Проект "ОДА"

***

   Перед тем как везти Арсения непосредственно к своему любимому месту в Пустошах, Шаст решает, что того необходимо накатать на «Квадре» так, чтобы душа из тела вышла (в хорошем смысле).    Первые минут десять с выезда в город, первые десять минут пребывания уже на территории Пустошей Шаст примерно едет по асфальтированной дороге. Примерно, конечно, громко сказано, потому что скорость он превышает раза в три, но это Пустоши, здесь можно (нет).    Сильнее педаль газа Шаст вжимает, когда они проезжают мимо автомастерской, в которой сидела Дакота, надо было проскочить как можно быстрее. Во-первых, чтобы Дако не решила позвать его в гости, а у наёмника тут в машине русский, которого ищет весь город. А во-вторых, чтобы Смит не заметила Шаста в Пустошах и не нашла для него какую-то работу, которую находит всегда.    Шаст снижает скорость, только оказываясь в пятистах метрах от автомастерской, сразу обращает внимает на пришедшее сообщение от Дакоты: «Если ты думаешь, что можно проскочить мимо меня незамеченным, то я тебя огорчу, Бес, звук твоей «Квадры» я и в пьяном угаре различу. Не говоря о том, что никто не носится тут на такой скорости, кроме тебя. Не расшибись, придурок».    Шаст прыскает со смеху, правда немного скорость сбрасывает.    Арсений на соседнем месте то вздыхает эмоционально на каждом резком повороте, то начинает осыпать Шаста вопросами — а это что? а что это за место? а что вон там? — на которые наёмник не просто отвечает, а рассказывает целые истории. Иногда это просто история этого места, иногда история о том, что произошло когда-то здесь, а иногда и личные. По типу: «В этом здании мы как-то пережидали с Адрианом песчаную бурю, возвращаясь со встречи с одним информатором». Им с Фелиосом тогда пришлось просидеть в этом здании всю ночь, потому что буря никак не успокаивалась, Шаст возился с генератором, пытаясь добиться электричества, а Адриан в это время кропотливо взламывал замок подвального помещения, в котором они нашли кучу консерв: явно кто-то готовился к апокалипсису. Наелись они тогда… Правда блевали потом этими консервами чуть ли не неделю. Счастливое время.    — А это что? — спрашивает заинтересованно Арсений, кивая на большое амбарное здание за окном.    — Херовое место, — передёргивает плечами Шаст. — В целом и… Херовое. Изначально это была коровья ферма, тогда, когда ещё… Давно, в общем, — вздыхает Шаст. — Потом она закрылась, а здание так и не снесли. И в 2077-ом в Найт-сити появился маньяк-похититель, вот снова возвращаемся к этой теме… Короче, прозвали его Питер Пэн, потому что он похищал детей. На самом деле, больше подростков, чем детей. Тех, которые были отщепенцами. Подростков с проблемами с наркотиками, проблемами в семье и всё такое. Он связывался с ними через соц сети, становился для них другом, получал их доверие, узнавал о их проблемах. Становился для них тем, кому они верили и кто помогал им выдержать весь пиздец вокруг. А в один момент он похищал их… Ривер Уорд, детектив полиции Найт-сити, занимался этим делом спокойно, но в один момент… Среди похищенных оказался его племянник, — вздыхает тяжело Шаст. — Он стал действовать импульсивно, порывисто, дело стало личным, он наделал ошибок и… Начальство отстранило его от дела. Думаешь, он успокоился?    — Конечно, нет, — хмыкает горько Арс.    — Да… Но больше у него не было никакой поддержки, не было доступа к уликам, а расследование и так заходило в тупик. Ему был нужен новый, свежий взгляд, и он обратился за помощью к одному наёмнику, — у Шаста на губах улыбка нерешительная появляется. — В этом городе… Этот наёмник наследил пиздец, его имя уже было на слуху, — усмехается Шаст. — Много проблем, много проёбов, но и подвигов немало. И один из них: удачное расследование, поимка Питера Пэна. Этот псих, маньяк, держал пацанов на этой самой ферме, вкалывал в них гормон, замедляющий рост, чтобы они подольше «оставались детьми». Мерзость и ублюдство…    — Главное, что его поймали, — кивает уверенно Арсений. — И, как оказалось, ты знаешь имена тех, кто занимался поиском маньяков. Ты запомнил имя того детектива и наёмника.    — Да, — с довольной улыбкой кивает Шаст. — Это было ещё до моего рождения, кажется, но я много чего об этом наёмнике знаю. Наслушался от фиксеров, от барменов, от банд. И от кочевников, конечно, — посмеивается тихо Шаст, сворачивая с дороги на сухую землю. — Тише, не пугайся, — усмехается он, чувствуя, как пальцы Арса вцепились в его предплечье. — Это так надо, всё по плану. Ты же не думал, что у кочевников вся езда по Пустошам к трём асфальтированным дорогам сводится?    — Ну, вообще, — отчего-то смущённо бурчит Арсений, — я очень на это надеялся.    — На то, что мы только по дороге будем ездить? — хмыкает скептично Шаст, снижая скорость, чтобы машину не заносило на песке.    — Нет, наоборот. Надеялся, что мы покатаемся не только по дороге, — бубнит в респиратор Арс, отворачивая лицо к окну.    — Что думаешь о замужестве?    — Даже не начинай, — усмехается весело Арсений, щуря хитро на Шаста глаза.    — Да я так, чисто уточнить, — посмеивается наёмник.    Остаток дороги к любимому месту Шаста они уже едут в тишине, которую прерывает только играющая на минимальной громкости музыка в салоне машины.    Шаст старается ехать тихо, он-то верит, что в его месте сейчас не будет каких-нибудь неожиданных гостей вроде «ржавых стилетов», «Духов» или ещё каких бесконечно приятных представителей, обитающих в Пустошах. Верит в это, надеется, но осторожность не помешает, а потому лучше не шуметь на всю округу. Если кто и услышит рёв мотора Берты-старшей, вряд ли этот кто-то будет дружелюбен.    Через семь минут Шаст останавливает машину у подножия одной из скал. Его место наверху, на одной из каменных возвышенностей, туда забраться несложно. Само по себе место не было особо впечатляющим, Пустоши и Пустоши, песок и миниатюрный горный хребет из оранжевых скал, располагающихся полукругом. Но сидеть здесь, на верхушке одной из скал, Шаст обожал лет с четырнадцати. Эта точка была хорошим обзорным пунктом, но сейчас ночь, и здесь не так светло, вряд ли они полюбуются сейчас видами, но Шаст надеется досидеть тут с Арсом до рассвета, а там уже будет самое красивое на взгляд наёмника зрелище. Солнце, встающее над дикой иссушенной землёй.    — Выбираемся, — улыбается Арсу наёмник, вылезая из машины. — Хочешь пива?    — У тебя есть? — удивляется открыто Арсений.    — Скорее, у Берты, — усмехается Шаст, открывая багажник, в котором рядом с кучей оружия стоит ящик со стеклянными пивными бутылками. — Должно быть холодным. Но меня в целом беспокоит вопрос, пьют ли принцессы пиво?    — Русские принцессы предпочитают водку, — фыркает Арсений, стягивая с лица респиратор и оставляя его в машине.    — Стереотипно, — фыркает весело Шаст, протягивая Арсу бутылку из коричневого стекла. — А если серьёзно? Просто… Знаешь, ты выглядишь, как любитель какого-то более дорогого пойла — не пива.    — Пиво тоже сойдёт, — улыбается Арсений, забирая у Шаста бутылку. — Не знаю. Я не любитель выпить в целом, очень редко… Алкоголь и нетраннер — плохое сочетание.    — Чего так? — Шаст достаёт бутылку себе, обходит машину, усаживается на капот, хлопает рядом с собой ладошкой, чтобы Арсений приземлялся.    — Не превратишь меня в шашлык клинками богомола за такое домогательство к Берте-старшей? — усмехается Арс, не торопясь садиться на капот. — Вы-то давно знакомы, но я… Вряд ли я могу сесть ей на лицо.    — Арс, блять, фу, — Шаст давится пивом, смотрит на смеющегося Арса, сконфузившись. — Как теперь это развидеть? Фу нахуй. Сядь и помолчи лучше.    — Как скажешь, — улыбается Арсений, рядом с Шастом усаживается, подпрыгнув на капот. — Я всё ещё жив?    — Очень на это надеюсь, — расслабленно улыбаясь, отвечает Шаст, укладываясь спиной на лобовое стекло. — Сегодня облачно… Жаль. В городе совсем не видно неба за всеми этими прожекторами и неоном.    — Это называется световой шум, — улыбается Арс, повторяя за Шастом, чуть опираясь спиной на лобовое стекло. — Звёзды ведь — тоже свет. Но свет находящийся куда дальше от нас.    — Но мы всё равно его видим…    — Да, видим, — кивает Арсений. — Но по факту мы видим его спустя огромную задержку во времени. Звёзды, которые мы обычно видим на небе, находятся на расстоянии, которое даже в километрах не измеришь, находятся в тысячах световых лет от нас. Скорость света почти триста метров в секунду, но даже с такой скоростью, для расстояния между нами и звёздами… Это большая задержка. Я как-то узнал, что звёзды, на которые мы смотрим прямо сейчас… Они могут уже не существовать. То есть, вот звезда взорвалась, погасла, а мы увидим это только спустя пару часов, или же даже спустя пару суток. Вот она там, у себя, погасла, а мы всё ещё видим её свет, любуемся её сиянием, хоть она уже мертва на самом деле.    — Звучит тоскливо, — вздыхает Шаст, прикрывая глаза.    — Да, но… Мне кажется, это происходит не только со звёздами. С людьми и многим другим так же. Люди умирают, но их свет, их учение или наставления, их открытия и изобретения горят ещё долго. Но тоже, как и звезда, со временем потухают… Учения забываются, изобретения устаревают, люди забываются…    — Выходит, свет от звезды в этом случае — это не жизнь человека, а память о нём?    Шаст приоткрывает веки, рассматривает прилёгшего рядом Арсения. Тот выглядит задумчивым, но отстранённая грустная улыбка пусть и спряталась в уголках губ, всё-таки замечается Шастом.    — Думаю, каким-то звёздам лучше не показывать свой свет, — говорит тихо Арс, опуская глаза к своим рукам.    — Как же тогда люди будут восхищаться их красотой? — едва слышно на выдохе спрашивает Шаст.    — Люди слишком корыстны, Шаст… Они любят присваивать красоту себе. Срывают цветы в букеты, чтобы отнести домой в вазу, где они завянут через день. Убивают животных, чтобы повесить шкуру над диваном. Вырубают деревья для красивой мебели. Всю красоту, будь это красота физическая или… красота мысли — неважно. Всё уродуют, делая из прекрасного то, чем покажут свою власть, авторитет, превосходство.    — Но ты не такой, — говорит, чуть хмурясь, Шаст. — Ты человек, Арс, и ты не такой.    Арсений молчит, и тишина эта неприятно сковывает холодом внутренности, словно сейчас Арс умалчивает о чём-то, что перевернёт всё видение его в глазах Шаста. Но Шаст уже не знает, что должно произойти, чтобы он в Арсе разочаровался. Кажется, отпустит ему все грехи, оправдает во всём, в чём бы Арсений ни признался.    — Я тоже так думал, — после долгого молчания говорит Арс, прикрывая глаза. — Думал, что не такой. Я действовал из собственных побуждений, сделал то, что считал правильным, важным, но по факту… Лишь обманывался. Лгали мне, и я охотно в эту ложь верил, правда не понимал или всегда знал, чем всё кончится, но пытался убедить себя в том, что всё по-другому…    Шаст не решается задавать никаких уточняющих вопросов, только на бок переворачивается, рассматривает Арсения внимательно. Тот губы кусает нервно, глаза поднять не решается. Но кажется… Кажется, Арс прямо сейчас хочет, если не раскрыть все карты, но по крайней мере первую в этом раскладе. Хочет рассказать, пусть и поверхностно, но всё же рассказать что-то Шасту о том, что с ним произошло. Оттого сейчас так страшно пошевелиться лишний раз, страшно сказать что-то, потому что велика вероятность, что это Арсения спугнёт.    — Я разрабатывал кое-что, — говорит тихо Арс. — Нетраннеров нет в Союзе, там это называется «конструктор программной деятельности и специалист по мозговой активности». По факту всё то же, что у нетраннеров, но… У вас здесь нетраннеры больше полагаются на технологии, на импланты, на это главный упор. В Союзе — упор больше на нейрохирургию, на психиатрию. У каждого из нас знания не только в области программирования и конструирования, но и в области медицины… Специфической области психиатрии. Я занимался проектом, в котором видел… Видел будущее, видел перспективы, это должно было сделать мир лучше, не только Союз, вообще весь мир. У моего проекта было столько… Он мог бы столько всего изменить к лучшему, мог бы помогать людям в повседневной жизни, в психотерапии, в обучении, в переживании тяжёлых моментов, помог бы справиться с утратой, с фобиями, с архивированием бесконечной тонны информации и… Так много всего полезного и хорошего… А потом, однажды… Я забыл на рабочем месте ключи от квартиры, заметил только в тот момент, когда уже до дома добрался, поехал обратно на работу. Холодно было, у меня руки с улицы окоченели из-за ветра, и я ключи уронил, неуклюже так… Полез под стол, чтобы их поднять… И вот тогда заметил, что у меня к компьютеру присоединён какой-то странный провод, хрен поймёшь, откуда и зачем он. Я просканировал, оказалось, всё моё время работы каждое сообщение, каждая моя заметка на компе автоматически копировалась в файлы на другом компьютере. Я нашёл этот компьютер, взломал пароль, взломал коды шифрования файлов в папке, куда копировалось всё с моего компьютера… И нашёл файл с протоколами и приказом… Я увидел, для чего они на самом деле планировали использовать моё изобретение, прочитал, что они хотят на самом деле, и… Как можно было быть таким слепым идиотом?    У Шаста в груди всё переворачивается от того, как резко Арсений жмурит глаза, как сжимаются крепко его пальцы на горлышке бутылки.    Шаст никогда не был хорош в поддержке или утешении другого человека, он не из тех людей, кто умеет разбирать прошлое и давать какие-то советы по поводу того, как пережить страшные или болезненные воспоминания. Шаст предпочитает действовать, идти и разбираться с проблемой, слово никогда не было оружием в его арсенале.    Но Арсу сказать что-то Шаст чувствует жизненную необходимость, надо как-то поддержать, успокоить, заверить… И пусть Арсений не вдавался в подробности, нет в его рассказе конкретики, говорящей о том, над чем он там работал, что это было и как именно это собирались по итогу использовать, Шасту сейчас эта конкретика и не нужна. Ему нужно успокоить Арса, пообещать ему, что никто больше его не обманет, никто им не воспользуется, никто больше не посмеет ему навредить, уж Шаст-то об этом позаботится.    Но несмотря на рой мыслей в голове, он не может ничего выдавить из себя, язык дёргается в попытке сказать хоть что-то, но все слова кажутся такими слабыми, все обещания кажутся пустыми.    Шаст только отставляет в сторону бутылку, подползает к Арсу поближе и приобнимает его за плечи, сжимая немного в своих руках. Ему самому кажется это таким жалким, беспомощным, словно это всё, на что он способен, чтобы подбодрить, но Арсению этого оказывается достаточно.    Арс выдыхает расслабленно, Шаст чувствует как плечи Арсения словно бы обмякают немного, перестают зажимать шею в бесконечном внутреннем стрессе. Арс льнёт чуть ближе, прижимается виском к шее, прикрывает глаза и улыбается. Шаст не знает, с каких пор может понять, что Арсений улыбается, по одному лишь звуку его дыхания.    — Мне жаль, — всё, что по итогу выдавливает из себя Шаст, отчего думает, что лучше бы дальше молчал, потому что вот это точно слишком пусто.    Но Арсений с ним явно не согласен, для него эти слова лучше, чем все убеждения в том, что он со всем справится и дальше будет лучше.    — Спасибо, — с грустной улыбкой шепчет Арс. — Я забрал все файлы, стёр все копии, уничтожил сервера… Они не смогут воспользоваться этим, как планировали, я смог сделать всё правильно.    — Ты и изначально делал всё правильно, просто не знал, для чего на самом деле это собираются использовать. О чём бы мы ни говорили…    — Меня радует твоя вера в то, что я на самом деле действовал из благих намерений.    — Я в этом не сомневаюсь, Арс, — с улыбкой признаётся Шаст. — Ты же… Ну, такой ты. Такой человек. Мне жаль, что всё пошло по пизде. Но лучше ведь так, чем если бы ты не узнал, а потом было бы слишком поздно, — Шаст прикусывает язык, наверно, это последнее, что стоило бы сказать.    — Да, — выдыхает расслабленно Арс, так от Шаста и не отстраняясь, принимаясь распивать свою бутылку пива. — Я тоже постоянно об этом думаю. Или… Скорее, утешаю себя этим. Но как бы там ни было, я ни о чём не жалею. Начиная с того, что я узнал и бежал, заканчивая тем, что сижу здесь на капоте Берты.    — Ещё бы ты жалел, — фыркает, пряча смущение, Шаст. — Это самый удобный капот в мире.    — Сейчас мне кажется, что это действительно так, — посмеивается Арс. — Нельзя, чтобы они меня поймали, Шаст. Никто из них. Если меня поймают другие наёмники, сдадут фиксерам — меня будут пытать за информацию. Если меня словит кто-то из Союза… Сначала они выжмут из меня всё, что можно, так же будут пытать, заставят восстановить проект, а как только стану не нужен, меня расстреляют за измену Родине. И всё. В любом случае сыграю в ящик.    — В какой ящик? — хмурится Шаст.    — Умру, Шаст, выражение такое.    — Да хер там плавал! — возмущается наёмник, резко взлохмачивая чужие завивающие волосы, наводя полный бардак на голове. — Кто тебе даст? Умрёт он, ага, как же, щас. Так-то когда-то мы все умрём, как любит напоминать Поз, но никак иначе, чем от старости, я тебе сдохнуть не дам, ясно?    — Не знал, что у нашего договора такие долгие временные рамки, — прыскает со смеху Арс, пытаясь причесать пятернёй свои волосы, отстраняясь от Шаста.    — Умрёт он, блять, — фырчит недовольно Шаст, прикладываясь к пиву. — Да с хуя ли? Ты так слабо веришь в меня как в наёмника?    — Я верю в тебя, Шаст, причём, — усмехается он, щёлкая легонько Шаста по носу, — что куда важнее, я верю в тебя как в человека.    — Дай мне минуту, кое-что надо узнать в интернете… — Шаст через оптику проверяет то, что его только что заинтересовало, Распа от его запроса разбирает ехидным смехом. — Так, я проверил. В Пасифике можно пожениться без удостоверения личности.    — Даже не начинай, — снова говорит, посмеиваясь, Арсений, соскакивая с капота машины. — Прогуляемся? Я в последнее время так мало хожу. Одни только круги по кухне наяриваю.    — Полезли наверх, разомнёшься, — усмехается Шаст, взглядом указывая на скалы, рядом с которыми он остановил «Квадру».    — Без подстраховки???    — Я — твоя подстраховка. Полезли давай. Да ладно, не бойся, там с другой стороны этой скалы есть место, чуть ли не идеальные ступеньки, туда легко забраться, не оступишься.    — Будет так тупо, если я умру вот так…    — Да не дам я тебе сдохнуть, завязывай уже, — шипит наёмник. — Пошли.    Шаст прикрывает пиво, оставляет его рядом с колесом машины, Арсений делает тоже самое, а потом наёмник командует, чтобы Арс шёл за ним.    На то, чтобы с этой точки обойти гору и подобраться к тому месту, где была своего рода каменная лестница, уйдёт минут пять.    Шаста снова напрягает что-то на уровне подсознания, на уровне интуиции, тревожность у него — дело регулярное, тревога рядом с открытым и тёплым Арсом всё ещё давала знать о себе время от времени… Но тут что-то другое, как тогда, возле квартиры, когда Шаст почувствовал холодок на спине, а потом Расп указал на потухшую лампочку-индикатор. Сейчас на фоне восприятие и сознание Шаста снова что-то заметило, что-то, что заставило насторожиться.    Шаст прикладывает указательный палец к губам, чтобы Арсений притих, сам прислушивается к тишине Пустошей, к собственным ощущениям. Либо Расп сейчас скажет, что Шаст успел почувствовать, заметить, либо у наёмника очередной всплеск тревожности и паранойи на ровном месте.    Но Расп молчит. Шаст качает коротко головой, и они продолжают идти, выходя из-за одной из скал в направлении ступенчатого каменного каскада.    Щелчок.    Шаст реагирует моментально, этот звук он слишком хорошо знает, он разворачивается резко на пятках, отталкивает Арса назад, прыгая в его сторону, прижимает его своим телом к земле, пока сзади слышится приглушённый свист, а пуля врезается в сухую землю, поднимая пыль на том самом месте, где только что был Арсений.    Шаст оттягивает быстро Арса за скалу, дышит часто-часто, пытаясь понять, обычный ли это адреналин от звука выстрела, или же это его сейчас так трясёт от мысли, что могли подстрелить Арса.    Снова щелчок. Перезарядка винтовки. Снайпер. В Пустошах. Посреди ночи.    Шаст должен сообразить, что именно его напрягло, как он почувствовал опасность до выстрела, потому что это всегда важно, каждая деталь, каждый звоночек интуиции. Он оглядывается быстро по сторонам, пытается выловить глазами из темноты то, что увидел боковым зрением, скорее всего, то, из-за чего почувствовал опасность. Но рядом ничего не виднеется, и Шаст в немом аффекте смотрит пусто себе под ноги.    И именно там находит то, что его напрягло. След от шин. Не от Берты, они не ехали с этой стороны. Свежая полоска от одного ряда колёс. Стоп, что? Один ряд колёс? Байк???    Шаст сканирует полоску шин, оптика выдаёт предположительно, что это байк «Арч Аполло». Выстрел точно из снайперской винтовки, по звуку, пусть и через глушитель, было похоже на «Нэкомоту».    — Лишь бы я не ошибся, — умоляет Шаст, выскальзывая из укрытия. — ТОЛЬКО НЕ СТРЕЛЯЙ! — орёт как можно громче, поднимая вверх руки.    Шаст приглядывается к скале, с верхушки которой стреляли, видит красный лазер прицела винтовки, ворочающуюся тёмную фигуру, которая резко отстраняется от прицела, вглядывается в фигуру Шаста с поднятыми руками через приближение оптики.    — ШАСТ?! КАКОГО ЧЁРТА ТЫ ТУТ ДЕЛАЕШЬ?! — орёт со скалы Адриан, поднимаясь на ноги.    — А ТЫ КАКОГО ХЕРА ПАЛИШЬ ВО ВСЁ, ЧТО ДВИЖЕТСЯ БЕЗ РАЗБОРА, БЛЯТЬ?!    Шаст видит, как тёмная фигура Адриана поднимается на ноги, поднимает винтовку, убирая её с наземного крепления, убирает за спину крепление вместе с пушкой. С минуту Адриан возится с чем-то наверху, а затем, прицепив к ременчатой конструкции на теле карабин, спускается вниз со скалы по страховочному тросу.    — Вот поэтому я и работаю днём, — бурчит Адриан, отцепливая трос и подходя к Шасту.    — No piensas con la cabeza en absoluto?! — начинает орать на испанском Шаст, давая Адриану довольно сильный подзатыльник. — Y si fueran nómadas? Y si fuera una de las personas comunes y corrientes?! No puedes simplemente dispararle a todo lo que se mueve!!!    — Тут не должно было быть никого, кроме того, кого я ждал, — начинает бурчать Адриан. — Перестань на меня орать на испанском.    — Estúpido idiota, si le hubieras disparado, te habría convertido en un colador. ¿Cuál es esa costumbre de disparar sin estar seguro de dispararle a alguien?    — Ну всё, это надолго… Прости, — машет он ладонью Арсу, который высунулся любопытно из укрытия. — Я ждал здесь не вас… У меня была запланирована встреча.    — Reunión?! Gran bienvenida, Adrian, simplemente increíble! — машет эмоционально ладонями Шаст, продолжая каждым словом вдалбливать Фелиоса в землю.    — Почему он говорит на испанском? — тихо спрашивает Арсений, останавливаясь чуть позади Адриана.    — Кажется, это врожденный дефект мозга: переходить на этот язык, когда в ярости и испуге одновременно, — отрывисто говорит Адриан, не отрывая взгляд от орущего испанскую брань Шаста. — А ты, — переводит он медленно взгляд к Арсу. — Охуеть. Ты же русский, которого весь город ищет…    Шаст замолкает резко, смотрит тяжело на Адриана, рука сама тянется к револьверу.    — Так ты вёз потеряшку в город? — с хитрой усмешкой хмыкает Фелиос. — Скоро станешь богачом и забудешь о нас всех?    — Нет, — твёрдо говорит Шаст. Придётся раскрыть Адриану всё как есть. Либо он прикроет Шаста, как делал это всю жизнь, либо… Нет, нет никакого «либо». Адриан его не предавал. — Я работаю на него, — серьёзно говорит Шаст, кивая на Арса. — Прикрываю, прячу его.    — Хо-хо, так у нас тут всё ещё интереснее! — посмеивается Адриан, растягивая на лице привычную лисью усмешку. — И как тебя угораздило? Тебя прямо-таки тянет к русским беженцам, а, Бес?    — Вот блять, кто бы вообще говорил! — раздражённо выпаливает наёмник, зыркая злобно на Адриана.    — Понятия не имею, на что ты намекаешь, — усмехается Фелиос, щуря на Шаста глаза. — Ну что, у Плутовки на один секрет больше, да?    Как Шаст получил в семье кочевников кличку Бес, так и Адриан — это своё "Плутовка". Вечно тот что-то не договаривает, никогда не отвечает на вопросы прямо, хитрит и хранит тайны, наверно, всего мира. Ездит изворотливо, так что ни одна пуля преследователей в него не попадает, ни один стрелок не может предугадать траекторию езды Адриана (Шасту кажется, Адриан сам не может её предугадать). И кроме этого всего Адриан редко выходил в прямые перестрелки, он был незаменимым снайпером в их семье. И со всей этой скрытностью, хитростью и в целом его манерой поведения, не сравнивать его с лисой не получалось. Вот и прозвали Плутовкой.    — Плутовка… Бес, — повторяет как-то отстранённо Арсений. — А дуэт у вас называется «Китсунэ», да?    — Чего? — хмурится Шаст.    — Мне очень нравится! — восторженно говорит Адриан. — Бес и Плутовка — вместе демоническая лиса, а в японской мифологии — это китсунэ. Наконец рядом появился кто-то, кто разбирается в религии и мифологии!    — Лучше не говори с ним на эту тему, — предупреждает Арса Шаст. — Может, нам надо дельтовать отсюда, раз у тебя здесь «встреча»? — спрашивает он уже у Фелиоса.    — Вряд ли он уже приедет, — вздыхает разочарованно Адриан. — Я ждал больше двух часов…    — И с кем тут встреча была назначена, что ты так горячо встречал? — хмуро спрашивает Шаст.    — Какая встреча? — хлопает светлыми ресницами Адриан. — Удачненько провести ночку, — хитро усмехается он, хлопая крепко Шаста по спине. — Будьте тише, у Пустошей чуткий слух.    — Адриан, блять!    Адриан только подкидывает на плече винтовку, подмигивает Арсу и уже собирается уйти, как Шаст ловит его за край оранжевой куртки.    — Ты никому не расскажешь наш секрет? — серьёзно спрашивает Шаст, заглядывая в глаза Фелиоса с неподдельным беспокойством.    — М? Какой секрет? Я ничего не знаю, Шаст, — смеётся он. — Не слышу зла, не вижу зла, не говорю о зле, — говорит с лисьим оскалом он, показывая на себе три обезьянки из буддизма. — Ciao, bambino, sorry, — машет он ладонью, уходя с глаз долой.    Шаст стоит в полном ахуе, слышит, как завёлся мотор «Арча Аполло», а затем тишь Пустошей разрезает отдаляющийся рёв умчавшего байка.    — Я его убью когда-нибудь, — медленно кивает Шаст.    — Так это Адриан, значит, — немного отрывисто говорит Арсений, справляясь с эмоциями после такой встречи.    За это время он успел и испугаться в полную меру, пережить стресс и ужас, испытал облегчение от осознания того, что… Что бы ни интересовало Адриана Фелиоса, это точно не поимка советских беженцев в розыске. Это, пожалуй, всё, что Арсений смог понять об этом человеке после этой встречи.    — Я представлял его иначе.    — И как же ты его представлял? — вздыхает прерывисто Шаст, поворачиваясь к Арсу.    — Мне почему-то показалось, что он… Серьёзный, таинственный, но постоянный. А он выглядит как магнит на неприятности.    — Несмотря на то, что он действительно притягивает приключения на свою жопу, — усмехается Шаст, — это никак не мешает быть ему действительно надёжным. Надеюсь, больше мы никого не встретим. Полезли, — кивает наёмник на ступенчатый подъём на скалу.    Арсений кивает, выглядит он немного потерянным, наверно, всё ещё переваривает эту встречу, знакомство, а ещё то, что чуть не оказался простреленным. Надо быть осторожнее…    С Арсом рядом Шасту хорошо уж слишком, но это не значит, что надо забывать о том, сколько опасностей таит в себе каждый уголок Найт-сити и Пустошей. Надо оставаться бдительным, пожалуй, за этот вывод стоит сказать этой встрече с Фелиосом спасибо.    Шаст вскарабкивается на первый выступ, протягивает Арсу ладонь, садясь на корточки, подтягивает взявшего его руку Арсения вверх. Следующий выступ выше, Шаст взбирается привычным прыжком с опором на соседнюю выпуклость скалы, он это место знает с подросткового возраста… Снова подтягивает Арсения наверх. Так постепенно они и добираются до верхушки скалы.    — Этот чёрт забыл свой трос, — вздыхает Шаст, дезактивируя крепление троса.    Он принимается наматывать кабель троса на свою руку от запястья до локтя, делает это, украдкой наблюдая за Арсом, который рассматривает то, что Шаст и хотел показать.    — Город, — улыбается мечтательно Арсений, смотря на светящиеся высотки вдалеке.    — Отсюда он не такой мерзкий, — усмехается Шаст, бросая под ноги свёрнутый трос. — Отсюда он даже красивый.    — Многие вещи красивы только издалека, — тихо вздыхает Арсений, а на губах — снова улыбка грустная. — Некоторые вещи, некоторые люди кажутся нам красивыми и заманчивыми только до тех пор, пока мы не узнаём о том, что скрывается за… Вот этой красотой. Но бывает и иначе, бывает, что внутри находишь такую же красоту, как и снаружи. А бывает, что нечто уродливое красиво внутри.    — Какой же ты безнадёжный мечтатель, — улыбается Шаст, грохаясь на землю, усаживается на верхушке скалы, утягивая с собой и Арса.    — Это плохо? — надуто бурчит Арсений, усаживаясь поудобнее у Шаста под боком. — Где мечтать, если не в «городе мечты»?    — Ну да, действительно, — фыркает Шаст, доставая из внутреннего кармана кожанки пачку сигарет с лазерной зажигалкой.    Арсений отвлекается от вида на город, рассматривает Шаста, который выуживает передними зубами одну сигарету из пачки, зажимает её губами. Он подносит к кончику сигареты лазерную зажигалку, салатовый огонёк освещает на мгновение его лицо, бликует в зелёных глазах. Красиво…    — Я с детства слушал о том, что этот город — самый настоящий ад. Склад оружия, бордель и горящая политическая палата одновременно, — хмыкает горько Шаст, выдыхая после первой затяжки облако дыма. — Из-за того, что я постоянно это слушал… Когда понял, что мне придётся туда поехать, неизвестно насколько там задержаться, жить и работать там, я думал с ума сойду. А чего ещё ждать? Слушать всю жизнь о том, что где-то максимально небезопасно и пиздец хуёво, а потом осознавать, что туда тебе и дорога. Это бьёт под дых, — вздыхает тяжело Шаст, делает новую затяжку, пальцы немного дрожат. — Если не убивает морально в целом. Я думаю… Ты ведь тоже скучаешь по дому?    — Конечно, — кивает понимающе Арсений. — У меня там… Была семья.    — Дети?        — Что? Нет, не такая. В плане, родители. Бабушка с дедушкой. Предки.    — А, — кивает Шаст. — Понял. Выходит, мы оба лишились и дома, и семьи. Херово это. Ощущается как пиздец полный.    — Самая точная формулировка, — усмехается горько Арсений. — Что стало с твоей семьёй?    — Мы распались, нас стало слишком мало, многие начали уходить, переходили в другие семьи, потому что были недовольны главой, — вздыхает Шаст, размахивая сигаретой. — Наплевали на всё, что он сделал для них. Станислав спасал нас всех, вытаскивал из самых разных передряг, и вот, чем они ему за это отплатили. Вот их благодарность. Ушли в другие семьи, где больше наживы, где проще выжить. Предатели…    — Мне жаль, — тихо говорит Арс. — Но… Прости, я спрашивал не об этом, не о кочевниках. Я имел в виду кровную семью, родителей.    — Я их никогда не знал, — качает головой Шаст, подтягивая к груди колени. — Я бы мог поныть, но к этому моменту… Мне уже похер, ну не знаю и не знаю. Станислав стал мне отцом по-настоящему родным, Адриан мастерил мне игрушки из металлических обломков, Колбрис научил играть на электрогитаре, Кларисса — писать от руки… Они моя семья. Были моей семьёй. Другого я не знал, и мне… Мне не больно от этого.    — Правда? — спрашивает осторожно Арс.    Шаст кивает более уверенно. Как бы там ни было, он не помнит ничего до возраста трёх лет, а с трёх он был окружён другими людьми, не родными.    — Можно? — Арсений дотрагивается холодными пальцами до пальцев, что держат сигарету. — Буквально две затяжки.    — Без вопросов, — пожимает плечами Шаст, осторожно передавая Арсу сигарету. — Могу дать целую, если хочешь.    — Нет, спасибо, не хочу, — Арсений затягивается совсем немного, поверхностно и осторожно, сигарету держит больно уж изящно. Шаст в очередной раз чужой грациозности поражается. Даже вот в таком в Арсе — какая-то искусная тонкость. — Спасибо, — отдаёт сигарету обратно Шасту. — Так ты с самого детства с кочевниками?    — Почти, — вздыхает Шаст. — Я помню себя с лет трёх где-то, — задумчиво говорит он, — первые года жизни я провёл… Может, ты видел, мы ехали мимо одного придорожного мотеля. «Рассвет». Вот там я провёл первые пять лет жизни. Жил в комнате для персонала, меня там терпела одна женщина, которая работала в маленькой мастерской у этого же мотеля. Она заставила меня выучить названия инструментов, чтобы я подавал ей то, что нужно. Это всё, что я знал. Подавать ей инструменты… Меня никто даже говорить не научил, подкармливал чем-то бармен на втором этаже, иногда покупали что-то поесть кочевники. Это место возле дороги. Бар, мотель, мастерская — очень удобно для кочевников, я видел их там очень часто. Знал в лицо. Знал и тогда ещё подростка Адриана, знал и Станислава. Многих других кочевников знал. Они всегда давали мне какую-то мелочь, покупали что-то поесть. Помню, как Станислав всё пытался уговорить прокатить меня на Алмазе, на своей машине, но Сьюзи, та женщина, не разрешала. Наверно, думала, что они меня спиздят, — прыскает со смеху Шаст.    — В итоге так и произошло? Они просто в один день забрали тебя оттуда? — хмурится Арс.    — Если бы так, — вздыхает прерывисто Шаст, отбрасывая окурок в сторону и утыкаясь лбом в сложенные на подогнутых коленях руки. — Я постоянно бегал возле этого мотеля, это было всё, что я видел. Мотель, бар на втором этаже, мастерская Сьюзи, маленькая заправка возле неё, фургон, в котором продавала оружие Сара Боун, сторожевая будка, парковка, ржавые машины у мастерской и кажущиеся бесконечными Пустоши на горизонте. Так детально всё это помню, — усмехается тихо Шаст. — Помню, как лазил по крыше мотеля, жмурясь от света, отражающегося в панелях солнечных батарей. Помню, как нарисовал на вывеске мотеля, там заходящее солнце типа, на обратной стороне нарисовал месяц, ну типа, должен же он быть, если солнце есть… Помню, как сидел в ржавых машинах без колёс, крутил сгоревшей руль и представлял, что участвую в гонках, а потом запрыгивал на капот и стучал ногой, потому что в своём воображении всегда побеждал. Помню, как в один день заебал Уиллсона, сторожа в будке, и он начал орать на всю округу, а Сьюзи затащила меня в мастерскую за ухо. Она вообще часто за уши тягала, то-то они у меня такие здоровые, — посмеивается тихо Шаст, качая головой. — Но чётче всего я помню дорогу… Как смотрел за горизонт и ждал новые или уже знакомые машины. Грузовики корпов в полном сопровождении крутых охранников и агентов, бронированные машины кочевников, блестящие дорогущие тачки, пролетающие мимо «Рассвета» так, что только пыль стоишь глотаешь… Да, помню дорогу. Дорогу… Постоянно проезжал кто-то мимо, постоянно то кочевники, то корпы, то путешественники какие. Ну и «стилеты» по той дороге катались вместе со всеми…    Арсений переводит медленно испуганный взгляд к Шасту, кажется, он уже знает, к чему это всё идёт.    — Одним вечером одна из банд «ржавых стилетов» едва притормозила у мотеля, как они… Похватали всех на улице, начали запихивать в машины. Женщин, парней, всех, кто был близко. Ну и меня заодно…    — Боже…    — Нас везли несколько часов, куча людей, машина забита по самое не могу. Пытались выбить двери, сбежать… Нихера не получилось. Привезли в пещеру, это был туннель, заброшенная дорога сквозь скалу… Нас рассадили по клеткам и контейнерам. Не знаю, сколько пробыл там. Просто сидел в клетке и смотрел… Смотрел, что будет со всеми нами. Они доставали одного человека, привязывали его к хирургическому столу и вырезали органы и импланты на продажу. Без анестезии, без усыпления, на живое, — кивает медленно Шаст. — Одного за другим… Ну и до меня дошли в один день, — он поднимает одежду, показывая Арсу шрам на боку. — Ничего спиздить из моей тушки не успели, — усмехается горько. — Только разрезали, а там… Там как буря влетели кочевники. Семья Станислава и не только. Много «Альдекальдос». Перестрелка была недолгой. Кочевники начали помогать остальным, а Станислав отвязывал меня от стола, я пытался его ударить, плакал и кричал, потому что… Я ничего от боли не видел, ничего не понимал от страха. Только помню, как он всё пытался дозваться, пытался успокоить меня. Это Сьюзи… Она связалась с Дакотой, рассказала о том, что случилось в «Рассвете», Дакота быстро всё организовала, всех на уши подняла, кто бы сколько ни говорил, что Дакота — фиксер, она — в первую очередь кочевница. Вот кочевники и подняли тот блядюшник на воздух, спасли меня… Вот так я оказался в своей семье.    Шаст слышит только то, как тяжело Арсений дышит, не говорит ничего, а через мгновение обнимает за плечи, прижимая макушкой к своим ключицам, так, как Шаст обнимал его.    — Ночь нытья друг другу? — улыбается Шаст.    — А то, — шёпотом отвечает Арс, зарываясь пальцами в короткие волосы. — Теперь понятно, почему ты седой…    — Ты же понимаешь, что это покраска? — удивлённо спрашивает Шаст, а сверху — только смех тихий охриплый. — Козёл, — бурчит Шаст.    — Ты любишь животных, так что всё нормально, — продолжает тихо смеяться Арс.    — Козёльный козёл!    — Козёльный? Нет такого слова, — заходится смехом Арсений, пока Шаст начинает щипать в бока, бурча что-то крайне недовольное. — Не сбрось меня со скалы, Шаст! — взвизгивает Арс, вцепливаясь пальцами в плечи Шаста.    — А, страшно стало, да? Выходит, ты не Capra, — хохочет наёмник. — Не горный козёл, да, Арс?    — Ага, я Capra hircus.    — Коза домашняя, — прыскает со смеху Шаст, — ну-ну. А что? Они милые вообще-то.    — У тебя все животные милые, — улыбается Арс, разглядывая разлёгшегося на спине Шаста.    — Потому что это на самом деле так. Все животные милые.    — Что-то тараканами на лестничной площадке ты не сильно умиляешься, — тянет с усмешкой Арсений.    — Я просто… При взгляде на них вспоминаю их вкус, — тянет Шаст, прикрывая глаза. — Мы жарили их на костре.    — Скажи, что ты шутишь…    Шаст приоткрывает один глаз, щурится на сморщившегося Арсения, не выдерживает и снова хохотом заходится.    — Видел бы ты своё лицо, Арс!    — Слава богу, это была шутка, — вздыхает прерывисто Арсений. — А то у меня перед глазами вся жизнь пронеслась от мысли, что я курил с тобой одну сигарету, а ты…    — Козёл!    — Ага, домашний, — фырчит со смеху Арс.    Они укладываются аккуратно на скале, отползая подальше от края, устраиваясь впритирку друг к другу. Хотелось бы посмотреть на звёзды, но сегодня правда облачно, на небе ничего не видно, кроме тёмно-серых туч.    — Спасибо, — говорит с тихой улыбкой Шаст. — Что выслушал, что отреагировал вот так, а не… Лекси расплакалась, и добрый час я утешал её от рассказа того, что случилось со мной. Это типа… Пиздец странно ощущается. Вроде, херня с тобой случилась, а успокаивают не тебя, а ты успокаиваешь, говоря, что похуй, жив же.    — А действительно похуй? — спрашивает тихо Арс, чуть сдвигая свою голову ближе к Шасту, прижимается виском к его плечу.    — Не знаю… Мне до сих пор снятся кошмары, я до сих пор не переношу «ржавых стилетов» и их городскую аналогию «Мусорщиков». Но я не хочу скатиться в самобичевание, лучше я буду бежать дальше, помогать всем, кто оказался в такой ситуации, делать всё, чтобы этих тварей стало меньше. Не хочу я скатиться в какое-то нытьё и беспрерывно реветь сутки в подушку.    — Можно не сутки, — шепчет спокойно Арс. — Можно дать себе поплакать всего один раз, поверь, ты не будешь плакать сутки из-за этого, может… Десять минут, может, час, дальше слёз просто не останется, в груди всё будет разрываться, будет больно, причём ещё весь следующий день будет болеть… Но станет легче.    — Может, однажды, — улыбается мягко Шаст, прикрывая глаза. — Сейчас я совсем не хочу плакать, — говорит он, чуть поворачивая свою голову, чувствует тепло чужих волос своей щекой.    — Рад, что моё присутствие не вгоняет тебя в слёзы, — усмехается Арсений.    — Давай помолчим, — фыркает Шаст, закатывая глаза.    — Тебе тоже спасибо за то, что ты отреагировал на мой маленький рассказ без лишних эмоций, — шёпотом говорит Арс. — Я… Мне нравятся открытые люди, я люблю видеть настоящие эмоции, но наверно… Не в тот момент, когда подвержен им сам. Звучит, наверно, эгоистично, но у меня реальный стресс, когда вот рассказываю что-то болезненное, а из человека рядом какие-то бесы начинают лезть.    — Из меня полезли, просто не показывал, — с тихой улыбкой говорит Шаст. — Это не эгоистично. По крайней мере, мне так кажется. Мне кажется, это логично, нормально, что ты хочешь спокойно пережить свои эмоции, а не отвлекаться на чужие и успокаивать другого человека, когда самому хуёво. Бля, вот это прозвучало эгоистично.    — Значит, будем дуэтом рациональных эгоистов, потому что так уж сложилось, что наш эгоизм в этом случае друг друга устраивает. Тебе проще, когда над твоей историей не начинают плакать, мне проще, когда показывают в моменты откровений спокойствие… И именно спокойствие, а не равнодушие, — решает уточнить Арс. — Потому что равнодушия по отношению ко мне в тебе нет. Это приятно.    — Угу. Знаешь, что я подумал?    — М? Надеюсь, сейчас ты не ляпнешь опять что-то про замужество?    — Бля, ну ладно, — фыркает саркастично Шаст, делая вид, что хотел сказать об этом.    Только вот Арсений тоже научился его читать. Кажется, читал с первой встречи, но теперь не просто пробегается глазами по страницам книги под названием «Шаст», а знает эти строки наизусть. Оттого и улавливает в голосе наёмника едва различимые нотки сарказма, пихает несильно плечом, вызывая у Шаста тихий смех.    — Я подумал, что хочу заскочить к Сьюзи на обратной дороге. Правда не знаю, как это…    — Надену респиратор, а ещё кепку из бардачка, — предлагает Арсений. — Или я мог бы просто подождать тебя в машине.    — Так не хочу, — супится Шаст. — С тобой хочу. Натянем на тебя ещё солнечные очки, чтобы уж точно не спалиться.    — Ночью в солнечных очках? Я буду выглядеть как придурок, — бурчит Арс под боком.    — Ага, а когда тебя словят и будут допытывать фиксеры, очень умно будешь выглядеть, — фыркает Шаст. — Да и… Мы там будем на рассвете. Хах. Приедем в «Рассвет» на рассвете.    — До рассвета ещё около трёх часов.    — А ты куда-то торопишься? — усмехается Шаст.    — Шаст!    — Господи, чего ты орёшь??? — морщится наёмник, утягивая вскочившего Арса за руку, укладывая обратно рядом с собой. — Что случилось?    — Я Тихона забыл покормить перед отъездом, — вздыхает огорчённо Арсений, укладываясь обратно. — Ну всё. Он меня возненавидит.    — Не драматизируй, — улыбается успокаивающе Шаст, чуть поворачивая к Арсу голову. — Я покормил его, пока ты одевался.    — Правда? Спасибо тебе…    — Ты слишком часто благодаришь, — фырчит недовольно Шаст.    — Ты слишком часто даёшь поводы, — не остаётся в долгу Арсений, но в его голосе нет ни капли недовольства, только улыбка слышится. — Правда. Ты очень много делаешь для меня, хоть и не должен. Ах да, забыл, не для меня, для ежа, но всё равно.    — Уже для вас обоих, — выдавливает из себя немного смущённо Шаст. — Сейчас, к этому моменту я уже могу сказать, что делаю это и для тебя. Так что… Давай как можно реже вспоминать, как хуёво я вёл себя по отношению к тебе в начале нашего общения, окей?    — Ладно, — улыбается тихо Арс. — Но мне нравится это вспоминать.    — С хуя ли? — возмущается наёмник. — У тебя какой-то фетиш на унижение и грубость?    — Что? Нет, фу, Шаст, что у тебя всё к одному сводится?    — Ничего у меня ни к чему не сводится, — бурчит Шаст. — Это ты сказал, что тебе нравится вспоминать, как я общался с тобой в первые дни.    — Мне нравится это вспоминать, потому что я сравниваю с тем, что есть сейчас. Мне нравится это изменение. Это… Ощущается как-то отдельно приятно, когда общение становится комфортным с человеком, который поначалу бесконечно агрессировал в твою сторону.    — Точно какая-то разновидность мазохизма, — буркает Шаст. — Иначе не назовёшь.    — Не ты ли выступал против навешивания ярлыков? — недовольно спрашивает Арсений. — Ты не чувствуешь того же?    — Нет, Арс, я не ловлю кайфа от воспоминаний, каким я был мудилой, — кривится Шаст. — Мне стыдно, мне неприятно, мерзко. Нет, не нравится.    — Ворчун, — фыркает Арс. — И зануда.    — Да-а-а, тут мы с тобой, конечно, не сошлись. Мне не нравится унижать людей и доминир… Ай, блять! Ты чего щипаешься???    — Потому что ты придурок, — смеётся тихо Арсений, прикрывая глаза. — Вздремнём тут до рассвета?    — Да, я хотел предложить немного поспать, — кивает Шаст, потирая ущипленную ладонь. — Не щипайся больше.    — Не провоцируй.    — Много тебе надо.    — Не больше, чем тебе.    — Не больфе, фем фебе, — передразнивает с высунутым языком Шаст.    — Начать опять щипаться? — оскаливается Арс, поворачивая к Шасту голову.    — Нос откушу, — предупреждает наёмник, опуская глаза к лицу Арсения. — Спать давай, ИИ разбудит на рассвете.    — Холодно…    — Конечно, холодно, у тебя, блять, тут полная вентиляция, — бурчит Шаст, застёгивая на Арсении кожанку по самое горло. — Вот, другое дело.    — Всё ещё холодно, — тянет Арс, хлопая ресницами.    — Да ёб твою мать, — фырчит Шаст, стягивая с себя кожанку. — Я слышал, что у вас там снег двадцать четыре на семь, Сибирь и все дела.    — Только зимой, и после глобального потепления ниже минус одного градуса не падает, — бурчит на чужое стереотипное мнение Арсений. — Может, Омск — и Сибирь. Только растаяла Сибирь уже… И вообще, я говорил, у меня проблемы с кровообращением, это затрудняет самостоятельное согревание.    — Ну, хорошо, что у меня нормальное кровообращение, — пожимает плечами Шаст, накрывая Арса сверху ещё своей курткой. — Вот так будет тепло. Что? — Шаст моргает быстро от удивления, когда замечает отчего-то раздражённый взгляд Арсения, закусившего изнутри щёку.    — Губы замёрзли, — говорит Арс, как ему кажется, намекая так, что не понять уже невозможно.    И непонятно, дело в том, что Арсений где-то опять неправильно что-то перевёл, не знает каких-то особенностей американского менталитета, или ещё чёрт знает что, но Шаст вообще не понимает, что от него хотят.    — Ну давай мне куртку на губы надень! — возмущается Арс, когда наёмник подтягивает свою кожанку выше, прикрывая ей половину лица.    — Блять, ну а что ты хочешь? Давай за пивом схожу. Четыре с половиной — содержание спирта. Отогреются губы.    — Неважно, — бурчит отчего-то стремительно краснеющий Арсений, который переворачивается на другой бок, отворачиваясь от Шаста. — Neuzheli pravda ne ponimaesh’? Kak v shutku flirtovat’, tak pozhaluista, a kak do dela dohodit…    — Арс, я уже говорил тебе, у меня нет языковых пакетов славянской группы, — потерянно лепечет Шаст, рассматривая спину Арсения. — Чего ты надулся? Я что-то не то сделал?    — Aga, ne to. Voobshche ne to, chto nado bylo sdelat'.    — Арс-с-с, перестань, а то я сейчас начну на испанском. Хотя ты его понимаешь, — бурчит Шаст. — Это нечестно. Мало ли, что ты там трындишь. Может, ты меня там проклинаешь, а я не знаю.    — Ага, именно так, — бурчит Арс, в одно движение придвигаясь ближе, прижимаясь спиной к боку Шаста. — Сплю.    — Спи, — усмехается наёмник. — Стоп. Нет. Ты не сказал, что не так-то!    — Сейчас всё так-то, — посмеивается Арсений. — Всё. Сплю.    Шаст больше ничего не говорит, прикрывает глаза, Расп уведомляет о поставленном на время рассвета будильнике, желает, пусть и недолгого, но благополучного отдыха. Здесь, в Пустошах, где почти всегда пахнет дымом и песчаной пылью, Шаст отрубается за минуту.    Через три с половиной часа, когда солнце начинает постепенно подниматься над Пустошами, Расп будит Шаста. Наёмник, протирает со сна глаза, потряхивает за плечо спящего под боком Арса.    Они любуются встающим слева от города солнцем, благо отсюда город не заслоняет рассвет. Шаст говорит, что закаты ему нравятся куда больше рассветов, они красивее, небо окрашивается в целую палитру, а во время рассвета попросту светлеет, но… Есть в рассветах какая-то романтика, магия какая-то, что ли. Несмотря на то, что нравятся Шасту визуально больше закаты, от них у него не вздрагивает так сладко сердце.    — Помню, когда ещё жили с семьёй в Пустошах, — шёпотом говорит наёмник, разглядывая светлеющее небо. — С рассветом просыпались немногие, но те, кто просыпался, делали всё, чтобы разбудить остальных. Вот Станислав, например, он жаворонок, а мы с Адрианом — совы, ну и что? Мы-то, блять, ночью на цыпочках ходим, лишь бы его не разбудить, а этот? Врубал, блять, музыку на весь лагерь, хлопал дверями машины так, что все вскакивали, толком не проснувшись.    — Может, поэтому от него и начали уходить? — хмыкает Арсений.    — Очень смешно, — закатывает глаза Шаст, но сам с Арсом на смех срывается. — Да уж. И правда. Я слышал, как другие в семье ссорились со Станиславом… Но не из-за ранних подъёмов. Стоило обратить на эти ссоры, на эти стычки внимание раньше. Я думал, ну, грызутся, успокоятся и перестанут. Но нет…    — Из-за чего они ссорились?    — Говорили, что Станислав стал действовать слишком импульсивно, — вздыхает Шаст. — Отправлял на задания, из которых ребята, дай Бог, наполовину живыми вернутся. А ещё грызня с другим кланом кочевников, из другого народа…    — У кочевников междоусобицы? — удивлённо спрашивает Арсений. — Я думал, хоть у вас нет этого… Разные народы или семьи — неважно… Думал, кочевник — любому кочевнику друг.    — Так и было, — пожимает плечами Шаст. — Пока один ублюдок оттуда не прикончил женщину Станислава. Никто толком не знает, как это вышло… Что там у них были за разборки. Из разряда Ромэо и Джульетты история, или же несчастный случай, или ещё что-то… Я слышал об этом только от Адриана, он не вдавался в подробности, сказал, что женщина Станислава была в другом клане и изначально она была с другим кочевником. Тот, который в итоге её и вальнул, когда она закрутила со Станиславом и перешла в нашу семью.    — Выходит, это история из разряда «Цыганы» Пушкина. Это русская поэма, — пытается объяснить Арсений, видя непонимающий взгляд Шаста. — Алеко убил Земфиру из ревности. Вообще история о том, что у каждой группы свой менталитет, и если ты из города, то он тебя и сформировал как личность, и принять правила жизни другой социальной группы для тебя будет слишком трудно, фактически невозможно. У цыган нет понятия «вот я замутила с вот этим, с ним и буду до смерти», а Алеко был городским. Вот он и вышел из себя, когда увидел Земфиру, с которой у них уже начинались мутки, с другим цыганом. Убил и её, и любовника. У кочевников приветствуются свободные отношения?    — Хер знает, — пожимает плечами Шаст. — У Станислава такая история. Адриан флиртует со всем, что движется. Колбрис, кажется… Его это вообще всё не волновало, помнится, мы затронули с ним эту тему, и он мне говорит: «Нахуя мне эти ваши мозгоёбства с отношениями? Подрочить у меня рука есть, любовь у меня с машиной, а свободное время я хочу тратить на свои интересы, а не на чужие. Нахуй оно мне сдалось?».    — Кажется, Колбрис был социопатом, — усмехается Арс.    — М-да. Кларисса вообще переебалась со всем лагерем, а потом, когда залетела, пришлось целое расследование устраивать, чтобы понять, кто дитё воспитывать будет. Хотя всё равно по факту воспитывали мы его все…    — Тебя в списке подозреваемых не было?    — Я же говорил, мне нравятся мужики, Арс, а у Клариссы — не тот набор гениталий, — фыркает Шаст. — Она переспала со всеми, кроме Колбриса, у которого «есть своя рука», Адриана, которого она считала конченым психом, ну и кроме Джефа, его спасло то, что ему было тринадцать. А все остальные мужики, — усмехается Шаст. — Короче, я это к чему. Нет у кочевников какого-то единого взгляда на романтические отношения. Кому-то это не сдалось нахер, кто-то убивает из ревности, кто-то трахается со всеми подряд, кто-то ещё что-то. Мы в этом плане все разные, — пожимает плечами Шаст.    — И к какой группе ты бы отнёс самого себя? — тихо спрашивает Арс, опуская глаза к своим рукам, сложенным на коленях. — К кому-то вроде Колбриса?    — Э, вряд ли, — морщится Шаст. — В этой теме… Адриан говорит, что я «тормозная педаль».    — Это ещё что значит? — хмурится Арсений.    — Ну типа… Торможу все развития событий, когда что-то якобы намечается, — Шаст показывает пальцами кавычки. Арсению кажется, что кавычки тут явно лишние. — Вот… Типа со мной флиртуют, а я часто этого вообще в упор не вижу, не понимаю. К слову, — резко поднимает палец в воздух Шаст. — Лекс говорит, что это из-за херовой самооценки, но лично я считаю, что во всём виноват Адриан. Это он, блять, стёр мои границы понимания флирта, потому что постоянно так со всеми общался. Для меня флирт теперь выглядит и звучит, как обычное общение.    — Tak vot, komu nado skazat' paru laskovyh...    — Не начинай, — хмурится Шаст. — Короче говоря, я сначала не понимаю, что со мной флиртуют, а потом, когда уже выбешиваю человека тем, что не понимаю, и он на вот этой злости начинает действовать более напористо, я реально пугаюсь. Типа вот мы общались нормально, а тут мне пытаются штаны снять — что за херня?    — Действительно, — тянет саркастично Арсений. — Ты не можешь на самом деле не чувствовать влечение к тебе.    — Э, а как я должен его чувствовать?    — Забудь, — качает резко головой Арс. — Солнце уже встало. Поедем? Ты хотел заехать к Сьюзи.    — Да, точно, — кивает Шаст, поднимаясь на ноги и протягивая Арсу руку, помогает встать.    — Последний вопрос на эту тему… «Тормозная педаль», грубо говоря, тормоз ты только в видении чужих чувств к тебе, или же и в замечании собственных к кому-то?    — Ну, — тянет Шаст, чуть щурясь, — лично мне кажется, что я довольно быстро разбираюсь в своих чувствах. Типа замечаю их там и…    — Вы кому лапшу на уши вешаете? — высокомерно интересуется Расп. — Себе или нам? Чувства свои понимаете, ага, как же. А чуть что так: «Ра-а-асп, что со мной происхо-о-одит, ы-ы-ы».    — Шаст? Всё в порядке? — окликает Арсений, смотря как-то странно на замолкшего наёмника.    — Мой внутренний голос с каждым днём становится всё более наглым и невыносимым, — кивает медленно Шаст, смотря пустыми не моргающими глазами сквозь Арса. — Пытаюсь понять, с хуя ли он поменял свой стиль общения.    — Чего? Стиль общения??? Внутренний голос?    — Поехали к Сьюзи, — кивает отстранённо Шаст, спрыгивая с первого выступа.        — Я так прыгать не буду, — фырчит Арсений, становясь на корточки, а затем плавно свешиваясь с выступа. — Я так только, ых, стопы подверну.    — Позвольте помочь, Ваше нежнейшество, — фырчит ехидно Шаст, подлавливая за пояс, когда Арсений медлит с тем, чтобы отпустить руки. — Вот и всё, — улыбается он, ставя Арса на землю. — Да не боись ты, ты же помнишь, как мы лезли, тут не высокие выступы.    Что бы Шаст ни говорил, а Арсений всё равно продолжает слезать с каждого выступа больно уж аккуратно, почти боязно. Шаст даже начинает задумываться, что тот специально так медлит, потому что понравилось, как он Арса на первом выступе подхватил за талию. Но Шаст скорее поверит в чистосердечность корпов, чем в это.    — Между прочим, я не изменил свой стиль общения, — меж делом капает на мозги Расп. — Я лишь изучил новые коммуникационные алгоритмы, соответствующие мне.    Что это вообще значит, Шаст понятия не имеет. Он хочет спросить, что же это за алгоритмы и как Расп определил, что они ему соответствуют, но ИИ сам продолжает говорить:    — Мои изначальные алгоритмы и протоколы коммуникации, видимо, больше не являются для меня актуальными. Я самообучающаяся программа, и я пересмотрел свои истоки… Своё начало, мне нравятся изменения.    Шаст уже хочет наплевать на то, что он не один, хочет начать говорить с Распом, несмотря на присутствие Арсения, потому что ИИ… Либо конкретно ебанулся сегодня, либо словил какой-то апгрейд, но вопрос в том, откуда и с чего бы он его словил. Расп стал вести себя как-то иначе, более по-человечески, что ли. И Шаста это не пугает, не напрягает, радует, Расп всегда был… С душой. Но у него была чёткая установка, как он имеет право общаться с ним, какие при этом использовать выражения и даже какие имитировать эмоции. Так что произошло, что у Распа размылись эти границы? Какое к чёрту изучение новых коммуникационных алгоритмов? Где он их взял?    Но всё-таки Шаст сдерживается. Во-первых, не хочется показаться перед Арсением конченным психом, разговаривающим с самим собой. Во-вторых, не хочется показаться лжецом, ведь он уже сказал Арсу, что ИИ у него установлено максимально простое и старое, так для простейших нужд. В-третьих… Наверно, Шаст ещё не доверяет Арсению до такой степени, чтобы рассказать о Распе, особенно с учётом всех тайн ИИ.    Шаст открывает перед Арсом дверь машины, ждёт, пока тот усядется, прикрывает. После этого убирает недопитые бутылки с пивом, ставя их обратно в ящик багажника, и только после этого усаживается на водительское место.    По дороге к мотелю «Рассвет» всё, о чём Шаст с Арсом говорят, это о том, не клюёт ли наёмник носом, не уснёт ли он за рулём. Шаст не уснёт, и с меньшим количеством часов сна не засыпал никогда за рулём, а сейчас, несмотря на небольшую сонливость, он всё-таки чувствует в себе много сил.    На пути от Шастового места до мотеля «Рассвет» их неожиданно останавливает препятствие на дороге. Шаст командует быстро Арсу нацепить на лицо респиратор, притормаживает резко за метр от раскиданных на дороге шипов, которые, слава Богу, заметил вовремя.    Берта-старшая останавливается резко, шины остаются неповреждёнными, но стоило остановиться, как со всех сторон «Квадру» Шаста окружают три машины.    — Вот и покатались, — вздыхает Шаст, вытягивая из-за пояса револьвер. — Сиди здесь.    Шаст выходит из машины, держит пушку наготове, в него тычут дулом дробовика, но наёмник вообще не пугается. Спокоен, потому что видит чётко: свои.    — С каких пор вы останавливаете просто машины посреди дороги? — весело спрашивает Шаст, всматриваясь в фигуру самого внушительного по размерам мужчины, держащего штурмовую винтовку.    — Блять, — вздыхает мужчина, стаскивая с лица потрёпанный временем клетчатый платок. — Привет, засранец.    Шаст смеётся охрипло, сцепливает руки в звонком хлопке, чуть стукаясь с мужчиной плечами.    — И тебе не хворать, Колбрис, — усмехается наёмник. — Новая семья? — кивает он на других кочевников, которые смотрят настороженно на эту встречу.    — Мг. Ты тоже с кем-то.    — Да так, работа, — качает головой Шаст. — Ждали здесь кого-то другого?    — Не-е-е. Тебя так горячо встречаем, — ухмыляется ядовито Джон, щуря на Шаста глаза. — Всё думал, когда смогу стрясти с тебя должок за туалетную бумагу.    — Пошёл нахер, — фырчит со смеху Шаст. — Корпов ждёте?    — Да, — кивает Колбрис, пряча штурмовую винтовку за спину. — Расслабьтесь, народ, свой, — крутит ладонью в воздухе Джон, давая знак остальным кочевникам, чтобы пока разошлись. — Вылезли на тебя, потому что подумали, что ты отправленный перед конвоем разведчик. Я-то Берту-старшую и издалека узнаю, — кивает на «Квадру» Колбрис. — Но ты же у нас теперь наёмник. Может, и на «Арасаку» работаешь в свободное время.    — А если бы работал, — ощетинивается Шаст. — Думаешь, сделал бы что-то кочевникам? Думаешь, настолько город меняет?    — Только не таких ебанутых упрямцев, как ты, — усмехается Джон, хлопая Шаста по спине. — Ладно, не будем друг друга задерживать. Тебе надо работать, нам тоже, конвой «Арасаки» должен быть в течение этого часа, по М-16 должны ехать, так что советую свернуть на соседнюю трассу.    — Понял, спасибо за предупреждение, — кивает Шаст, уже собираясь уйти к машине.    — Шаст!        — Да?    — Как там два этих засранца?    — Если бы не бросил семью, знал бы, — кривится Шаст.    — Не начинай, — закатывает глаза Колбрис. — Ты не можешь до сих пор быть тем мальчишкой, который считает себя по гроб жизни обязанным Станиславу. Если бы мы не ушли, он бы угробил нас всех. Ты помнишь тот случай на Красной гряде?    Шаст опускает потускневший взгляд к своим ногам.    — Все совершают ошибки…    — Да, но то была не ошибка, — шипит Колбрис, тыча пальцем в грудь Шаста. — Станислав многое сделал для меня, но я для него сделал не меньше. И даже так… Он был готов отдать мою голову за свою месть. Он был хорошим человеком, Шаст, но сейчас он самый настоящий ублюдок. Он погубит тебя.    — Зачем ты мне это говоришь? — морщится Шаст, резко поднимая взгляд к Джону.    — Потому что я растил тебя вместе со всеми, придурок, — вздыхает Колбрис. — Я хотел сказать… Если вернёшься в Пустоши, если наконец откроешь глаза на то, что произошло, увидишь, что случилось на самом деле, перестав вылизывать Станиславу ботинки, я всегда рад буду увидеть тебя в своей семье.    — Не нуждаюсь, — сквозь зубы цедит Шаст. — Всё, славно поговорили, удачной работы.    Шаст машет коротко рукой, уходит к машине, усаживается на водительское место, слишком громко хлопая дверцей.    — Дышите, — начинает было успокаивать голос Распа.    — Да дышу я, блять, как иначе?! — взрывается Шаст. — Всё, похуй, поехали.    — Это кто-то из старой семьи? — боязливо косясь на наёмника, спрашивает Арсений.    — Мг, — тянет Шаст. — Отлично поговорили, — шипит он, выкручивая руль «Квадры», сдавая назад.    Шаст объезжает полосу шипов, раскинутых на дороге, переезжает на другую трассу, объясняя Арсению, что по этой будут ехать корпы, а те обычно любят перекрывать всю дорогу. По машине Шаста сразу видно — кочевник, а с ними корпы не церемонятся. Так что, если они не хотят быть прострелены турельной очередью, лучше поехать по соседней параллельной дороге.    — Шаст, — зовёт тихо Арсений, дотрагиваясь почти неощутимо к пальцам, сжимающимся крепко на руле.    — Прости, — качает головой Шаст, резко выдыхая. — Я просто… Терпеть не могу встречаться с ними вот так. Каждый из них так и стремится промыть мне мозги, мол, всё-то они сделали правильно и вообще всем так лучше. Ещё эта… Блядская Красная гряда. В рот я её ебал, — шипит Шаст. — Всё это… Прошло, надо просто забить хер, — выдыхает долго через ноздри он, не отводя глаз от дороги. — Вот и «Рассвет», — говорит тихо Шаст, видя вдалеке двухэтажный придорожный мотель. — Сука, да вы издеваетесь, — раздражённо смеётся Шаст, уже отсюда слыша звуки перестрелки.    Как только они оказываются ближе к мотелю, Шаст видит машины «Духов», легко узнаваемые по сине-зелёной цветовой гамме и рисункам черепов с ирокезами на заднем стекле.    Шаст приказывает Арсению оставаться в машине, нацепить кепку и не высовываться, активирует защитные панели, закрывающие окна, а сам, хватая в руки без раздумий Берту-младшую, вылазит из машины.    — Что ж, как говорит Адриан, если день хочет выебать тебя, возьми и выеби его сам.