Подлец Нотр-Дама

      – Действительно, она мне не поверила, – трогал пальцем свой лоб Клод Фролло. – Нужно действительно найти женщину, которая сможет сделать похожий башмачок, чтобы Эсмеральда поверила, что её ждёт мать. Где же найти швею? Уже вечер. Король скоро уезжает из Парижа, а возможно уже уехал. Нельзя терять ни минуты.       Из задумчивости его вывели женские верещания. Старуха Фалурдель ругалась со своей соседкой. Соседка обвиняла Фалурдель в колдовстве и насылании на её мужа полового бессилия. Она утверджала, что ведьма оставила зажжённую свечу на перекрёстке, на котором до этого вылила свою отраву. На перекрёстке осталось пятно, на которое суеверный люд боится ступить ногой, чтобы не подцепить порчу. На эти обвинения Фалурдель верещала, что она честная женщина. Соседка грозилась пожаловаться на неё куда надо, чтобы её поджалили на костре:       – Эта старая, слабая на передок, ведьма варит из младенцев супы! Я видела, я заглядывала к ней в дом через окно. У неё на столе валялись ладан и детский чепчик. Она занимается оргиями с монахами-привидениями, которых сама вызывает!       Клод пожелал скрыться в стороне, подальше от конфликта. Фалурдель кричала, как резаная:       – Что это такое, люди добрые? Честную женщину обвиняют! Сама ведьма! Дура!.. Что?.. Не я дура. Ты дура и зять твой дрянь! Я честная женщина! Я промышляю шитьём, я талантливая женщина. Я шью детские вещи. Я дорого беру за свою работу. И я не колдую. Ты не найдёшь доказательств!       – Оправдывайся, милочка!       – Мне принесли красочно расшитый чепец и попросили сделать такой же. Я хорошо подделываю вещи. И дорого беру за свою работу.       Клода возрадовался. Сам Бог ему помогает и посылает нужных людей.       В конфликт двух дам вмешался знакомый нам благородный офицер Мае Феди. Пока он разборонял дерущихся и плюющихся старух, Клод улыбался своей мысли и всё больше сиял.       Офицер успокоил соседок, архидьякон вышел на свет.       – Мадам, не позволите мне задать вам вопрос? – спросил он у Фалурдель.       Старуха просияла, обезумев от любви, она смотрела на него, а её слюнявый рот с двумя единственными чёрными зубами был раскрыт. Будь Клод чуток повнимательней к окружающему миру, а не всецело поглощённым в свои замыслы, он бы заподозрил ведьмину любовь.       – Да, мой господин, – нежно произнесла она.       – Мадам, вы сказали что шьёте детские вещи. Не можете ли сшить такой же? – Клод достал детский башмачок. – Только не спрашивайте, чей он.       – О-о! – проговорила старуха, поближе рассматривая вещицу. – Не проблема. Ради вас что угодно...       Клод потёр руки, восхищаясь собой. Неожиданно в его мозг проникла непрошенная мысль: «Однако, я давно обратил внимание: башмачок расшит цветами, которые разрешены только дворянам. Видимо, поэтому цыганский мошенник сохранил его и сделал магической вещью для девушки».       Клоду не хотелось думать о подобном. Если она украденная дочь влиятельной семьи, её родители не пожелают связывать её жизнь с грязным священником.       Нет, он не считал себя эгоистом, он выискивал для себя оправдания и находил им логическое объяснение. Пятнадцать лет назад в Париже вспыхнула чума, как раз тогда умерли его родители. Возможно, и родители Эсмеральды, у которых её украли, давно мертвы – чума не различала чернь от знати.       – Конечно, она разозлится, когда мой обман раскроется и её матери не окажется рядом, когда я раскопаю «её могилу». Зато я подарю ей кое-что получше – собственноручно отрубленную голову Клопена Труйльфу на блюде, человека, который украл её детство. Она может станцевать для меня с его отрубленной головой. Её боль уйдёт и она будет чувствовать со мной только наслаждение.       Потом я оставлю её в безопасном месте, и затем буду решать, как спасти брата.       – Мой господин, мой господин! — отвлекала его от мыслей Фалурдель. – Мы не договорились о плате.       Клод кашлянул, а ведь эта старая женщина – один из его помощников для заветной цели. Фалурдель увидела блеск в его глазах, который вызвал у честной женщины первородный ужас. Довольный архидьякон расцеловал её щёки.       Эти поцелуи под возле ворот Собора Богоматри узрела с высоты Эсмеральда. Она не знала, смеяться ли от увиденного или рыдать.