***
После просмотра фильма дома Арсений говорит, что им с Шастом нужно съездить опять к Реджине и обсудить всё с Пашкой лично. По приезде они ещё долго сидят с Реджи в соседней комнате и выслушивают, как Поспешная ругается с кем-то по телефону о статистике, сухом законе и пропаганде, выставляющей Союз самой «зожной» страной наперекор цифрам, которые кричат об обратном. Пока этот разговор всё никак не приходит к концу, а голос из комнаты становится всё более раздражённым, приходит Виктор. Реджина впускает его, тот здоровается сдержанно со всеми, а на вопрос Арсения, поспал ли он хоть немного, Виктор смотрит так многозначительно, что свой же вопрос Арсу хочется запихнуть обратно в глотку. Игнорируя вопрос о сне, коего не было, видимо, со времён Октябрьской революции, Брагин передаёт Арсению с Антоном последние новости, полученные от Дани и Асми. Те всерьёз занялись блокировкой счетов и делают это так, чтобы было не ясно, что счета были заблокированы одной группой лиц. Скорее всего, какое-то время это будут спихивать на технические неполадки, но вот позже, когда будет замечено стороннее вмешательство, им всем придётся действовать в разы быстрее. Так же Виктор рассказывает об успехах Оксаны, Зари и Лекси. Хотя успехами это называть — всё равно, что назвать булыжник бриллиантом. Они смогли найти группу агентов, о которых говорили, буквально сразу же с ними вступили в открытый бой. Поддержки от «Валентино» в Пустошах не было, они были только втроём против, как выяснилось слишком поздно, двенадцати агентов, сопровождающих советских депутатов, чиновников и директоров предприятия. Какие были шансы у двух агентов и одной ведьмы против двенадцати агентов специального назначения? Разумеется, никаких. Оксана уже командовала отступать, но Лекси была упряма до конца, собиралась выкинуть свой козырь, воспользовавшись своими связями. И в тот момент, когда активировала датчик, выдающий местоположение, чтобы призвать на подмогу своих ребят, установив на возвышенности наземный сигнальный патрон, Лексу подстрелили. Брагин спешит успокоить встрепенувшегося Антона, что сейчас с Олексой всё в порядке, но вероятность сдохнуть всё-таки была немаленькая. Пока оранжевый дым поднимался в небо, показывая подкреплению своих, где находится Лекси, Оксана с Зарёй оттащили её в укрытие и делали всё, чтобы продержать как дольше в сознании, останавливали кровь. В целом, всё прошло хуже некуда. Хотя нет. Есть куда. Всегда есть куда хуже, и раз их бойцовская троица смогла выжить полным составом, значит, ещё не всё так плохо. Прибывшее подкрепление разобралось с агентами за счёт преимущества в виде количества и оружия. Но в итоге из двенадцати агентов выжило только шесть, один сбежал, осталось пять. И ни с кем в течение последних суток Оксана не смогла найти общего языка. Никого не тронули ни её звание, ни её знания с опытом, ни её патриотичные речи и давление на присягу верности Родине. Ноль абсолютный. — И где они сейчас? — хмуро спрашивает Арсений. — Где вы их удерживаете? — На тупике в Пустошах, за свалкой. — А что, если сбегут и всё доложат? — Не сбегут, — тихо говорит Шаст, опуская глаза. — Оттуда никто не сбегает. Только одно исключение за всю историю города было. А так… Не сбегают оттуда, Арс, — качает понуро головой Антон. Арсений смотрит с непониманием, но ему надо сказать всё, как есть. — Ту часть Пустошей давно используют, как кладбище неугодных. — Что?.. — Там нашли труп Бартмосса, туда когда-то отвезли наёмника, обокравшего «Арасаку», там и тело Сильверхенда. Туда свозят трупы, Арс. Они… Они мертвы. Антон наблюдает с опаской и жалостью за тем, как у Арсения отходит краска от лица, как у него подгибаются колени. Шаст пододвигает один из пластмассовых стульев к Арсу, усаживает его слабым нажимом на плечи. — Оксана взяла эту ответственность на себя, — глухо говорит Брагин. Сухо, без единой эмоции, но взгляд от Арсения к окну отводит. — Их не исправить. — Это варварство, — едва шевеля губами, шепчет Арс. — Варварство? — с горькой усмешкой переспрашивает Брагин. — Клин клином вышибается. Варварство, — фыркает он, кривя губы. — Пора понять, Арсений, расставить приоритеты. Нам не хватит времени и средств на всё и всех. Либо мы печёмся о гражданских, либо о тех, кто их угнетает и убивает. Их не надо жалеть. — Всех можно исправить… — Поэтому они не следили за тобой так, как за мной, — усмехается Виктор, смотря на Арса. — Ты прекрасно сходишь за наивного идиота, а в них не видят угрозы. Наивные идиоты безопасны. — Виктор, — строго окликает Шаст. — Я лишь сказал правду, — отмахивается Брагин. — И ты можешь сделать это своей бронёй, Арсений, пусть думают, что ты наивный идиот, пусть продолжают недооценивать, тогда их мнение сыграет с ними жестокую шутку. Но если и вправду будешь наивным идиотом, непонимающим, как устроен мир, тогда твоя возможная броня тебя задавит. Арсений ничего не отвечает, молчит, потупив взгляд в пол. Сжимающаяся на его плече ладонь Антона — единственное, что удерживает в реальности. — Она закончила говорить, — едва слышно говорит Арсений, замечая, что из соседней комнаты не доносится ни звука. — Идёмте, — с тяжёлым вздохом поднимается на ноги, надо быть сильным, сильнее Виктора, иначе его злоба заразит, задушит. Взгляд Брагина тяжелее свинца, но Арсений выдерживает его, кивает в сторону кабинета Пашки. Приоритеты, выбор, ценности. Наверно, у них давно сломалось восприятие этих понятий. — Привет, — машет коротко ладонью Поспешная, когда все проходят в её кабинет. — Посмотрели? Как вам? — Весьма эмоционально и моментами даже агрессивно, — говорит прямо Арсений. — Но в нашем случае это хорошо, твой фильм не скинут на проделки искинов, отчётливо чувствуется, что ты настоящий человек со своей болью, мотивами и взглядами. — Не поняла, засрал ты меня в итоге или похвалил, — усмехается Пашка. — Выглядите все херово. — Спасибо за честность, я ещё не видел фильм, — говорит Брагин. — Я могу взглянуть сейчас? — Да, он там открыт на центральном мониторе, — машет ладонью в сторону компьютера Пашка. — Чувствуйте себя как дома, профессор Брагин. — Без «профессор», — моментально огрызается Виктор, садясь за компьютер. — Это ещё почему? — «Профессор» вместе с «товарищ» идут нахер, — Брагин вытаскивает из кармана плаща пачку сигарет с зажигалкой, закуривает, собирается уже включить фильм, но его прерывают. — А если для меня слово «профессор» — это дань уважения к человеку? — Называй так в уме, — шипит Виктор, чуть обжигаясь сигаретой. — Мне не нравится эта тенденция. Нельзя из-за политики государства и отношения к нему менять отношение к слову или языку, это бред… Это лингвистический фашизм. — А называть меня так, как я не хочу, чтобы меня называли, это нарушение моих прав. Долго будем препираться? — Тут ты, конечно, прав, но… Ладно, просто для меня некий показатель человека: звание профессора. Профессор Легасов, профессор Немцов, как-то так. Кстати, насчёт Легасова… — Я вообще не знаю, чего от тебя ждать, — кривится Виктор. — Не подумайте, что я за что-то предъявляю, но пока клепала фильм, я нашла в вашем плане дыру. — Я знаю, их немало, — вздыхает тяжело Арсений. — Вербовка агентов уже кончилась полным провалом. — Ну, это было ожидаемо, — бурчат в ответ, Арс старается не выглядеть уязвлённым. Ожидаемо? Почему только он старается надеяться на лучшее? Почему только он ещё верит в людей? — Меня заботит именно промышленная часть. — Что? Промышленность? — хмурится озадаченно Арсений. — Да, у нас тут тотальный пиздец. Возможно, вы, конечно, мне кой-чего не договорили, но ваш «Пантеон»… — Нет, о «Пантеоне» я рассказал всё, что мог, Расп перекинул тебе файлы. — Ага, так вот, насчёт дыры. У нас есть экстренный пакет «Прометей», который вернёт старый, изначальный «Пантеон», после чего вы и хотите выйти на прямую связь с общественностью. Всё правильно говорю? — уточняет Пашка, Арс кивает. — И боги-ИИ вплетены в каждую отрасль промышленности. По вашим весьма оптимистичным расчётам, влезая с помощью ИИ в системы заводов, вы останавливаете производство военной техники, в целом останавливаете на время решения ситуации всю тяжёлую промышленность. Опустим момент того, что это херово для экономики, как бы это ни было иронично, сейчас это не первостепенное. Пока что. — Мы понимаем это, Расп сделал уже расчёты, экономической ямы не будет, — заверяет Арсений. — Ага, ну да, конечно, — как-то неоднозначно отвечает Поспешная. — Другое. У нас полный пиздец с одной отраслью промышленности, потому что она абсолютно никак не вплетена в сеть «Пантеона». Не было бога для контроля этой отрасли, не было даже учёта этой отрасли. Мы не можем повлиять на неё удалённо, совершенно никак. И из-за этой же области мы не можем сейчас остановить тяжёлую промышленность. Это может стоить огромного количества жизней. — Если вывести военную из строя, то наоборот… — Да нет же, — отмахивается Пашка. — Не военная. Военная же вплетена в систему. Есть лишь одна, к которой вам не дали приблизиться. — Атомная, — выдыхает на грани слышимости Арсений, прикрывая ладонью глаза. Чуть хмурясь, Антон наблюдает со стороны за тем, как тяжело Арс опускается на диван в углу комнаты, как Брагин начинает нервно кусать губу, стуча ногой. — Атомная промышленность, отрасль ядерной энергетики, — говорит Пашка, — была вплетена в систему «Пантеона» только с расчётом на экономический аспект. То есть, всё, что было об атомных электростанциях, — это экономические показатели для Гермеса. И то довольно-таки примерные, потому что цифры там все округлённые. Я, конечно, не атомщик, но что-то мне подсказывает, что эти показатели довольно неточные. — Вся область атомной промышленности строго засекречена, — говорит с тяжёлым вздохом Виктор. — То, что нам давали для расчётов Гермеса, действительно округленно, и это на самом деле всё, что у нас есть с атомками. — Отсюда вытекают три проблемы, три возможные дыры, — говорит Пашка, быстро открывая файлы, которые ей вчера вечером перекинул Расп. Для наглядности, но Арсений с Виктором и так прекрасно знают, видели это всё. — Три прямые проблемы… И одна близ лежащая к этой теме. — Давай по порядку, — просит Арс. — С прямых. — Хорошо, — быстро кивает Поспешная. — Проблема номер один. Поскольку у нас нет абсолютно никакого контроля над атомками, мы рискуем устроить там аварии. Я объясню, — она создаёт быстро модельку человека, который стоит за пультом управления, транслирует её на голограммный проект. — Представьте, что это… Блять, я не знаю, человек, который сейчас проделывает на АЭС нечто ответственное, важное. А там вся работа такая. Допустим, он следит за активностью реактора. И вот мы начинаем транслировать своё сообщение через систему «Хамелеона», систему, которая есть у всех. Что происходит? — Мы отвлекаем его от очень важной работы, — кивает Арсений. — Верно. Через голограмму Пашка показывает, как человек отвлекается на сообщение с «Хамелеона», на пульте мигают красные кнопки, а потом всё взрывается. — Это, конечно, утрировано, но вы поняли, к чему я, — нервно передёргивает она плечами. — Отвлекая от работы на атомках людей, мы грозимся устроить аварию, — понимающе кивает Виктор. — Да, а АЭС по Союзу сколько? Никто из нас не знает, засекречено. Мы можем своей революцией устроить геноцид. Знаете, не хочется спасать Родину через радиоактивный холокост. — А если подгадать для сообщения момент, когда атомки не работают? — нерешительно предлагает Шаст. — Невозможно, — качает головой Пашка. — Они работают двадцать четыре часа в сутки. Каждый день. Реактор не останавливается никогда. По крайней мере в штатном режиме. — И это только первая проблема? — тяжело вздыхает Арсений. — А если мы с Распом сможем создать ИИ, который смог бы подключиться к сети АЭС, если бы смогли это взять под контроль без чужого разрешения? — Абы да кабы, — вздыхают раздражённо. — Вот когда реально такое сделаете, тогда и поговорим. А вообще, — Пашка прикрывает глаза на секунду, головой качает. — Нет. Даже если создашь, как внедришь их в систему всех атомок? Мало того, что для этого нужны коды высшего уровня доступа, которых у нас и в помине нет, так мы же даже приблизительно не знаем, сколько сейчас атомок по Союзу и где они находятся. — Но люди знают, — вмешивается Виктор. — Люди, которые живут возле атомок, не могут не знать, что они живут возле АЭС. — Ха-ха, ну-ну, — усмехается Пашка. — А все москвичи знают, что в Институте химических технологий делали биологическое оружие и, вполне вероятно, делают до сих пор? — А у тебя откуда такие сведения? — Да так, — пожимает легкомысленно плечами Пашка. — Рассчитывать в знаниях на людей, которых страна от всех лишних знаний отделила, как мне кажется, довольно наивно. — И что ты можешь предложить? — Спутники, — кивает Пашка. — Бросьте, американцы всегда следят за Союзом, Союз всегда следит за Америкой. У них словно очень токсичная сталкерская любовь. — А ну да, как я не подумал, спутники, — тянет язвительно Виктор. — С Союза от своих людей не узнаем, а вот американские власти сразу же нам все фотографии с космоса покажут, только попроси! — Нам нет, — качает головой Пашка. — Но у нас есть тот, кто может себе позволить купить подобную информацию. — Асмодей, — кивает Арсений. — Правда после этого мы можем найти его труп. — Вот уж вряд ли, — качает головой Поспешная. — Но окей, смотрите дальше. Представляем ваш самый оптимистичный на данный момент вариант. Вы создали бога, который шарит за ядерную энергетику, вы смогли внедрить его в каждую найденную с помощью спутников АЭС на территории Союза. Что дальше? — Остановить работы атомок на момент сообщения, — предлагает Арсений. — Остановить на час с лишним. А потом запустить снова, но под курированием созданного ИИ, чтобы всё было без происшествий. — Мг, то есть на целый час обесточить энное количество населённых пунктов, я правильно понимаю? — Потерпят часок без света, — передёргивает плечами Виктор. — Они в темноте подольше этого существуют. — Потерпят часок без света, — глухо повторяет Пашка. — Вы, кажется, чёт из виду упускаете. Я, конечно, ничего не хочу сказать, но электричество нужно, блять, не только для телека с холодильником! Сколько больниц будут обесточены? А вместе с ними все аппараты жизнеобеспечения, которые работают от сети. Вы понимаете? Искусственная вентиляция лёгких, аппараты искусственного кровообращения и все подобные машины — всё будет отключено! — А вместе с ними и люди, — Арсений сжимает пальцами виски, зажмуривая глаза. — Мы таким образом убьём всех, кто находится в больницах на аппаратах. — Да, — кивает Пашка. — Всех. И либо придётся искать путь, как это всё провернуть без отключения АЭС, либо… Выбирать. — Без жертв не обошлось бы, — качает головой Виктор. — Жертв уже достаточно, — цедит сквозь зубы Арсений. — Третья проблема… Если что-то пойдёт не так, если по нашей оплошности случится новый Чернобыль, нас не то что возненавидят и не станут слушать, нас некому будет слушать, — кивает медленно Пашка. — И сам факт того, что АЭС являются единственной сферой, на которую мы не можем повлиять, делает нас очень уязвимыми, ведь на неё могут повлиять они. — Думаешь, устроят саботаж? — возмущённо спрашивает Виктор. — Если они сами устроят ЧС на атомке, скинут всё на нас, мы не докажем ничего, — кивает Поспешная. — И нас никто не станет слушать. — То есть, для сохранения власти и авторитета они готовы въебать самим себе? — неверяще спрашивает Шаст. — Вы уверены? — Да. Потому что для них это окупится. Они не думают о человеческих жертвах, Антон, — едва слышно шепчет Арсений. — Будут ли они готовы пойти на такое, я не знаю, это надо спросить, насколько они на данный момент спятили. — О, я могу ответить на этот вопрос, — зло оскаливается Брагин. — Это была третья дыра, — обрывает Виктора Арс, поднимая к Пашке уставшие глаза. — Ты сказала, что есть ещё что-то, смежная проблема. — Да… Мы не можем сейчас остановить работу тяжёлой промышленности, это в интересах всех. — Куча военных машин и оружия — это в интересах всех? — раздражённо спрашивает Виктор. — Они сейчас не это на заводах клепают, — качает головой Поспешная. — Какой сейчас год? — Что?.. — Какой год? — настаивает на своём вопросе Пашка. — 2114-ый, — отвечает Арсений, сдаваясь в надежде побыстрее понять, к чему их ведут. — Что было почти сто лет назад? В 2016-ом? — Много чего, — взмахивает обречённо ладонями Арс. — А в той сфере, о которой мы сейчас говорили? — Установка «Укрытия» и «Арки», — доходит до Виктора. — Новый безопасный конфайнмент. — Да. Новый для 2016-ого. Но охуеть какой старый для нашего времени. — О чём речь? — хмурится непонимающе Шаст. — Защитный купол над Чернобыльской АЭС, — пытается объяснить Арсений. — Вмещающий в себя саркофаг, прикрывающий уничтоженный реактор, и бывшую активную зону. Взорвавшийся реактор, открытая активная зона должны быть изолированы от солнца и дождя, от ветра, от всего. Пришло время менять купол? — Да, — кивает Пашка. — Только если мы не хотим, чтобы опять рвануло. Это, конечно, мало вероятно, но про то, что реактор в принципе может взорваться, тоже так говорили. Не хочется на одни и те же грабли становиться, знаете… Проект «Укрытие» должен был каждые тридцать лет следить за протекающей на территории Припяти ситуацией. По плану, который выстроило государство, уже в 2065-ом году должны были быть сняты все реакторные установки. — Почему не были? — Потому что Украину охуеть как отвлекли от её главной проблемы, — раздражённо выплёвывает Пашка. — И вместо того, чтобы справляться с реально существующей проблемой, ей приходилось отбиваться, а потом восстанавливаться. И в итоге проект «Укрытие» был отсрочен на десятилетия вперёд. Реакторные установки всё ещё стоят, а что с ними будет, этого мы не узнаем. Мы не можем остановить промышленность сейчас, они занимаются созданием нового саркофага и нового купола. Заводы заняты производством материалов, балок, пластин, покрытия… — С чего такая уверенность? — спрашивает Виктор. — Из-за того, что часики затикали? А ты так веришь в их пунктуальность? — Что я поняла точно, на какой ошибке они немно-о-ого научились, так это на Чернобыле. В том плане, что предотвратить дешевле, чем устранять последствия. А о том… Какова цена лжи… Этому вы их хотите научить. — Я предлагаю свой план действий касательно первых трёх проблем, — неожиданно говорит с компьютера голос Распа. — И тебе привет, призрак, — усмехается Поспешная. — Я не в восторге, когда мне в комп влазят… — Стоит привыкнуть, что он больше не прикреплён к чипу, — бормочет недовольно Арсений. — Какой план? — Система «Хамелеона» была одобрена за счёт того, что она помогала следить за людьми, правильно? Нам не нравилось, но пора воспользоваться этим преимуществом, влезем в файлы каждого «Хамелеона», определим, кто на данный момент находится на смене на АЭС и не будем их отвлекать от работы, не будем отключать АЭС, чтобы не обесточить города, а ещё предупредим, что мы не имеем никакого доступа к атомной промышленности, так что за это люди не должны волноваться. — Как всё просто у тебя, — усмехается горько Арс. — Гениальность в простоте, ты сам говорил. — А что касается нового купола? — К данной отрасли промышленности у нас доступ идеальный, восстановим Гефеста и он проследит за тем, чтобы создавался только купол и в высшем качестве. — И снова слишком просто… — Это только на словах просто, Арсений, а теперь представь, какая это титаническая, колоссальная работа, — наседает строго Расп. — Расп прав, только звучит просто, — подтверждает Виктор. — На одно только вычисление работников АЭС уйдёт немало времени, а ещё надо написать алгоритм, по которому «Хамелеон» нам их покажет, да и до «Хамелеона», чтобы получить от него данные, ещё добраться надо. Ты не нетраннер? — спрашивает Виктор у Пашки, а та смотрит недовольно, многозначительно изгибая бровь. — Да понял я, Господи! Нам просто нужны люди, стоило уточнить. — Нас хватит, — бурчит Расп. — В таком случае за работу, — кивает Арсений, поднимаясь с дивана. — Чем больше работаешь, тем больше работы. Как в старые добрые, Виктор. — Не нарывайся.***
После того, как Антон отвозит Виктора с Арсением в домик за городом, чтобы те с Распом принимались за работу, сам он отъезжает к Позу, потому что именно там должна быть раненная Лекси. С ней они говорят коротко, Олекса сегодня не расположена к разговору, а это самый яркий показатель серьёзности и запущенности пиздеца, в который они сами себя втянули. На выходе из клиники Поза, не поговорив толком ни с раненной Лекси, ни с Адрианом, который отсыпался, Шаст встречает какого-то мужчину. Тот курит у заднего выхода, и Шасту бы доебаться, потому что он прекрасно знает, как Диму бесит, когда кто-то ошивается у заднего выхода, если это не Адриан. Только вот секундного зрительного контакта с этим мужчиной хватает, чтобы всё возмущение и привычная злоба испарились. Незнакомец улыбается миролюбиво, предлагает сигарету, и Антон не отказывается, стоит с мужчиной в длинном бардовом плаще и курит, незаметно разглядывая высокую фигуру. Шаста давно не напрягала оптика странного цвета, а жёлтые глаза вообще одни из самых популярных в Найт-сити, не было ничего необычного. Только вот у этого незнакомца взгляд какой-то… Приятный, что ли? Успокаивающий. Антон не спрашивает, кто это и что он тут делает, но мужчина рассказывает, впрочем, не вдаваясь ни в какие подробности касательно собственной личности. Говорит, что он один из людей Лекси, это он её привёз сюда с ранением, она настаивала на том, чтобы он ехал по своим делам, но он никуда не поедет, пока не увидит собственными глазами, что с Олексой всё в порядке. Незнакомец говорит, что знает о их плане не только от Лекси, но и от Дани и с Асми, с ними он оказывается давно знаком. И всё сказанное должно бить в Антоне тревогу, но он не чувствует ничего, кроме абсолютного умиротворения. И скинуть бы на то, что в сигарете, которой поделился мужчина, есть что-то интереснее табака, но это чувство было и до сигареты. — Если тебе понадобится какая-то помощь, только попроси, — совершенно ровно, без улыбки говорит мужчина. — Какой у тебя интерес? — Личный, — говорит мужчина, зарываясь пятернёй в белые волосы на чёлке, и уходит. — Совсем не подозрительно, — бурчит под нос Антон, уходя к машине. Тревожность возвращается.***
Буквально на выезде из города Шасту на систему Берты-старшей начинает названивать Станислав. Антон ещё не принял вызов, но уже знает, что его позовут к себе, разворачивает машину на перекрёстке и принимает звонок. Не ошибся. Стас хочет видеть и никаких отговорок не принимает. Шаст, судя по развороту на выезде из города, не то чтобы и собирался отговариваться. Уже на входе в квартиру Станислава Антон чувствует, что придумать отговорку и не ехать явно стоило. В доме стоит какая-то гнетущая атмосфера, по радио не играет привычно музыка, телек выключен, света минимум. При этом весь природный свет, проникающий через большие окна, будто бы тоже заглушается, хотя Шаст знает точно: у Станислава не тонированные стёкла. Сам Стас будто бы этот свет и поглощает, выглядит хмурнее самой тёмной тучи и физиономия у неё кисло-горькая похлеще кислотных дождей. — Мне начинать волноваться? — спрашивает вполне оправданно Шаст. — Может, дашь мне секунду? Я в машину за дробовиком сбегаю… — Садись уже, остряк, блять, — фыркает Станислав, указывая взмахом ладони на кожаное кресло напротив себя. Антон усаживается, ёрзает неуютно, скрипя кожаным креслом, не отводит от напряжённого Стаса взгляд ни на секунду. Для чего он мог его позвать? Чтобы отчитать за то, каким Шаст был грубым при последней встрече? Или, может, извиняться за то, что показал себя не лучшим образом? Ну да, Антон, мечтать невредно, конечно-конечно. — Выпьешь? — Станислав дёргает в воздухе графином с виски, предлагая, но Антон резко качает головой, прикрываясь тем, что за рулём. — Раньше тебе это не мешало, — хмыкает Стас, наливая полстакана себе. — Если продолжу в том же духе, однажды точно помешает продолжению моей жизни, — фыркает Шаст, закидывая ногу на ногу и скрещивая руки на груди. Арсений бы сказал, что это закрытая поза, показывающая подсознательное желание отстраниться от собеседника. И он был бы прав. — Зачем я здесь? — Ты сюда приехал. — Ты позвал, вот и скажи. — Ты чувствуешь ко мне раздражение. — Ты так проницателен, — усмехается Шаст, закатывая глаза. — Это из-за Адриана? Я узнаю в тебе его повадки, его отношение ко мне, — прямо говорит Стас, сверля Антона глазами. — Я знаю, как легко заразиться чьим-то мнением… — О, как и я, — огрызается Шаст, даже не дослушивая. — Сколько мы отдали за твою борьбу? Скольких потеряли? Станислав, а я ведь всех помню, никогда не забывал, но только недавно понял, что виноват в уходе и смерти каждого только один человек! — У них был выбор, — отрезает Станислав. — Какой? Подчиняться, быть изгоями или валить нахер из своей семьи? Что-то напоминает, — раздражённо выплёвывает Антон, думая о том, что примерно такая же ситуация в стране Арса. И Шаст ещё хотел спросить, уверен ли Арсений, что дело именно в конкретном человеке, в конкретных людях. О, вот теперь этот вопрос и задавать не нужно, всё становится понятно. — Они пытались остаться живы, остаться вместе, остаться в своей семье и идти против тебя, но это было невозможно. И я был одним из тех, кто не давал другим тебя, грубо говоря, свергнуть, блять, как же я проебался! — Если бы вернули время, — хмыкает с усмешкой Стас. — Ты бы сделал иначе? — Да, — не колеблясь, говорит Шаст. — Я бы был на их стороне, я бы сохранил семью, я бы смог. — Ты был мальчишкой, к тебе бы не прислушались! — зло рычит Станислав. — О, а ты был взрослым, это не помогло прислушаться к тебе. Только со мной и такими, как я, сработало. С теми, кого ты убедил, что спас нас, с теми, кого ты убедил, что мы обязаны тебе жизнью. — И это так. Антон кивает несколько раз, вперившись пустым взглядом в пол. Какое-то время он думает о том, что только что сказал Станислав. Думает и о том, зачем он вообще его позвал. Чтобы напомнить, что Шаст ему обязан? Что он его собственность? Антон сделал достаточно, чтобы откупиться от долга, он никому больше не обязан. — Спасибо, Станислав, — говорит Шаст, выдавливая из себя улыбку. — Спасибо, что ты вместе со всеми спас меня тогда. Спасибо за семью. Спасибо за то, что дал мне всё, что у меня было. Но ты же это и забрал у меня. Твои действия, твои решения, твои выборы — это всё лишило меня семьи, друзей, всего. А жизнь… Я тоже рисковал собой за тебя, я свой долг выплатил. Я больше никому ничего не должен. И если все наши отношения держались на долге, то на этом наши отношения окончены, — Шаст встаёт с кресла, кивает на прощание. — Я не делаю тебя злодеем, ты просто не самый лучший человек, который пытается выжить. Такой ты. Такие миллионы людей. Такой я. Но я пытаюсь что-то изменить, я пытаюсь исправить то, что могу исправить. А ты даже не думаешь об этом. Удачи, — бросает тихо Шаст, собираясь уйти. Только вот в спину летит фраза, которая заставляет замереть на месте, ноги врастают в пол, колени не гнутся. — Я знаю о советском нетраннере. Антону требуется почти минута, чтобы напустить на себя легкомысленный вид, он оборачивается резко к Стасу, усмехается, чуть изгибая брови. Всем видом изображает неведение и непонимание, как это его касается. — Я знаю, что ты его прикрываешь, знаю, что помогаешь ему с какой-то авантюрой, — продолжает Станислав, смотря ровно Шасту в глаза. Антон чувствует, как начинают потеть ладони. — Я прицепил чип для прослушки на твою куртку, когда ты был в прошлый раз. — Схожу за дробовиком, никуда не уходи, пожалуйста, — рычит Антон, стреляя в Станислава взбешённым взглядом. — А знаешь, вот это тоже сойдет, — говорит Шаст сквозь раздражённый смех, обхватывая пальцами длинную вазу. — Повтори-ка, что ты сделал? — Ты выглядел неуравновешенным! — всплёскивает руками Стас, подскакивая на ноги и хватаясь пальцами за бедро, где висит кобура с револьвером. — Неуравновешенным, — смеётся раскатисто Антон, поднимая глаза к потолку. — Ну, сейчас мы подтвердим этот «диагноз». Я говорил, что нервы ни к чёрту? — Шаст, поставь эту хуйню, у меня пушка! — Эту? — с оскалом спрашивает Антон, подкидывая вазу, та прокручивается в воздухе, падает обратно в ладонь горлышком. — Какого хера все думают, что имеют право ставить на меня свои ебаные жучки, а?! Неужто я выгляжу человеком, который такое заценит, ответь, Станислав! — Я хотел убедиться, что ты не вляпаешься во что-то… — Сука, даже не смей, — рычит Шаст, тыча вазой в сторону Стаса. — Не о моей безопасности ты беспокоился! Не убедиться, что я не вляпаюсь, ты хотел! Ты хотел знать, во что именно я влез и можно ли тебе получить с этого выгоду! И небось нашёл эту выго… — Антон не договаривает, бледнеет весь на середине фразы. — Ты рассказал кому-то? Ты послал кого-то за ним? — Пока нет. — Пока?! — Да, я собирался послать тебя, — говорит Станислав, выпрямляясь по струнке. — Ты, что, не понимаешь? Он пользуется тобой, Шаст! Данные, которые получилось на него собрать, говорят сами за себя! — Какие ещё, блять, данные? — кривится Антон. — Его профессиональная специфика, психология, социология, если кто и манипулирует людьми лучше всех, так это психологи и журналисты, а ты себя ими окружил! Что ему может быть от тебя надо, ты подумал? Что, Шаст??? Ты прикрываешь его, ему от тебя нужна только защита. Что в городе, что в этой авантюре с Союзом! Ты лишь бугай-мальчик, который обеспечивает ему безопасность! — Это не так, — шипит сквозь крепко сжатые зубы Антон. — Не так? А что, по-твоему, тогда происходит с его стороны, кроме манипулирования, чтобы задержать тебя рядом с собой для защиты? Любовь? Я тебя умоляю, Шаст, ты в себе вообще? Ты в любовь веришь, что ли? — И этот вопрос я слышу от человека, который стрелялся несколько лет с другим кланом кочевником за убитую женщину?! — вспыхивает Шаст. — Ты будешь мне говорить о том, что нет любви, когда мы столько отдали за месть за твою любимую женщину?! — Дело не в любви было, — кривится Станислав. — Он убил нашего человека, он оскорбил нашу семью. Забрал моего человека, оскорбил меня. Антон смотрит с переполняющим его отчаянием на Стаса, рука с вазой опускается медленно вниз, голова тоже, рушится обессиленно, взгляд упирается в носки собственной обуви. Так дело было не в том, что Стас дорожил этой женщиной, не в том, что у него забрали любимую. Всё это время он относился к этой трагедии, как к оскорблению своего имущества, оскорблению своего эго. Он не мстил за любовь, он показывал всем, что будет, если кто-то ещё однажды посягнёт на то, что принадлежит ему. — Ну охуеть, — из Антона нервный смешок вырывается, он оставляет в сторону вазу, подходит медленно к Станиславу. — Я не знаю, кому верить, но точно не тебе, — говорит тихо, кладя ладонь на заднюю сторону чужой шеи. — Запомни то, что я скажу. Навредишь ему, убью. Сдашь его тем мразям — убью. Выследишь его — убью. Мы друг друга поняли? — Так веришь в то, что ты ему нужен? — вместо ответа спрашивает Станислав. — Думаешь, любит тебя? Сначала нужна была защита, нужна и сейчас. А ещё нужна подстраховка, если у них всё пойдёт по пизде, ты будешь крайним, Шаст, они отдадут тебя на растерзание, выиграв время для своего побега. Антон хлопает несколько раз по плечу, буравя чужие глаза не моргающим взглядом. — Ты слышал, что я сказал, — кивает Шаст, он забирает с кресла свою кожанку и уходит. Перед выходом из дома, на первом этаже Антон перетрясает всю свою одежду, вытряхивает из кожанки жучок. Шаст сканирует жучок через оптику: это только прослушка, Станислав не мог отследить через это геолокацию, но откуда знать, что такого жучка нет на машине? Антон разбивает жучок ударом подошвы, вжимает пяткой в плитку, кроша устройство чуть ли не в пыль. Осознание того, что вся его борьба, все поручения Стаса в последние годы существования семьи были направлены исключительно на удовлетворения его эго, отравляет всё внутри. Антона начинает тошнить, и на глаза злые слёзы наворачиваются. За это он сражался? За это ребята из семьи погибали? За это семья распалась? — Шаст! — зовёт кто-то сбоку, когда Антон выходит из высотки. На парковке возле своего джипа стоит Колбрис. Шаст не знает, рад ли его видеть сейчас. Джон был прав, всегда был прав, и он, быть может, один из немногих из старшего поколения, кто действительно о нём заботился, а Антон отмахивался от него всегда как от проказы, отплёвывался даже. Не слушал, не верил, не хотел понимать. — Эй, всё в порядке? — спрашивает знакомый бас, когда Шаст кое-как доходит до джипа. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает тихо Антон, не поднимая к Колбрису глаз. Потому что поднять глаза стыдно. Шасту вообще за последний месяц слишком за многое стыдно. Сначала на совесть давил Расп, раскалывал в нём это чувство стыда постепенно. Потом Арсений, который не отвечал агрессией на агрессию. Потом Сантос, который отчитал за неуважение к Сьюзи с учётом всего, что она для Антона сделала. А теперь вот с осознанием того, что на самом деле происходило в семье, проснулся и стыд перед Колбрисом. — Я проезжал мимо и увидел Берту, — с улыбкой, судя по голосу, говорит Джон. — Понял, что ты у Станислава, ну, решил подожду, пока ты выйдешь, тебя хотелось увидеть, а вот его… Сам понимаешь. — Кажется, теперь действительно понимаю, — шёпотом отвечает Антон, прикладывая ладонь к глазам. Сейчас все фотографии с собственных архивов всплывают перед глазами. Как Колбрис таскал его на руках и учил играть на гитаре, как прикрывал и не давал сделать того, о чём потом пожалеешь. Возился сначала с Адрианом, а потом с ними двумя, пусть Адриан тогда уже был подростком, который мог о себе позаботиться. Джона никогда не останавливал возраст, чтобы проявить по отношению к кому-то неравнодушие. И Колбрис звал Шаста в свою семью, несмотря на всё, звал к себе, обещая, что Антон там приживётся. А он что? Плюнул на это приглашение, оскорбил этого человека, унижал из раза в раз за правильное решение, которое казалось неправильным самому лишь из-за того, что картина не была видна полностью. — Шаст? — зовёт обеспокоенно Колбрис, сжимая пальцами живой руки плечо. От того только хуже. Стыдно. Как же, блять, стыдно. — Что этот ублюдок тебе сказал? — в момент раздражается Джон. И это последняя капля. Потому что злые слёзы из-за разговора со Стасом, слёзы стыда перед Джоном и слёзы страха за Арсения — всё смешивается в просто слёзы, которые брызжут из глаз. Глаза Антон пытается прикрыть. И в отличие от прошлого срыва, сейчас он не чувствует стыда за слёзы. Слова Лекси о том, что здесь слёзы — это показатель силы, а не слабости, это о том, что у Антона есть сердце, успокаивают. И он позволяет себе плакать. Колбрис пытается понять, что случилось, но его вопросы и предположения разбиваются о стену чужого молчания, прерывающегося судорожными всхлипами. И ничего не остаётся, как обнять за плечи, прижать к своей груди, как будто не взрослого мужика посреди улицы успокаивает, не легендарного наёмника Найт-сити, не Беса, а того мелкого лопоухого Шаста, который после встречи со «стилетами» ревел белугой от кошмаров каждую ночь. — Всё хорошо, малыш, всё хорошо, мы справимся, знаешь? — шепчет Колбрис успокаивающе, поглаживая по спине, когда Шаст вцепливается с его спину пальцами с таким горьким отчаянием, что в груди рвётся что-то. — На чей стороне бы ты ни был, я тебя в обиду не дам. Знаешь? Ни тебя, ни хахоля твоего. У Антона разрывается сердце по ощущениям, затапливает горячей кровью лёгкие, не позволяя сделать глубокий вдох. Шаст столько раз слышал и сам говорил фразу «захлебнуться в крови», но лишь о других, но не о себе. А сейчас ощущает себя именно так. — Я был так не прав, я так ошибался, — всхлипывает громко, пока Джон продолжает гладить по спине. — Ты был прав, прости, пожалуйста, прости. Почему я так ошибался? — Потому что ты был впечатлённым ребёнком, — легко отвечает Джон, чуть отстраняя от себя, держа крепко за плечи. В глаза заглядывает без капли осуждения и укора. — И пусть лишь сейчас, но ты перестал им быть. И это очень многого стоит, Шаст. — Все эти открытия, осознание вещи за вещью — меня это уничтожает, я чувствую, как меня это убивает, я ничего не могу с этим сделать. Не понимать, не видеть было проще, а сейчас я чувствую, будто бы мне проломили грудину и вырвали сердце. Я всё понимаю, но от этого тяжелее, а не легче. — Это нормально, — успокаивающе говорит Джон, кивая. — Это нормально, Шаст. — Я стал слишком часто плакать, — выдавливает из себя Антон, утирая влагу под носом ладонью. — Слишком часто, я никогда не был плаксой. — А я вот помню тебя таким, — тянет задумчиво Колбрис. — Иди ты, — фыркает с улыбкой сквозь слёзы Шаст. — Ты очень много на себя взвалил, Шаст. Слишком много. И в такой ситуации важно помнить цель. Когда фиксируешь всё внимание на процессе, тебе начинает казаться, что он никогда не закончится, что цель недостижима, но это не так. Знаешь? — Знаю, — кивает Антон. — Я сам говорил буквально то же Арсу. И про важность разделения работы, и про то, что это не будет длиться вечно, я просто… Видимо, правда неуравновешенный. — Это Станислав так сказал? — морщится, как от зубной боли, Джон. — Пойти побалакать с ним, что ли? — Не надо… Бесполезно… — Ты и правда понял, — усмехается горько Колбрис. — Ну что же, теперь мы с тобой вдвоём варимся в этом осознании. Не только вдвоём, все, кто ушёл. Ты теперь с ними, с нами, ты не один. — Я хотел бы увидеть Клариссу, — шмыгает носом Шаст. — Она поехала закрывать заказ возле «Посмертия», может, пропустили бы нас туда с тобой выпить? — Колбрис, спасибо, что ты… — Ой, завались, — фыркает Джон, махая рукой. — Мне это жополизство не надо, такое к Станиславу, не ко мне. Я за вами с Адрианом и Журавлём приглядывал не от мысли вас должниками сделать. А лишь из-за того, что вы втроём были той ещё занозой в жопе, глаз да глаз за вами нужен. Из Шаста вырывается смешок, охриплый и нервный из-за слёз, но дышать становится легче. — У нас много работы, ты вписался за нас, прикрываешь нас, выходит, такой же соучастник. — Чё, клятву какую-то надо дать или на церемонию посвящения подъехать? — усмехается Джон. — Нет, совсем нет. Я лишь хотел попросить… Если мне понадобится рука помощи, я же могу всегда на тебя рассчитывать, да? — Ща, секунду, — Джон отходит к багажнику своего джипа, возвращается оттуда, держа что-то за спиной. — Что говоришь тебе надо? — весело спрашивает он. — Моя рука помощи, да? Антон кивает неуверенно, косясь с опаской на руки, спрятанные за спиной. А через секунду Колбрис с широкой улыбкой достаёт из-за спины собственную руку, которую ему оторвало гранатой и которую он загерметизировал против разложения. — Держи, мне не жалко, — говорит с улыбкой Джон, пока Антона громким смехом пробирает. После слёз из-за смеха нос хлюпает, а голос охрипший. Шаст хохочет немного надломленно, но смеяться не может перестать, глядя на Колбриса с этой штуковиной, когда-то бывшей его рукой. — Фу, блять, какой же это кошмар, когда ты её выкинешь? — хохочет Шаст. Из-за речи, воздух при смехе начинает ходить через нос и у него чуть не вылетают все сопли к чертям. — И это он говорит «фу»! — взрывается хохотом Колбрис, пока Антон что-то с носом пытается сделать. — Не, я передумал давать свою руку, ей чистота нужна. — Она мертва! — гундосит в прижатую к лицу ладонь Шаст. — Ага, а в твоих соплях небось целый сад жизни! До сих пор с этим проблемы, Шаст? В семь лет заставить тебя высморкаться — это постараться надо было. И помыться, и… — Да хватит уже, — фырчит со смеху Шаст, доставая из кармана носовой платок. — Уф… То реву, то ржу, точно неуравновешенный… — Рука помощи нужна или как? — протягивает оторванную культяпку Джон, держа ладонью вперёд. Шаст расплывается в улыбке, кивает и пожимает протянутую к нему мёртвую руку. — Ебать, мы жуткие типы, конечно, — срывается на смех Антон, вытирая свою ладонь о штаны. — Думаешь? А я всё не мог понять, чего на нас та дамочка так косится. Шаст смотрит в сторону, куда кивает Колбрис, видит там онемевшую бледную женщину, которая не может сдвинуться с места. Надо ей помочь. Антон растягивает улыбку, машет приветливо ладонью, и после этого дамочка срывается с места, уносясь со скоростью света с улицы. — Безумие, — качает головой Шаст, тихо посмеиваясь. — В «Посмертие»? С радостью угощу тебя и Клариссу. И надо перетереть с Асми и Псом… — Только посмотрите на него, — с какой-то неведомой отцовской гордостью тянет Колбрис, обнимая здоровой рукой Антона за шею. — Знаменитость, лучшие фиксеры, само «Посмертие», — тянет нараспев Джон, вгоняя Шаста в краску. — А нос чистить так и не научился. — Это от слёз влажность развелась! — возмущается Антон. — И до сих пор с родненькой Бертой и ремнями. — В первую очередь я не знаменитость и не наёмник «Посмертия», а кочевник, — бурчит Шаст. — Так что… — Молодец, Шаст, молодец, — искренне говорит Колбрис. — Не испортил тебя город, а хахоль, видать, улучшил. — Ой, поехали уже! — у Антона лицо вспыхивает красным, он толкает Джона плечом, пока тот заливается басистым смехом. Шаст никогда не терял свою семью… Это его семья потеряла Шаста на время. Но теперь всё перед глазами ясно, в голове — тоже. Главное в кочевниках — это верность. Себе, своему чутью, восприятию, своим принципам и правилам. И никто не предавал ни Шаста, ни семью, это он выбрал сторону предателя, будучи «впечатлённым ребёнком». Признавать ошибки тяжело, но пусть с запозданием и тяжестью — так лучшем, чем не признать их вовсе. Впервые за долгое время, кроме личной мотивации, рвения и уверенности, верности людям и делу, Шаст чувствует и то, что ему самому есть на кого опереться. Есть те, кто прикроет его. Именно так… Семья — это не ряд из домино, где один за другим, и если одного толкнут, то упадут все. Семья — это крепко сомкнутый круг цепи, из которой невозможно вырвать ни одного звена.***
После посиделок в «Посмертии» с Колбрисом и Клариссой и разговора с Асми Шаст едет домой, к Арсению. Асмодей сказал, что Даня поехал помогать Арсу и Виктору, это обнадёживало, чем больше нетраннеров работает, тем быстрее работа будет выполнена. Чем больше крутых нетраннеров, тем качественнее. Время переваливает за полночь, когда Антон выходит из машины у домика за городом. Виктор и Даня курят на крыльце, Арсений слушает внимательно опасения Дани касательно уже поднятой сегодня темы атомных электростанций. Когда Шаст подходит к ним, рассказывает о разговоре с Асми касательно перекрытия счетов, закуривая с Виктором и Даней, Арсений целует приветственно в щёку. Это успокаивает все поднятые за день нервы. Пошёл бы Станислав со своими домыслами насчёт Арсовых чувств нахер. Антон уж точно понимает и чувствует, что у Арсения к нему. Он чувствует то же. — Станислав знает о тебе, — шёпотом говорит Шаст, наклонившись к Арсению. — Я понимаю, — успокаивает он, когда Арс поднимает к нему перепуганный взгляд. — Я дал ему понять, что будет, если он попытается как-то навредить тебе. Местоположение он не отследил, на мне был жучок. — То есть, он знает о наших планах? — взволнованно спрашивает Арсений, оттаскивая Шаста подальше от лишних ушей. — Он может стать проблемой? — Может, — не колеблясь, отвечает Антон. — Но не в ближайшие дни. За долгосрочную перспективу не могу ручаться. — Значит, времени ещё меньше, чем казалось… — Какие успехи? — как можно мягче спрашивает Шаст, поглаживая большим пальцем выступающую косточку ключицы Арсения. — Мы работали весь день, больше двенадцати часов… Даня и Виктор, я и Расп — никогда бы не подумал, что это такой мощный двигатель, — усмехается устало Арсений. — Мы немало сделали для одного дня, но почти ничего от общей… — Арс, постепенно, помнишь? Ступенька за ступенькой, задача за задачей, — с тёплой улыбкой говорит Шаст, прижимаясь лбом ко лбу Арса. — Может, кажется, что это лишь капля в море, но что есть море, если не множество капель? По капле создавались самые страшные в мире вещи, режимы и войны, всё по капле, Арс. Только их капли — это грязь, заражающая воду, а ваши капли эту воду очищают, понимаешь? — Я так тебя люблю, — грустно улыбается Арсений, потираясь кончиком носа о нос Шаста. — А ещё говорил с речью не в ладах, вон какие мне речи толкаешь… — Ты делаешь меня лучше. — Ты сам становишься лучше, я… Скорее, катализатор, показавший, что реакция происходит. — Я совершенно не разбираюсь в химии, но разбираюсь в себе. Ты и Расп — каждая ваша капля постепенно очищала моё загрязнённое море. И я не могу утверждать, что сейчас оно абсолютно чистое, но теперь… Я вижу в себе что-то хорошее, Арс. Я вижу в себе красоту. Арсений смотрит на него слезящимися глазами, в которых тысячи искр складываются в настоящую звёздную карту. Не поцеловать Арса сейчас кажется великим упущением, а упущения Шаст не любит, потому и целует. Мягко и трепетно, оглаживая пальцами шею и плечи, вжимая одной рукой в себя. В этом поцелуе в равной степени и сильная защита, и чуткая любовь. И это то, что нужно Арсению сейчас особенно сильно. — Так расскажешь мне о ваших сегодняшних каплях? — с улыбкой шёпотом спрашивает Антон, отстраняясь от Арса. — Я расскажу тебе всё, что ты только захочешь. — А если я спрошу о том, чего ты не знаешь? — по-доброму усмехается Шаст. — Вряд ли ты сможешь рассказать, откуда люди появились. — Но я могу рассказать тебе все существующие на данный день теории. Научные, конспирологические, теологическую, мистические, какие только вспомню. Арсений прикрывает глаза от приятных ощущений, когда зарывшиеся в его волосы пальцы оглаживают трепетно кожу на затылке, рядом с портом для выхода в Сеть. — Я послушаю их все, — кивает с улыбкой Шаст. — И мы поссоримся из-за них, потому что выберем разные для себя. — Не буду ссориться из-за разности взглядов. — Даже если я выберу самую бредовую? — Особенно если ты выберешь самую бредовую. — Разве у близких друг другу людей не должны совпадать точки зрения? — посмеивается тихо Шаст, продолжая массировать пальцами одной руки кожу головы, а второй разминая плечи. — Если встречаются два человека, один говорит: «После смерти ничего нет». Второй говорит: «Да, ничего». И что дальше? Они лишь будут повторять друг другу одно и тоже, вторя один за другим. А если второй скажет: «Нет, потом нас ждёт ещё что-то». Между ними завяжется разговор, в ходе которого они могут открыть новые для себя вещи, черпнуть что-то интересное, найти новую головоломку, которую надо решить. Это интересно, вот такое занимательно, Антон. А не когда люди повторяют друг за другом. — Люди — подопытные крысы рептилоидов. — Ты же не всерьёз это? — тут же надувается Арсений. — Что-то я не вижу в твоих глазах интереса, только осуждение, — прыскает со смеху Шаст. — И это ещё в моей голове джунгли, — бурчит Арсений. — Расскажи мне о каплях, Арс, не меняй тему, не уходи от ответа, расскажи о каплях, которые вы добавили сегодня в твоё море. Пожалуйста. — Хорошо…***
Через две с половиной недели непрерывной работы... — Я заказал места на колумбарии, — говорит едва слышно Даня. — С рисунками, которые просили? — выдавливает из себя улыбку Адриан. — Заткнитесь, ради Бога, заткнитесь! — взвинчивается Арсений. — Просто помолчите!!! — Арс, присядь, тебя трясёт, — просит мягко Антон, отводя Арсения к дивану. — Реакцию общественности мы сразу не проследим, но вот реакцию вышестоящих заметим моментально, — заверяет Асмодей. — Ты правда в это веришь? — кривится Виктор. — Кажется, они любят глотать свои языки, когда происходит подобное. — Реакция будет неочевидной, но мы её заметим, — мрачно говорит Реджина. — Отрежут людей от мира, запугают, — шепчет Пашка. — Заставят думать, что они единственный оплот безопасности для людей в то время, как вся опасность исходит от них. — Мы предотвратим любую такую попытку, — твёрдо говорит Оксана. — Как?! Находясь за сотни тысяч километров от тех мест, от тех людей?! — Расп, начинай, — глухо приказывает Арсений, прикрывая глаза. — Страшно? — спрашивает Пашка, замирая рядом с Виктором. — Нет, — ровно отвечает тот. — Тебя трясёт, кому ты заливаешь! — Меня трясёт, — Брагин оскаливается, смотрит на экраны не моргая, — не от страха. — Вот как... Тогда и меня не от страха, — кивает Пашка, поджимая крепко губы. — Бояться их, велика честь, да? — Правильно, — усмехается Виктор. — Даня, мне нужно подтвердить твою личность в Сети, — просит Расп. — Код? — Сожалел и жалостливо плакал над свиданием журналиста со жнецом, — проговаривает свой код Поперечный. — Журналиста я сжимал в своих руках, провожая в путь, где терпеливо новой встречи ждал. Жалость журналиста не спасала, жалость жуткая ушла, журналы журналиста я в Сети по желанию его опубликовал. — Личность подтверждена. Активация экстренного пакета "Прометей", подключение к безопасным носителям системы "Хамелеон"... Завершено. Начинаю трансляцию, Арсений? — Начинай.