Подлец Нотр-Дама

      Фалурдель неслась по улице гордой походкой, пыхтя и опираясь на палку, когда её окликнул капитан Феб:       — Дорогуша, немедленно бросай палку, бросай её к чёртовой матери, она тебе не нужна!       Сгорбленная старуха обернулась, чтобы посмотреть на офицера испепеляющим взглядом и демонстративно перешла на другую сторону дороги.       — Ты посмотри, какая фифа! — присвистнул кто-то. Королевские стрелки, не скрывая, посмеивались над своим капитаном, который впервые терпел в своих ухаживаниях неудачу.       Феб уже который день испытывал стыд. Во время одной из попоек он проиграл спор и поэтому должен был выпрыгнуть в реку полностью голым из окна старухи. Всё шло по плану, однако Феб споткнулся и упал на Фалурдель, едва зайдя в её дом. Он хотел подняться и не мог, и с каждой попыткой старуха верещала всё сильнее, что её насилуют. На её крики прибежала стража. Феб был слишком пьян, от Фалурдель его еле оттащили. Грязная сплетница разнесла по всему городу свой рассказ о том, что коварный господин Феб де Шатопер посягал на её честь. Теперь все указывали на него пальцами, а его стрелки — тем более, ведь они были свидетелями той постыдной сцены.       Мае Феди, давний противник Феба, влюблённый в его невесту, желая ему насолить, демонстративно носил Фалурдель яйца и прочие продукты, всячески прилюдно извиняясь перед старухой за капитана. Этим самым не позволял никому забыть о позоре Феба, чтобы с него перестали смеяться.       Феб хотел раз и навсегда завершить эту историю и извиниться перед каргой. Он не нашёл нужных слов.       — Простите, госпожа, я был пьян... Фалурдель, кстати, сколько тебе лет? – спросил он.       — Сколько есть, все мои! — зло ответила старуха.       — Прошу ответить, — раздражённо настаивал Феб. — Я скажу комплимент, старая дура, и мы помиримся!       — Двадцать восемь, — прошамкала Фалурдель.       Феб планировал, независимо от услышанной цифры, сказать, что она выглядит моложе своих лет. Однако, её ответ заставил его взорваться громогласным хохотом.       — Чучелу на ножках двадцать восемь! Ума не приложу, сколько нужно выпить, чтобы запрыгнуть на этот ходячий ворох лохмотьев? Ей за семьдесят! Я же просто споткнулся. Она сказала, двадцать восемь!       Старуха достала из своей тяжёлой сумки крупную рыбу, купленную ею нынче, и огрела голову капитана её хвостом. Королевские стрелки падали от хохота.       — Это за мой пережитый ужас! Пытаться бесчестить честную женщину! Твоё место в аду, пусть с опозданием, но ты туда попадёшь! Я ни какая-нибудь, я честная женщина! — вопила она.       Фалурдель немедленно пошла просить убежища в церкви, не желая больше выносить преследования офицера.       — Он будет гореть в аду! — плевалась во все стороны старуха.       — Успокойтесь, мадам, — пытались её утихомирить.       — Да он мне проходу не даёт! Куда я, там и он, его грязные ухмылки, его грязные шуточки, чтобы меня задеть. Клянусь невинностью, во мне и сейчас следы былой красоты. Я не позволю залезть на себя первому попавшемуся солдафону. Я честная женщина, была и буду, я умру с честью! — не унималась Фалурдель. Она требовательно и зло кричала, что желает видеть чёртового архидьякона, он обязан предоставить ей келью в Соборе. Её не устраивали слова о том, что отец Клод не может её принять, так как он сейчас готовится к приходу нового епископа парижского, который начнёт рождественскую службу.       💥💥💥💥💥       Архидьякон был в потрясении после встречи с принцессой. Он впервые задумался, что будет с Собором, когда он сбежит с цыганкой, когда добьётся её помилования. Какой духовный и культурный упадок воцарится здесь без него, если в мужской монастырь для прогулок будут допускаться знатные дамы! Другие священнослужители, другие епископы будут только рады услужить королевским особам, их капризам, по их приказам будут устанавливать на фасаде храма модные статуи их ангелочков. Моды! Архидьякона передёрнуло от омерзения. И никто кроме него, Клода, не будет, как это делал он, осмеливаться говорить в открытую, что моды несут уродство: пузатые ангелы не подходят к готическому Собору по стилю. Среди остро-вытянутых статуй святых и каменных чудовищ они будут выглядеть нелепо. Никто не пожелает вникать в символику.       Не то, чтобы архидьякон жалел о своём решении сбежать с цыганкой — его выбор быть с ней неизменный, просто в голове поселилась некая печаль, что он оставит, то что ему было дорого. Он любил Собор с его символикой, историей, мистикой; любил его как загадку, долго изучал её. Это всё останется в прошлом. Он ради любви готов был пожертвовать и не такими вещами, которые ему дороги... ради любви к женщине, которая его ненавидит.       После этих мыслей архидьякон вспомнил о принцессе. Ленивое разнеженное тело, склонное к полноте, так и просило ласки и к нему прикоснуться.       – Потаскуха! – нахмурил брови Клод.       Любой на его месте не устоял бы перед соблазном. Хотел ли бы он, чтобы Эсмеральда была также добра с ним? На этот вопрос он затруднялся ответить. Теперь после посещения королевского дворца ему снова предстанет встреча с женщиной, которая не перестаёт твердить, что его ненавидит. Со временем она его полюбит. Когда получит свободу, она успокоится, и станет с ним добра, – так он думал.       Будучи наедине с женщиной, которая его хочет, он не испытал страсти, а почувствовал ужасную неловкость, смущение, будучи застигнутым врасплох; желание поскорее сбежать.       Он задумался и посчитал, что лучше ему не попадаться на глаза цыганке в ближайшее время.       – Я научусь скрывать свою любовь. Цыганка научится меня уважать, – пробормотал он. – Она считает меня виновным в убийстве козы. Пусть считает.       Что же насчёт принцессы... почему он сразу не подумал, что через её постель может получить помилование для своей возлюбленной? Он был просто не готов к такому повороту событий, чтобы хорошенько об этом подумать. Если дочь короля будет им довольна, она исполнит его любую просьбу. Остался только вопрос, сообщить ли об этом Эсмеральде?       – Нет. Это самый последний способ. Мы с Гренгуаром обязаны придумать лучший, – сказал себе Клод.       Итак, вернувшись в Собор, архидьякон избегал возможности попасться цыганке на глаза. Впрочем, он избегал её уже пять дней и до этого. Сейчас он мельком увидел её издали. Как ему показалось, она смотрела на него, думая, что он этого не замечает. Фролло перехватил её взгляд, остался доволен. Она возмутилась и покраснела.       Во время подготовки к рождественской службе ему сообщили, что женщина, которой он должен предоставлять убежище, устроила скандал и желает немедленно его видеть. Фролло понял, о ком идёт речь. Как же это быстро сработало: он всего лишь несколько дней избегал её.       – Она сошла с ума от мыслей потерять меня, если решила навредить самой себе этим скандалом, – подумал он, а сам приказал привести женщину в исповедальню, он незаметно исчезнет со службы.       💥💥💥💥💥       Фалурдель сидела в исповедальне, когда явился отец Клод.       – Я слушаю, – сказал он.       Фалурдель приготовилась открыть рот, чтобы выплеснуть все свои жалобы, когда Клод продолжил:       – Ты не могла найти более неподходящего момента, чем сейчас. Молчи, не говори ни слова! Я люблю тебя, это правда. От пламени, что сжигает моё сердце не вырывается ни одна искра наружу. Ты поэтому считаешь, что его можно и дальше растаптывать? Я не из камня. Зачем ты устроила скандал, будто хочешь меня видеть? Ты решила надо мной зло пошутить? Я твои шутки не оставлю безнаказанными. Я знаю, между нами большая разница в возрасте, я не похож на того, о ком ты мечтала. Я не могу сравниться с твоим обожаемым Фебом. Молчи. Я не позволю тебе говорить ни о нём! Теперь говори, что хотела. Ты молчишь? Молчишь? Так знай, что твоё молчание буду толковать по своему, как согласие. Если ты молчишь, значит хочешь меня. Скучала по мне. Хочешь, чтобы я тобой владел сегодня? Молчишь... значит, ты пришла сказать, что на всё согласна. Теперь дай мне свою руку, ведь ты согласна меня полюбить, священника, вероотступника, клятвопреступника, грешника. Скажи одно слово.       Фалурдель открыла свой беззубый чёрный рот, прихорашивая свои залямцованные волосы. «О, Боже, возлюбленный мой! Да, да, я на всё согласна, на что мне этот проходимец Феб? Этот навязчивый тип для меня ничего не значит. Конечно я дам ему руку!»       Неожиданно раздался жуткий грохот, — упал орга́н, который монахи неудачно переставляли. Фролло разозлённый немедленно вышел.       Фалурдель просунула руку через окошко исповедальни, только архидьякона поблизости не оказалось.