Подлец Нотр-Дама

      Утром архидьякон увидел на площади Гренгуара, который пытался заработать денег, показывая акробатический трюк, держа в зубах ножку стула. На стуле жалобно мяукала кошка. Редкие зрители кривились на зрелище – это далеко не так интересно, как танцующие девушки.       Когда Фролло вышел на улицу, Гренгуар со своей командой друзей уже ушёл. Архидьякон спросил у прохожих, где он может найти поэта и пошёл его искать. Пьер скрылся в трактире. Архидьякон остановился у входа, не осмеливаясь пойти дальше.       Трактирщик заметил преподобного отца и догадался, что он ищет своего ученика. Он сообщил ему, что поэт на втором этаже снимает комнаты, первая дверь с права – там он живёт.       Гренгуар сидел за столом и пытался собраться с мыслями, чтобы придумать новую деталь сюжета очередной пьесы. Очередная девушка гения поднесла ему с поднос с едой.       – Поешь, – сказала она и обняла поэта за голову. Гренгуар этого не заметил, тогда девушка сама положила ему в рот кусок пирога.       – Смотри. Как лучше написать?.. – спросил он её совета после того, как распробовал сладкий вкус.       В это время раздался стук в дверь. Поэт сказал: «Войдите». В комнату вошёл священник.       – Преподобный! – удивился Гренгуар. – Не ожидал твоего прихода. Знакомься, Изабо, это мой давний друг Клод Фролло. Я знал его, когда он ещё был в адеквате и ещё не был священником.       – У меня есть для тебя дело, Пьер. Оно касается твоей жены Эсмеральды.       – Так ты женат! – вставила девица.       – Фиктивным браком, – успокоил её Гренгуар. – Оставь нас!       Девушка деловито ушла. Поэт заметил:       – Странно, преподобный, вы ещё помните о ней?       – А ты, я вижу, утешился.       – Изредка вспоминаю. Какая славная была козочка...       – Эсмеральда в опасности. Через месяц она будет повешена на Гревской площади. Уже есть постановление высшей судебной палаты.       – А мне какое дело?       – Постановление вступит в силу слишком скоро, но не будь даже постановления… Квазимодо! Некоторым женщинам присуща склонность к извращениям.       Гренгуар с интересом слушал, жуя свой хлеб. Клод продолжал погружаться в свои безумные выводы:       – Любовь не сколько к уродам, сколько к искалеченным, окровавленным телам. Она получала извращённое удовольствие, когда смотрела, как урода избивают. В благодарность она поднесла ему воды.       – Его вроде бы не избивали, а только крутили на колесе.       – Плевать, Пьер. Этот бешеный звонарь, если бы не счастливая случайность, он бы меня вчера убил и уже где-то закопал. Мы должны его проучить. А Эсмеральда – твоя жена и ты должен придумать, как её спасти.       – Я не желаю вмешиваться в дело, которое пахнет тюрьмой, виселицей и прочей мерзостью. Из-за этой девки могут и меня повесить.       – Конечно, подобные действия опасны. Можно заявиться к ней в гости, хоть одному, хоть толпой, да её ревнивый урод спустит любого с лестницы. Его не будет волновать, что ты её муж.       Гренгуар не понимал шутит ли Фролло или говорит серьёзно. Ему был неприятен этот разговор.       – Ну, и что я по-твоему должен делать? – спросил поэт.       – Ты – её друг, прояви участие, ты должен придумать, как её спасти.       – Бог – наша надежда.       У архидьякона был несчастный вид, с таким видом он сел на стул.       – Как её спасти? – повторил он.       Гренгуар начал раздумывать.       – Что, если её повесить и подстроить, чтобы верёвка оборвалась? Будет божий знак. Мы попросим короля о помиловании.       – Рискованно. Этот король не способен на помилования.       – Ну, тогда... может скажем, что она беременна.       Это заставило вспыхнуть глаза священника.       – Негодяй, ты спал с ней?! – Фролло схватил поэта за горло.       Его неожиданная реакция испугала Гренгуара.       – Что? Нет, – шокированно ответил он.       – Я убью тебя, если ты спал с ней.       – Я пальцем к ней не прикоснулся.       – Пальцем?       Гренгуар догадывался, что архидьякон намекает на какую-то пошлость, но не понимал, на какую именно.       – Пусти меня, я пошутил! – воскликнул поэт.       Фролло отпустил поэта и сел, держась за голову. Гренгуар объяснил:       – Какой мы найдём ещё способ для отсрочки казни?       – Безумие! Позор! Замолчи! Нужна не отстрочка, нужно, чтобы она вышла оттуда.       – Мои идеи тебе не по душе, попробуй придумать что-то сам, — сказал Гренгуар.       – Уже придумал, – ответил Клод.       – Я даже не хочу знать, что ты придумал.       – Пьер, церковь день и ночь охраняют. Оттуда выпускают лишь тех, кого видели входящими. Я провожу тебя к ней. Ты обменяешься с ней одеждой. Она наденет твой плащ, а ты – её юбку.       – Ну? А дальше?       – Она уйдёт, ты останешься. Тебя, может быть, повесят, но зато она будет спасена.       – Не понимаю.       – Что именно? Тебя повесят, а я уйду с твоей женой. Что тебе не нравится?       – Чёрт побери! – сказал Гренгуар.       – Она спасла твою жизнь. Ты только уплатишь долг.       – У меня много других долгов, которые я не плачу.       – Пьер! Это необходимо.       – Это нелепо!       – Да что тебя связывает с жизнью?       – Что? Вечер, небо, сияние луны, мои добрые приятели-бродяги, весёлые перебранки с девками.       – Так ты не пойдёшь?       – Нет!       – Что ж, прощай! – сказал архидьякон и ушёл, хлопнув дверью.       – Сумасшедший! – проговорил Пьер и быстро забыл этот разговор.       🐈‍⬛🐈‍⬛🐈‍⬛🐈‍⬛🐈‍⬛       Утром, отпирая церковные врата, горбатый не заметил, как мимо него прошёл архидьякон. Он только с неприязнью глядел ему вслед, когда Клод с букетом цветов поднимался на башню.       – Неужели он посмеет попадаться на глаза цыганке после вчерашнего? – подумал звонарь и быстро догнал его на лестнице.       – Куда собрался? – прохрипел горбун.       – Я иду к ней, несу цветы, я должен извиниться за вчерашнее, тем более, она у меня в долгу, – он вызывающе намекнул букетом на своё место между ног.       – Чтобы я тебя больше здесь не видел!       – Что? – ответил Клод. – Что? Я наверно ослышался?       – Что слышал. Она не хочет тебя видеть.       – Это она сама сказала? Я должен услышать это от неё лично. Дай пройти.       – Нет! – преградил ему дорогу горбатый.       – Эсмеральда! – позвал священник.       – Она не услышит.       – Я могу вышвырнуть тебя на улицу. Тебе нечего бродить возле неё. Ты урод!       – Зато ты красавец! – хохотнул Квазимодо. – Это тебе нечего бродить возле неё. Ты священник, либо крестик сними, либо трусы надень.       – Выпороть бы тебя за дерзость.       – Ваше высокопреподобие! Горб вправишь в желудок – у самого выдавится пузо. Цыганка тебя презирает, имей самоуважение не быть оленем. Она попросила меня охранять её келью от тебя.       – Мой бедный звонарь, это очень подло с её стороны, если она решила использовать тебя в наших с ней ролевых играх. Ей это нравится, – щёлкнул пальцами архидьякон, как кастаньетами перед носом звонаря.       – Ты пальцем её не тронешь, понял? Труп архидьякона, хрю-хрю, то есть твой, может упасть с большой высоты. Ни у кого не будет сомнений — всё будет выглядеть, как самоубийство.       – Ты мне угрожаешь? Урод!       – Она не прольёт ни слезы. Она никогда не чувствует к тебе жалости. Тебя ждёт трагический конец.       Разозлённый архидьякон нашёлся с ответом:       – За мой конец она хотя бы держалась. Подумай об этом и уйди с моей дороги.       Квазимодо не думал отступать. Фролло продолжил:       – Ты чего добиваешься? Она не полюбит урода, в этой девке слишком много высокомерия. Повторяю: она тебя использует, в её глазах ты – всего лишь зверёк.       – Она относится ко мне, как к другу. Со мной она добрее, чем с другими мужчинами. Других она не переносит, тебя ненавидит.       – Это потому что с тобой она один человек, а со мной другой. Будь ты нормальным, а не говорящим животным в её глазах, ты бы оценил всю прелесть её противного отношения к мужчинам. Это доказательство того, какой ты жалкий.       Слова зацепили горбатого, однако его мозг быстро нашёл ответ.       – Именно поэтому ты завидуешь этому жалкому уроду. Ты ревнуешь её к этому жалкому уроду.       Желая добить священника, он решил зачитать ему лекцию о женской физиологии, которую когда-то читал у одного из психологов, на которых был подписан.       – Женщинам плевать на внешность. Женщины не любят глазами, женщины не любят и ушами, женщины не любят хорошего отношения. Женщины любят только по зову маточки. Бывает, красивая девушка встречается с конченным маргиналом, таким, что страшнее меня. Маргинал пердит, воняет, говорит ей одни оскорбления, её бьёт. Что она в нём нашла? Ничего. Маточка плавает по всему её телу, иногда давит на горло, иногда на желудок и нервную систему. Маточка понимает, что он мужик и больше ей ничего понимать не надо. Эсмеральда – менее худшая из всех женщин, но дебильную женскую природу никто не отменял. Главное дрессировать её матку, когда она проплывает мимо её желудка, правильной пищей.       Горбатый сделал паузу и в заключение добавил:       – Уходи, не то спущу с лестницы.       Архидьякон шлюнул, швырнул букет об стену и ушёл прочь. Горбун поднял букет и, насвистывая, пошёл к цыганке.       ❤❤❤❤😁       Он постучал в её дверь, цыганка сказала:       – Войдите!       – Доброе утро! – поздоровался звонарь. – Хотя, вижу, не сильно доброе.       Девушка была печальна и очень бледна. Ей ночью снились кошмары. Она думала, что опять всё сделала не так. Нужно было сказать этому священнику, что он убийца её матери, надо было послушать, что бы он ответил в своё оправдание. Теперь уже поздно спрашивать – она попросила Квазимодо охранять её келью от этого человека, отменить свою просьбу ей было неловко.       – Да, я плохо спала, – ответила она. – Вижу цветы... это для Джали?       – Нет. Тебе, – скромно сказал он.       – Красивые. Спасибо, Квазимодо, ты настоящий друг. Никто никогда не додумывался подарить мне цветы.       – Слишком много внимания такому негодяю, как я.       – Ты лучше других.       ❤❤❤❤❤       ☠️☠️☠️☠️☠️       – Ну что? Как будем убивать архидьякона? – спросила Николетта у Клопена, когда увидела его на улице.       – Ты с ума сошла, – воскликнул разбойник, – говорить об этом на улице...       – А где ещё говорить, как не там, где большие скопления народа? Все идут по своим делам, никто не слушает. Особого плана нет. Убиваем так же, как мы с Оливье убивали всех предыдущих самцов. Заманиваем его на пирушку к его брату, там обоих отравляем.       – Нет! Слишком лёгкая смерть для него.       – А?       – Я хочу чтобы он мучился. Я хочу чтобы он сидел в тюрьме, как я, по ложным обвинениям. Я хочу, чтобы он страдал из-за смерти дорогого ему человека, как я из-за смерти Жакетты Шанфлери.       «Ммм, – подумала Николетта. – А ведь Оливье ранее говорил, что не знает, где найти козла отпущения, на которого можно повесить свои грехи». Она может не только уничтожить архидьякона, но и повесить на него вину за все свои совершённые убийства вместе с Оливье ле Деном. Она сделает два дела в одночасье. Оливье будет ей доволен.       – Ахах, и кто у него дорогой человек? – спросила девушка.       Клопен помолчал перед тем, как сказать.       – Я подсмотрел, он спутался с нашей цыганкой.       – Ту, что спас урод от виселицы? Ха-ха! Я думала, этот священник крепкий в своей вере, а он более чем доступен. Его будет убить легче, чем я думала. Мне будет легко его оседлать, если я его захочу.       Николетта вспомнила, как прыгала на члене Жеана и как её возбудили глаза архидьякона, когда тот очнулся от бреда. Она думала, хорошо было бы, если бы оба брата вошли в неё.       – Губу не раскатывай на него, – возмутился Клопен. – Думаю, намного важнее девки для него брат. Жеан перестал доиться?       – Он стал менее щедрым. Говорит, Клод даёт мало денег.       – Из школяра нужно выдавить всё, что можно. Когда он перестанет доиться, свистни, мы его зарежем.       – Можно сделать кое-что получше, чем просто зарезать. Тебе понравилась идея налёта на Собор. Ещё ты можешь ограбить дом королевского прокурора. Я помогу подставить маленького школяра, о подробностях расскажу потом. Архидьяк будет мучаться, пытаться его спасти. Это будет ему карой за жадность. Потом мы пошлём священнику записку, зовя на тайный разговор. Когда он придёт, ловушка захлопнется. Мы с Оливье его подставим в последнем преступлении.       – Что напишем в записке?       – Мне нужно проконсультироваться с монахом-привидением, какой мы текст составим.