Подлец Нотр-Дама

      Однажды июльским утром в Ватикане, предававшийся роскоши и распутству, Папа Римский Сикст Четвертый внезапно, обнаружил, что апостольская казна пуста.       Обстоятельства требовали срочно изобрести что-нибудь. Папа отдал распоряжение взимать со всех христиан налог на вымышленный поход против турок: христиане всей Европы обязаны отчислять святому отцу тридцатую часть своих доходов. Евреям пришлось более туго – с них обязывалось взимать двадцатую часть. Впрочем, им ещё повезло, что его святейшеству не пришла мысль конфисковать всё их имущество. Монахи с присущим им усердием энергично выполняли приказ папы, и вскоре подвалы Ватикана ломились от золота, собранного путем бесстыдного вымогательства. Сикст Четвертый, войдя во вкус, немедленно придумал новый трюк. Он разослал своих легатов по всем христианским столицам, обязав их собирать золото, не останавливаясь перед пытками, виселицами, кострами и всеми видами казни, угодными богу. Испанским легатом он назначил Родриго Борджиа, который в дальнейшем сделается папой и приобретет славу одного из величайших преступников в человеческой истории. Только история не об Испании.       В качестве папского легата во Францию был отправлен Джулиано делла Ровере, которому папа приходился дядей.       Джулиано давно прибыл в апартаменты Бастилии, где по соседству с приговорёнными узниками, предпочитал располагаться Людовик XI, не смотря на всё своё богатство.       Король не обращал внимание на новоприбывшего. Он не отвлекался от доклада об финансовых отчётах, находя что в Париже недостаточно виселиц, позорных стоблов и орудий пыток. Такой образ этого государя: хладнокровного, расчетливого и беспощадного маньяка, недоверчивого – и суеверного.       – За прокорм бездельника-бродяги, находящегося шесть месяцев в камере для грабителей, – шесть ливров четыре су, – зачитывал Оливье ле Ден.       — Что такое? — прервал король. — Кормить того, кого следует повесить. Клянусь Пасхой! Я больше не дам на это ни гроша. Скорее передайте это дело господину Фебу де Шатоперу. Пусть обвенчает этого доброго молодца с виселицей.       Оливье сделал пометку с своей тетради и продолжил:       – Шесть месяцев назад, в день Уродов было сделано при звуках труб на перекрёстках пятьдесят шесть оповещений. Счёт так и не был предан оплате. Францисканскому монаху за то, что исповедовал проститутку, – так и не было уплачено пяти су. Поэту Пьеру Гренгуару так и не было уплачено за мистерию, на постановку которой ему был сделан заказ. Главному палачу города не выдано шестьдесят су на покупку широкого меча для обезглавливания и казни лиц, а также на покупку прилагающихся к нему принадлежностей...       – Довольно! – перебил его король. – Этому заплатите.       – Ваше Величество... — попытался обратиться к королю кардинал делла Ровере, чернобородый, с козлиной бородкой и маленькими колючими глазами.       Король отхлебнул из кубка с зелёной жидкостью и откашлялся.       – Фу, что за противное зелье? – ворчал он, обращаясь к архидьякону Клоду Фролло, который стоял где-то в тени возле его трона. Король его срочно вызвал к себе, требуя, чтобы он принёс зелье, от которого ему становится лучше.       – Клянусь Пасхой! – проговорил король. – Каждый день я вижу людей, жиреющих за счёт моей худобы. А кто это здесь? А-а! Ваше высокопреосвященство, так и доложите в Ватикане. Ни я, ни мои придворные не допускают роскоши при дворцах. У нас нет лишних денег и все потрачены на нужные дела.       – И вы как христианский король должны осознавать свой долг: защита Европы от турок, – заметил чернобородый.       – Не слышу... – король закашлял. – От турок вы говорите?       Людовик XI дал знак своему цирюльнику Оливье дальше перечислять расходы. Одни суммы он утверждал, другие нет. Легат папы не желал терпеть, вертя бородкой по сторонам и стуча каблуком своего башмака.       Король внезапно вспомнил об римском дипломате.       – Ах да, я совсем отвлёкся и забыл про гостя. Не желаете посмотреть на мою прелесть – большие деревянные клетки для узников? Не упустите свой шанс. Если их не увидеть, это значит так и не побывать в Бастилии, хоть вы и были.       – Обязательно. Только, Ваше величество, как христианский монарх, вы осознаёте, что власть дана вам богом. Его наместник имеет полное право вмешиваться во внутренние дела любой страны.       – Ошибаетесь, – прервал его архидьякон Фролло. – Его величество оставляет в силе Прагматическую санкцию 1438, это значит, что любые папские указы должны получить королевскую печать, прежде чем будут утверждены во Франции.       – 1438 года? Скорее всего эта санкция устарела.       – Я не собираюсь её отменять. Хорошая идея, – заметил довольный король и хлопнул Фролло по плечу. Легат папы был недоволен.       – Как священнослужитель, вы, архидьякон Жозасский, понимаете, что это нелепо? Папа неоднократно пытается объединиться с восточной церковью в Константинополе. Если вы не желаете отдавать долг, как все правители Европы в помощь нашим братьям в борьбе против неверных, значит стремитесь отколоться от Рима. Это может привести к печальным последствиям. Страна погрязнет в невежестве и в ереси. Мы все должны быть вместе при такой нездоровой обстановке на ближнем востоке.       – Мой милый, давай расскажи ему о здоровье на западе, – потёр руки король, обращаясь к Фролло.       – Стремлюсь успокоить, это не несёт расширений полномочий для галльской церкви и ни о каком расколе нет и речи, – заметил архидьякон. – Эта санкция законна и подписана предшественником папы по всем правилам.       – Значит, его святейшество может её отменить? – сверкнул глазами легат папы.       – Может, – кардинал делла Ровере засиял. Фролло продолжил: – Только отмена документа требует подписи двух лиц: и короля, и папы. Дипломат со злыми глазами поклонился и ушёл, проговорив напоследок:       – Я сегодня же отправлю гонца в Ватикан. Отмена санкции будет, не сомневайтесь, Ваше Величество.       * * *       Через несколько часов, в уборной делла Ровере прошипел Клоду Фролло:       – Надеюсь, что вы, архидьякон Жозасский, повлияете на его величество. Мы все служители Господа и цель у нас одна: направлять разум монархов в нужное русло, не забывая и о своей выгоде. Чей ветер выгодней для вас? Папа помнит тех, кто верно ему служит и щедро вознаграждает, тогда как старый кашляющий король скуп, никогда не поймёшь, что у него на уме. Своих любимчиков, которых он вчера возвышал, сегодня он может без жалости отправить на дно, если узнает что-нибудь о вашей жизни, что придётся ему по вкусу, — по тому, как архидьякон вздрогнул, легат папы сделал вывод, что ему есть, что скрывать. – Помните, мы все ходим по тонкому льду.       Улыбаясь, как демон, чернобородый исчез. Зерно сомнения нашло свою почву. Змей достиг своей цели и словно обвёл шею Фролло.       Шагая к выходу по коридорам тюрьмы, Клод держался холодной рукой за свою шею. Нужно не позволить несуществующей змее отогреться на его шее и вырасти... и всё же? Что сделал для него король? У него нельзя попросить помилования для цыганки, поди отними кость у тигра. Фролло желал выговориться, излить кому-то свою душу, и не мог. Его взгляд скользнул в один из тёмных коридоров и Клод шагнул туда, переступая дверь склепа, где покойник ещё жив.       Утонченно-изуверские кары Людовика врагам и изменникам были сильным методом воздействия на психологию людей могущественных: рыцари и князья церкви не склонны подчиняться, свои интересы они ставили выше, а вассальная верность была для них категорией временной – сеньора всегда можно поменять. Людовик не хотел, чтобы его меняли.       Кардинала ла Балю, человека незнатного король возвысил чуть ли не «из грязи»; сделал своим министром и обеспечил богатым имением. Во время длительного и тяжёлого противостояния Людовика с бургундским герцогом Карлом Смелым ла Балю двурушничал, услуживая и вашим, и нашим. Так поступали многие магнаты. Но когда герцог захватил Людовика в Перонне, жизнь короля была в смертельной опасности и он поручил кардиналу раздать придворным Карла 15 тысяч экю золотом, в надежде, что те воздействуют на своего горячего господина. Ла Балю нагло прикарманил себе собранные деньги – вот этого король кардиналу не простил...       Только вмешательство папы и звание кардинала спасли узника от смерти. Король заменил казнь на пожизненное заключение. Его втиснули в тесную деревянную клетку с малыми ячейками решетки, окованную снаружи железом – как зверя. Ни встать, ни сесть, ни лечь, ни повернуться; в полу круглое отверстие понятно для чего...       Эти клетки служили в основном средством для серьёзного, но недолгого внушения своевольным. А ла Балю просуществовал в такой уже одиннадцать лет. Король изредка заявлялся осмотреть свой «зверинец» – и проходя мимо стенающего кардинала, потерявшего уже всякий человеческий облик, иронически напевал:       А кардинал наш ла Балю       Скакал подобно журавлю!       Звукоподражания стоящего на четвереньках, заживо съедаемого блохами и вшами узника я описывать не буду.       * * *       Клод опустился возле этой самой железной клетки. В этот момент внутри неё что-то зашевелилось.       – Государь!.. – проговорил узник и сразу оборвал себя.       – Нет, я не государь, – ответил священник.       – И что вам нужно?       – Исповедоваться. Исповедоваться в том, что я не могу сказать живому существу, а идея говорить со стенами кажется мне невыносимой. Другое ли дело, человек, повиснувший на пороге смерти?       – Уходите, не издевайтесь над бедным узником.       – Прошу простить меня. Я лишь хотел узнать, бывали ли случаи, когда священники на законном основании лишались сана? Бывали ли в истории случаи, когда при этом они не подвергали анафеме себя и своих избранниц, не получали отлучения от церкви и проклятий за чудовищный грех клятвопреступления перед Богом. Бывали ли случаи, когда они женились на законном основании и при прощении Господа?       – Так это из-за женщины вы надумали изменить королю, — вревел узник. – Из-за какой-то шлюхи! Удивляетесь, преподобный? Тонкие стены между моей тюрьмой и уборной. Я всё слышал, что говорил вам этот человек. Я сообщу Его Величеству, когда он в следующий раз спустится ко мне, что в его окружении есть гад.       – Бедный глупец! Король не слышит стенаний тех, стоимость клеток которых подсчитывает.       – Я буду кричать, одиннадцать лет я не видел дневного света, это мой единственный способ выбраться отсюда.       – Тогда мне придётся убить вас и вы унесёте мою тайну с собой в могилу, – спокойно ответил Клод.       Узник оскалил свои гнилые зубы и весело забормотал:       – Я не идиот, ваше высокопреподобие, я проверял вашу реакцию. На вашем месте я поступил бы также, я поступал и хуже. Мы можем договориться. В чём конфликт короля с Римом?       – Теперешний папа не знает, как отменить Прагматическую санкцию 1438 года, подписанную его предшественником.       – У меня есть более поздний документ, в котором Людовик сам отменяет эту санкцию. Все мои документы были сожжены 11 лет назад, когда меня заключили, а некоторые я сохранил в тайнике.       – Где он?       – Одиннадцать лет я не видел дневного света и больше я ничего не скажу. Поспособствуйте моему освобождению и, клянусь страданиями святых мучеников, когда я восстановлюсь в своих правах кардинала, я поспособствую, чтобы вас лишили сана, на законном основании отпустив вам этот грех.       Узник протянул грязную руку.       Клод на минуту подумал: идти ему на эту афёру или нет? Только мнимая змея уже тугим узлом обвела его шею, чтобы он не подумал отказаться. Дьявол нашептал ему воспоминание о словах Эсмеральды, когда она гнала его от себя, говоря, что он ей не муж и не имеет на неё никаких прав, и о том, что он никогда не перестанет быть священником.       Фролло вспомнил это и решительно пожал руку пленника. Что ему даст кашляющий король? Даже если представить, что он добьётся от него помилования для девушки, всё равно останется риск, что Эсмеральда будет забросанной камнями, если вдруг кто-то узнает о её связи со священником. «Это верное решение служить Риму», – подумал Фролло. И он сможет жениться на цыганке.       * * *       В последующие дни Клод давал королю зелье которое немного уменьшало его кашель. Архидьякон взял курс в своих медицинских заключениях убедить короля, что его болезнь имеет духовный характер. Его съедает чувство вины. Он ему намекал, всего лишь намекал про узника. Король не поддавался уговорам, злился, – он не может простить этого предателя и сукина сына в красной рясе, который прикарманил себе государственные деньги, которые шли на выкуп жизни Его Величества, когда он был в плену у врагов. Фролло находил слова, что злость – это и есть болезнь. Именно она как червь точит его изнутри.       – Нежеланием простить и отпустить свою злость человек прежде всего пытает и не прощает самого себя. Вы ненавидите кардинала? Из-за этой ненависти Господь шлёт на вас болезнь. Этот кашель из-за мыслей о предавшем старом друге. Спускаясь в помещение тюрьмы, чтобы поиздеваться над узником, вы не чувствуете себя отомщённым. После этих походов ваш кашель усиливается. Как бы Ваше Величество не злилось, но отпустить его – это воля Всевышнего. Когда вы выпустите его, вам станет лучше.       Король возражал:       – Я лучше пожертвую церкви дорогостоящую статую Богоматери, чтобы получить прощение у Бога, но кардинала не отпущу.