Подлец Нотр-Дама

      +++++       Эсмеральда вернулась в свою келью и упала на постель. Удар был слишком сильный. Современным языком говоря, допускаем, что у неё сильно понизилось давление.       «Ещё вчера я был самым несчастным человеком, а теперь я самый счастливый», – пронеслись в её голове слова Клода Фролло.       – Это я час назад была счастлива, – упавшим голосом возразила воспоминанию девушка.       Так пролежала она до вечера. Она ничего не ела и не пила.       Под вечер она снова вернулась на крышу Собора, посмотрела вниз. Как по её желанию, она увидела внизу Феба де Шатопера.       Горбун из любопытства направил свой взор туда же, куда и цыганка.       – Он же подлец... – прожевал слова звонарь.       – Знаю!       – Такая сильная любовь, ля, ля?       – Я на него зла, при этом понимаю, что этот подлец меньший подлец, чем... не важно! – ответила цыганка. – Почему меня не оправдают? Он жив. Мне нужно с ним поговорить. Мне не нужна его любовь, мне нужно, чтобы меня оправдали.       Звонарь понял.       – Сейчас я его приведу...       🍄🍄🍄🍄🍄       Звонарь пошёл гулять по улицам Парижа:       – Эй, Квазимодо! – заорала ему знакомая троица нищих калек. – Постой с нами, отдохнёшь от своей ведьмы.       Горбатый присоединился к ним. Спустя время, когда прохожие женщины бросили калекам монетки, он спросил.       – Ну, вы сегодня обнаглели. Я никогда не видел, чтобы вы просили милостыню прямо возле Дворца Правосудия, – заметил Квазимодо. – Тут вся судейская знать бродит. Капитан придёт, вас попрёт с дубинками!       – Капитан не попрёт, – возразил паралитик. – Мы ему в этом месяце уже платили!       Калеки захохотали. Горбун похохотал с ними да принял информацию к сведению. Вернувшись на собоную площадь, он увидел капитана Мае Феди, который обычно патрулировал неблагополучные улицы. Сейчас он смотрел на балкон особняка Гонделорье в надежде не выйдет ли Флер де Лис.       – Так-так-так, – с ехидцей догадался горбатый.       – Чего тебе, урод? Пошёл вон! – гаркнул офицер.       – Прости, генерал.       – Я не генерал.       – Я умею гадать по руке, – ответил горбун. – Как ты махнул рукой даме, я увидел линии на твоей ладони. Такие линии говорят, что их обладателя ждёт повышение до генерала.       – Чего?       – Я – бедный урод, козёл убогий, хотел порадоваться за человека.       Мае Феди ухмыльнулся и подал руку:       – Смотри, чучело, что там ещё увидишь? Если мне не понравится твоя речь, получишь в своё горбатое рыло! Про генерала ты перегнул. Мне поперёк горла стоит этот выскочка Феб де Шатопер. Он капитан, как и я. Только он патрулирует знатные улицы, а мне достаются лишь помойные кварталы. Ещё невеста у него красивая.       – Я вижу... – заговорил горбун, – линию карьеры, но она изменчива. Вижу, над капитанами есть начальство.       – Сообщил мне новость! Все знают, что нами руководит Тристан Отшельник, кум короля. Сегодня он проверял, как я патрулирую грязные улицы. Завтра будеть проверять улицы Феба де Шатопера.       – Если Тристан Отшельник сейчас увидит, что Феб позволяет бродягам попрошайничать возле Дворца Правосудия и воровать возле церквей, он будет в страшном гневе. Он понизит Феба в должности. И вы поменяетесь с ним местами. Ещё ты уведёшь у него невесту. Но это не точно       Глаза капитана Мае Феди загорелись и он вручил горбатому золотой.       Звонарь не планировал искать Феба – не в его интересах было, чтобы офицер помирился с цыганкой. Он планировал погулять по городу до поздней ночи, а девушке сказать, что не нашёл его.       – Пойду посмотрю, как Тристан Отшельник чихвостит Феба, трясёт кулаком над его мордой и угрожает отправить его охранять королевских свиней, а не особняки для знати, – злорадно шептал Квазимодо.       💥💥💥💥💥       Эсмеральда стояла на крыше Собора, печально взявшись одной рукой за голову и смотрела вниз.       Архидьякон увидел её издали. Этого депрессивного человека переполняла непристойная, несвойственная ему радость. Растопырив пальца-щупальца он тронул её за спину. Она дёрнулась от боли. Он второй рукой шутя схватил её за шею.       – Попалась!       – Не смей ко мне прикасаться своими холодными руками! – закричала Эсмеральда.       – Прости.       – И убирайся! Я не хочу тебя видеть. То, что было прошлой ночью, было ошибкой.       – Почему?       Девушка решила лгать на ходу.       – Я по прежнему люблю Феба. Не важно, что он предатель. Я хотела переспать с первым встречным назло ему, но сделала хуже себе. Этого не должно повториться. Уйди! Я чувствую себя грязной.       – Благодарю, – неожиданно сказал Клод.       Цыганка удивилась.       – За что?       Человек в чёрном был спокоен, но было видно, что в нём снова надвигается буря.       – Весь день я думал о тебе. Я думал, что сойду с ума от радости. Думал, не приснилось ли мне всё прошедшее между нами? Теперь я вижу, что ты прежняя. Теперь я нахожусь в реальности и мне лучше. Я осознаю: то, что было, мне не приснилось.       Он похотливо сверкнул глазами. Это её злило.       – Убирайся! Я не хочу тебя видеть.       – Вчера ты была добрее. Значит, я ошибся. Я думал, ты немного полюбила меня. Ты и минуты не переставала меня ненавидеть. Скажи, ты представляла вместо офицера?       Эсмеральда делано улыбнулась.       – Да!       – Кого ты на площади высматривала? Послала своё чудовище привести к тебе любовника? Вчера с одним, сегодня с другим. Ты хоть знаешь, что теперь я должен тебя повесить?       Эсмеральда хотела влепить ему пощёчину, он поймал её руку на лету и крепко сжал.       – Я ещё вчера говорил. Не смей меня бить!       Он втолкнул её в келью, вошёл сам, закрыл дверь и вдруг увидел распятье над постелью. Он снял с себя свой чёрный плащ и завесил им это распятье.       – Я не хочу, чтобы Он это видел! – пояснил Клод Фролло и принялся растёгивать пуговицы своей сутаны.       Эсмеральда обомлела от такой наглости и не смогла сказать ни единого слова.       – Хорошо, – кротко начал он. – Спектакль начинается заново, это ещё лучше. Я буду приходить каждый вечер и повторять делать с тобой то, что сегодня утром тебе понравилось. Ты не посмеешь мне отказывать, потому что уже позволила мне сделать это один раз.       – Вчера я хотела, а сейчас не хочу. Уходи, – нашла слова Эсмеральда. – Ты не имеешь на меня никаких прав. Ты священник, ты никогда не станешь моим мужем. Так что я не должна хранить тебе верность!       Клод смотрел на неё новыми глазами, словно он – ничтожество, она – богиня. Она выглядела высокомерно, она отошла от него на несколько шагов и выпрямилась, гордая, неприступная.       – Ты в этом белом длинном платье, ты не похожа на цыганку. Ты похожа на высокомерную знатную даму, которая от скуки ушла в монастырь. Ты стала выше ростом. Закрытые плечи, эти рукава – ты не похожа на себя. Я хочу, чтобы ты стала такой, как раньше: когда улыбалась, когда танцевала тогда, пусть в своём порванном платье чуть ниже колен; когда много смеялась.       Эсмеральда не дала ему утереть свою нелепую слезу.       – Эту девушку ты убил, ты подставил её в убийстве. Ещё ты убил мою м...       Она не договорила так как он навалился на её своим телом.       – Убери руки с моего сердца! Я вырву твои гадкие органы и засуну их тебе в рот! Мне не нужен ни Феб, ни ты! Я не верю ни в чью любовь! Что ты делаешь? – кричала цыганка.       Клод оторвал низ её белого платья, чтобы оно стало короче. Затем обнажил её плечи.       – Так ты выглядишь больше похожей на себя! – проговорил Клод. – Я во всем виновен. Но почему ты не даёшь мне заладить мою вину? Только я могу спасти тебя от виселицы.       Девушка плюнула ему в лицо. Оторванным клочком от её белого платья он утёр свой глаз. Не глядя на лежащую девушку, он сел на постели и отвернулся от неё. Его сердце колотилось, в двух его глазах появилось по одной слезе. Он вздохнул и опустил голову.       Клод забыл, что цыганка не была связана. Она дотянулась до чего-то металлического. Это был кинжал. Девушка подумала, что неплохо было бы сейчас ударить им Клода, ведь не пожалел он её мать. Только жалость к этому человеку её останавливала.       Он неожиданно обернулся.       – Ты хотела меня убить? Подлый удар в спину? Значит, это правда. Ничто не трогает нас в том, кого мы ненавидим. Если бы я умирал на твоих глазах, ты бы смеялась, – делал выводы он. – Добилась своего? Хотела, чтобы я был подонком. Почему молчишь, красавица? Не хочешь, чтобы я был твоим рабом, так буду твоим господином!       Его ужасный взгляд её напугал, она бросилась к дверям.       – Убирайся! Убирайся!       Фролло ответил:       – Ты не посмеешь меня выгонять, я пришёл лизать! Но не ноги твои, знаю, ты мне этого не позволишь. Но между ними можно?       С этими словами он прижал её к стене, своей рукой повёл по её ноге. Его пальцы резко проникли в её тайное место между ног. Он пытался делать всё правильно, чтобы всё было так, как он подсмотрел у брата с проституткой.       Эсмеральда закричала как преступница, которую пытают калёным железом. Наконец-то он отпустил её. Разозлённая фурия направила всю силу своих прекрасных рук, чтобы бить этого человека. Он как всегда оказался сильнее её, уложил её так, что она не могла вырваться и положил ей в рот свои пальцы, которые недавно были внутри неё. Цыганка была в возмущенении, почувствовав во рту свой вкус. Далее последовало нечто ещё более возмутительное – держа её руки, он опустился ниже, чтобы вылизать ей между ног.       – Не надо! Не надо! Не смей! – билась она и кричала она от стыда.       Мимо насвистывая шёл Квазимодо. Он был доволен своей местью Фебу. После этого звонарь подслушал то, как капитана Мае Феди отчитывал один старый монах за то, что он засматривался на невесту Феба. «Если твой глаз смотрит на чужую женщину, что надо делать, что сказал Иисус?.. Вырви глаз!» – говорил дребезжащий голос. Эта фраза «вырви глаз» вместе с интонацией монаха так насмешила Лже-Квазимодо, что он не переставал её повторять. Наверное, будет повторять неделю.       Внезапно он услышал крик несчастной девушки, зовущий на помощь и побежал к ней. Горбатый остановился на пороге её кельи. Он плохо видел в темноте, но разглядел очертания силуэтов, какой-то мужик хотел сделать цыганке кунилингус, она сопротивлялась. Чудовище почувствовало себя мужем, застукавшим жену с любовником. И тут же он вспомнил – она ранее звала на помощь. Горбатый взял кочергу, открыл рот и заорал бессвязным обиженным рёвом.       – Квазимодо! – изумлённо произнёс Фролло.       – Ря-я-я-я... Ы-ы-ы-ы... – продолжал горбун. – Вырву глаз! Ы-ы-ы-ы! Вырву гла-а-аз!       Фролло не на шутку испугался. Он вовремя увернулся от кулака Квазимодо, но от разъярённого урода было не спастись. Развязалась драка в темноте, которая закончилась тем, что архидьякон надел себе на голову ведло, чтобы горбатый не обеспечил ему сотрясение мозга. Архидьякону был побеждён и повален на пол. Его соперник приложил нож к его горлу.       Фролло крикнул ещё раз:       – Квазимодо!       – Вырву гла-а-з, – шутя проговорил звонарь, – но не здесь.       И он потянул его за ногу из кельи. Архидьякон орал.       Цыганка секунду стояла в изумлении, потом до неё дошло, что Фролло угрожает гибель. Придя от этого в ужас, она с криком бросилась наружу.       При свете луны горбун выволок своего соперника из кельи, обернулся и узнал его:       – Какие люди! Фролло?       Выбежав, цыганка ничего не понимала, противники поменялись ролями: теперь горбун умолял, бахнулся на колени, а архидьякон стоял во весь рост и грозно приказывал ему:       – Убирайся! Ты нам помешал.       – Это она должна сказать, кому из нас двоих убираться.       Эсмеральда злобно рассмеялась над двумя мужчинами. С ножом в руке она подошла к священнику и занесла нож к его горлу.       – Уходи и больше не возвращайся, я не хочу, чтобы ты приходил! – и, зная, что это пронзит тысячью раскаленных игл его сердце, безжалостно добавила: – Да, да, если я кого-то полюблю, он будет похож на Феба.       Фролло пнул ногой Квазимодо и, дрожа от бешенства, скрылся под лестничным сводом.       Когда он ушёл, горбун спросил у цыганки:       – Это в первый раз он явился?       – Да.       – Я буду следить, чтобы он никогда не вернулся.       Горбатый тоже ушёл. Эсмеральда осталась одна. Она вернулась к себе. Она была потрясена этой бурной сценой. От досады, взмахнув рукой, она разбила вазу, потом разбила ещё одну, затем швырнула нож на пол, посмотрела на свою пораненную от осколков руку, опустилась и упала на пол вся в слезах.       Священник ощупью вернулся в свою келью.       Свершилось, Клод ревновал её к Квазимодо.       – Убью урода, – шипел он.