***
В то время, как Арсений выполняет упражнения после пробежки, Шаст замечает вздымающееся вдалеке облако песка. Кто-то едет. Антон вглядывается через увеличение оптики в приближающуюся машину, выдыхает облегчённо, видя знакомую тачку. — Принцесса, — усмехается Шаст. — Опять за старое? — моментально нахохливается Арсений, вытирая тыльной стороной ладони пот со лба. — Что? — Шаст хмурится, глядя на Арса. — А. Нет, блять. Принцесса. Машина Колбриса, — кивает на подъезжающий джип Антон. — Добрый денёчек, — машет ладонью Джон, выходя из машины. — Я тут с посылочкой. — Привет? — тянет недоверчиво Антон. — Шаст, Арсений, — здоровается кивком головы Дима, вылезший из машины. — Это ты-то посылочка? — ухмыляется Антон. — Нет, посылочка — это он, — кивает Поз на Адриана, которого вытаскивает из машины Колбрис, он усаживает Фелиоса себе на предплечье, придерживая под ногами. — Ути-пути, кто такой маленький? — ехидствует Шаст. — Бурый, поднеси меня поближе к нему, я хочу ему врезать, — бурчит Адриан на руках у Колбриса. — Что здесь..? — Виктор осекается, он выбежал на улицу, услышав от Распа лаконичную новость «у нас гости». — Фелиос. — Брагин, — кивает, чуть морщась, Адриан. — Это унизительно, Бурый, поставь меня на землю… — А ползать не унизительно? — дёргает бровью Дима. — Ты ещё не можешь ходить, не выёбывайся. — Зачем приехал, Адриан? — интересуется Брагин. — Как видишь, доставили меня в целости и сохранности, уговор Лойтресс выполнила, больше вы друг другу ничего не должны. Слово она сдержала и… — Я здесь не за этим, — обрывает Виктора Адриан. — Вам будет лишней моя помощь? Мои связи? — Такое не бывает лишним, — весело оскаливается Брагин. — Но не уверен, что ты можешь нам дать то, что нужно. У тебя связи здесь, и то связи не на таком уровне, чтобы по твоей просьбе корпы пошли на штурм Союза. — Ты понятия не имеешь, кого я знаю, — качает головой Адриан, обхватывая одной рукой плечи Колбриса. — Мы можем продолжать чесать языками и строить воздушные замки, а можем прямо сейчас пойти к чему-то вроде компьютера и я открою вам людей, которые с радостью присоединятся к вашему плану. Ну так что? Чешем языками или принимаемся за работу? — с вызывающей улыбкой спрашивает Адриан, смотря свысока на Брагина. — Тц. Неси его в дом, — машет рукой Виктор, чтобы Колбрис шёл за ним. — Арсений, ты закончил с тренировкой? — Почти, только температурную осталось доделать, — качает вяло головой Арсений. — Моё любимое. — Температурная? — хмурится Шаст. — Это что? — Подогрев и резко охлаждение, — вздыхает Арс. — По факту здесь я могу это провернуть только с помощью контрастного душа, но лучше так, чем никак. Терпеть это ненавижу… — Поз, — ловит за плечо проходящего мимо Диму Антон. — Почему ты мне соврал о причине побега? — Когда? В каком месте? — хмурится непонимающе Поз. — Я спросил: «Чем врач мог так насолить Союзу?». На что ты мне ответил: «Вылечил не того». — Ага. А сарказм во фразе мы не почувствовали, да? — хмыкает Дима, окидывая Антона скептичным взглядом. — Сарказм? Что? Нет, ты сказал это абсолютно серьёзно! — возмущается Шаст. — Тональная агнозия, — напоминает Арсений, кладя ладонь на плечо Антона. — Ты мог не услышать верную интонацию тогда… — Тональная агнозия??? — удивляется Поз. — У Шаста? — Да, была, — сдувается в момент Антон. — Расп с этим справился. Реабилитировал, действуя импульсами через чип. И сколько всего я на самом деле просрал, не всегда улавливая интонации? — с тоской спрашивает Шаст. — Кто теперь знает, — пожимает плечами Арсений. — Главное, что теперь у тебя всё хорошо со здоровьем. — Насчёт этого, — хмурится тут же Поз. — Как плечо? — Заживает потиху, — усмехается Шаст. — Ты же знаешь, Поз, на мне всё заживает как на собаке. — Ну-ну, — хмыкает Дима. — Таблетки пьёшь? — Пью, — кивает Антон, расплываясь в улыбке. Забота Поза очень приятна, всегда греет внутри. Даже если пропитана врачебным, казалось бы, холодным рационализмом. — Пойдёмте послушаем, что там Адриан решил Брагину открыть. Точнее, кого. Слушай, Арс, — переводит взгляд к Арсению. — Я не хочу наговаривать, но Брагин… — Его нельзя оставлять с этой работой наедине, — кивает Арсений, понимая мысль Антона ещё до того, как тот её озвучивает. — Я тоже об этом думал. Он вспыхивает яростью слишком спонтанно и неконтролируемо, он может всё похерить, если мы не остановим вовремя очередной его… Выпад. — Видимо, это то, что Даня назвал «приходами», — вздыхает тихо Шаст. — Думаешь, он правда слышит голоса в башке? Типа вот реально? Или это, ну, метафорично? — У кого голоса в голове? — у Поза глаза округляются, смотрит удивлённо на Шаста с Арсением. — У мужика, с которым вы Адриана отправили? — Он сам с ним пошёл, — качает головой Антон. — И там Колбрис, всё нормально. И у Адриана тоже голосов в голове хватает. — Что Адриан, что Брагин, — вздыхает тихо Арсений. — Они две бомбы замедленного действия, за ними надо присматривать… К слову, Дима, — Арс переводит взгляд к Позу. — Виктор показал твоё дело, ты был судмедэкспертом, который… — Да, — обрывает хмуро Поз, леденея во взгляде. — Комментарии по типу «с Адрианом вы спелись от тяги к детективным историям» сразу посылаю нахер. Комментарии по типу «надо было быть умнее и осторожнее» официально идут туда же. Комментарии по типу «это было тупо»… — Я хотел сказать, что уважаю тебя за твою смелость, — прерывает как можно мягче Арсений, касаясь Диминой руки. — Подобное… Стоит очень много, Дима, спасибо. — Это ни на что не повлияло, — качает головой Поз, опуская голову. — Это не так, — качает головой Арсений. — Всё имеет смысл. Каждое такое действие, каждый человек станет соломинкой в костре, на котором однажды их сожгут, знаешь? — И это ты говорил, что нам нужна не святая инквизиция? — хлопает удивлённо глазами Шаст. — Кажется, Виктор оказывает дурное влияние… Его злость заразна. — В моём случае это лишь метафора. А когда Виктор говорит, что порвёт кого-то своими руками, это отнюдь не метафора, — морщится Арс. — С кем вы, блять, оставили Адриана?! — взмахивает ладонями Поз, тут же уносясь в дом. Антон с Арсением не ждут ни секунды, уходят вслед за Димой. Арс показывает Позову, где дверь в подвал, но спешить не было необходимости, потому что разговор между Брагиным и Фелиосом идёт более, чем спокойно и без угрозы для жизни. Видимо, псих психа понимает. Шаст бросает короткий взгляд на экран, где транслируется какая-то видеозапись. Текст на русском, с английскими субтитрами, но Антон больше цепляется за картинки, разглядывает фотографии и фрагменты видео, мелькающие на экране. «Забавно, конечно, как мы все смеялись ещё с век назад с того, что на старой территории Беларуси начинают «облагораживать» поля, входящие в зону поражения после взрыва на Чернобыльке. «Как же так?» — думали те, кто с химическим образованием, ну или хоть немного в теме. Что-то у нас не сходится, хм-м-м, дайте-ка подумать, что нас смущает? А! Точно! Наверно, нас смущает факт того, что мы сажаем съедобные культуры на землях, пропитавшихся радиоактивными элементами, которые в самом расцвете своего полураспада! Нет? Думаете, всё нормально будет? Ха-ха, посмотрите, какой смешной мем про говорящую и танцующую мутировавшую картошку! — вещает весело женский голос, и от кучи мемов с мутировавшей картошки реально вырывается смешок. — А теперь посмотрите на реальные кадры поражённых радиацией после взрыва атомки». Переход слишком резкий и шокирующий. Улыбка моментально стирается с лица. Нихера не до смеха. «Что же вы перестали смеяться? — жалостливо тянет женский голос. — Но да ладно. Это же было так давно, правда? Зачем нам вспоминать об этом, пустяки! Ну подумаешь, мы разгребаем последствия этого взрыва до сих пор, да Бог с ним! Что говорите? У вас проблемы с йодом? Больная щитовидка? Множественные кисты? Деформации, отклонения в физиологии? Ну вы чего, расслабьтесь, вы просто новый вид человека. Новый виток эволюции, никакие вы не мутанты. Хроническая усталость, боль в горле? Да с кем не бывает!». — Она напоминает Даню, — нервно передёргивает плечами Арсений. — Только у того ирония, у этой… Контрастный душ. «Покушали вкусно? А теперь вот что-то лежите совсем без сил? Горло сушит? Врач-то вам скажет, какие леденцы для горла пососать, но я бы на вашем месте соснула сразу у смерти, потому что большая часть продукции сейчас делается на основе выращенного в поражённой радиоактивной зоне. Посмотрите на экран, перед вами бинго под названием «Лучевая болезнь», загибаем пальчики, что у вас есть. Если всё, то поздравляю, вы выиграли! Сколько вас? По данным статистики, которую я получила от своего источника, с подобными симптомами в больницы на территории бывшей Беларуси и теперешней УССР обращаются больше двухсот тысяч человек в год. Двести. Тысяч. Человек. А теперь давайте подумаем, сколько людей не дошли до больницы? Сколько забили, махнули рукой? Продолжайте махать рукой, на вас же уже давно махнули. В том же духе! Приятного аппетита, мои дорогие. Скоро на ваши тарелки будут класть просто кусок урана, а вы будете и этому рады. Лучше это, чем хуй без соли, да? Властям похуй на нас, а нам похуй на власть. Удачи и до новых встреч!». — Это какая-то журналистка? — спрашивает с тяжёлым вздохом Арсений, переводя взгляд к Брагину. — Впервые слышу, — немного удивлённо бормочет Виктор. — Как так вышло, что она не была на учёте у «Хранителя Сети»? — Она была, — качает головой Адриан. — Она покинула Союз до того, как начала эту свою деятельность. Дядю повязали на вокзале за «перевозку оружия», хотя он был свободным журналистом, писавшим что-то про УССР. После этого она покинула страну и вся её деятельность проходила уже за границей Союза. — Поэтому я не слышал, — понимающе кивает Виктор. — Если бы Пёс не врывался за Великую стену, мы бы и его голоса не знали. Кто она по профессии? — Толком не знаю, — качает головой Адриан. — Занимается монтажом, созданием брейндансов, видеороликов. Всё на остросоциальные темы. Не только Союзные, но и здешние. Лезет в самое пекло. Не будь она под крылом Реджины, Сергио и Асмодея, давно бы уже была убита. — То есть, вот этот фильм, — кивает головой на экран с закончившейся записью Брагин. — Это лишь одна из её работ? Какие ещё? — Касательно дискриминации по признаку сексуальной ориентации в России. Как там… «Ориентация и президент — не наш выбор». Потом «Спокойные ночи или покойные очи?» о внедрении вооруженных сил на территорию Афганистана. «Убийство белого орла» о захваченных регионах Польши и продолжении войны. «Страх его шагов» о домашнем насилии. Много… Очень много чего. — Мы должны посмотреть всё, — говорит Виктор, ловя на себе взгляд Арсения. — И при восстановлении, возвращении Аполлона внедрить в его базу эти фильмы. Но перед этим, разумеется, мы должны спросить разрешение у автора. Где она? — В башне Реджины. — Туда вы хер попадёте, — хмыкает Антон. — Туда пропускают только доверенных Реджи. — Как хорошо, что у нас есть тот, кому она доверяет, — усмехается Адриан, стреляя в Антона глазами. — Отвезёшь Виктора с Арсением к Реджине? — Заодно и узнаем, присоединится ли она к нам как журналист, — кивает быстро на вопросительный взгляд Антона Арсений. — Поездка к Реджине была делом времени, теперь у нас дополнительная причина. — Что нам стоит знать о человеке, к которому мы едем? — интересуется Брагин. — Реджина… — Да не Джонс, — отмахивается Вик. — Про неё я знаю достаточно, более того, лично знакомы, но не до такой степени, чтобы пройти в её бункер. Что надо знать о… Как зовут эту особу? Автора фильмов? — Псевдоним — Пашка Поспешная, — вздыхает тихо Адриан. — Настоящего имени не знаю, стёрли следы в Сети, а она не говорит. — Плохо искали, — качает головой Брагин. — Ладно, я уважаю чужое желание иметь псевдоним, так что не суть важно. Скольких ещё таких людей ты можешь порекомендовать? — Таких? — Из Союза, да и не только, главное, готовых сражаться, готовых не молчать, содействовать, — машет рукой в воздухе, поторапливая чужие мысли, Виктор. — М… Человек… — Адриан поднимает глаза к потолку, прикидывает в уме что-то. — Семнадцать. — Нихера себе, — выдыхают в один голос Шаст с Виктором. — У каждого из них есть ещё друзья, родственники. У друзей и родственников — друзья и родственники. Так много можно собрать. — То, что надо, — оскаливается Виктор, в чьих глаз загорается пугающий огонёк. — Арсюш, — запрокидывает голову назад, через плечо смотря на Арсения, — ты как? Готов пошуметь? Арсений переводит вымученный взгляд от Виктора к Шасту, тот улыбается немного сочувствующе, сжимает плечо в поддержке. — Расп, — говорит, прикрывая глаза, Арсений. — Пробей по базам всех, кого назовёт Адриан, выясни, где они сейчас, с кем работают, на кого, как именно. Не выходи на связь, только найди. Кто жив, кто нет, кто в каком статусе. Пробей всех. — Хорошо, — тут же принимает новую задачу Расп. — Вы поедете к Реджине? — Да, — кивает Виктор. — Надеюсь, что и эту Пашку там застанем. — Удачи, — искренне желает Расп.***
На подъёме к этажу, на котором забаррикадировалась Реджина Джонс, одна из выдающихся, легендарных фиксеров Найт-сити и по совместительству журналистка с проблемами, торчащими из всех карманов, Шаст замечает, что Арсений начинает нервничать. Хрустит пальцами, то и дело облизывает пересыхающие губы. Антон ловит чужую ладонь, сжимает в своей, успокаивает одним лишь взглядом. — Реджи, это я, — поднимает руки вверх Антон, заслоняя всех, когда на них направляет дуло охранная турель, едва они выходят из лифта. — Бес? Какого чёрта? — слышится сквозь помехи голос Реджины. — Чёрный Пёс с тобой должен был связаться. — Что?.. Ты работаешь на него? Он не говорил, что ты в этом участвуешь, — удивлённо говорит голос Джонс. — Всё сложнее. Мы по делу. Психею Пёс не мог не упомянуть. Турель тут же опускается, Шаст выдыхает облегчённо, кивает стоящим позади него Виктору и Арсу, чтобы шли за ним. Антон проводит их через открывшиеся бронированные двери. Он сам был здесь от силы раза четыре, но прекрасно помнит, как выглядит рабочее гнездо Реджины Джонс. Заброшка, в которой три комнаты: две отделённые, закрытые, и холл. В холле всегда стояла Реджина, смотрела на город через бронированное окно в половину стены. — Реджи, — приветственно машет ладонью Антон, когда Джонс переводит настороженный взгляд к нему. — Вступите в мой клуб одноглазых? — кокетливо улыбается Виктор, протягивая Реджине ладонь для рукопожатия. — Это зависит от того, как ты умудрился потерять глаз, Виктор Брагин, — чётко, чуть ли не по буквам говорит Реджина, не торопясь сжимать руки в приветственном жесте. Дотрагивается пальцами до своей пиратской повязки на глазу. — Когда ты хочешь изменить что-то в мире, живущем по правилу «око за око», надо быть готовым к тому, что один глаз придётся отдать, — усмехается Виктор, настойчиво протягивая свою ладонь. — Хорошо сказано, — хмыкает после минутного молчания Реджина, пожимая руку. — Выходит, ты и есть Психея? — Нет, прости, Реджина, это я, — высовывается из-за Антона Арс. — Впервые поговорим лично, да? — Через переписку ты представлялся мне иначе, — хмыкает Реджи, пожимая теперь ладонь Арса. — Как минимум, я думала, что ты женщина. — Даже не знаю, почему, — тянет саркастично Антон. — Я хочу поговорить с Пашкой Поспешной, мне сказали, что она у тебя, — не церемонясь, в лоб говорит Виктор, выпрямляясь по струнке. — Это у кого язык такой длинный? — кривится Реджина. — У Фелиоса, — пожимает плечами Виктор. — Плутовка тоже в этом участвует? Стоит поговорить с Псом о том, насколько он не ввёл меня в курс исполнителей миссии, — закатывает недовольно один глаз Реджина. — Хотите впрячь мою девочку в свою работу? — Для начала познакомиться, — кивает Арсений. — Её фильмы можно было внести в базу… Ты с нами? — Реджина Джонс не курит в сторонке, пока происходит что-то важное, — усмехается Реджи. — Я знал! — торжествующе восклицает Шаст, хлопая Джонс по спине, обтянутой бронежилетом. — Спасибо, Реджи! — Пашка в той комнате, — кивает Джонс в сторону одного из отделённых помещений. — Работает, не достучитесь, пока не закончит. — Я настойчив, — расплывается в улыбке Виктор. — Арсений, объясни всё Реджине, а я пойду поговорю с Пашей. — Антон, иди с ним, нельзя его одного отпускать, — шепчет Арсений, дёргая Шаста за рукав кожанки. Антон кивает понимающе, ещё раз благодарит Реджину, уходит вслед за Брагиным в одно из закрытых помещений. Заходит перед Виктором, щурится из-за темноты в комнате, глаза привыкают медленно. Темноту здесь развеивает только голубоватая подсветка и свет мониторов. Тишину — стук клавиатуры и щелчки мышью. — За мной? — кинув короткий взгляд в сторону Шаста, спрашивает молодая женщина, но тут же возвращается глазами к экранам. — Сколько заплатили? Хочу знать себе цену, — посмеивается она, явно довольная своим каламбуром. Как говорится, сам пошутил, сам посмеялся. — За тобой, но не по заказу, — качает головой Шаст. — Пашка, да? — Если бы ты говорил по-русски, можно было бы ответить в рифму, — вздыхает театрально женщина, не отрываясь от своего занятия. Она затихает на добрые две минуты, печатает что-то, не глядя на клавиатуру, пальцы бегают с большой скоростью, лишь иногда останавливаются, зажимая кнопку, стирая то, что, видимо, не понравилось. — Надо поговорить, — настаивает Шаст. Пашка поворачивает к нему лицо, смотрит пустым взглядом, а пальцы не прекращают бегать по клавиатуре. Видимо, это то, о чём говорила Реджина, не поговорят они с этой женщиной, пока она не закончит работу. Она будто бы не здесь сейчас. В каком-то своём мирке, в другом пространстве. Из букв, видеосклейки и прикреплённых звукодорожек. — Вы смотрите на замёрзшую в снегу кровь и доказываете, что это россыпь рубинов… Рубинов или рябины? Если рубинов, то больше иронии. А если рябины, то больше подтекста через символизм. Хотя символизм не тот, — бурчит на русском Поспешная. — Да, рубинов. Россыпь рубинов. — Нам надо поговорить, — повторяет слова Антона Виктор, нависая над женщиной, которая так же не отрывается ни на секунду от строчек текста. Отвлекается только для того, чтобы подкорректировать что-то в видеоряде для, очевидно, своего нового фильма. — А мне надо дописать, — бормочет Пашка. — Но я же… Она затихает, встретившись с взглядом Виктора, пальцы, дописывающие последнее слово на автомате, замирают, в комнате становится почти идеально тихо. — Да ну нахуй, — расплывается в улыбке Пашка, разворачиваясь на стуле к Виктору. — Как поживаешь? — Чего? — хмурится Виктор, его этот вопрос с толку сбивает. — Ну знаешь, тебя похоронили почти год назад, — заходится смехом Поспешная. — Вот я и охуела! Пустые гробы давно не настораживают, есть в этом что-то символичное. Всю жизнь без лица и имени. Пустой гроб. Пустое надгробие. — Жуть какая, — морщится Шаст, с опаской наблюдая за этой встречей. — Пашка, очень приятно, — пожимает, тряся сильно рукой в воздухе, ладонь Виктора, который находится сейчас в каком-то оцепенении. — Экстремист, террорист, иноагент и враг советской власти. — Такие слова не должны говориться с гордостью, — тихо говорит Арсений, пришедший в комнату. — Я в ахуе! У нас сходка «Предатели Родины»? — Пашка заходится смехом. — Простите, я давно не выходила из комнаты, наверно, упустила из виду своё приглашение. В следующий раз присылайте на электронную почту. — Не обращайте внимания, — тяжело вздыхает Реджина, проходя в помещение. — У неё, как у Джокера из старого фильма, от нервов — смех без остановки. Джонс включает в комнате свет, отчего Поспешная взвывает, закрывая лицо ладонями, требует, чтобы комнату вернули в темноту. — О нет, — сипит Арсений. — Ещё одного рыжего я не потяну… — Это дискриминация, Арсюш, — усмехается Брагин. Антон рассматривает женщину, она-то рыжая, это да, но больше Шаст цепляется глазами за одежду, по ней всё-таки судят человека при первой встрече, так? Пашка встаёт из-за стола, шаркает босыми ногами по полу, пытается дотянуться до выключателя, чтобы отрубить свет, но Реджина не даёт, заслоняет тумблер собой. Антон в это время пытается вспомнить, когда в последний раз видел клетчатые рубашки у кого-то в городе. Те были в почести только у кочевников, иногда можно было увидеть их ещё у «Шестой улицы», но крайне редко. И точно не такой расцветки. Чёрная в оранжевую клетку рубашка, под ней — растянутая белая майка с широкой красной полосой посередине, где-то он видел такую расцветку, но не может вспомнить, где именно. — Планируется что-то интересное? — всё ещё жмуря глаза, спрашивает Поспешная. — Вроде того, — хмыкает весело Виктор, окидывая оценивающим взглядом женщину. — Пашка — это просто псевдоним? Или короткая форма имени Паулина? — А Брагин — это просто фамилия? Или намёк на то, что ты побухиваешь? — Интересный будет разговор, — вздыхает прерывисто Арсений, прикрывая глаза. — Ты знакома с Адрианом Фелиосом? — Плутовка? Да, работали вместе, — кивает Пашка. — Над чем ты могла работать с Адрианом? — хмурится Шаст. — Мне нужна матчасть, — пожимает плечами Пашка. — Он — моя матчасть, мой источник. Улики, фотографии, доп материал, личное мнение, мысли. В его голове можно потеряться с лёгкостью, но у меня есть карта и компас, — усмехается Поспешная, подмигивая Антону. — Хочешь поработать более… Широко? — решает, видимо, перейти сразу к делу Арсений. — Что подразумевается под «широко»? — вздыхает измученно Пашка, теряя весёлость. — Я не принимаю заказы на тематику фильмов, статей и прочего. Я делаю только то, что хочу сама. Что хочу видеть; о том, чего не хочу видеть; то, что чувствую. То, что у меня болит. — У нас болит то же, — заверяет Виктор. — Нам нужны твои фильмы, которые есть уже сейчас. Что ты знаешь о «Пантеоне»? — Не больше остальных, — пожимает плечами Пашка. — Комплекс ИИ, которые помогают предприятиям и не только. Помогают захватывать новые территории, клепать танки на заводах, промывать людям мозги. — Это «Новый пантеон», — кривится тут же Арсений. — Мой «Пантеон»… — Твой? — у Поспешной брови взлетают удивлённо. — Пам-пам-пам, — посмеивается она тихо. — Поговорим под запись? — Чего?.. — Чую, выйдет интересный разговор, который можно разбросать на цитаты, подобрать видеоряд… О, я уже вижу, как это будет выглядеть! — Профдеформация, да? — вздыхает тихо Арсений, косясь на улыбающегося Антона. — «Моё имя»? Нет, неинтересно… — Паш, послушай их сначала, — вздыхает тихо Реджина. — Или будешь начинать новый проект, не собрав матчасть? — Так могу я включить запись? Публикация только после твоего одобрения, — заверяет Поспешная, ловя ладони Арсения в свои. Глаза переливаются, Арс не может определить, что это за цвет. Ни то зелёный, ни то голубой. Что-то между. — Твоё имя нигде не засветится… — Я хочу, чтобы засветилось, — твёрдо говорит Арсений. — Все наши имена. — Назревает что-то очень интересное, — говорит тихо Пашка, у которой на мгновение будто бы стекленеют глаза. — «Голос пустого гроба»? — Паша! — окликает строго Реджина. — Сосредоточься. — Ты в курсе, что ты не на слуху на территории Союза? — спрашивает Виктор. — Наслышана, что не на слуху, — усмехается грустно Пашка. — У меня не очень крепкие связи с нетраннерами, я отдаю немало средств, чтобы они пропихнули мой материал на ту сторону, но уже через пару часов «надзиратель» Сети жрёт всё. За это время набираются маленькие цифры… — Но ты продолжаешь, — немного удивлённо говорит Арсений. — Живу на своих работах, — качает головой Поспешная, чуть усмехаясь. — Я только для них существовать продолжаю. Для меня… Уже давно только это имеет смысл. — Я слышал о твоей семье немного. Сочувствую, — говорит Арс. — М? Да не, это всё ещё не так страшно, — отмахивается Пашка. — Не преуменьшай, — приказывает Реджина. — Если не преуменьшать и не иронизировать — свихнёшься тут же, — снова на смех срывается. — Главное… Не останавливаться ни на секунду. Перестанешь работать, создавать, — она машет коротко ладонью на горящие мониторы, — потеряешь смысл тут же. — Могу я задать тебе один вопрос? — у Виктора во взгляде проскальзывает понимание. — Ты боишься смерти? — Виктор! — ахает Арсений, прожигая Брагина взглядом. — Чтобы бояться смерти, надо знать, что такое жизнь, — пожимает беспечно плечами Пашка. — А я её с рождения не знала. Я не смерти боюсь. Я боюсь, что сдохну, так и не узнав жизни. Виктор кивает несколько раз, кажется, он таким ответом доволен. По крайней мере, понимает и принимает его. — Говоришь, с нетраннерами у тебя туго? — улыбается неожиданно мягко Брагин. — Считай у тебя есть три с половиной крутых нетраннера. Я, Арсений и, может знаешь, Чёрный Пёс. У Пашки глаза в момент загораются от восхищения. Арс узнаёт в это взгляде обожание, уважение и почитание. Видел такое же у себя самого в зеркале, когда начал пропитываться к Дане симпатией. — Мы хотим вернуть первоначальный «Пантеон», воскресить Юстицию и других уничтоженных добрых богов, — говорит Арсений. — И вернём в строй Аполлона. Мы хотим ввести твои фильмы в его базу. Как… Некий противовес негативной пропаганды, которая была не один год… — Огромная ответственность, — опускает взгляд в пол Пашка. — Я потяну, — тут же кивает она. — Но мои фильмы о старом, а я так понимаю, вы затеяли переворот, — Пашка усмехается горько, теребит нервно прядь волос. — Я сделаю новый фильм. По вашей матчасти, для более… Подходящего эффекта. На что бы вы хотели его направить? — Ты же сказала, что не работаешь на заказ, — качает головой Виктор. — О чём ты пишешь сейчас? — Об аполитичности. «Аполитичность — не асексуальность». Аполитичных политика в итоге и выебет. Так или иначе. — Сойдёт это для первого выхода на связь с общественностью? — усмехается Брагин, смотря на Арсения. — Жестковато, но… Думаю, это то, что нужно, — кивает Арсений. — Я думаю, с сегодняшней ночи начну работать в Сети. — Тренировок было недостаточно, — шипит Антон, дёргая Арсения за руку. — Времени мало, не могу больше медлить и оставаться в стороне, буду пользоваться дополнительными медикаментами для стабилизации, если будут проблемы. — Виктор, насколько такое безопасно для тела нетраннера? — тут же спрашивает Шаст. — Арсений — не новичок, — пожимает плечами Брагин. — Я бы поставил на то, что его тело через такую нагрузку даже быстрее придёт в необходимую форму, подтянется. Стабилизаторы помогут. Работать можно. — Я спрошу ещё у Дани и Поза, — бурчит недовольно Антон. Шасту кажется, что Виктор это сказал только затем, чтобы побыстрее Арса в работу втянуть. Брагин кажется человеком, который без раздумий обменяет жизнь на свою цель. А может, это Антон уже додумывает, приписывая какие-то качества, которые по факту не подкрепляются никакими аргументами. Хотя почему не подкрепляются? Взять даже то, как Виктор говорил о людях в Союзе, как готов был ломиться через «лёд», плюя на то, что сорвёт всё к чертям, лишь бы злость выместить. Но кажется, это именно то, что Даня назвал приходами. Выплеск злости, которая в Брагине смешалась концентрировано с безумием. — Сколько времени тебе обычно нужно для создания фильма? — прерывает мысли Антона вопрос Арса. — Я работаю без остановки, ем раз в пару дней, всё время сюда без передышки, — пожимает плечами Пашка. — Только сон и перекур. Обычно, если не отвлекаюсь, около недели. Могу за трое суток, если без сна. — Не надо без сна, — резко качает головой Арсений. — Мы ещё даже не приступили толком. Сегодня буду пробовать работать в Сети, мне нужно около суток на раскачку. Завтра уже сможем с Виктором приступать к изучению его экстренного пакета «Прометей», а затем и вводить его в работу. Но мы должны дождаться, когда мой ИИ закончит создавать… В общем, когда закончит свой проект, — неловко откашливается Арсений. — У тебя более чем достаточно времени, работай в привычном темпе, главное качество. — Никогда не говори так творческим, — усмехается Пашка. — Они тогда расслабляются, пинают всё свободное время хуи, а делают всё за два часа до дедлайна. — Но ты же понимаешь ответственность, — хмурится Виктор. — Боже, ну разумеется, — закатывает глаза показательно. — Похожа на дуру? — Пока не понял, — усмехается Виктор. — А ты? — Что я? — не понимает Брагин. — Боишься смерти? — неожиданно возвращает Виктору его же вопрос Пашка. Антон смотрит на Виктора, который тупит пустой взгляд в стену позади спины женщины. Кажется, всерьёз задумывается над ответом. — Нет. Я знаю её в лицо, — отвечает Брагин, разворачиваясь на пятках берцев. — До встречи, ждём твою работу. — Так а матчасть?! Писать фильм мне по какому материалу???***
У Реджины и Пашки Поспешной они провели почти весь день. Арсений и Виктор рассказывали то, что могли на данный момент открыть. Шаста несколько это удивляет. Как внушает доверие факт того, что вы на одной стороне? Стоило понять, какие у этой Пашки взгляды, как Виктор и Арс готовы ей весь план «Песни вдов» рассказать. Нет, они, конечно, соблюдают осторожность, не раскрывают некоторые детали, не то чтобы утаивают, а скорее страхуются. Антон слышал уже историю старого и нового пантеона, знает о том, в чём были различия этих комплексов искинов. Он хотел поговорить с Реджиной, пока Пашка продолжает набирать матчасть, то и дело вкидывая новые рабочие названия, приходящие в голову. Только вот Джонс увлечена информацией, которую раскрывают Брагин и Арс, не меньше Поспешной, слушает внимательно каждое слово, иногда даже что-то спрашивает, уточняет, присоединяясь к этому почти что интервью. Когда всё было обсуждено, Пашка моментально засела за работу, даже не попрощалась с уходящими, будучи уже с головой в процессе создания своей новой картины, которая, судя по матчасти, претендует на полный метр. Реджи провожает их до лифта, обмениваются контактами, обещают держать друг друга в курсе событий и расходятся. Шаст дико устал, он слишком мало спал сегодня, каким вымотанным должен чувствовать себя Арсений — представить страшно. Только вот, понимает Антон, косясь на рядом стоящего в лифте Арса, тот не ляжет спать, когда они доедут до дома. Сразу же сядет работать. У машины неожиданно останавливается Виктор со словами, что он с ними не поедет, хочет заскочить к Асми. — Это плохая идея, — отрезает Арсений, призывая одним только взглядом залезть в машину и не выебываться. — Ты теперь бежавший член контрразведки «Арасаки», нельзя просто бродить по городу, — гневным шёпотом пытается достучаться Арс. — Бежавшим членом, да даже хуем, — фыркает Брагин, — мне быть не привыкать. Активирую голограммную маску и похер, мне надо поговорить с Асмодеем. Да и с Даней. — Можно позвонить им, попросить, чтобы приехали и… — Арсений, — обрывает Виктор. — Я прожил дохера лет без твоей надзирательской заботы, я пойду, куда мне надо и куда хочу, я предупредил, а не попросил разрешения. Всё. Удачи добраться, — отрезает Брагин, уходя быстрым шагом в сторону «Посмертия». — Его нельзя оставлять одного, — мечется между ушедшим Виктором и машиной Арс. — Он же… — Арс, — окликает Антон, перехватывая за руки. — Что я точно знаю, — это то, что тебе нельзя светить лицом посреди улицы, так что залезь в машину, — шикает Антон, буквально запихивая Арса на пассажирское место спереди. — Вот так, — выдыхает Шаст, захлопывая дверь. Усаживается за руль. — Маякни Дане, чтобы он этого сумасшедшего встретил, чтобы… — Даня только что написал, что встретил Виктора у «Посмертия», — перебивает Арс, у которого на мгновение загорается оптика. — Но… Как? Он же только что ушёл, а до «Посмертия» минут десять ходьбы. — Может, на полпути встретились, — пожимает плечами Антон, заводя «Квадру». — Всё, Арс, пожалуйста, передохни хоть по пути домой. Поспи, может. — Ладно, — сдаётся Арс. Он правда опускает назад кресло и прикрывает глаза, засыпает на момент дороги. Шаст даже едет медленно, чтобы растянуть поездку и выиграть время сна для Арсения. План сомнительный, но хоть так Антон может дать Арсу передохнуть. С другой стороны, Шаст сам клюёт носом, а с учётом того, что он за рулём, это очень херово. Всё-таки приходится на середине пути немного ускорится, чтобы не вмазаться ни во что, уснув за рулём. Дома Арсений сразу же принимается за уже привычную рутину в виде готовки им ужина, Шаст возится снаружи с машиной, вычищает песок и моет стёкла. Когда возвращается в дом, Арсений говорит, что Антон как раз вовремя, спагетти сварились, поджарка из каких-то полуфабрикатов готова — могут ужинать. На телевизоре что-то вещает уже знакомый голос. Арсений с Распом в каком-то смысле продолжают работать, изучают фильмы Пашки, видимо, один за другим. Антон устал катастрофически, но всё равно бегает глазами по тексту с всплывающим переводом речи в фильме. «С детства слышали из раза в раз одни и те же фразы. «Смотри под ноги, споткнёшься». «Не говори так громко, ты хочешь, чтобы вся улица слышала?». «Ходи тихо, что ты топаешь на весь дом?». «Не пялься на людей, неприлично кого-то разглядывать». Не кажется, что эти фразы буквально описывают всю нашу жизнь? Нет, не жизнь, наше существование на территории Союза? Вы уже давно не дети, но продолжаете жить по этим установкам, словно по заповедям Библии. «Смотри под ноги, споткнёшься». Кажется, я споткнулась именно потому, что вечно с опущенными глазами ходила и не видела ничего, кроме собственных ног и растрескавшегося асфальта. А может я хочу видеть небо и звёзды, цветущие кустарники? А… Нет, мы же не в сказке. Здесь мы не поднимаем глаза, чтобы не видеть лишний раз серые девятиэтажки и толпы людей, которые бредут так же с опущенными головами. Может, я хочу заглянуть в чужое лицо? Чем это невежливо? Чем я оскорбляю человека, когда пересекаюсь с ним глазами? Тем, что вижу в его взгляде такую же боль и усталость, как у себя в зеркале? Может, я хочу ходить по дому так, чтобы в нём было слышно, что — да, чёрт побери! — я дома! Не ходите громко, не топайте, говорите тихо, бойтесь увидеть в чужих глазах другого человека душу. Чтобы полностью раствориться в чувстве собственной ничтожности и одиночества. Ведь вас не слышно. Вас не видно. Вас нет. Хочу закончить словами старого комика. Это не я топал, это ваш пол скрипел. Надеюсь, вы поняли, к чему я. До встречи». За ужином после окончания очередной короткометражки Расп поручает, как полноценную миссию, Антону, чтобы тот заволок Арсения в кровать и заставил спать, потому что у того от усталости глаз замылен. Понять, что Арс с Распом из-за чего-то успели поругаться за приготовлением ужина, не составляет труда. Но Арсению нужно передохнуть в любом случае. — Я пойду спать, только в том случае, если ты отошлёшь Пашке все записи с конференций, всё, что ты показывал Антону из своих архивов. Нужна поддержка моим словам, записи с собраний — лучшее, чтобы можем предоставить для улучшения и продуктивности её работы. — Я понимаю, — сдержанно говорит Расп. — Но я не считаю, что можно вверять столько закрытой информации одному человеку. Арсений, ты не понимаешь? Мы подставляем её. Если бы мы рассеяли это на группу журналистов, урон был бы не столь концентрированный. Если бы мы доверили это моим ИИ… — Так ты просто хочешь, чтобы вся заслуга была за твоей разработкой, — громко фыркает Арсений. — О чём я говорю. Тебе. Надо. Отдохнуть. Если бы реконструкты занимались связью с общественностью, как предлагала Заря, они бы никак не пострадали. А если их и уничтожат… Это не убийство человека. Сколько без вести пропавших? Сколько отловленных даже здесь, не на территории Союза? Мы можем вот так подставлять одного человека? — Она сама подставляется с охотой, как и все мы! — всплёскивает руками Арс. — Она пишет свои фильмы уже не один год. — Но каждый её проект не задерживался в Сети Союза дольше, чем на пару часов, ты сам это сказал, устраняли моментально. А что будет, если мы сделаем её центровой фигурой журналистики? Это будет совсем другое отношение, Арсений. Совершенно другое давление и угрозы. — Я понимаю. Она не боится. — Она не боится угроз в свою сторону, а если начнут давить на родню, которая осталась там? — В таком случае мы все должны бояться что-то делать, — огрызается тут же Арсений. — Или ты забыл, что и у меня там родня? Может, забыл, но у меня там мама, бабушка, сестра, племянники! Я не знаю, может, их жизнь уже превращена в ад после моего побега. — Но ты не единственный, кто бежал из Союза из нетраннеров и программистов. Мы не можем взвалить на одного человека… — Моих родителей не спасло то, что они были не единственными, — говорит тихо Антон, опуская взгляд в пустую тарелку. На кухне висит тишина, Распу нечего на это ответить. — Она не одна. А центровая фигура, как ты это назвал, или с задних рядов — для них совершенно не важно. Всех душат до смерти одинаково. Послушай Арсения, Расп. Перешли ей материалы, ей нужны эти файлы. Нам нужны эти файлы. — Шаст, — вздыхает тяжело Расп. — Это не… — Она же не одна, — продолжает упорствовать Шаст. — Мы с ней. Мы все. И что по людям, на которых дал наводки Адриан? — Расп молчит какое-то время, Арсений начинает щёлкать пальцами, буравя стеклянным взглядом стол. — Из семнадцати осталось только семь, — наконец говорит тихо Расп. — За последние полгода многие из тех, кого назвал Адриан, исчезли, пропали без вести. Или были найдены убитыми. Поэтому я и против. — Без жертв не обойдётся, — Арсений жмурится, щёлкая пальцами уже до безобразия громко. Антон его руку перехватывает, не даёт пальцы ломать. — На следующей неделе будет сделан фильм, а значит, мы должны быть готовы уже к тому моменту. Действовать быстро и чётко. Брагин активирует пакет «Прометей», ты подсоединишься к Аполлону, перекачаешь в него все фильмы. Реджина и те, кого ещё назвал Адриан… — Арс, — прерывает Шаст как можно мягче. — Это всё правильно, план есть… Ты молодец, но правда… Давай поспим, хорошо? Ты выглядишь дико уставшим, — шепчет Антон, обнимая ладонями чужие щёки. — Тебе нужно поспать. — Я не могу. — Помнишь, что я говорил, — улыбается с поджатыми губами Шаст. — Сложно по одному. Давай вместе. — Вместе мы сможем уснуть? — усмехается горько Арсений, пытаясь уйти от прикосновения к щекам, но Шаст перехватывает уязвлённый взгляд. От Антона не хочется ни уходить, ни прятаться. — Да, вместе мы сможем уснуть, — кивает заверительно Шаст. — Ладно, — тихо на выдохе. Арсений будто бы обмякает весь, расплывается в руках Антона, жмётся ближе к нему, прикрывая глаза. Он даже не сопротивляется, когда Антон подхватывает его аккуратно под плечи и ноги, поднимает с дивана, буквально несёт на своих руках до спальни. — Ты сильный, — от этого комментария у Арсения вспыхивают щёки, ругает себя за такую глупую фразу. Но Антон смеётся так тепло, что неловкость проходит моментально. Вместо неё приходит тихая радость и нежность. В руках Шаста не стыдно быть слабым и уставшим, не стыдно быть человеком. Арсений видит на горящих электронных часах, стоящих на прикроватной тумбочке, как сменяется время с «23:59» на «00:00». — Прошёл ровно месяц с нашей первой встречи, — с тихой улыбкой говорит Арсений, когда Антон усаживает его на кровать и отходит покормить Тихона. — И правда, — улыбается тепло Шаст. — У нас годовщина? — Боже, дай мне сил, — вздыхает Арс, стягивая с себя лишнюю одежду и заползая под одеяло. — Я рад этой дате, но меня вгоняет в тоску время «00:00», — с грустной улыбкой говорит Шаст. — Словно бы… Целая минута абсолютной пустоты. День, что ты прожил, ушёл навсегда, а новый ещё не начался. Висишь над этой пропастью. Дыхание задерживаешь на целую минуту, ожидая, когда единица появится. А ощущение такое, словно именно в этот момент время начинает тянуться особенно медленно. — В таком случае, я бы хотел остаться с тобой в этом пограничном мире, — немного тоскливо говорит Арс. — Отпустив прошлый день, но ещё не ступив в новый, где тебе снова и снова нужно делать что-то, что тебя иссушает… Но только с тобой. В том смысле, что… Я не хочу застрять в каком-то безвременьи, не хочу вечно висеть… Видимо, про это ты и говорил. — Да, — вздыхает с улыбкой Шаст. — Но одно очко в романтику с твоей стороны засчитано. Закончив с кормёжкой Тихона, Антон выключает в комнате свет, проверяет, плотно ли закрыта дверь, а после этого укладывается в кровать рядом с Арсением, предварительно стянув с себя абсолютно все вещи, кроме белья. — Я видел у неё на столе открытку, — шёпотом в темноте комнаты говорит Арсений, прижимаясь всем телом к боку Шаста. — Кажется, я заметил что-то очень личное… И что-то тоже с подтекстом тягучего времени. Там было написано «вот и закончился бессонный ноябрь». И ничего больше, ни подписи, ни-че-го. — В Союзе до сих пор в обиходе бумажные открытки? — Антон пытается перевести внимание Арсения в сторону от тоски и тревоги, пытается успокоить, чтобы уснул побыстрее. Только в итоге попадает своим вопросом в открытую рану. — Нет, давно нет, — дрожащим шёпотом говорит Арс. — Только у тех, кто в трудовых лагерях, СИЗО и тюрьмах. Только оттуда бумажные открытки теперь присылают. Виктор сидел три года, присылал мне открытки, хоть так мою совесть клевать продолжал. Я помню, как открывал почтовый ящик в своём подъезде, одновременно надеясь, что он будет пустым, и одновременно боясь этого до жути. Каждый вечер, как по расписанию, а иногда чаще. Проверял почтовый ящик. Долго ничего не приходит — сразу мысли «убили, не вернётся». Антон гладит чужие напрягшиеся плечи, пытается успокоить, только вот у самого руки дрожат. — Отпустили на УДО. Мы были соседями. Каждый вечер я слышал, как к нему приходили с проверкой, дома ли он, не сбежал ли, будто браслета на ноге недостаточно. Там стены… Будто картонные, всё слышно. И как он огрызался, я слышал. И как его бить начинали, я слышал. Антон дышать перестаёт, чувствует, как падают на его грудь горячие капли слёз Арсения. Язык немеет. — Слышал, но ни разу не вмешался, — сипит едва слышно Арсений. — А наутро не мог ему в глаза посмотреть, когда виделись в общем коридоре. Не мог… Блять, да что же это такое? Арсения прорывает горьким плачем, и Шаст не находит в себе сил сказать ничего. Он только поворачивается набок, прижимает Арса поближе к себе, обнимая крепко вокруг груди, прижимая лицом к своим ключицам. — Я видел, как он начал хромать после тюрьмы. Он стал меньше говорить. Его впрягли в работу на предприятии. Я… Я не мог перестать думать о том, что они его сломили. А в итоге всё это время на самом деле сломленным был я. Кто молчит, вот, кто на самом деле сломлен… Шаст слышит, как разбиваются глухо о подушку чужие крупные слёзы. Звук громче взрыва гранаты. — Больше всего угнетает мысль, что ты не знаешь, что делать. Чувствуешь рвение, но не можешь даже представить, как должен действовать, нет никакой организации. Огласка важна, только… Сколько её уже было? Как говорил Даня, фраза «все всё понимают», походу, уже давно не просто фраза. Все действительно всё понимают, но что дальше? В плане Распа дыр больше, чем может быть позволительно, никто из нас не разбирается в политике на должном уровне. Всё, что у нас есть, — это злость и отчаяние. Виктор не лечит свою хромоту, он же мог… Всего один имплант — и всё. Ни хромоты, ни болевого синдрома. Но нет… Оставил её себе, специально, осознанно, словно бы в напоминание, словно бы напоказ, чтобы… Чтобы не скрыть того, что происходит. Я понимаю, почему он так груб и холоден в мою сторону… — Арс, — как можно мягче зовёт Антон, зарываясь пальцами в волосы Арсения. — То, что ты чувствуешь перед ним вину, не значит, что теперь ты пожизненно должен терпеть от него любую грубость. Ты… Выживал. Ты понимаешь, что это было неправильно, понимаешь, что это равнодушие губит всё вокруг, но разве ты недостаточно делаешь сейчас, чтобы искупить всё это? Как по мне, искупление и то, как оно проходит, тоже не мало важно в характеристике человека. И… Может, я прозвучу сейчас как какой-то религиозный фанатик, но ты тоже пойми, с кем я с детства общался, не в обиду Адриану, но послушай внимательно. Искупление и наказание — это не одно и то же. При искуплении ты должен испытывать положительные эмоции, на этом всё должно строиться. Искупление должно тебя радовать, воодушевлять, направлять. А не давить, топить и разрушать. Это уже именно наказание. Так что, думаю, будет логичным вопрос: ты хочешь себе искупления или наказания? Только честно, Арс. — Ты знаешь ответ, — вздыхает прерывисто Арсений, прижимаясь плотнее к Антону. — Я делаю всё, чтобы стало лучше. Жизнь стала лучше. Я делаю это для людей, в числе которых я сам. — Я знаю, — улыбается мягко Шаст. — Ты всегда делал то, что считал правильным, хорошим для людей. Вот и продолжай в том же духе. Я знаю, как легко заразиться негативом от людей, источающих злобу и жажду мести, поверь, Арс, знаю. И единственный верный шаг — не позволить себе пропитаться такими чувствами, как бы легко ни было ими заразиться. Антон чувствует в темноте комнаты только слабый кивок, больше никаких движений, Арсений молчит, прижавшись всем телом, жмётся мокрой щекой к голым ключицам. До следующей фразы проходит, кажется, целая вечность, но она звучит куда спокойнее. Арс больше не плачет, его голос больше не дрожит. — Мне так важно, чтобы ты меня понимал, — шёпотом говорит он, очерчивая пальцами контур Шастовой лопатки. — Спасибо тебе. — Не за что, — бормочет немного смущённо Антон. — Я правда понимаю. По крайней мере то, что касается чувств, потому что, ну, ты должен понимать, Арс, то, что касается всей твоей деятельности, я имею в виду именно процесс, а не мотивы — это я не могу понять, у меня нет знаний в этой сфере. — А я говорил именно про эмоции и чувства, — с тихой улыбкой говорит Арсений. — И мысли с мотивами. Мне это важно, а не чтобы ты щёлкал коды, как орешки. — Но мне иногда кажется… Я чувствую себя неловко от того, что не разбираюсь в этом. Наверно, это из-за чувства, будто бы я не могу тебе здесь никак помочь, словно я бессилен… Я не смогу участвовать в проекте Распа на вашем уровне, я только так. Неравнодушный эмпат. — В последний раз, когда я слушал про «неравнодушных эмпатов», это была речь Дани, — смеётся Арсений. — Его речь про людей, которые видят проблему, но только кричат о ней. Как это у него было? «Помогите, тут человеку плохо! Вызовете скорую! Возьми и сам вызови, чего ты орёшь, долбоёб? А не-е-ет, я здесь проявляю неравнодушие!». Он это сам про себя говорил, когда подчеркнул в очередной раз, что огласки было дохрена, а действий якобы мало… Но те, кто о таком задумываются раньше всех, быстрее всех и действовать начинают. А ты вообще уникальный случай, рекордный, я бы сказал. — В каком это смысле? — хмурится непонимающе Антон. — Ну, у тебя разбежка в осознании и принятии мер по времени минимальная. Тебе не нужны были годы, чтобы прийти от мыслей к действиям. — Кочевники, — легкомысленно пожимает плечами Антон, вырывая из груди Арса ещё один смешок. — Мы такие. Неравнодушные эмпаты, которые рвутся в бой, даже зная, чем это может аукнуться. Мы не боимся. Радиация, херовые условия, песчаные бури — это нехуёвая такая закалка, знаешь. И вообще, — тянет Антон, веселя смеющегося Арсения уже направленно, — самый лютый стресс у меня был из-за того, что мне как-то на большой скорости колесо отстрелили. Попали, блять, прямо в яблочко, представь, мчишь на сто десять километров в час, а потом бам! Пизда рулю, колеса нет, машину заносит ужасно. Вот это было пиздец страшно. — М, то есть, решиться меня прикрывать, а потом вступить со мной в отношения всё-таки не было самым страшным стрессом для тебя? — посмеиваясь, тянет Арсений. — Да вообще раз плюнуть, — бурчит напыщенно, Арс уже хохочет. — Бля, тогда на самом деле было дохуя стрессового, — вздыхает тихо Шаст, оплетаясь вокруг лежащего рядом Арсения ещё и ногами. — Помню, как Колбрису оторвало гранатой руку. Это был пиздец. Я буквально это видел. Своими глазами, жуть жуткая, я думал… Никогда не развижу. И что ты думаешь? Этот еблан после установки импланта свою руку оторванную сохранил, обработал её чем-то, чтобы типа не гнила. А у Станислава была фраза-паразит, он перед каждой новой миссией говорил: «Мне нужна ваша рука помощи». И бля-я-я, ты только представь, как после той вылазки Джон каждый раз на эту фразу просто бросал Станиславу в ебало свою оторванную руку! Это же пиздец! — Это и жутко, и дико смешно, — прыскает Арсений. — А потерял руку он в вылазке, на которую на горячую голову отправил Станислав, да? — Ага. Вот и проявлял так протест… Блять, да Колбрис с этой культяпкой вообще таким гением чёрного юмора был, это пиздец, — заходится смехом Шаст. — Новое поручение, тишина, слышим журчание воды, поворачиваемся, а там Джон поливает свою руку водой, трёт её. Станислав такой «Бурый, блять, что ты делаешь?». Этот гений: «А ты не видишь, Станислав? Я умываю руки!», — Шаст расплывается шире в довольной улыбке, слыша раскатистый смех Арсения. На сердце сразу становится тепло и легко, вот в таком настроении он и должен Арса удерживать. — Гениально, — отсмеявшись, говорит Арс. — Антон… От голоса Арсения слишком резко бросает в жар, сердце ускоряется, щёки вспыхивают. Слишком уж глубоко и проникновенно прозвучал только что чужой голос, слишком откровенно. — Да? — а вот собственный голос сипеть начинает, совсем некстати и слишком очевидно. Надо сосредоточиться, надо успокоить себя. Сейчас точно не лучший момент. Только вот у Арсения явно другие взгляды на это всё. Антон чувствует, как ползут медленно по его груди чужие ладони, забираются за плечи и обвиваются вокруг шеи. Шаст старается дышать ровно, чувствуя ускоренное чужое сердцебиение собственной грудной клеткой, когда Арс прижимается плотно к груди своей — кожа к коже. Всё это кажется не совсем правильным с учётом того, в каком эмоциональном состоянии был Арсений буквально несколько минут назад. Но думать об этом получается слабо, потому что в темноте комнаты губы Арса касаются неожиданно и слишком приятно, горячо. От этого поцелуя кружится голова, несколько суетливые движения губ и упрямый нажим чужого языка заставляют пальцы на ногах подгибаться. Возбуждение уже накатывает волнами, и единственное, что Антона заставляет вернуться в реальность — это отчётливый солёный вкус на чужих губах: слёзы. — Арс, подожди, — с одышкой, едва от губ отрывается. — Нет, стой, — Шаст отодвигается назад, когда его снова пытаются вовлечь в настойчивый поцелуй. — Я не уверен, что это правильно и… — Сейчас среди всего вокруг — это самое правильное, — бормочет неразборчиво Арсений, придвигаясь снова впритык к Антону, обвивается вокруг него ногами, вжимая пахом в свой. Шаст чувствует, как вжимается в его бедро полувставший член, прикрывает глаза, вздыхая тихо со свистом. — Ты только что… — пытается торговаться Антон, но его прерывают. — Я знаю, Шаст, я не страдаю деменцией. И если ты хочешь, я могу тебе целую лекцию прочитать о том, почему после яркой вспышки стресса хочется трахаться, — бормочет недовольно Арсений, чередуя слова с поцелуями в шею и подбородок. — Тебе с чего начать? С гормонов? Или с объяснения на уровне подсознания? — Я просто хочу быть уверенным, что в этом нет ничего херового, — с губ срывается прерывистый вздох, Шаст пытается удержать пальцами чужие плечи на месте. — Что я не пользуюсь тобой в уязвимом состоянии или чего-то такого… — Я. Хочу. Сейчас у меня больше ощущение, что это я тебя насилую, а не наоборот. Шаст, блять. — Я лишь волнуюсь, — до последнего пытается оставаться в трезвом уме. — Я хочу, но я не хочу, чтобы это было, будто я пользуюсь… — Либо мы трахаемся, — прерывает резко Арсений, забираясь в одно движения Шасту на бёдра, кажется, даже глаза сверкают в темноте. — Либо ты затыкаешься, потому что от твоей заботы у меня только встаёт крепче. — Арс, блять, — Антон взвывает тихо, прячет вспыхнувшее лицо за скрещёнными руками. — Ты… Пиздец какой-то, — выдыхает тихо, притягивая за руку Арсения ближе к себе. Целуются нерасторопно, ладони Шаста движутся медленно по груди, сжимают плечи, подбираясь к шее. Едва пальцы зарываются в тёмные волосы на затылке, Арсений толкается в рот языком, ёрзает нетерпеливо, гуляя пальцами по бокам. — Точно? — отрывисто спрашивает Антон, отрываясь на мгновение от поцелуя. — Трахаемся или слушаем лекцию? — отвечает вопросом на вопрос Арсений. — Понял. Но у меня условие. — Как заговорил, — смеётся тихо Арс, не отлипая толком от чужих губ, не может от поцелуев оторваться. — У тебя такие мягкие губы, потрясающе… От таких откровений Шаст чуть не теряет собственную мысль, бурчит что-то смущённо в ответ, но нет, так, собраться! — Я активирую на оптике ночное зрение, я ничего не вижу. — Вот уж не надо, — фыркает Арсений, отклоняясь чуть в сторону. Слышится щелчок, тихое гудение, а после позади изголовья кровати загорается пурпурная подсветка. — Ну вот, почему именно этот цвет? Будто в стриптиз-клубе, — бурчит Арс. — По атмосфере подходит, — усмехается весело Антон, за что его тут же в бок щипают. — Да ладно тебе, ты в любом цвете прекрасен, — задабривающе урчит в шею Шаст, прижимая обратно к себе. Арсений бурчит «то-то же, другое дело», но это настолько напускное рядом с тем, как его плавит в руках Антона. Шаст чувствует, как подрагивают мелко мышцы, как расслабляются в тех местах, где он касается кожи. Перехватить полностью инициативу Арс не даёт, нажимает ладонями на грудь, когда Антон пытается приподняться, и Шаст ложится обратно, разглядывает с мягкой улыбкой сидящего на бёдрах Арсения. Любоваться им можно, кажется, вечность, но возбуждение зудит уже почти болезненно, а Арс ёрзает на бёдрах слишком провокационно, волосы свои растрёпывает, зарываясь в них пятернёй. Шаст фыркает про себя, когда ловит на мысли, что именно вот так выглядит сексуальность в образе человека. Арсений куда интереснее и сложнее, куда прекраснее, чтобы навесить на него такой посредственный образ-сравнение. Арс до пугающего многогранен, и Антон хочет знать каждую из этих граней, довести каждую из них до искристого блеска. И сейчас он видит грань, называющуюся «желание». — Я готов, — шепчет Арсений, склоняясь к уху. Вроде не замуж позвали, а сердце вскочило не менее взволнованно. Вроде, не в первый раз такое слышит, а щёки загораются, опаляя лицо. — Когда..? — Пока ты возился с машиной снаружи, — отмахивается Арс. — А ужин? — Я очень многозадачный, — Арсений буквально видит в зелёных глазах под сведёнными бровями, как Шаст лихорадочно соображает и представляет явно что-то не то. — Антон, — останавливает насмешливый голос от вороха странных мыслей с картинками. — Макароны готовятся семь минут, я сначала в душ сходил, всё сделал, а потом уже ужин готовил. Я не готовил себя на кухне параллельно с макаронами, — смеётся тихо Арсений. — Смешно ему, — бурчит Шаст, прикрывая глаза. — Давай тогда я… — он пытается передвинуть Арса, держась пальцами за бёдра, отодвинуть в сторону и поменяться местами, но Арсений не даёт. — Арс, мне так будет неудобно. — Я подготовился. — Я верю, но я же должен… — Что? — спрашивает Арс, смотря с открытым вызовом, когда Антон затихает. — Шаст, я не фарфоровый, не надо со мной как с куклой, я хочу человеком быть рядом с тобой. Можно? — с такой уже язвительностью в голосе спрашивает, что укусить его аж весь рот с зубами чешутся. — Ты и правда становишься противнее с каждым днём, — ворчит Антон. — Я предупреждал, — Арсений пожимает плечами, расплываясь в улыбке. — Спасибо, что ты такой, какой есть, и я могу становиться противнее рядом с тобой. — И что это значит? — дёргает бровью Шаст, заглядывая в голубые глаза. — То, что я могу быть настолько спокойным рядом с тобой, — шепчет Арс, наклоняясь к уху. — Могу не бояться проявлять свою противность. Могу тебе доверять. Что-то Арсений окончательно берёт контроль над ситуацией. Нет, ну, он, конечно, говорил, что хочет взять на себя всю ответственность в их отношениях, но с таким раскладом Антон не совсем согласен. Он всё-таки за равноправие, и сбитый вздох со стоном от Арса от неожиданности, когда пальцы сжимают его ягодицы сквозь плотно прилегающую ткань боксеров, заставляет внутри что-то радостно встрепенуться. Шаст, может, и тормозная педаль в романтике, но вообще-то, когда дело доходило до перепиха, он не был зажимающимся скромником, которого надо уговаривать. Да и бревном не был, а Арсений вот с чего-то решил сделать его таким, взяв всю инициативу в свои руки. Вот уж нет, спасибо, не надо так. — Ты можешь вести так, как хочешь, — с тёплой улыбкой говорит Шаст, оглаживая пальцами ягодицы. — Как хочешь и что хочешь, но не думай, что я вообще ничего не буду делать. Арсений ему ничего не отвечает, впивается в губы поцелуем слишком настойчивым и мокрым, вылизывает рот с остервенением. И этот человек постоянно отсылается на свой возраст? Антон едва за ним поспевает! В момент, когда Арсений углубляет поцелуй (казалось бы, куда глубже), он опускает таз ниже, расставляя шире колени, прижимается плотно всем телом к Антону, чуть ли не лежит на нём. Шаст подбирается пальцами к пояснице, царапает короткими ногтями спину. Арс урчит низко в поцелуй, толкается неосознанно бёдрами, вырывая из груди Антона новые прерывистые вздохи. Через минуту они избавляются от белья, Арсений снова оказывается сидящим на бёдрах, вовлекает Шаста в новый поцелуй, хватаясь крепко пальцами за его щёки. Руки Арса соскальзывают куда-то за голову, вытаскивают из-под подушки, на которой лежала голова Антона, презервативы и смазку. Шаст рассыпается в сбитых ругательствах, окончательно понимая, что всё-таки Арсений всё это на сегодняшнюю ночь спланировал заранее. Можно было бы это понять и по подготовке, конечно, но Антон тормозит (ничего нового). Рука скользит по груди вниз, Шаст обхватывает пальцами чужой член, проводит несколько раз рукой, размазывая по стволу стекающую с головки смазку. Арсений над ним скулит тихо, открывает чуть дрожащими пальцами тюбик смазки, выдавливает себе на пальцы, растирая. Антон правда старается дышать, хотя бы не задерживать дыхание так заметно при виде того, как Арс заводит свою руку назад. От вида дрожащих ресниц на прикрытых веках внутри всё дрожит так же. Шаст сжимает член в ладони чуть крепче, пока Арсений торопливо проверяет «актуальность» своей подготовки, растягивая себя спешно пальцами, разводя их внутри. Антон тянется второй рукой к собственному члену, потому что это всё невыносимо уже, в паху тянет слишком тяжело и сладко, возбуждение становится болезненным, ему необходимо прикоснуться к себе. Но Арс не даёт, перехватывает руку, заменяет её своей, проводит крепким кольцом пальцев от головки к основанию члена. С губ Шаста вырывается низкий стон вперемешку с облегчённым выдохом. Антон, конечно, не знает, куда Арсений так торопится, почему в каждом его действии читается столь очевидная спешка… Хотя всё он понимает, себе-то можно не врать. Самому не терпится уже. От хлюпающих звуков смазки горят щёки и что-то внутри, потряхивает конкретно так. Шаст словно сквозь туман на это всё смотрит, все силы мозга ушли в ощущения, чувства. Но, может, и через туман смотрит, а не отмечать каждую секунду, как же чертовски красиво и горячо выглядит сейчас Арсений, мозг Антона не перестаёт. Ещё и эта пурпурная подсветка, чтобы ей пусто было. Арс открывает презерватив слишком порнографично, так, что в животе всё тепло резко фокусируется в одной точке, а словно обезумевшее сердце замирает (Шаст правда волнуется за своё здоровье от таких-то видов). Арсений зажимает меж двух пальцев квадратную упаковку, открывает её зубами. У Антона, кажется, на эти клычки тоже уже пунктик (пора задумываться не только о физическом здоровье). Только вот по-порнушному откинуть оторванную часть упаковки у Арсения не получается, он пытается её сдунуть в сторону, но та прилипает к его губам и просто болтается. — Да блять, — бурчит недовольно Арс, убирая оторванную часть упаковки от своих губ, пока Антона пробирает тихим смехом. — Ну, что-то должно было пойти не так, а то я начинал думать, что это сон, в котором я — порно-звезда, — смеётся тихо Шаст, оглаживая трепетно круговыми движениями выступающие тазовые косточки. — Я видел твои папки с порнухой, Антон, — усмехается язвительно Арсений, вглядываясь в глаза. — Меня там не было. Шаст глаза закатывает, не зная даже, куда и к чему, блять, отнести этот комментарий. Типа не совместились бы у Антона во сне любимые категории порно и Арсений в главной роли с ним? Что-то Арс наивничает. Антон притягивает за щёки к себе, вжимается в усмехающиеся губы своими, сам улыбается в этот поцелуй. Знать бы, что у Арса в голове происходит, понимать бы это всегда, но есть в этом даже что-то притягательное, когда не всё в человеке тебе понятно. А может, Шаст становится сумасшедшим. Надеется, что в его диагнозе будет необычное русское имя одного голубоглазого придурка. Больше не было в поцелуе спешки, Арсений перешёл в другой режим, мучил медленно, сладко, изводил нерасторопными движениями губ и языка, пока пальцы рисовали на груди какие-то узоры, обводя контуры тела. Не разрывая поцелуй, он раскрывает до конца упаковку, раскатывает презерватив по члену Шаста в одно движение, двигает по нему пальцами, размазывая обильно выдавленный лубрикант. У Антона в поцелуе сбивается дыхание, Арс чувствует это и отстраняется, давая отдышаться. Через минуту Шаст снова притягивает к себе, целует, немного кусаясь в отместку за то, что Арсений вообще с ним творит. От этого Арс только посмеивается в пухлые губы, кусает так же легонько нижнюю, а из Антона какой-то больно уж восхищённый вздох вырывается. Будто это какое-то высшее проявление любви делать нежный укус в нижнюю губу. И тихое «ещё, пожалуйста» совсем сбивает с толку, но заставляет сделать это ещё раз. Ничего такого, если Шасту это правда нравится и это действие так по-милому в нём откликается. Антон вообще кусаться любит, а на тему чувственных укусов в голове Арсения тоже есть лекция, но сейчас не до этого. Прерывистый вдох срывается с губ, когда пальцы Арса обхватывают вокруг члена и направляют в себя. Пока только головка прижимается к колечку мышц, а сдерживать себя уже трудно. Но Антон выдержке себя учил давно и во всём, контроль терять, если речь не о злости, умеет. А сейчас речь точно не о злости. Шаст даёт Арсению столько времени, сколько ему нужно, целует в шею и ключицы, гладит ладонями по ладным, чуть дрожащим бёдрам. Всё делает, чтобы успокоить и поддержать как на уровне эмоций, так и на физическом. Всё-таки мышцы очень сильно зависят от эмоционального состояния, это Шаст знает и без образования с «психологскими» замашками. — Ты как? — спрашивает тихо-тихо, забираясь руками за спину и поддерживая за поясницу. — Удерживаю себя, чтобы не насадиться за раз на всю длину, — шипит Арс. О. Вот как. А Шаст думал, что он через неприятные ощущения пытается перешагнуть, а Арсений, выходит, медлит для страховки, точно так же борясь с самим собой за терпение и постепенность. Антону бы сказать, что сейчас на всю длину не сто́ит (зато как стои́т!), но собственное желание того же будто бы берёт в плен язык, заламывает его к чёрту и не позволяет. Да и по Арсу видно, что его такие слова не устроят. Шаст сжимает крепче пальцами чужие бока. Арсений опускается медленно, не позволяет никому из них сделать резких движений, которые приведут либо к травме, либо к неприятным ощущениям. Арс — не девственник и не новичок, что по каждому действию и ощущениям чувствуется прекрасно. Он контролирует и своё тело, и отчасти тело Антона, при этом не упуская из виду желания Шаста, продолжает оглаживать грудь, задевает пальцами чувствительные соски. У Антона нервы ни к чёрту… Арсений — не ханжа и не монах смиренный, потому что в его глазах такой демонический огонь пляшет, что Антон начинает волноваться за сохранность своей души после этого секса. Да и в целом за сохранность души. Хотя Арсению не жалко, всё нормально. — Ты очень красивый, — шёпотом говорит Антон, заправляя за ухо тёмную прядь, выпавшую на глаза. — Я пытаюсь сесть на твой член, — бурчит Арсений. Защитная реакция, щёки, вон, загорелись ярче от смущения. — Это никак не влияет на то, что ты красивый, — посмеивается тихо Шаст, проводя широко ладонями по коже от живота до груди. — Арс. — М? — Арсений смотрит глазами, которые то темнеют, словно их дымкой заволакивает, то искрится начинают. — Что-то не так? — Угу. Не так, — состраивает серьёзную мину Шаст. — Нельзя быть таким охуенным. Это никуда не годится. — Какой же ты придурок, — смеётся тихо Арс. — Спасибо, — шёпотом с улыбкой говорит он, наклоняясь корпусом вперёд и ловя губы Антона в нежный поцелуй. Через мгновение буквально Арсений насаживается полностью. Выдыхают в унисон в приоткрытые губы друг друга, пересекаясь помутневшими глазами. Арсений движется медленно, всё ещё привыкает, страхуется, не даёт никому из них уйти в отрыв, после которого Арс не сможет ходить наутро. Только вот даже при таком ритме чувствуется чужая наученность. Как Арсений напрягается в определённые моменты, сжимая внутренними мышцами член, обхватывая его теснее, как при этом воздействует на самые чувствительные точки. И за своим удовольствием следит, направляя одной рукой член Шаста так, чтобы при каждом толчке тот попадал по простате. Целоваться и трахаться одновременно получается только при очень медленном ритме, от которого они отходят всё дальше с каждой минутой. Сейчас, когда все неприятные ощущения отошли, а мышцы полностью приняли чужие размеры, Арсений двигался на скорости, при которой поцелуи приведут только к разбитым носам и прокусанным губам. Так что от этого порнушного эффекта оба с сожалением отказываются. Руки Шаста оглаживают белую кожу на боках и груди, пальцы щипают соски, соскальзывая с линии ключиц, тут же тянутся вверх, зарываясь в волосы, чуть оттягивая их назад. Он поддаётся бёдрами навстречу движениям Арса, но с учётом позы это довольно тяжело, правда, сейчас это почти не ощущается. Желание зашкаливает. Первая волна бегущих искр по телу разбредается, когда Арсений чуть меняет положение, упираясь локтями в подушки над плечами Антона. Это меняет угол проникновения и несколько облегчает движения Шаста, он подбирается руками вниз по бокам, соскальзывает на бёдра и сжимает крепко пальцами ягодицы, помогая и себе, и Арсу при каждом новом толчке. Арсения в его руках плавит, размазывает по груди Антона от каждого толчка. Член Арса, зажатый между двумя животами, трётся теперь о кожу, Шаст чувствует, как стекает смазка, как становится горячо и влажно меж их телами. Последнее, что осознаётся. А затем накрывает ярким удовольствием, от которого замирают все мышцы в теле, бегут разряды по позвоночнику и поджимаются пальцы. Низкий протяжный стон — свой или Арса, а может, в унисон — слышится будто бы где-то вдалеке. Расплывающаяся между животами лужа спермы хлюпает слишком пошло. Арсений над Шастом теряет все остатки сил, соскальзывает в одно движение с члена, сжимая последний раз внутренними мышцами, и валится полностью обмякший Антону на грудь. Шёлковое покрывало удовлетворённого желания касается мягко каждого сантиметра кожи, окутывает собой их обоих. Антон дышит глубоко, восстанавливает ритм вдохов и выдохов, не переставая нежно гладить кончиками пальцев Арса по спине. Арсений тоже дыхание выравнивает, пару раз касается губами бьющейся на шее венки и прикрывает глаза, кажется, рассыпаясь на атомы и становясь частью чего-то в Антоне. Арс надеется, что частью сердца. Или души, если она действительно существует. — Я постоянно мёрзну, — говорит вдруг Арсений, вспомнив от своих мыслей одну вещь. Шаст же это интерпретирует не как начало рассказа, а как призыв к действию, поэтому тянется в сторону, нащупывает пальцами край одеяла и прикрывает их с Арсением, хотя ему самому сейчас на самом деле скорее жарко, чем холодно. — Спасибо, — улыбается умилительно Арс. — Но я не к тому, я просто вспомнил кое-что… Я был мерзляком с рождения, постоянно замерзал. Гипотония, проблемы с кровообращением — это что-то вроде попыток объяснить это, но на самом деле я делал то, что должно было согреть даже при этом, но всё равно мёрз часто. Шаст вслушивается внимательно в каждое слово, продолжает под одеялом гладить спину Арсения, собирает пальцами капельки испарины. — И Виктор сказал такую… Странную для него вещь. Наверно, это был очередной призыв к совести, но… Всё равно очень странно, особенно для его склада ума. Он сказал, что я мёрзну, потому что у меня осталось мало света души. Якобы я от этого мёрзну постоянно, меня моя же душа не греет. — Что за мистика? — хмурится Шаст. — Да я вот тоже, — Арсений не заканчивает, только вздыхает тихо. — Но я это к чему вспомнил. Почему-то с тобой мне не так холодно, будто бы ты, в отличие от кучи одежды, батарей и чая, можешь меня согреть. И если подумать о словах Виктора… Что значит этот факт? Что рядом с тобой моя душа горит ярче и начинает меня греть? Или то, что твоя душа согревает меня? — Так это всё было подвязкой к подкату, — тянет с тихим смехом Шаст, смотря на приподнявшегося на локтях Арсения, который скатывается набок. Арс его смех подхватывает, но что-то в его взгляде… Антона чуйка клюёт, не это он должен был Арсению сказать, не так ответить. — Арс, — говорит он, беря нежно-нежно за щёки. — Я был бы безумно рад любому из этих вариантов. Если твоя душа горит ярче, если моя твою греет — это всё звучит потрясающе. Надеюсь, что и так, и так. — В смысле? — Арсений тут же поднимает к Антону заинтересованный взгляд. — Ну типа… Равновесие. Не только я тебя грею, но ты и сам греешься. Мне не жалко, не подумай, просто не хочу в зависимость превращать. — Боже, какое же ты чудо, — тараторит шёпотом Арсений за секунду до того, как вжаться в губы Антона поцелуем. — Люблю тебя, — с улыбкой говорит он после поцелуя, прижимаясь виском к шее. Шаст улыбается довольно, прикрывает на мгновение глаза. — И я тебя, — шёпотом, но так оглушительно громко, что у Арса замирает сердце. Арсений набрасывается на него с какими-то странными звуками, осыпает всё лицо поцелуями, как в день, когда уговаривал решиться, осмелиться хоть попытаться, попробовать. И нежились бы так ещё долго, но тело требовало душа. Антон едва ли оттягивает Арсения за плечи от целования себя, просит с тихим смехом, чтобы Арс шёл в душ первым. Ещё с десяток поцелуев на лице, а потом-таки встаёт, собирается в душ. — И, Арс! — зовёт Антон, когда Арсений уже выходит из спальни. — Да? — высовывается из-за проёма одна только голова. — Несмотря на то, что ты говорил: либо секс, либо лекция — я бы всё-таки хотел послушать и лекцию. Ну, интересно, чё там с гормонами и психологиями вашими, — бубнит смущённо Шаст, когда у Арсения загораются глаза. Как-то уж больно сумасшедше загораются. — Я тебя обожаю, — смеётся тихо Арс. — Будет лекция, — подмигивает, а потом уходит в душ.***
После душа и лекции на тему «Почему сильно хочется трахаться после пережитой вспышки стресса?» Арсений в обнимку с Антоном всё-таки засыпает. Сны не тревожат, спится спокойно. И сон такой глубокий, что Арсу кажется, будто прошла секунда от момента, когда он заснул, до его пробуждения сейчас. На самом деле прошло несколько часов. Впрочем, Арсению стоило бы поспать побольше. И он бы точно поспал, если бы не звонок на систему оптики. Ещё и видеозвонок, просто замечательно. Арс сначала хочет всё послать, закинув сверху трёхэтажным матом для уверенности, но едва видит имя и аватарку на входящем вызове, заставляет себя собраться. — Да? — хрипит Арс, протирая со сна лицо двумя ладонями. — Бля, братан, херово выглядишь, — тараторит Пашка. — Тяжёлый день? — День? — потерянно спрашивает Арс, косясь на электронные часы. «6:44». — У тебя какие-то вопросы по материалам? Мой помощник должен был отправить тебе фрагменты с видео и аудио. — Да-да, я получила, спасибо большое. Это была охуенная работа! — «Была»?.. — Да, я вообще чего звоню, я закончила фильм! Арсений в миг просыпается. На мгновение он даже действительно пугается, что каким-то образом они с Антоном могли проспать несколько суток подряд. Но это физически невозможно, а высвечивающаяся дата говорит о том, что с поручения Пашке прошло около двенадцати часов. — Вообще, там были кое-какие проблемы, но я подкорректировала кое-где звук, более того, я смогла переформатировать все эти записи в брейндансы и разложить там все дорожки, полностью профильтровать звук, ты охереешь! — Да я уже, Паш, постой… — Короче, бля, это пиздец, там на одной записи буквально слышно, как за твоей спиной шушукаются твои же коллеги. И то, что они говорят про твои изобретения — это буквально готовая книга под названием «Почему СССР пошёл по пизде»! — Паш… — Но с чего я больше охуела, знаешь??? Да ты даже представить не можешь! На той конференции, где ты представлял «Оду», когда директору позвонили, твоя система улавливает огромное количество звуков, самые разные частоты, но анализ этой записи невозможен без переработки в брейн! Бля, ты охуеешь, я смогла сделать обработку, вычленила из какофонии звуков аудиодорожку телефонного разговора. Что сказали директору, но от чего я охуела сильнее — голос звонящего. Я знаю этот голос, блять! И ты тоже, сука, как же ты охуеешь. Но всё в фильме, всё в фильме. — Паша, пожалуйста, послушай, — пытается как можно мягче прервать Арсений, но уже откровенно закипает. Шаст дёргается в кровати, смотрит взволнованно. — Всё в порядке, Пашка, — шёпотом говорит Антону. — Объясни мне, как ты закончила работу за это время? — Да чёт понесло, такое бывает, как попрёт, так хуй остановишь. Блять, там ещё и эти мудаки засветились, из нанятой спецслужбы, это пизда-а-а! — Господи, дай мне сил, — взывает тихо Арсений. — Присылай фильм, я посмотрю. И возможно я тебя сейчас удивлю, но ты в курсе, что прошло уже полсуток с нашей встречи? Ты больше двенадцати часов с работой? — А, да? — срывается на смех Поспешная. — Бля, реально. Короче, смотри фильмы. Потом пиши, только, пожалуйста, пиши, я не переношу звонки. Мне в последнее время постоянно звонят с разных номеров и молчат в трубку. У меня уже кончились анекдоты, нечего им рассказывать. — Я напишу, — сдержанно отвечает Арсений. — Всё, давай, Паш, пожалуйста, поспи. — Да-да, хорошо, — отмахивается Пашка. — А когда я смогу увидеть Чёрного Пса? — Пока-а-а, — тянет Арс, сбрасывая вызов. — Господи… — Что такое? — обеспокоенно спрашивает Шаст, подползая по кровати к Арсению, обнимает его за плечи, садясь рядом. — Кажется, мы взяли к себе ещё одного сумасшедшего, — вздыхает тяжело Арс. — Как бы там ни было, есть фильм. Много фильмов. Надо вставать, разминаться и начинать работать. — Хорошо, — Антон целует мягко в висок. — Попросить Распа связаться со всеми? — Да, — кивает Арсений. — Пора начинать…