Подлец Нотр-Дама

      Феб не умер. Такие люди живучи. Когда в суде сказали бедной Эсмеральде: «Он при смерти»,— это было произнесено либо в шутку, либо по ошибке.       Когда архидьякон повторил осуждённой: «Он умер», на самом деле он только рассчитывал на это. Ему было бы слишком тяжело сообщить любимой женщине хорошие вести о своём сопернике. Каждый мужчина на его месте поступил бы так же само.       Тем не менее рана Феба была опасной. Лекарь, к которому ночные стражники срочно его отнесли, на протяжении восьми дней опасался за его жизнь и даже сказал ему это по-латыни. Именно в это время раненого допросил Жак Шармолю со следователями духовного суда. Разговор с ними был ему очень неприятен.       Феб не желал показываться на суде, он боялся, что его засмеют. Его не волновало, кто насёс ему удар кинжалом: цыганка или монах — он не помнил, кто. Почувствовав себя лучше, капитан удрал. Это не помешало следствию. Правосудие того времени мало заботилось о точности криминального судопроизводства, лишь бы преступник был казнён.       Феб молится, чтобы его имя не было предано огласке, не вышло дальше судебной залы и не дошло до ушей его невесты, которую после выздоровления он собирался навестить.       И вот он подъехал на коне к дому Флер де Лис. Феб не обратил внимания на огромную толпу, которая ожидала какого-то зрелища, подобающего для сброда.       🐎🐎🐎🐎🐎       – Флер, смотри, кто пришёл, – сказала юной девушке её мать Элоиза де Гонделорье.       Флер де Лис прихорашивалась у зеркала и не желала оборачиваться. Феб подкрался к ней и нагло поцеловал её в шею. Девушка вспыхнула от гнева и увидела, что мать оставила её с женихом наедине.       – Феб, ты исчез на целых два месяца. И теперь приходишь, как ни в чём не бывало, – возмущалась Флер де Лис.       – Прелесть моя, ты так хороша, что можешь вскружить голову архиепископу!       – Хорошо, оставь в покое мою красоту. Отвечай на вопрос.       – Что архиепископу, Папе Римскому!       – Отвечай на вопрос.       – Я был вызван в гарнизон.       – Куда?       – В Ке-ан-Бре.       – Но ведь это совсем близко. И ты ни разу не навестил меня.       – Дело в том... служба... кроме того, цветочек мой, я был болен.       – Болен?       – Да... ранен.       – Ранен?       Феб окончательно запутался.       – О, не волнуйся, пустяки, ссора, удар шпаги. Какое твоё дело?       Последнюю фразу он сказал довольно грубо.       – Какое моё дело? – проговорила Флер де Лис. Отвернувшись от него, она села в кресло и продолжила говорить, хлюпая носом. – Ты понятия не имеешь, как обижаешь. Что это за удар шпаги? Я хочу знать всё!       Феб ответил.       – Дело в том... я повздорил с Мае Феди, лейтинантом из Сен-Жермен-ан-Ле и мы чуть подпороли друг другу кожу. Вот и всё.       Враль-капитан отлично знал, что дело чести всегда возвышает мужчину в глазах женщины.       – Лишь бы ты был совсем здоров, – ответила ему невеста. – Я не знаю, кто этот Мае Феди, но это гадкий человек. Из-за чего вы подрались?       Феб, воображение которого не отличалось особой изобретательностью, не знал, как отделаться от своего подвига.       – О, пустяки... лошадь... – желая сменить тему, он спросил: – Дорогая, что там за шум на улице?       – Не знаю, – пожала плечами Флер де Лис. – Какая-то колдунья должна быть сегодня повешена.       – И как зовут колдунью?       Влюблённые вышли на балкон, выходящий на площадь Собора Богоматери. Площадь в эту минуту была переполнена людьми, которые ожидали грязного зрелища, смакования чужого унижения. Они хотели видеть молодую и прекрасную девушку в одной рубашке, им было без разницы, что она будет идти на смерть.       Николетта под балконом спросила у пьяного пройдохи;       – Разве её здесь повесят?       – Дура! Здесь она будет каяться в одной рубахе. Станет на колени и милосердный Господь кончит ей латынью в рожу. А хочешь полюбоваться виселицей, иди на Гревскую площадь.       — Пойду потом, — ответила сатанистка.       Наконец-то в тюремной повозке привезли осуждённую. Сброд пожирал её глазами, ведь она была в откровенной рубашке и с сильно обнажёнными плечами. Стражники помогли ей слезть с повозки и повели на площадь. Из глубины храма выходила процессия священников, которые пели псалмы за упокой её души. Козочка бежала возле цыганки.       Губы приговорённой двигались, словно она читала молитву. Эсмеральда знала, что скоро умрёт. Она ощущала через свою единственную тонкую рубашку холод от ветра – и умирать совсем не хотелось!       Квазимодо наблюдал за действием из-под угла вместе с боевым паралитиком и Гренгуаром. Их целью на данный момент было нейтрализовать трёх стражников у тюремной повозки, в которую приговорённая после покаяния снова должна была сесть.       Пока же процессия духовников пела псалмы на латыни.       – Какая противная музыка, – заговорил Лёха-Квазимодо, подходя к двум стражникам. – Если нужно что-то траурное, суицидальное, эта лучше...       И он запел:       В простой семье на свет он появился,       В округе весь народ ему дивился,       Хотел он есть ни суп, ни даже кашку,       А ту-же косточку, что грыз папашка,       Какое имя дать ему не знали,       Но вдруг из уст младенца услыхали:       Меригуан, Меригуан...       Меригуан, Меригуан...       Под водку куропатку он заказал,       Только её он кушать не стал,       Пошел во двор, взял закурил,       Выкопал ямку, похоронил.       Ведь доброта его границ не знает,       Ко всем он состраданье проявляет...       – Квазимодо, уйди к чёртовой матери! – возмутился один стражник.       В это время двух охранников схватили боевой паралитик и Гренгуар. Их связали и поволокли за угол. Толпа этого не видела – все смотрели на процессию священников.       – Ещё одного забыли, – хлопнул себя по лбу Гренгуар, вспомнив о третьем стражнике.       Третий сейчас флиртовал с сатанисткой Николеттой. Поэт нахмурился от ревности. Он не посвящал её в свои планы.       Каконец-то стражник подошёл к тюремной решётчатой повозке и удивился, не поняв, где его товарищи. Паралитик заломил его руки сзади и тоже поволок его за угол. Бедняга онемел, так как горбатый запел женским голосом:       Моя киска без прописки       Лей мне виски, лей мне виски...       – Квазимодо? – издал он удивлённый звук.       Горбатый заткнул его рот кляпом, продолжая песню.       Моя киска словно искра...       После проделанной работы он похвалил сообщников:       – Спасибо за вашу бескорыстную помощь, вы молодцы!       – Пожалуйста. Счёт пришлём позже, – ответил паралитик.       – Смотри, Квазимодо, а Феб жив, – заметил Гренгуар, обращая взор приятелей на балкон особняка Гонделорье.       – На зомбака не похож, – ответил Лёха-Квазимодо и сменил тему. – Мне уже надоело. Что-то долго её маринуют...       Цыганке дали в руки двухфунтовую свечу. Она не слышала из-за своих мыслей писклявый голос протоколиста, который зачитывал конечную формулу. Когда ей приказали сказать «аминь», она сказала «аминь».       Архидьякона нигде не было. Всем священнослужителям хотелось знать, где отец Клод?       Флер де Лис на балконе проговорила с сочувствием к приговорённой:       – О, Боже! Несчастная!.. дорогой, взгляни, ведь это та самая противная цыганка с козой.       – Какая цыганка с козой? — спросил Феб, заикаясь.       – Как? Разве ты не помнишь?       – Не знаю, о ком ты говоришь.       Феб хотел уйти, когда голос невесты его остановил.       – Что с тобой? Можно подумать, вид этой женщины смутил тебя.       – Меня? Нисколько. С какой стати?       – Тогда останься. Досмотрим до конца.       Незадачливый капитан вынужден был слушаться невесты. Он надеялся, что цыганка не обратит взор в его сторону.       Эсмеральда тем временем думала, что сейчас в последний раз видит солнце и небо, мир казался ей таким прекрасным. Где она будет через час? Может она станет ветром, шелестом листьев?       И внезапно она увидела своего Феба на балконе в компании красивой дамы.       – Жив? – крикнула она в порыве любви и восторга. – Феб! Феб!       Судья солгал! Священник солгал! Это точно он, она не могла сомневаться. Он стоял, прекрасный, живой, в ослепительном мундире, с пером на шляпе, со шпагой на боку!       Эсмеральду почувствовала сильнейшую злость и ревность. Он всё это время был жив, он знал, через что она прошла. Он точно знал, что удар ножом получил не от неё – когда она лежала в полубреду, она помнила драку между Фебом и священником, который явился из ниоткуда. И он, Феб, не защитил её на суде, она для него пустое место. Он будет радоваться, а она будет гнить в земле. Эсмеральда захотела хотя бы испортить настроение прекрасной даме и закричала через всю площадь.       – Феб, любимый мой! Ты же знаешь, что я невиновна! Феб! Я тебя не убивала! Я люблю тебя!       И тогда она увидела, как капитан нахмурил брови, как прекрасная девушка, опиравшаяся на его руку, взглянула на него презрительно и гневно, как затем Феб произнес несколько слов, которые она не могла расслышать, и, как оба они исчезли за стеклянной дверью балкона, закрывшейся за ними.       Королевский прокурор возмущался этой сценой и спрашивал о том, куда делись стражники, сопровождавшие телегу с приговорённой.       – Где эти болваны? Её давно пора уводить, пора с этим кончать.       (Стражники где-то мычали с кляпами во рту.)       Девушка звала Феба, ей было без разницы, что её называют глупой, всё равно она скоро умрёт. Тут её взвалил горбатый себе на плечо. Она закричала от неожиданности.       – Феб! Феб! Нет! Только не это! Лучше повесьте! Не отдавайте меня ему! Нет!       Гренгуар покатывался со смеху от того, как причетник получил от урода в глаз. Королевский прокурор свирепел от гнева.       Звонарь с девушкой на плече поковылял в храм со скоростью мусоровоза на трассе. Никто не мог его остановить. В это время верёвка на шее цыганки, которая ползла за ней, зацепилась за ворота и натянулась. Цыганка потеряла сознание и больше не дёргалась. Горбатый живо исправился – вернулся и отцепил верёвку.       Незадачливых стражников обнаружили и развязали их, они подошли к воротам, чтобы погнаться за звонарём, но у порога путь им пренрадил королевский прокурор.       – Стоять! В храме нельзя арестовывать. Здесь защищает закон об убежищах. Негодяи хорошо это придумали. Людское правосудие не может проникнуть в храм!       Коза Джали пробежала мимо королевского прокурора и проникла в храм.       Королевский прокурор добавил, смакуя.       – Но как только она выйдет, мы её схватим.       Итак, похоже, спасение двух жертв (цыганки и козы) завершилось успехом, лишь один Гренгуар был расстроен:       – Мы договаривались, что я заберу себе Джали. Где она? Вы видели, куда она побежала? Где моя козочка? Её рожки и копытца колышут моё сердце.