>>Некоторое время ранее
Под лезвием появились маленькие капельки — нет, не крови — мутной, полупрозрачной жидкости. Видимо, эмбрионы уже успели разморозиться. И едва Бомгю скользнул скальпелем чуть глубже, как (разрезав мягкий, рыхлый слой тёмного мяса) тот влажно хлюпнул, погрузившись во что-то. Конечно, маленький эмбриончик, подпортившись от высокой температуры, выглядел не лучшим образом, однако ведьма никак не мог ожидать того, что он буквально растает! Тем не менее Бомгю расширил разрез крючками, зафиксировав их заклинанием. Тельце оказалось заполнено чем-то похожим на белый жир, однако стоило попасть этой субстанции на свет, как из неё вылетели фигуры бабочек. Чтобы тут же жалко удариться в первый же невидимый барьер. Бомгю хмыкнул. Тараканы тоже умеют выглядеть страшно, но это не мешает им дохнуть от первого же кинутого тапка. Бабочки, вылепленные из жира, мигом отскочили обратно, слившись с общей белой массой, хотя та продолжала беспрерывно деформироваться то в жуков, то в сердце или печень, то ещё в бог пойми что. Но вылезать наружу теперь опасалась. Бомгю проверил и крупного эмбриона для уверенности. Всё было точно так же, если не считать более высокую развитость внутренностей. Они тянули, в свою очередь, беззубые рты и оглядывались глазами, дико вращая зрачками. «Это точно не люди», — размышлял ведьма. — «Что-то, способное иллюзорно подражать животным видам, но слишком слабое, чтобы оказывать эффект на магиков…» Подождите-ка. А кто сказал, что и эта форма настоящая? Он щёлкнул пальцами, призывая монокль, видящий сквозь слои магии и силы. Не в совершенстве, правда, но у этих существ, по идее, не должно быть настолько сильного загрязнения злобой. Чёрт. Через стекло монокля на Бомгю смотрели множащиеся глазные яблоки, сочащиеся кровью. Вместо двух безобидных эмбриончиков (ну да, со странными внутренностями, но кто не без греха?) по всему столу растекались вспоротые куски бесформенного мяса, обёрнутые кожей, похожую на свиную или человечью. В длинных разрезах, заботливо расширенных крючками, была абсолютная тьма, — видны только бесконечные чёрные глаза, кровавые слёзы которых успели затопить весь стол, и ручейками стекали на пол. Это не просто монстры, сформированные злобой, как он думал раньше. Это призраки, способные проявлять осязаемое тело. Они с Субином наткнулись на грёбанный источник массового зарождения тысяч диких призраков! Нет, что важнее… Он отправил Субина прямиком в эпицентр скопления злобы такой силы, что призраки там отпочковываются друг от друга с лёгкостью дождевого червя, которого разрежь надвое, — и вот тебе два новых. Если на них это так влияет, то каково тогда будет человеку? Бомгю, беспрерывно матерясь и ругаясь так грубо, что и безумные глаза призраков испуганно спрятались обратно во тьму, расфасовал эти два образца по специальным банкам, и закинул на чердак, где стояла максимальная защита, особенно подходящая для сдерживания душ. Только после этого он позволил себе скинуть лишнюю одежду, хватанул какие-то инструменты, попавшиеся под руку, и выскочил за дверь, вновь запрыгивая на зонтик, даже не думая о том, чтобы заменить его на что-то удобнее. Лишь бы Субин был жив к тому моменту, как он прибудет. С остальным Бомгю сможет разобраться, но это… Ведьма крепко стиснул челюсти. Он не собирается снова возвращать к жизни ещё не успевший остыть труп, хорошо?>>В настоящее время
Субин легко похлопал гигантского телесного призрака в том месте, где не было никаких посторонних органов: — Лулу-я, будь хорошей. Отдай руку братику. Кажется, после этого опешили все в загоне, кроме самого травника, как всегда демонстрировавшего идеальное равнодушие. Однако, как ни странно, но рот нерешительно разжал хватку, и Субин вытащил ладонь, на последок снова похлопав по Лулу так, будто та была его ребёнком. — Она уже достаточно старая, не так ли? — он, скорее, утверждал, чем спрашивал. — Вы правы, — удивилась тётушка Ким, — ей уже больше десяти лет. Глаза Субина расширились на долю секунды. Никто в здравом уме не будет содержать свинью более пяти лет, а тем паче ждать приплод. Банально — чем она старее, тем толще её шкура, и пробить её будет невозможно, не говоря уже о качестве такого мяса. Но эта женщина не видит ничего странного в том, что держит у себя свинью, которая мало того, что должна съедать будь здоров, так ещё и неспособна давать качественное потомство. Значит, нарушение мышления зашло настолько далеко, что в её сознании изменяются даже общеизвестные факты. С другой стороны, десять лет… Если злоба накапливается здесь столько времени, то это неудивительно. Субин мазнул взглядом по странному грубому шву длиной в метр на теле Лулу напоследок и вышел из загона. — Ах, господин, давайте Минджи обработает вашу рану! — опомнилась торговка, поспешив за ним. — Не стоит, — отмахнулся он. — Могу я пока здесь осмотреться? Всё равно я пока жду своего друга для осмотра. — Конечно, не стесняйтесь, — растерянно ответила та, не понимая что её беспокоит в этой фразе. Она даже не спросила о том, как Бомгю найдёт деревню самостоятельно, — свидетельство полного искажения мышления. Субину следовало поскорее найти источник заражения. Он небрежно взмахнул раненой рукой, отчего пара капель крови упала на землю, а затем присел, полностью прижав ладонь к короткой пожухлой траве, и прикрыл глаза на несколько секунд. Бесполезно. Вся земля на многие километры была мертва, кроме разве что… На лице Субина отразилось удивление. Откуда здесь, прости господи, ледяные цветы?! …Ах да, Бомгю. Как и ожидалось, пройдя чуть глубже в деревню, он нашёл место, где рос сухолёд. Но чего уж точно Субин ожидать не мог так это того, что благороднейший и редчайший из немагических видов цветок будет расти на случайной грядке по соседству с морковью по одну сторону и луком по другую. Ну, хоть навес над ним поставили, и на том спасибо, что называется. Чувствуя как его нижнее веко нервно задёргалось, Субин тяжело вздохнул, успокаиваясь: в принципе, это не выглядело хуже, чем то, какие экстремальные способы использовал Бомгю, чтобы вырастить что-то. Он опустился на корточки перед… кхм, грядкой с сухольдом, и из его приоткрытых губ выскользнули тихие шелестящие звуки. Цветы радостно затрепетали, звеня лепестками, как колокольчиками, взволнованно лепеча. — Ой… — раздалось испуганное за спиной, и что-то упало с гулким стуком. Субин обернулся. В нескольких метрах от него стояла маленькая девочка, которую он видел раньше. Минджи. Под её ногами валялось полуопустевшее от падения ведро. — П-простите, господин! — пискнула она, низко кланяясь (так, что её длинные косички прошлись по земле), подбирая ведро. — Это твои цветы? — проигнорировав бесполезные извинения, спросил Субин. — …Я их выращиваю для деревни, — немного подумав, медленно проговорила Минджи. — Но? — Изначально я купила один для своей мамы, — сдалась девочка, — но потом его увидели остальные и… попросили попробовать вырастить ещё. Говорила она так неуверенно, что понятно были, что попросили её так же, как в своё время ведьм «просили» признаться в их связи с Дьяволом. И встать в пылающий пламенем костёр, естественно. Субин снова повернулся к аккуратному ряду сухольда: — Очень сложно вырастить их в таких условиях. Похоже, что ты действительно хорошо о них заботишься, — под конец его голос смягчился, — и они отвечают тебе тем же. Цветы отозвались усердным звоном. — Ох, — Минджи покраснела от похвалы, нервозно раскачивая ведро в своих руках туда-сюда, — это потому что они такие замечательные и красивые, и… они обладают целебными свойствами. — О? — заинтересованно отозвался Субин. Девочка так же, как и он, присела на корточки, почти закрывшись ведром перед собой, — торчала только верхняя половина лица. Правда, не сделала ни шага ближе. — Когда-то давно по деревне прошлась зараза, — мягко начала рассказывать Минджи. — Она развивалась тихо и незаметно, поэтому долгое время её никто не замечал, однако рано или поздно все заболели. Просто не все это понимают. Она вздохнула, опершись ладошками о деревянный край ведра: — Всё было не так уж плохо, пока после последнего землетрясения не пришла жара. Оказалось, что эта болезнь может стать гораздо хуже из-за сильного зноя… — И твоя мама?.. — Да. Оказалось, что этот огород принадлежал семье Минджи, поэтому достаточно было обойти его, чтобы войти в их дом. Никаких разделений на комнаты не было: печь, низенький стол да пара циновок вместо кроватей. На одной из циновок виднелся чей-то силуэт, неразличимый в полумраке, а рядом — стоял цветочный горшок с сухольдом. — Мама, — ласково позвала Минджи, садясь рядом с ней. Женщина неуклюже привстала, повернувшись лицом к гостю, и медленно села. Левая половина её тела и лица была худосочной, с резко очерченными костями, однако правая половина была разбухшей, расплываясь слоями мягких складок. Один её глаз был отчасти закрыт кожной складкой, а другой был мутным и пустым, как у мёртвой рыбы. Она медленно таяла, подобно металлу в огне. — Твоя мама очень красивая, — улыбнулся Субин. — Вы похожи. — Верно-верно, — засияла малышка, часто-часто закивав головой. — Она самая красивая! Женщина на циновке никак не отреагировала, продолжая смотреть в неизвестность. — Так жаль, — вздохнула Минджи, расчёсывая сухие волосы матери пальцами (при всей её осторожности часть чёрных волос оставалась в ладони), — если бы не эта резкая жара, то мамочке бы не стало так плохо. И тётушке тоже. — Её голова уже давно не в порядке, — немного помедлив, продолжила девочка. — Сначала с ней произошло худшее несчастье: её дочка – Лулу – родилась мёртвой. А после этого её добило безумие и болезнь. Это и вправду слишком большая неудача, — маленький ребёнок говорил так, словно давно доживал последние годы преклонной старости. Субин нахмурился в понимании: — Лулу, как та «свиноматка» на её дворе? — Не знаю, почему она так её назвала, — пожала плечами Минджи. — Может быть, в память о дочери, а, может быть, из-за помутнения сознания. — Она ведь родилась более десяти лет? Лулу-человек? — Как Вы узнали? — удивилась малышка. Вместо ответа Субин задумался, крутя меж пальцев одну из серёжек. Связана ли злоба с этими двумя? Нет, вряд ли — слишком мелко. Но они могут оказаться весомым следствием. Важна ли здесь взаимосвязь матери-дочери? Не стоит забывать, что вторым слоем иллюзий призраков на рынке были эмбрионы. Но почему тогда в одном случае страдает мать, а в другом — нерождённая дочь? — Ты можешь помочь мне попасть к Лулу незаметно от тёти Ким? — неожиданно заявил он. — Э-э?! — высоко запищала Минджи от удивления. — П-п-пробраться?! Внезапно мама Минджи приоткрыла рот. Но вместо слов было слышно нечто, что может родиться только в бреду. Словно смешение всех возможных и невозможных звуков в один чувствительный инструмент, по которому яростно били кувалдой вместо того, чтобы хотя бы пытаться играть. Её голос в один момент был неестественно высоким, а в другой — уже хриплым и низким, а половина звуков вообще были нечеловеческими, но: — …зна… она… там. — Мам, но!.. — казалось, что дочь могла её понимать, однако не стала ничего продолжать под взглядом резко дёрнувшегося в её сторону зрачка женщины. Какое-то время шла их молчаливая борьба, пока побеждённая Минджи не отвела взгляд в сторону: — Она знает способ.