений одной группировки с другой, их особенности. Также и Арсений открывает постепенно Шасту что-то новое о том, от чего он бежал. Рассказывает о Союзе, о тамошних законах и правилах, устоях жизни и особенностях мировоззрения. Арс рассказывает Шасту всё чаще что-то о своей работе, не вдаваясь в детали, делясь максимально незначительными историями из разряда, как он поругался с кем-то в столовой из-за того, что у человека, с которым он вёл беседу, были слишком консервативные взгляды на искусство. А искусство — дело такое, там либо свобода, либо держись от искусства подальше, чёрт побери! Ко второй половине дня, ближе к вечеру они выбираются покататься на «Квадре», потому что у Шаста яркая необходимость ездить никуда не пропала. И ему начинает казаться, что он заразил этой необходимостью, этой зависимостью и Арсения, который в конце первой недели проживания с Шастом, как по часам начинает спрашивать: «Ну что, едем кататься, едем?». И вроде бы нет в этом ничего такого уж прямо особенного, но у Шаста не было подобного слишком давно, если было вообще. В семье все интересовались друг другом, заботились и прикрывали, но то было само разумеющимся: семья ведь. А вот с левым мужиком, беженцем из Союза, нетраннером, за которым всё ещё охотится половина Найт-сити… Это всё начинает казаться Шасту бредовым сюрреализмом. И нет, ему нравится, по-настоящему нравится. Это-то и пугает. Шаст не перестал время от времени впадать в острое чувство давящей мозги тревожности, не перестало его сознание реагировать на Арсения как на вероятную угрозу и при этом впадать в ужас от мысли, что постепенно доверяется ему, пропитывается симпатией. Но с каждым днём тревога, словно придушенная зубами мангуста змея, шипит всё тише, перестаёт дёргаться и резко извиваться, наровя ударить хвостом. Змею Шастовой тревоги, если не бдительности, конкретно так за эту неделю придушил зубами мангуст Арсения, зубами вежливости и искренности, доверчивости и честности. Все звоночки так и остались незамеченными, и уже больше не звенят на самом-то деле. Подсознание Шаста сдалось, не противилось больше чужой улыбке, тихому смеху и довольно частому прикосновению холодных пальцев к тыльной стороне ладони. Встревоженное и вечно всполошенное сознание Шаста расслабилось к середине второй недели. Покорилось… Шаст больше не боялся оставлять Арсения одного в своей квартире. Спокойно выскальзывал покурить, уходил в магазин или по делам, оставляя Арса с Тихоном одних в апартаментах со спокойной душой. Шасту приходится вернуться к работе, потому что его отклонение всех заказов и затянувшийся отпуск заставляет фиксеров напрячься. Шаст замечает это сначала в разговоре по телефону с Серым, который интересуется, точно ли наёмник не взялся за его поручение, не разыскивает ли Арса по городу, делая вид, что у него отпуск. Потом был разговор с Реджиной, которая настороженным голосом начала спрашивать, нет ли у Беса каких проблем, о которых ей стоит знать. А потом ещё был разговор с Дакотой, звучавшей крайне подозрительно из-за того факта, что Шаст уже вторую неделю не выбирался в Пустоши. Да, его отпуск и засиживание в пределах города привлекает к Шасту ненужное внимание. Чтобы отвести подозрения от себя, а вместе с этим от Арса (что почему-то ощущается в разы важнее), Шаст снова начинает принимать заказы, берётся за работу. Арсений это время сидит дома, изучает кропотливо файлы, которые ему перекинул Поз. Каждый раз, когда Шаст уходит на заказ, пытается сторговаться, чтобы тот взял его с собой. Нетраннеры же лишними не бывают. Только вот выглядит этот нетраннер от собственного предложения до того перепуганным, что Шаст только улыбается мягко, хлопая Арсения по плечу, говорит, что справится сам. Пусть Арс только сидит дома, хоть этим пусть поможет и себе, и ему. В конце второй недели с того дня, как Шаст связался с Арсом, а именно вечером субботы он заскакивает после заказа к Позу. Шаст сбегает быстро по лестнице, ведущей на подземный этаж клиники, вслушивается уже привычно, нет ли сейчас у Поза кого на приёме. Слышит переговоры, смех Адриана, надутое ворчание Лекси. Олекса вернулась! — Замечаешь ли ты в себе две сущности? — настойчиво спрашивает у Дмитрия Лекса. — Ну… Как мне кажется, — несвязно начинает юлить Поз. — Как мне кажется, это присуще всем людям. Шаст видит, каким многозначительным холодным взглядом Лекси сверлит Позу лоб. — Хорошо, замечаю! — тут же говорит Дима с нервной улыбкой, выставляя ладони вперёд. — Что тут у вас? — со смехом спрашивает Шаст, видя как у Поза от его вида вырывается облегчённый вздох. — Привет, Шаст. Давно тебя не было. Лекси, заваришь нам всем кофе? — с натянутой улыбкой спрашивает Дима. — Кофе? Кофе хотите? — хлопает ресничками Лекси, собирая со стола свои карты. — Кофемашинка вон там, — говорит она, указывая пальцем в угол комнаты. — Бум! — смеётся громко Адриан, щёлкая пальцами. — Туда его! — Повторяю в сотый раз, мальчики. Я сдаю это помещение, у меня недвижимость рядом с центром Найт-сити. Я арендатор, а не ваша секретарша! — Не обижайся, Лекс, — улыбается мягко Шаст. — Я заварю на всех кофе, оставайся, посиди с нами. Я давно тебя не видел. — Так-так, а что это с тобой успело случиться за это время? — подозрительно сужает на наёмника глаза Лекси, принимаясь кружить вокруг него. — Чего это мы светимся? С какого дня мы узнали, что такое доброжелательность? — У меня просто хорошее настроение, — цокает языком Шаст, закатывая глаза. — Так кофе кому заваривать? — Вари на всех, мистер бариста, — присвистывает с диванчика Фелиос. — Ага, варю всем, кроме… Всё никак не могу разглядеть, кто там пиздит с дивана? Наверно, оптика сдаёт, глянешь, Поз? — Да не, ничего важного ты не пропустил, с оптикой всё нормально, — посмеивается охрипло Дмитрий. — Ну и козлы вы, — вздыхает Адриан, но на его губах тут же расплывается привычная хитрая усмешка. — Как дела, Шаст, порядок? — Лучше не бывает, — усмехается Шаст, ставя в кофемашинку два стаканчика. — У тебя-то как? Поговорил с Позом? — Да, — кивает серьёзно Адриан. Шаст щурится на него с открытым недоверием, переводит взгляд на расслабленно улыбающегося Поза, тот кивает утвердительно. — Рассказал, — подтверждает уже словами Дима, видя на лице Шаста растущее недоверие. — И там всё правда не так херово, как я успел придумать. Но то, что тебе не надо это знать, я с Адрианом согласен. — М-да. Ну и пожалуйста, — бурчит Шаст. — Я не гонюсь за всеми этими вашими секретами, мне главное, чтобы у вас всё было хорошо, — искренне говорит Шаст, отдавая первые два сваренных кофе Позу и Лексе. Ставит ещё два стаканчика, варит кофе уже для них с Адрианом. — А если то, что «хорошо» у кого-то из нас… Будет тем, что отразится плохо на тебе, — тянет Лекси, ворочая в руках стаканчик кофе. — Для тебя всё равно останется главным наше благополучие? — Ну и к чему такие вопросы? — вздыхает тяжко Шаст, отдавая стаканчик с кофе Адриану, а со своим усаживается на диване рядом. — Мне просто интересно, насколько сильно деформируются кочевники. — Начинается, — в один голос взвывают Адриан с Шастом, закатывая глаза абсолютно идентично. — Нет, но вы сами подумайте, вот это… Поставить близких выше себя, наплевать на собственные интересы, если так нужно семье, — это же всё кочевническая деформация, — продолжает разглагольствовать Лекси. — Вас нельзя назвать альтруистами, потому что ваша забота и неравнодушие распространяется только на тех, кто вам дорог. Шаст вырывает эту фразу мысленно, не слушает завязавшийся между Олексой и Фелиосом спор. «Ваша забота и неравнодушие распространяется только на тех, кто вам дорог». Ну да, а что? Это же нормально. Шаст не должен трястись за каждого, кого на улице видит. Его беспокоят только те люди, что ему близки и дороги, потому что это его люди. Но выцепил эту фразу Шаст не из-за какой-то вины по причине своего равнодушия к большинству человечества. Нет. Шаст подумал, что он неравнодушно и заботливо относится по отношению к Арсу. А значит тот уже дорог и близок ему. Эта мысль задевает тревогу, которая была усыплена Арсом и его присутствием, его словами, его взглядами и прикосновениями холодных пальцев к ладони. Сейчас Арсения рядом нет, и Шаста начинает потряхивать изнутри от осознания того, что он умудрился привязаться. Привязаться к Арсу. — Дышите, — успокаивает в голове голос Распа. — Квадрат, помните? Или же просто сконцентрируйтесь на моём голосе. Шаст успокаивает себя вождением глазами по воображаемому квадрату. Эта процедура уже стала привычной. — Шаст, ты в порядке? — тихо спрашивает Поз, наклоняясь сбоку к лицу наёмника. — Хорошо себя чувствуешь? — Нервы ни к чёрту, — повторяет в который раз Шаст. — Всё нормально, уже лучше. Пойду перекурю. Может, потом сразу поеду, так что на всякий случай пока. — Заглядывай почаще, непутёвый, — улыбается тепло Поз, ероша белые волосы. — Я всегда рад тебя видеть. Шаст кивает, допивает свой кофе в три глотка, а потом выскальзывает на улицу курить. На середине второй сигареты Шасту в голову стреляет идея спросить у карт Лекси, что те вообще думают об Арсении. Как бы тупо это ни звучало: спрашивать о человеке у стопки бумажек. Обычно Лекси просит его вытянуть одну карту, которая символизирует то, что произойдёт у Шаста в ближайшем будущем. Но Олекса говорила, что можно задавать картам любой вопрос, главное, сконцентрироваться на нём, выбирая карту. О будущем Шаст спрашивать не хочет. О будущем с Арсением. Потому что спрашивать тут ничего и не надо, и так всё понятно. Либо Шаст завалит заказ, если они где-то поведут себя неосторожно, и Арсений окажется в лапах у жадных до информации фиксеров. Либо же Шаст сделает всё как надо, и в один день перекинет Арсения за границу, а сам… А сам вернётся в Найт-сити, в свою квартиру, где больше не будет показывать старые советские мультики телевизор, не будет пыхтения ежа по ночам и шума на кухне от готовки завтрака. Ничего не будет. — Перестаньте думать! — чуть ли не взвизгивает Расп. — Что с вашими гормонами??? — Мне… грустно, — выдавливает из себя Шаст, заканчивая с сигаретой. — И холодно будет… И одиноко… Не хочу. Не хочу снова это переживать, снова прощаться с теми, кто… Не хочу. — Перестаньте думать о том, что будет, — вздыхает тяжело голос Распа. — Ваша пессимистичность любой взгляд в будущее превращает в накручивание себя. Шумиха всё ещё не утихла, с учётом того, сколько назначена награда, утихнет ещё нескоро. Какой толк сейчас думать об этом? Накручивать себя? Кто знает, как там дальше пойдёт? Может, к моменту, когда надо будет покинуть город, вы сами созреете сменить обстановку и рванёте вместе с ним? Вы же ненавидите этот город. Но вы привязаны к Адриану, Позу, Станиславу и Лекси… Я не знаю, товарищ Шаст, просто не думайте об этом пока. В этом нет смысла, — говорит тихо Расп. — Да… Пойду спрошу у Лекси, что думают её карты на этот счёт… — Чтобы ещё больше себя накрутить?! — взвинчивается Расп. — Я против! — Да я не буду спрашивать о будущем, — качает головой Шаст. — Я хочу в целом спросить, что карты думают об Арсе. — Возможно, я вас огорчу, товарищ Шаст, — начинает холодно ИИ. — Но карты не могут «думать». — Ты понял, что я имел в виду, — вздыхает Шаст, заходя обратно в здание. Там уже вернулась на своё привычное место Лекси, покручивалась на высоком стуле за стойкой, читая что-то на компьютере. — Лекс, — улыбается Шаст, облокачиваясь на стойку. — Сделаешь мне этот… Расклад на нового человека? — Он уже не новый, — фырчит недовольно Расп. — Так-так, — тянет в край заинтересованно Лекси. — Ну рассказывай, — улыбается она, подставляя две руки под подбородок. Хлопает ресничками, а в глазах искра любопытства огнём шальным играет. — Я надеялся, это ты мне про него расскажешь, — прыскает со смеху Шаст, усаживаясь на высокий круглый стул возле стойки. — Ты говорила, что главное, чтобы я сконцентрировался на своём вопросе, чтобы я знал, что у карт спрашиваю. А ответ ты мне уже объяснишь. — Ну, мог бы и поделиться с тётей Лекс, кого ты там себе уже нашёл, — бубнит недовольно Олекса, принимаясь тасовать колоду карт, всем своим видом показывает, что крайне расстроена Шастовым уходом от ответа. — Что именно ты хочешь знать о человеке? — Не знаю, — пожимает легкомысленно плечами Шаст. — А как обычно ты делаешь расклады на характеристику незнакомца? — То есть, после всего, — отчего-то обиженно говорит голос Распа в голове. — Он всё ещё для вас незнакомец? — Незнакомца для тебя, но не для того, кому ты гадаешь, — уточняет Шаст больше для ИИ, чем для Лекси. — Стандартно прошу вытянуть три карты, — пожимает плечами Лекса. — Первая карта — его прошлое, то, что он оставил за своей спиной. Вторая — его мировоззрение, взгляды на жизнь, его характер и темперамент. — Не многовато ли для одной карты? — скептично дёргает одной бровью Шаст, засматриваясь на руки Лексы, тасующие карты уже отлаженными, выученными движениями, превосходными в своей ловкости. — Как много можно сказать о человеке, исходя из одного лишь факта о нём? — начинает разводить какую-то философию на ровном месте Лекси. — Скажем, стиль одежды, музыка, предпочтения в искусстве. Что-то из этого — это один факт, Шаст, всего один, но на основе него мы можем построить некую картину человека, его характера и внутреннего мира. Так отчего же одна карта не может сделать тоже самое? — Ладно-ладно, — поднимает ладони над стойкой Шаст. — Верю. А третья карта? — Третья карта — это то, как он смотрит на тебя, — с хищной улыбкой отвечает Лекси. — Что к тебе чувствует, что о тебе думает, как к тебе относится. — А если я не хочу это знать? — тихо говорит Шаст, тупя глаза в пол. — Можно не вытягивать третью карту? Почему-то становится страшно, что попадётся карта, говорящая о том, что Арс относится к нему только как к наёмнику, как к исполнителю заказа, как к средству достижения нужной ему цели. Такое Шаст не хочет узнавать. — Посмотрим по ходу, — мягко улыбаясь, говорит Лекса. — Вытянешь три карты. Мало ли первые две заставят тебя передумать и всё-таки захочешь узнать ответ и на этот вопрос. — Ну ладно, — сдаётся с тяжёлым вздохом Шаст. — Его прошлое, — говорит Лекси, растопыривая перед Шастом карты. Одна карта вытягивается, кладётся на стол лицевой стороной вниз. — Его внутренний мир. Шаст вытягивает вторую карту, кладёт её рядом с первой, всё так же не переворачивая. — И его отношение к тебе. Шаст мнётся пару мгновений, пальцы дёргаются из стороны в сторону, не знают, какую карту достать. В итоге он прикрывает глаза и вытягивает первую карту, которая попадается пальцам. — Хорошо, теперь посмотрим, — кивает Лекси. — Итак. Первая карта, его прошлое… Что тут у нас? — Олекса переворачивает первую карту. — Повешенный… — Что это значит? — спрашивает взволнованно Шаст, ёрзая на стуле. — Что я повешусь от тупости по причине вашей веры в такие вещи, — фыркает Расп. — Часто это говорит о неких дурных последствиях, и в том, что в этом виноват сам человек, — начинает объяснять Лекси. — Это могут быть как мелкие проблемы, недоброжелатели, так и очень серьёзные пагубные последствия, к которым привёл один поступок этого человека. Давай немного уточним, — Лекси берёт со стола колоду, которую успела положить, снова принимается её тасовать. Вытягивает две карты. — Дьявол и Звезда… Ох… — Что такое? — Всё это вместе говорит о том, что человек действовал из высших, благих целей, но его обманули, постоянно обманывали, он думал, что делает что-то во благо, но на самом деле делал нечто ужасное. Но сам об этом не знал. Он мечтатель и в каком-то роде даже оптимист, он был уверен, что делает, что бы он ни делал, нечто великое и доброе. Но оказался в ловушке. Шаст кивает немного понуро. Это звучит реалистично. Арсений — мечтатель, Арсений верит в лучшее, верит в хороших людей, в добро. Арс верит, что любовь способна победить зло в мире. И при этом он такой доверчивый, что мог бы действительно оказаться создателем чего-то вроде ядерной бомбы, если бы его просто заверили в том, что это для чего-то хорошего. Утрировано до жути, конечно, но главное, что Шаст понимает, и Лекси, как ему кажется, действительно попадает. — Смотрим то, что с ним сейчас? — спрашивает Лекси, разглядывая Шаста, который тут же уверенно кивает. — Хорошо… Не пугайся! — восклицает Лекси, увидев, как от карты Смерть у Шаста краска с лица сошла. — Это не плохая карта, не плохая! Смерть говорит о переменах, как правило о переменах к лучшему, о внутреннем росте, о становлении лучше и сильнее. В нашем случае это значит то, что этот человек смог заметить, что его обманывали, и он больше никому и никогда не позволит снова себя обмануть. Он стал осторожнее, стал лучше присматриваться к людям. Он постоянно растёт морально, обновляется, как бы. Откидывает прошлое, справляется с ним, давая себе новое начало. Шаст выдыхает облегчённо. Что ж, это значение ему нравится куда больше, чем то, о котором он подумал, увидев на рисунке карты Санта Муэрту с косой. — Хм. Но это может быть и не так, — вдруг говорит Лекса. — Возможно, это совет от карт, намёк, что этот человек должен избавиться от прошлого, чтобы двигаться дальше. Дай-ка я уточню, — Лекси вытягивает из колоды две карты. — А нет, всё правильно, — посмеивается она, показывая Шасту карты Верховная жрица и Умеренность. — Он правда растёт духовно и интеллектуально, становясь при этом более осторожным, более спокойным. Что делаем с третьей картой, Шаст? Открываем? Шаст мнётся с минуту, думает, насколько оно всё ему это надо. Расп подозрительно помалкивает. Может, бесится из-за того, что Шаст вот это всё устроил? Из-за того, что начинает, походу, в разборы Лекси верить? Ну что ж, раз уж Расп уже надулся, то надо идти до конца. — Давай, — кивает Шаст. — Есть! — радуется Лекси, которая явно сама сгорала от любопытства. Она-то в это верит беспрекословно, так что для неё карта сейчас ответит на все вопросы, что там за отношения у Шаста с этим таинственным незнакомцем. Даже ответ наёмника ей будет не нужен. — Так-так-так, — воркует Олекса, с ехидной ухмылочкой поворачивая медленно к Шасту карту. — И что мне это должно было сказать? — многозначительно поднимая брови, спрашивает Шаст, смотря на карту Солнце. — Это значит, что вы «дитя солнца», товарищ Шаст, — буркает Расп, Шаст чудом не закатывает глаза. — Солнышко, — тянет с улыбкой Олекса, принимаясь обмахивать картой отчего-то покрасневшее лицо. — Это значит, что он чувствует, что может на тебя положиться, может быть спокоен рядом с тобой, знает, что ты ни в чём не подведёшь, видит в тебе свет и жизненную силу, несмотря ни на что. А ещё чувствует себя счастливым рядом с тобой. — Что можно было понять по его довольной физиономии во время вчерашнего просмотра мультфильма, — хмыкает с усмешкой Расп. — Кхм… Ясно, — выдавливает из себя Шаст, пытаясь остановить туповатую улыбочку, расползающуюся по лицу. — Я тебе сколько должен за расклад? — Да не хочу я денег! — капризничает Лекси. — Я историю хочу! Что это за человек, что вас связало, как вы познакомились! Вот это хочу, а не перевод на счёт! — Может… Однажды, но точно не сейчас, прости, Лекси, — улыбается Шаст, чувствуя, как у него счастливо горят скулы и кончики ушей. — Я пойду? — Да, конечно, — бурчит Лекси, собирая со стойки карты и начиная их тасовать с общей колодой. — Но я буду ждать от тебя подробностей! — строго добавляет она, грозя в воздухе указательным пальцем. — Да-да, я понял, — смеётся охрипло Шаст. Он выпрыгивает весь окрылённый на улицу, до Берты-старшей не доходит, а, кажется, долетает на этих самых крыльях. — Вот видишь, не испоганил я себе настроение, — посмеивается Шаст, активируя все системы в машине. — А ты бурчал. — Что ж, — в голосе Распа неожиданно слышится удовлетворённая улыбка. — Хоть в этот раз гадание на картах вас не расстроило, а взбодрило. Я рад. Домой? — Да, — улыбается Шаст. — К Арсу с Тихоном.***
Когда Шаст заходит в квартиру, первым делом он слышит, как трещит что-то на сковороде (Арс готовит ужин) и новостной репортаж по телику что-то вещает на кухне. Шаст улыбается, думая о том, как это чертовски… Уютно. По-домашнему так, тепло и комфортно, кажется, такого не было никогда. Он стягивает возле двери с себя кожанку, вешает её в шкаф, откладывает Берту-младшую на полку. Разувается. К слову о снятии обуви, Арс как-то ему говорил о том, что у американцев есть противная привычка бродить по дому в уличной обуви, его это всегда отвращало, он не понимает, как так можно. И вот то, что Шаст, несмотря на то, что американец и кочевник, у себя в квартире всегда разувается, Арсения очень радует. Шаст уже давно понял, заметил, что у Арса какой-то пунктик, повёрнутость на общей чистоте и личной гигиене. Так часто менять постельное бельё — для наёмника было в новинку, и так часто стирать одежду стиралка Шаста вообще не привыкла, но с появлением Арса в доме пахала чуть ли не каждый день. Арсений на кухне помешивает что-то в сковородке, Шаст вылавливает глазами чужой задумчивый профиль, кажется… Подвисает на несколько мгновений, которые ощущаются вечностью. Но вот Арс замечает его присутствие, и магия момента исчезает. Исчезает, потому что Арсений очень сильно пугается и заряжает вилкой Шасту в ребро. — Ай, вот так спасибо, — кривится, тут же от Арсения на добрых пять шагов отходя. — Вот так привет, блять. Арс, ты убить меня пытался? — Прости, я тебя не заметил, не слышал, как ты пришёл, прости, пожалуйста, — начинает рассыпаться в извинениях Арсений, отбрасывая на стол оружие своего покушения на Шастову жизнь. — Очень больно? — Да так, херня, — прыскает со смеху Шаст, потирая уколотый вилкой бок. — Что колдуешь? — с улыбкой спрашивает у Арсения, указывая взглядом на сковородку. — Кажется, это что-то вроде пасты… Но я не уверен, — кривится Арс. — Как не обзови, у тебя всё вкусно, — посмеивается Шаст, разваливаясь за столом. — Как день? Как заказ? Всё хорошо? — уже привычно, совсем по-семейному начинает засыпать вопросами Арс, закрывая крышку сковородки, усаживается сразу после этого напротив Шаста за столом. — Всё хорошо, — кивает Шаст. — Вот же дерьмо… — морщится он, видя новостной репортаж по телевизору, где рассказывают о новом киберпсихе, который перебил кучу народа в Хейвуде. — Иногда мне становится их жалко… — Киберпсихопатов? — уточняет Арс, в ответ только кивают, всё так же не сводя глаз с экрана телевизора. — Да… Но они ведь знают, что огромное количество имплантов может привести к перегоранию нервной системы, и всё равно ставят. — Не скажи, — качает головой Шаст. — Несколько киберпсихов, о которых я слышал, не устанавливали себе столько имплантов по своей воле, — Арсений рядом хмурится непонимающе, Шаст пытается объяснить: — Были случаи, когда каких-то бедолаг ловили на улице и ставили им кучу имплантов, чтобы над ними поиздеваться. Типа веселье такое: установить кучу хрома и потом смотреть, как человек будет от этого мучиться и сходить с ума. Ублюдки… А ещё я слышал об актрисе, которой для роли надо было сделать себя киборгом. И что? Она сделала, так ей эта роль нужна была. У неё постепенно начала отлетать кукуха, и в один день она перестала отличать реальную жизнь от сценария кино, в котором снималась. Там какая-то Санта-Барбара, типа у неё мужика увела другая баба, которую играла другая актриса. Она перестала отличать реальность от фильма и реально замочила и своего «жениха», и «разлучницу». Это пиздец. А ещё военные импланты? Экзоскелеты? Военные доверяются учёным, веря, что имплант безопасен, им устанавливают ракетницы вместо половины конечностей, а они потом с катушек слетают. — Жуть, — вздыхает Арс. — Ага. Арсений возвращается к готовке пасты, накладывает её через минуты две по тарелкам, а Шаст продолжает вслушиваться в новостной репортаж. — В Норт-Оуке, — чётко говорит ведущая новостей на канале «54», — известили о новой похищенной женщине, представительнице корпорации «Милитех», Йоджо Нахари, — на экране появляется фото молодой, очевидно богатой и влиятельной азиатки с яркими красными волосами. — Полиция Найт-сити уже ведёт расследование, по словам детектива Саррена это определённо дело рук так и не пойманного и неопознанного в Найт-сити похитителя, получившего прозвище Ловчий. Напоминаем вам, что регулярные исчезновения молодых женщин, являющихся работниками и представителями разных корпораций, происходят в разных районах Найт-сити уже больше четырёх месяцев. За это время Ловчий несколько раз связывался с представителями закона, оставлял записки, но лишь дразнил полицию, обещая чистосердечное признание. О том, что это дело рук одного человека, как говорит детектив Саррен, не приходится сомневаться. — Все жертвы похитителя, — начинает вещать по телевизору детектив Саррен, — одного возраста, социального класса и одного пола. Это женщины, работающие в мегакорпорациях Найт-сити, или же в случае Гарриет Лойс, которая не просто работница, а лицо технического отдела корпорации «Кироши». Ловчий оставлял записки на местах, где в последний раз удавалось засечь на камерах пропавших девушек. К сожалению, все видеофайлы с ним повреждены. Мы не можем взяться определить ни возраст преступника, ни социальную группу, ни пол. Пожалуйста, будьте осторожны. — Пока полиция ходит кругами, а все наёмники, берущиеся за поиски Ловчего, опускают руки, не в силах даже следа его найти, всё, что нам остаётся, — ведущая новостей делает драматичную паузу, — молиться, чтобы в числе похищенных не оказался кто-то из нас или наших близких. Канал «54», новости этого дня, с вами была Джиллиан Джордан, до следующей встречи. На телевизоре мелькает заставка, а потом начинается бесконечный поток рекламы, от которой хочется выколоть себе глаза, поэтому Шаст выключает телек. — С одной стороны, — тянет Шаст, кивая в благодарность Арсу за поставленную перед ним тарелку с ужином, — Реджина говорила, что журналистам верить нельзя. С друго-о-ой, Реджина — журналист. Получается парадокс, можно ли верить в эти слова Реджины… — Они поступают неправильно, — тихо говорит Арсений, принимаясь за свою порцию. — Что? Тем, что ищут преступника-похитителя? — хмурясь, спрашивает Шаст. — Нет. То, что вот так… Освещают это в СМИ. Не подумай, что это какие-то мои предрассудки с жизни в Союзе, где со свободой слова и освещённостью масс были проблемы… Просто я несколько знаком с психологией преступления, — пытается объяснить Арсений. — Серийникам, неважно, убийцы они, насильники или похитители, очень льстит вот такая шумиха вокруг них. Большинству из них, по крайней мере. Для них это своего рода лавры. Они радуются оттого, что не просто смогли привлечь к себе внимание, а привлечь внимание стольких людей. О нём не просто говорят, ему дали прозвище, это говорит о том, что его имя как бы вписалось в историю. — Думаешь, это раззадоривает их творить пиздец ещё сильнее? — вздыхая, спрашивает Шаст. — Однозначно, — уверенно кивает Арсений. — Кличка — его имя и действия вписаны в историю. Все эти новостные репортажи и шумиха — популярность, тешащая тщеславие. Предупреждения — упоение тем, что он некто столь большой, что его боятся. Это всё так льстит их гордыни и самолюбию. Это то, за счёт чего они самоутверждаются. Да, их это сильнее подбивает творить вот это всё дальше. А то, что говорили про записки? Кто бы что ни говорил про то, что серийники подсознательно желают быть пойманными, это всё о том же раздутом эго. Они хотят, чтобы их поймали, чтобы их раскрыли, не потому что они сожалеют о своих поступках, не потому что хотят, чтобы их кто-то остановил, — нет. Они хотят быть пойманными, чтобы на все каналы транслировали их лицо, чтобы пик их «популярности» достиг наивысшей точки. Чтобы они предстали перед миром со словами: «Да, вот он я, тот, кто был у вас постоянно перед носом, но оставался незамеченным и неуловимым!». Это… Неправильно. Освещать их в СМИ неправильно. — Наверно, ты прав, — немного мешкая, отвечает Шаст. — Но люди должны знать о потенциальной опасности. — Так опасность пусть и освещают. Информацию же можно подать по-разному, — продолжает Арс, всё ещё не прикоснувшись к своей порции, пока Шаст почти доел свою. — Можно сказать: «В городе убийца, будьте осторожны, полиция делает всё возможное, чтобы вас обезопасить». Что сделали они? Показали полицию как дурачков, которые не могут даже на след этого похитителя напасть, дали ему кличку как какой-то знаменитости или супер-герою. Рассказали о тех, кого он похитил и далее по списку. Они же прямо… Чуть ли не обсосали его. — Где ты выцепил это слово? — морщится Шаст. — Почему об этих ублюдках говорят больше, чем о тех, о ком говорить действительно стоит? Ты видел лицо этого детектива? Когда, по его виду, он в последний раз спал? У него усталость на лице — мертвенная. Он прикладывает все силы, чтобы найти этого психопата, у него тремор был, я заметил, когда он поправлял ворот формы. Формы, которая его душит, потому что он не справляется, а ответственность давит на него мёртвым грузом. Он старается, а его выставили каким-то дураком. Люди, — фыркает Арсений, тут же замолкая и впихивая в себя пасту, чтобы снова не начать говорить. — Вот даже ты, — не сдерживается всё-таки Арсений. — Что я? — испуганно спрашивает Шаст. — Скольких психопатов-серийников ты знаешь? — За всю историю, за последнее время? Во всём мире или только в Найт-сити?.. Шаст осекается, видя многозначительный взгляд Арса. — А скольких детективов, что вели их дела, поймали тех ублюдков, если поймали? Скольких агентов, полицейских, судей, что вели дело, ты знаешь? Шаст тупит глаза в стол. — Ни одного, — кивает Арс. — Не подумай, что я на тебя давлю, Шаст, — улыбается мягко Арсений, видя, каким виноватым стало выражение лица наёмника. — Это у всех так. У меня тоже. Я не помню ни одного имени того, чьё имя стоило бы знать и быть благодарным за то, что одной мразью в мире на свободе стало меньше. А знаешь, почему так? Даже не столько из-за особенности мозга человека запоминать больше плохое, нет. Мы не помним, потому что о них не говорили так много по телевизору, потому что их имена не светились в каждой новостной сводке, не говорили о них с переполняющими эмоциями. Подача информации, — тычет вилкой в тарелку Арс, — освещённость, фокусирование внимания аудитории. — Я никогда об этом не задумывался даже, — говорит тихо Шаст. Ему бы хотелось, чтобы при этих словах в его шёпоте не было такого восхищения. Восхищения Арсом. Его внимательностью, умением читать людей, знаниями и опытом. Его взглядами и мировоззрением. — Наверно, я тебя тут пригрузил, — улыбается мягко Арсений. Шаст не может сказать, в какой момент стал смотреть, не моргая, на мягкий изгиб губ при улыбке, на ямочки, прячущиеся в тёмной щетине. Не может сказать, как давно он задерживает дыхание, заглядывая в чужие ясные и понимающие слишком много по меркам Шаста глаза. Он не может сказать этого и сейчас, потому что и сам не замечает. Не замечает за тем, как хорошо. — Ты устал, а я набросился на тебя со своими этими, — Арс машет неоднозначно ладонью в воздухе, отводит смущённо взгляд в сторону. Да, они давно определились, что Арсу нравится то, что Шасту нравится его слушать. Но какая-то неуверенность, а может скромная замкнутость временами вот так просачивалась в Арсении. Он заставлял себя закончить тему, прерывал свои философские монологи, обрывая себя чуть ли не полуслове, говоря, что Шасту надо сейчас отдыхать. А Шаст и отдыхает. Кажется, что бы они с Арсом ни обсуждали, какую бы тему ни затронули, Шаст всегда отдыхал в разговоре с ним, восстанавливался морально после дня в городе, после заказов. О чём бы Арсений ни рассказывал, Шаста это словно лечило душевно. Поэтому и говорит то же, что и всегда: — Ты меня совсем не утомляешь, — уже привычно почти что, с мягкой улыбкой и глубоким взглядом. — Я же говорил уже столько раз. Что ты зажимаешься постоянно? Мне интересно. И Арсений — тоже почти что привычно уже — смотрит на него с оттаявшим взглядом и такой же мягкой улыбкой, только с толикой благодарности. Ему правда важно, чтобы его слушали, слышали. Шаст находит это очаровательным. — Проедемся перед сном? — предлагает Шаст, чуть хитро на Арса глаза щуря. — А ты не накатался за день? — прыскает со смеху Арсений, разглядывая блики от фиолетовых голограмм, играющие в белых волосах. — Сам-то накатался, — тянет Шаст. — Но тебя не накатал, так что чувствую себя немного недовольным этим днём. Поехали в Пустоши? — Что? За город? — у Арсения во всём теле напряжённость сразу появляется, вытягивается весь, хлопает глазами удивлённо. — Ночью? Не опасно? — Со мной — нет, — пожимает весело плечами Шаст, вставая из-за стола и убирая их с Арсом пустые тарелки. — Было очень вкусно. Спасибо, Арс. — Да не за что… — Обещаю, что всё будет в порядке, — заверяет наёмник, вымывая посуду. — Поехали, Арс. Увидишь Пустоши. Там, конечно, не то чтобы есть, на что смотреть, — тут же прыскает со смеху Шаст. — Но у меня там есть любимое место, хочу показать тебе. Можем взять с собой Тихона. — Чтобы он убежал в Пустоши и стал ежом-кочевником? — смеётся тихо Арсений. — Да, создаст свою семью. Прикинь, ёж-кочевник, реально звучит круто. Хм… Знаешь, если бы я решил создать свой независимый клан кочевников, я бы назвал его «Erizo de acero». — «Стальной ёж»? — смеётся Арсений, видя уведомление от оптики с переводом названия с испанского. — Звучит слишком… Агрессивно, тебе не кажется? — Ну, нас должны уважать, — кивает уверенно Шаст. — Почему бы кому-то уважать нас не за металл и колючки, а за доброту и мудрость? — улыбается тихо Арс, разглядывая наёмника. Шаст замирает у раковины, разглядывает собственные руки, переваривая только что сказанное Арсением. — Тогда… «Cuervo blanco». — Знаешь, — Арсений делает вид, что задумывается. — А мне нравится. — Поехали кататься уже, — пыхтит смущённо Шаст, выталкивая Арса с кухни. — А мне будет место в «Белом вороне»? — Да оно в честь тебя названо! Самая настоящая белая ворона, с Луны, блять, свалился, — продолжает пыхтеть Шаст. — Поехали в Пустоши. Но без Тихона, я понял, что там ему лучше не появляться, там не лучший воздух для ежей. А у тебя как с переносимостью повышенного уровня радиации? — Чего?! — Значит, будешь в респираторе, — хмыкает Шаст, нацепливая Арсу на лицо маску. — Кататься! Ура-ура-ура!