***
– Он пообещал обычным людям, что приложит все силы, чтобы изловить подобных рыжему преступников-бывших одарённых. Многих убивал собственноручно, – Николай бросил взгляд на Осаму, что выглядел так, будто его выбор пал на вилку. Его выражение лица стоило того, чтобы вспоминать эти тяжёлые и не самые приятные моменты. Сигма не получал удовольствия от смерти и убийства. Наблюдая за ним, Коля никогда не видел удовлетворения на чужом лице. Особенно после смерти Чуи. Единственная эмоция, так ярко отображающаяся на его лице - злоба. Злоба на себя, на глупые воспоминания, на дохлого мафиози. Однако пока Сигма был в этом ужасном состоянии, без зазрения совести убивая всякую шваль, попавшуюся под руку, культ вокруг его личности возрастал с геометрической прогрессией. Понадобилось две недели, чтобы добиться идеального результата. Одарённые втоптаны в грязь, обычные люди не видят границ своей зависти и ненависти. Не видят разницы между добрым и злым. То что ты одаренный уже было для тебя клеймом. Даже после лишения дара. – Одно только упоминание о тебе вызывало в нём жгучую злобу и ненависть. Наверное, это то немногое, что осталось от него настоящего, – Вытащив из плаща пачку сигарет, Гоголь положил их на стол рядом с Дазаем. Фёдор не любил запах табака, Коля не курил. Просто пропахший плащ Осаму говорил сам за себя. Тот даже не стал смотреть марку и крепкость, разорвав плёнку на упаковке и достав себе одну штуку. Порывшись в карманах плаща, он вытащил родную зажигалку, что была у него всегда и везде с собой. Подкурившись, Дазай попытался хоть чуть-чуть расслабиться. Не получалось. Слишком много всего. Наполняя лёгкие до предела дымом, кашляя от неприятных ощущений, он просто хотел выгнать из головы тот рой мыслей. Отрицать уже просто не получалось. Чем больше он старался не думать, тем больше думал. Такой вот закон подлости. – Почему я не вернулся за ним? Я просто взял и забыл про него? Глупо как-то, даже если бы не... Ну, не банальное сочувствие и желание помочь, у него ведь была важная информация про Достоевского, он был бы полезен, – Осаму снова глубоко затянулся. Он выкурил одну практически моментально, тут же хватаясь за вторую. С одной стороны хотелось поблагодарить шута за этот небольшой презент, а с другой шёл бы он щас куда подальше. Сигму с остриженными волосами, конечно, легче представить, чем в отношениях с другим человеком. Ещё легче представить, как он кого-то убивает, оружие всегда при нём. Но в голове никак не может уложиться общая картина. Абсурд. Ëбаный абсурд. – Не знаю. Из-за того, что ты не оборвал своей способностью передачу информации, Сигма узнал слишком много про Достоевского. Одни взгляды наложились на другие и в результате мы получили... То, что получили, – Следя за тем, как из пачки потихоньку пропадает одна сигарета за другой, причём с очень большой скоростью, Коля, поднялся с насиженного кресла, передвигая его ближе к Дазаю. Тот уже едва стоял, выкурив около четырёх, а может и пяти. Он сразу же плюхнулся в него, удобнее устраиваясь. Да, так куда лучше, чем на холодном полу. Вся комната была в дыму, но это не мешало взять ему шестую. – Знаешь, мне кажется, ты выбрал самый тупой способ самоубийства. И очень медленный. Черт ты ещё и стол весь загадил, бедному Гончарову придётся тут всё убирать, – Гоголь отодвинулся в сторону, где остался небольшой кусок стола, на котором не был рассыпан пепел, не лежали окурки и забрался на него. Дерево вроде крепкое, так что должно выдержать. Осаму устало усмехнулся, вдавливая шестой бычок в твёрдую поверхность. Увидь Сигма этот беспорядок ему давно бы прилетело по шее. – Так. Я готов дальше слушать весь этот... У меня слова закончились для описания всей этой истории, – Нет, ты не готов. Выкури ещё штучки три, чтоб наверняка, – Помахав плащом перед носом, Николай попытался хоть немного развеять дым. Вот же... Позволил расслабиться на свою голову, теперь и сам дымом провоняет. Взглянув на клоуна с некоторым сомнением, Дазай потянулся к сигаретам, которые тут же отодвинули в сторону. – Ты чего, я же прикалываюсь. Ты себя то видел? Что я потом Сигме скажу, когда за вами придут, – Коля всё же вернул ему упаковку, только чтобы тот спрятал её в карман плаща. Ну хоть дверь открывай и проветривай, устроил тут кальяную. Осаму откинулся на спинку, медленно покручиваясь влево-вправо. Чтобы насмерть укуриться пачки ему не хватит, а вот лёгкую тошноту и головокружение он уже ощутил. Хватило же мозгов на голодный желудок шесть штук за раз прикончить. – Кто за нами придёт? – Кто-кто, агентство, кто ж ещё. Вы двенадцать часов на связь не выходили, ваш этот, Куни-как-то-его-там, наверное, уже утопил себя в успокоительных, – Ах да, это на него похоже. Правда как они их найдут? Возможно, получится отследить через ноутбук. Верно, он ведь использовал ноутбук, чтобы позвонить сначала Рампо, потом Ëсано. Предусмотрительно. Только вот какая выгода Достоевскому с этого? Этот вопрос мучил на протяжении всего времени и всего рассказа. Если в прошлой временной линии одарённые лишились способностей, чего в общем-то Фёдор и добивался, то зачем ему тащить их сюда, чтобы всё рассказать, показать, память освежить, творить всю эту дичь, а потом ждать от них, что они спасут мир? Нестыковка. – Каковы мотивы Достоевского? Разве ему не выгодно запереть нас здесь, чтобы потом с бокальчиком святой воды наблюдать за тем, как этот мир разрушается? – Не выгодно. Потому что как только истечёт время всё начнётся заново. Сигма не просто отмотал его назад. Он зациклил эти два с половиной месяца. Скоро мир начнёт обретать ту форму, в которой был... Одарённые потеряют способности и всё просто развалиться, – О как. Так это не просто путешествие во времени, это полноценная временная петля. Ну, хорошо, может быть, это немного и оправдывает Достоевского. Он просто не хочет переживать одно и тоже за разом раз. Тоже самое можно сказать и про Николая, ведь по нему совсем не скажешь, что он хоть что-то забыл, а потом вспомнил. Он знал всё изначально. – Так, ладно, давай вернёмся к тому моменту, когда у Сигмы съезжает крыша и он решает уничтожить всех к чертовой матери. Что этому поспособствовало? В лицо меня увидел? – Если отталкиваться от слов клоуна о его злобе и ненависти, то это очень даже похоже на правду. Встретились, поругались и в итоге тот задумался, а почему бы, собственно, не устроить геноцид? Да, шутки на эту тему ужасны, но ведь то прошлое - это то прошлое, здесь у них всё хорошо, и они обязательно что-нибудь придумают. Правда... Захочет ли Сигма после всего того, что произошло там поддерживать с ним хорошие отношения здесь? Вдруг Фёдор снова мозги ему прополощет, и они расстанутся уже по-настоящему и навсегда. Ну или до того момента, как время обернётся вспять. – Сказал бы я, что ты слишком высокого о себе мнения, да вот только тут практически весь замес из-за тебя и произошёл. Но стоит отметить, что в этот раз виноватым был не ты. Только тогда я заметил, что все свои записи он ведёт именно в книге, а не на страницах. Сложить два плюс два было легче легкого. После того, как Сигма выплеснул свою злобу, он вспомнил про моё предложение. Отстроил заново Небесное казино, поднялся ввысь и думать забыл о том, что происходит на земле. Всё снова начало нормализоваться. Он управляющий, я его заместитель и зазывала. Но опять же, как только я подумал, что мы можем обо всём забыть и просто находиться рядом, поддерживать друг друга, помогать друг другу...***
Направляясь быстрым шагом по длинным коридорам казино, мимо чужих номеров, игровых залов и прочих комнат, Гоголь чуть ли не расталкивал встречавшихся на пути посетителей. Последний раз он испытывал такой неконтролируемый гнев... Да никогда он подобного не испытывал! К Сигме в кабинет он захаживал нередко, пусть и старался не отвлекать от очень увлекательной работы с тоннами бумажек. Однако сейчас он туда идёт не с предложением сыграть в карты, выпить чаю, отдохнуть. Сейчас он просто хочет узнать, что за собака его покусала. И это мягко сказано. Больше подойдёт выражение: «Ты совсем ебанулся!?» Да, вот прям так. Потому что по-другому это описать было невозможно. Толкнув входную дверь, без лишних церемоний, он остановился только возле чужого стола, хлопая по нему ладонями. – Объяснись, – Если до этого Сигма всегда делился с ним своими планами, замыслами, идеями, какими бы кончеными они не были, то в этот раз Николай узнал обо всём слишком поздно. Ощущение, будто его вообще не планировали ставить в известность. Сигма приподнял голову, глядя на него своим стеклянным взглядом. Он сидел у себя в кабинете с утра до вечера, перебирая бумажки, не вылезая из ноутбука. Иногда только выбирался, накладывая на себя тонну косметики, чтобы не вызвать у посетителей и персонала лишних вопросов. – Ты забыл постучаться, Коля. Я ведь просил не отвлекать от работы. Что тебя беспокоит? – Ох уж эта его манера пытаться сделать вид, что ничего плохого не происходит. Что это не он медленно разрушает себя и внешний мир, пытаясь сохранить иллюзию того, что всё хорошо. – Не строй из себя дурака, для этого ты слишком умён. Что из себя представляет твоя "работа"? Я знаю, что люди в казино не настоящие. Настоящие щас умирают внизу. Так что соизволь объяснить, что ты делаешь? – Небесное казино сейчас вновь парило на высоте около тысячи метров где-то над Токио. Гоголь как обычно занимался своей работой, позволяя себе перехватить пару бокальчиков, отвлекал детишек фокусами и просто наслаждался уютной обстановкой. Вовремя же его черт дёрнул взглянуть в одно из окон, когда он в очередной раз провожал в номер немного перебравшую даму. Похоже никто из присутствующих в казино не замечал разрушенных, уничтоженных зданий, охваченных пламенем, поднимающегося дыма, клубящегося над городом. Он сразу смекнул что к чему, да вот только поверить в это было очень сложно. Он снова упустил момент. Почему так постоянно? Ему обязательно нужно было стоять над душой у Сигмы, не отходить от него ни на минуту, чтобы оказаться рядом, когда тому снова в голову что-то взбредёт? – С каких пор тебя вообще волнуют чужие жизни? – Прекрати. Сейчас ты пытаешься перевести тему. Ты говорил, что всегда предельно искренен со мной. Так расскажи, что в этот раз натолкнуло тебя на подобные действия? – Николай не любил грубить ему, поднимать на него голос, выражаться при нём. Он думал, что таким образом сохранит то немногое, что осталось в «Сигме» от Сигмы. Он кардинально изменился. Такое чувство, что вместе с бывшими одарёнными он медленно убивал самого себя, но скорее всего дело было в книге. И Коля снова заметил это лишь тогда, когда перед ним вместо доброго друга остался живой труп. – Я кое-что вспомнил, Коля. Я вспомнил зачем меня вообще отправили сюда. Книга - моя единственная цель. Из-за неё произошло столько бед. Мне нужно было её забрать, чтобы вернуть всё на круги своя. Избавить людей от лишнего соблазна, войн и сражений, постоянных разногласий. Казалось бы, я устранил всех одарённых, оставив лишь людей равных друг другу. Мне думалось, что больше не будет деления на сильных и слабых. Но дело было далеко не в одарённых. Совсем не в них. Дело в самих людях. Они отвратительны. Всегда есть те, кто хочет быть выше других, несмотря на то, что они все на одном уровне. Становясь жертвой всех семи грехов, они либо превращаются в стадо, неспособное что-то изменить, либо забираются по головам как можно выше, при этом вытворяя такое, после чего их и людьми то трудно назвать. Я такой же. Я ужасен и омерзителен. Но только я могу подарить им равенство. В конце концов неважно женщина ты или мужчина, бедный ты или богатый, молодой, старый, худой, толстый. Все будут одинаковы в гробу, – Сигма замолчал, возвращаясь обратно к бумагам. Если бы Николая кто-то в тот момент спросил, что он испытывает, то этот придурошный точно лишился бы головы. Он широко раскрыл глаза, глядя на управляющего в немом шоке. Не в силах сдвинуться с места, он просто смотрел. Это конечная. Это финиш. Но никакую победу он не означал. Напротив - поражение. Стоило ему наконец отмереть, как он тут же схватился за чужие плечи, силой поднимая того из-за стола. Гоголь встряхнул его так, будто надеялся, что чужие мозги встанут на место. Если там ещё что-то осталось. Сигма ему совсем не сопротивлялся, вынуждено оторвавшись от своей работы. – Слышь, коммунист ты мой ненаглядный, ты кем себя возомнил? Богом? На кой черт оно тебе надо? Ну почему ты блядь просто не можешь сидеть спокойно на месте? Почему не можешь даже постараться вернуться в то время, когда я был с тобой, потому что хотел этого, а не потому что боялся, что ты утонешь в пучине своих до невозможности диких поступков? – Сердце начинало болеть от тех воспоминаний, где они вместе готовили, вставали рано утром, толкали друг друга возле зеркала, в шутку конечно, потому что места двоим не хватало. Как бродили по магазинам. Как Сигма очень редко, но искренне улыбался. Николай никогда не думал, что будет так к кому-то привязан, что будет так кем-то дорожить. Что снова добровольно обвешает себя цепями, оковами под названием «чувства». – Ты зашёл слишком далеко. Мне плевать было на убитых тобою одарённых, но это... Даже он бы не дошёл до такого... – Кто он, Коля? Почему ты не называешь его имени? Раньше ведь он был твоим дорогим другом. Я знаю кого ты хочешь видеть на моём месте. Я знаю, кого ты представляешь вместо меня. Я знаю, кого бы ты хотел тогда спасти, – Он снова смотрел на Колю своим тусклым безжизненным взглядом. Не нужно было произносить чужого имени, чтобы понять, что они имеют ввиду одного и того же человека. Это было настолько неожиданно, что Николай не сразу нашёл, что ответить. А когда нашёл, был снова сбит с толку поступками друга. Сигма ослабил узел галстука, снял его, скидывая на стол и прижался к чужой груди, не разрывая зрительного контакта. – Хочешь я подыграю тебе? Ты можешь взять меня прямо на столе. Можешь называть «Дост-куном». Я совсем не против. Я уже давно привык к тому, что могу быть лишь использованной заменой, – Расстегнув пуговицы на тёмном жилете, он принялся за рубашку. Движения его были механические, словно он следовал какой-то заученной инструкции в голове. Сигма делал всё без сомнений и колебаний, но во всём этом не было и намёка на какие-то возвышенные чувства. Не было ни желания, ни страсти, ни тем более любви. Нет ничего живого. Гоголь сжал его руки, пытаясь остановить. Это неправильно. Это аморально. Да, не ему говорить о морали, он психически нездоровый убийца и террорист. Но он ещё не настолько опустился, чтобы использовать своего друга, когда тот явно не в себе. Да и вообще он не стал бы подобным заниматься. Точно не с Сигмой. И не потому, что он там ему как-то не подходит или недостаточно красивый. Просто нет. – Ну что ты делаешь, дурачок? Ну что ты говоришь? Фёдор это Фёдор, а ты это ты. Давай ты сейчас приведешь себя в порядок, и мы спокойно... – Вот значит как? Ну конечно, о чем я вообще думал. Кто я и кто Фёдор Достоевский. Я ведь ему совсем не чета. И ты всё ещё привязан к нему. Это так тупо. Ты действительно думаешь, что между вами была какая-то особая связь и он тебя понимал? Ты глупый человек, Гоголь, потому что никогда не примешь того, что был для него всего-лишь удобным инструментом. Он говорил то, что ты хотел услышать. Слишком очевидная манипуляция... Убирайся. Просто уходи. Я видеть тебя не хочу, – Подтверждая свои слова, Сигма опустил голову. Да вот только Николай отпускать его не стал. И уходить не стал, лишь наклонился к нему ближе, прикасаясь своими губами к...