Подлец Нотр-Дама

      Гренгуар лежал на мостовой и видел сны. Воздушные образы цыганки и козочки сливались в его сознании с крепким кулаком Квазимодо. Поэт бы и дальше продолжал так лежать, но мимо пробежала шайка детей с факелами.       — Эй, смотрите, труп! — радостно крикнул один из них.       — Посвети ему в лицо, — сказал ему друг, первый мальчик так и сделал.       Не понимая, где он находится, Гренгуар пришёл в себя и заорал. Дети с криками ужаса разбежались во все стороны.       Через несколько минут поэт окончательно пришёл в себя. Держась за лоб, он снова искал правильную дорогу среди закоулков, в которых заблудился.       — Неудачи продолжаются, ещё детей напугал. Квазимодо! Чёрт бы побрал этого горбатого циклопа! Мой лоб болит до сих пор после знакомства с его кулаком.       Какое-то существо внизу стены тянулось к Гренгуару:       — Подайте!       Это был безногий. Поэт отстранился от него, но с другой стороны его пытался ощупать слепой.       — Подайте Христа ради! — просил он.       — Пошёл вон! — ответил Гренгуар, натыкаясь на очередного калеку.       Паралитик, облокотившись на костыли, снял шляпу и сказал по-испански:       — Сеньор кабальеро, подайте на кусок хлеба!       — У меня нет денег. Нынче вечером я продал свою последнюю рубашку, — объяснял Гренгуар с расстановкой и жестами, он хлопнул паралитика по плечу, — свою последнюю рубашку.       Посмеявшись, поэт пошёл своей дорогой, но калеки его догнали. Слепой, который до этого закатывал глаза так, что были видны одни только белки, теперь смотрел на него злыми пронзительными глазами и требовал подачки.       — О, чёрт! — испугался Гренгуар и побежал прочь.       Безногий у стены поднялся — в яме мостовой и под своими лохмотьями он скрывал ноги; а паралитик бросил костыли в стороны. Негодяи погнались за поэтом.       Гренгуар оторвался от них на достаточное расстояние, но налетел на какого-то рослого из бродяг. Тот толкнул его в грязь.       — Где я? — жалобно спросил поэт.       — Во Дворе Чудес!       — Это действительно так, ибо тут слепые прозревают, а безногие бегают, но где же Спаситель?       Последовал грубый хохот.       — К королю его! К королю! — кричали оборванцы.       Поэта подняли и он с удивлением осматривал пугающую грязную местность. Неужели это действительно тот самый страшный Двор Чудес, место, куда не ступала нога порядочного человека, где при свете дня на одной из улиц в грязи нечистот утонул всадник вместе с лошадью; место, которое не контролирует Ночной дозор? «Это место выглядит слишком примитивным, здесь нет никаких красок, кроме серых, оно не достойно даже поэзии «Ада» Данте», — мелькнуло у драматурга в мыслях, а вслух он сказал:       — Пресвятая Дева! Я уверен, что здешний король — козёл!       🐐🐐🐐🐐🐐       Трое калек привели Гренгуара на обширную площадь. За криво-расставленными столами пировали нищие. На бочке восседал Клопен Труйльфу, в одной руке он держал плеть, а другой смывал свою уродливую нарисованную язву. Шум заставил его отвлечься.       — Это что за прощелыга? — спросил король нищих.       Трое калек держали поэта, уверяя всех:       — Он наш, он наш!       — Клопен Труйльфу? — произнес Гренгуар. — Я вас узнал, вы — нищий из большой залы Дворца Правосудия. Вот из-за кого моя пьеса потерпела провал.       — Чёрт побери! Скажи своё звание, прощелыга, и всё. Ты чей подданный?       — Чей подданный? Плохо дело. Я — поэт. И у меня отняли шляпу. Эти двое.       — Неужели?       Одна женщина надела поэту железное ведро на голову. Поэт упал. Паралитик постучал костылём по ведру, издавая громкий звук. Бродяги смеялись.       Гренгуар произнёс:       — Кажется, я напал на страшную банду цыган, а я — всего лишь автор…       — Довольно! — крикнул Клопен. — Ты будешь повешен. — Гренгуара снова подняли, он вздрагивал от слов бандита. — Ты преступил законы нашего города. Как вы поступаете с нами, когда мы попадаем в ваши руки, как мы поступаем у себя с вами, достопочтенные граждане. Это наш закон. Если он жесток, это ваша вина. И согласись, ведь приятно изредка полюбоваться на удавленную рожу порядочного человека. Это придаёт виселице нечто благородное.       Сказав это, главарь развернулся, чтобы уйти.       — Всемилостивый император и король, — кричал ему вслед Гренгуар, — опомнитесь! Я — Пьер Гренгуар, автор мистерии!       — Так это ты докучал нам утром! — крикнул пройдоха, бывший военный, который сидел за столом и до этого не обращал внимания на перепалку, целуясь с потаскухой.       — Не понимаю, почему поэты не причислены к нищенствующей братии? Бродягой был Эзоп, нищим Гомер, вором был Меркурий!       — Что ты нам зубы заговариваешь своей тарабарщиной? — крикнул пройдоха, ударив рукой по столу. — Дай себя повесить и баста!       — Но неужели меня осудят, даже не выслушав?       Среди оборванцев разыгрался шум.       — Молчать! — заорал Клопен.       Бродяги замолкли. Настала тишина, только шипело сало на огне и ребёнок звонко колотил ложкой по котлу. Главарь бродяг дико посмотрел на ребёнка, подошёл к нему и со злостью слил сало в огонь и дал пинка котлу. Не обращая внимания на плач ребёнка, Клопен вернулся.       — Клопен, может не вешать его, — предлагал шарлатан Матиас. — Парень — явный погорелец.       — Он мне не нравится. Я не вижу причины отменять свой приговор.       — Может, отложить казнь… — икнул пьяный военный, — до завтра.       — Ваша взяла, я дам ему шанс, — заявил Клопен и приказал оборванцам притащить чучело, затем недоверчиво спросил у поэта. — Приятель, не хочешь стать бродягой?       — Да, да, с радостью! — схватился Гренгуар за идею, как утопающий за соломинку.       — Ты согласен вступить в братство коротких клинков? — продолжал Клопен.       — Да, именно в братство коротких клинков.       — Признаешь ли ты себя вольным горожанином?       — Да, вольным горожанином.       — Подданным королевства Арго?       — Да.       — Бродягой?       — Бродягой.       — От всей души?       — От всей души.       — Ты всё равно будешь повешен.       — Чёрт побери!       — С той лишь разницей, что ты будешь повешен позднее, когда попадёшь в лапы правосудия. Зато статус бродяги избавит тебя от налогов.       — Аминь!       — Для начала обшарь чучело, — оборванцы повесили обвешанное колокольчиками чучело на виселицу. — Полезай на скамейку. Если тебе удастся обобрать его так, что ни один колокольчик не зазвенит, мы тебя поколотим.       — Какой смысл, если в одном случае я буду повешен, а в другом избит?       — А в том, что ты станешь бродягой и это приучит тебя к побоям. Влезай на скамейку.       — Но она шатается.       — Влезай.       — Я могу покалечиться.       Гренгуар неуверенно стал на скамейку.       — На край, — объяснял старик-шарлатан. — Подними правую ногу и стань на носок левой ноги. И помни: устроишь трезвон — будешь висеть на его месте.       — Значит моя жизнь зависит от одного маленького колокольчика? — вздохнул поэт. — А если подует ветер?       — Ты будешь повешен, — ответил Клопен.       Молодой человек сделал попытку обобрать чучело, не удержал равновесия и упал под шум хохота. Чучело болталось и громко звенело.       — Повесьте его! — беспощадно приказал Клопен.       Гренгуару надели на шею петлю и главарь давал указания оборванцам.       — Ты, как только я хлопну в ладоши, выбьешь у него скамейку из-под ног. Ты, вскочишь ему на плечи, а ты схватишь за ноги. Да так чтоб трое разом, поняли?       Гренгуар проглотил ком в горле, но бандит медлил подавать сигнал.       — Ой, чуть не забыл! По нашему обычаю, перед тем, как повесить, мы спрашиваем: а не найдётся ли женщины, которая возьмёт его в мужья? — с этими словами главарь заголосил, как на аукционе. — Эй, бабьё, девки! Не найдётся среди вас будь то ведьма или её кошка, какая-нибудь потаскушка? Ну, смелее! Мужчина задаром! Кто хочет?       Женщины фыркали и говорили:       — Нет, извольте. Лучше повесьте.       И всё же нашлись те, кто желал получше рассмотреть предлагаемый объект.       — Оборванец! — брезгливо воскликнула толстая девка, осматривая одежду поэта. — А где плащ?       — Я потерял его.       — Где шапка?       — Отняли.       — А башмаки?       — У них отваливаются подошвы.       — Ты достаточно зарабатываешь? Сколько в твоём кошельке?       — Увы. У меня нет ни полушки.       Толстая девка скривила гримасу.       — Так попроси, чтобы тебя повесили.       Второй к поэту очень медленно подходила страшная старуха с неуверенным отмороженным лицом.       Гренгуар подал голос:       — Дорогуша, подходи, не стесняйся, хороший мужик, бери не думай.       Глупая старуха стыдливо осматривала поэта.       — Ты задерживаешь нас! — гаркнул Клопен.       — Подождите, видите, дама сомневается, нужно хорошенько подумать, чтобы принять решение, — болтал Гренгуар. — Можете потрогать на ощупь, вы не пожалеете.       Страшная старуха наконец-то сказала:       — Слишком тощий! — и ушла.       — Бедный! — воскликнула с жалостью хорошенькая девушка.       — Так спаси меня, — раздраженно ответил Гренгуар.       Девушка взглянула на него с состраданием и потупилась:       — Пожалуй нет, Гильом Вислощёкий меня поколотит.       С этими словами она убежала.       — Неужели никто не хочет его приобрести? — спрашивал главарь. — Раз! Два! Три! — приговаривая, Клопен собственноручно надел петлю ему на шею. — Что ж, прощай, приятель. Теперь будь в твоём брюхе кишки самого Папы, тебе не отвертеться.       Гренгуара не покидала надежда. Он увидел, что мимо площади шла цыганка с козой, она была в своих мыслях, он крикнул:       — Эсмеральда!       Девушка обернулась и растерянно направилась через толпу к месту казни.       — Прекратите это! – приказала она. – Вы хотите повесить этого человека? Я его знаю. Отпустите его.       — Только, если ты захочешь взять его в мужья, — гадко ответил Клопен.       — Я беру его! — ответила цыганка, в толпе раздался смешок.       — Она напилася! — крикнул паралитик.       — Не вижу ничего смешного, — говорила Эсмеральда взволнованно, — я и сама только что чудом избежала смерти.       Клопен тяжело вздохнул и сказал Матиасу:       — Старый мошенник, готовься к свадьбе.       Жениха поставили возле невесты.       Матиас сказал паралитику, который всё ещё держал поэта и с ним петлю на его шее:       — Ты, не удави его, — затем обратился к поэту. — Согласен ли ты…       — Пьер Гренгуар, — сказал Гренгуар.       — …вместо смерти от удушья, жениться на цыганке?       — Я б и на козе женился.       — Согласна ли ты, Эсмеральда, взять этого грязного негодяя в законные мужья?       Цыганка стояла, уйдя в себя, видимо, не отошла от предыдущей сцены нападения.       Шутник в толпе крикнул:       — Она согласна!       Гренгуару дали в руки вазу и намекнули, что её надо разбить. Он её разбил. Ваза разлетелась на четыре осколка.       — Так, брат, она — твоя жена. Сестра, он — твой муж. На четыре года. Ступайте!       Поэт и цыганка ушли. Клопен в досаде бил хлыстом по воздуху.