Пересказанные легенды: Окарина Времени

В том, как народ Хайрула обращался со своими правителями, было что-то крайне тревожное. Еще в ту пору жизни, о которой у Ганондорфа не сохранилось воспоминаний, его матери представили его матронам герудо и провозгласили королем. Но в пустыне, даже будучи королем, он сражался в первых рядах, сам готовил себе пищу, заботился об оружии и снаряжении и стоял ночью на страже вместе с остальными. К нему относились с бóльшим почтением, но оно не шло ни в какое сравнение с тем, как хайлийцы относились к нему сейчас. Когда он шел по дворцу, стратегически расставленные в разных местах стражники открывали перед ним двери и закрывали после, словно дверные ручки были нечисты, и ему нельзя было до них дотрагиваться. Каждое помещение было битком забито слугами, которые внимательно слушали каждое его слово. Набуру понравилось гонять их за напитками в любое время, но он нашел, что ему это скорее неприятно. А сегодня, в день, когда он планировал уезжать, все, от рыцаря до последнего слуги, от повара до оруженосца, собрались вокруг и следовали за ним, устроив грандиозную процессию от самого главного входа в замок по ступеням вниз до дороги, на которую выходили ворота. У подножия лестницы уже ждал его конь, Шторм, оседланный и готовый в путь. Его придерживал за поводья конюх, и ни ему, ни Шторму это явно не приносило удовольствия. — Сарксо, — кивнул Ганондорф конюху. Бедолага даже не заметил, поскольку все его внимание было устремлено на коня. Шторм оскалил зубы и поднял переднее копыто, словно подбирая угол, с которого лучше нанести удар. Он не вырывался, но казалось, в любую минуту может напасть. Конюх тут же отпрыгнул в сторону, едва Ганондорф забрал у него поводья. — Эй, успокойся, — он заговорил с конем медленно и дружелюбно. — Это я, и никто здесь больше тебя не тронет. У огромного черного жеребца был скверный характер, благодаря которому он не знал себе равных на поле боя. В чем-то похожий на самого Ганондорфа. Это был первый подарок, полученный им от матерей, конь, достойный короля-воина, как сказали они. Если только он сумеет его укротить. Продолжая ласково говорить с конем, Ганондорф дождался, когда тот перестанет нервно перебирать ногами и поднимет уши, и погладил Шторма по носу. Удостоверившись, что его боевой скакун успокоился, он запрыгнул в седло. Его сестры вокруг тоже подходили к своим лошадям. Хайлийцы-слуги и воины, что шли рядом с ними, разговаривали меж собой и пересмеивались. — Уверены, что нам с вами нельзя, а? — с улыбкой спросил хайлиец по имени Ральф. Он носил кирасу и шлем стражника. Простой человек по меркам хайлийцев, не рыцарь, не благородного происхождения. Но каждый день на тренировочной площадке Ганондорф видел, что тот безотрывно и внимательно наблюдал за поединками и хайлийских рыцарей, и поющих из герудо. Через несколько дней он попросил стражника присоединиться к ним — больше от скуки и из любопытства. Ральф отчего-то посчитал то, как его избивают в кровь затупленным мечом, признаком дружбы. — Нам бы не помешала хорошая охота, — рядом со стражником встал сир Беннисон, широкогрудый и крепкий рыцарь со сломанным когда-то носом. — Наш-то король давненько такого не устраивал. — Хотел бы я вас взять с собой, — Ганондорф принудил себя улыбнуться этим двоим. — Но эта охота — в честь наших предков. И только мои герудо могут принять в ней участие. — Ладно, ладно. Не стану вам этим больше докучать, — сказал Беннисон. — Но все-таки надеюсь, вам там будет весело! Ганондорф уже из седла крепко сжал протянутую Беннисоном руку: — Когда я вернусь, то постараюсь устроить настоящую охоту. Для всех великих воинов Хайрула! Стоящие рядом рыцари поддержали его радостными возгласами, и к ним присоединились даже некоторые из его сестер. За недели, проведенные в замке, каждому из этих рыцарей он проливал кровь на тренировках, они делили пищу и воду, спали под одной крышей. По обычаям герудо это делало их друзьями или же братьями по оружию. Но он притворно улыбался им и произносил слова лжи так, словно это не значило ничего. Это было легко, как дышать. Матери бы гордились мной. — Король герудо! — окликнул его громогласный голос с верхних ступеней. К ним вышел король Лиотидос Хайрульский в церемониальных одеждах и поднял руку. — Прошу тебя не оставлять мой замок совсем без рыцарей, — его улыбка была широкой и открытой, словно он действительно был рад говорить с ним. — Мой король! Я не ожидал увидеть вас перед отбытием. — Что за правитель провожает своего вассала в далекий путь без почтения, которое тот заслуживает! Когда стоит ждать вашего возвращения? — Зависит от знамений, что пошлют нам предки. Обычно это занимает не больше пары недель. Снова ложь, и эта далась еще легче. Жирный дуралей ничего не подозревал. Если он и был когда-то достойным королем, эти дни давно прошли, он растолстел на пирах и оскудел умом. Он ни разу не выходил тренироваться во двор, а вместо того проводил дни, выслушивая жалобы глупых людей об их ничтожных проблемах. Или же выслушивая своих якобы мудрых советников, которые не обладали на деле теми знаниями, которыми так кичились. Жирный тюфяк продолжал улыбаться: — Тогда желаю, чтобы ваша охота была успешной, а предки остались довольны! — Благодарю вас, мой король! Два капитана Ганондорфа, Бетмасс и Дескеза, велели остальной его гвардии не терять время зря и садиться в седла. Все сестры подчинились — вернее, все, кроме одной. Набуру стояла рядом со своей лошадью, положив ладонь на седло, но не делала попыток забраться. Она разговаривала с хайлийцем рядом. Это был сир Джора, тот самый, который пытался заслонить собой короля во время того драматичного выхода Ганондорфа с принцессой несколько дней назад. — Я буду считать дни до того момента, когда мы встретимся снова, леди Набуру, — рыцарь взял ее руку и поцеловал. Набуру хихикнула, не сводя с него глаз. — О нет. А… я тоже буду. Дескеза кашлянула за ее плечом, отчего Набуру резко повернулась к ней и нахмурилась. Потом вновь поглядела на своего рыцаря. — Когда я вернусь, нужно будет провести повторный поединок. — Жду с нетерпением, хотя и сомневаюсь, что во второй раз мне так повезет. Набуру наконец сунула ногу в стремя. И несмотря на то, что она садилась в седло и соскакивала с него тысячу и больше раз, рыцарь почему-то подумал, что ей нужна помощь, и, продолжая держать ее за руку, приподнял ее и помог сесть на лошадь. — Спасибо. — Не стоит. Счастливого пути, моя леди. Ганондорф вздохнул, когда та все же отпустила этого вооя и присоединилась к нему во главе процессии. — Готова? — спросил он. — Да. — Уверена? Можем еще подождать. Пообедаешь заодно. — Давай, поехали уже. Он хмыкнул, оглянулся на короля Хайрула и осадил Шторма. Тот подался назад, и Ганондорф вскинул руку с мечом в салюте: — За короля и единый Хайрул! Толпа радостно взревела, перекрикивая даже горны, которые заиграли, когда он вывел свою почетную гвардию из ворот замка и направился в город. — Хорошо прошло, — сказал он Набуру, когда они отъехали подальше от короля и его придворных дураков. — Угу. — Десси говорила, вы с ней спланировали маршрут. — Угу. — Наб! Я говорю… богини, ты что, все еще думаешь про того рыцаря? — Что? Нет. — Ты покраснела. — Заткнись. Это ерунда, — но ее щеки вспыхнули еще сильнее. — Это просто забавно. — Да, конечно. Забавно… с рыцарем. — А что? Он хорошенький. — Когда это тебе стало важно, кто хорошенький, а кто нет? — То, что мой лучший друг имел несчастье родиться с рылом койота вместо носа, не значит, что я не умею ценить красоту. — Вот это было излишне, знаешь ли. — Ну а ты не суй его тогда в мои личные дела. Он рассмеялся. Пока они ехали по улицам, Ганондорф старался еще раз пройтись по всем пунктам плана, и Набуру постоянно отвлекалась, отвечая коротко, как и вначале. Иногда она вздыхала и улыбалась, глядя в землю или куда-то в небо. — Пески тебя побери, ты все равно про него думаешь. — Ну а как не думать! Он не просто хорошенький, он еще и храбрый. Помнишь третий день у прохода Сотари? — Третий? Это когда ты словила копье, и мы все думали, что ты умрешь? Этот третий день у Сотари? — Да. Это он тогда меня достал! — почему-то от этой мысли ее улыбка засияла еще больше. — Когда ты подписал мирный договор, он сразу подошел ко мне и извинился за тот случай. Это было самое милое, что я видела в жизни. Ганондорф только покачал головой: — Один из нас сошел с ума. И в кои-то веки я уверен, что не я. — Ой, замолчи. — Развлекайся, Наб. Но помни, зачем мы здесь. Не отвлекайся и не забывай, что они сделали с нами. Набуру вздохнула, снова посмотрела на замок и потом все же встретилась с Ганондорфом взглядом. — Я никогда не забуду. Я с тобой. До конца. Никакое хорошенькое личико этого не изменит.

***

Через неделю быстрой езды они добрались до края зеленых пастбищ, где начинались утесы. Тяжелые тучи закрывали солнце, и грубо сделанный указатель, которым моблины отмечали границы своей территории, находился наполовину в тени. Под ним лежал человеческий череп, обглоданный птицами и мухами. Судя по пятну засохшей крови на деревянной доске, раньше череп висел на ней. Еще свежий. На доске было что-то нацарапано, вероятно, слова, которые теперь из-за крови и гнили было не разобрать. Звери, все они — звери. Самые мерзкие из всех тварей. Ганондорф сделал глубокий вдох, вспоминая двух сестер, которых отправил к моблинам с посланием. Бозура так любила танцевать и танцевала перед каждым боем. Тресса с радостью бы писала свои стихи вместо того, чтобы брать в руки лук и меч, но честно исполняла свой долг. Пошли бы они сюда, если бы знали, что их ждет? Набуру подъехала к черепу и нахмурилась. — Подозреваю, это здесь, — она оглянулась на Ганондорфа. — Ты уверен? Моблины нас могут выслушать, а могут и сожрать. Он вздохнул: — Ругайся сейчас. А перед ними не говори так. — Я же не дурочка. Но я точно могу сказать, затея дурацкая. — Я тебя понял. Ганондорф спешился, остальные воительницы последовали за ним. Он приказал двоим остаться и приглядывать за лошадьми, и вместе с оставшимися зашел на территорию моблинов. Он вел своих людей уверенно и смотрел только вперед, надеясь, что сестры не заметят, как бешено колотится сердце в груди. На эту встречу было возложено так много. Он рассчитывал, что эти существа прислушаются к голосу разума, хотя и понимал, как нелепо это звучит. Если нет, то все должно было произойти в точности по плану. Один неверный ход будет означать конец для него, и что важнее, конец его мечты. Он прошептал Набуру: — Когда начнется бой, не атакуй вождя. — Что? — прошипела она. — Я думала, мы идем заключать союз? Почему будет бой? — Они же моблины, — Ганондорф пожал плечами. — С ними не может не быть боя. Но важно, как это произойдет. Проявляй уважение до тех пор, пока я не подам знак. Все слышали? — окликнул он через плечо свою стражу. Дюжина воительниц герудо, все в легких доспехах, с луками за спиной и мечами на боку, отозвались согласием. — И постарайтесь не убить слишком много. — Этого обещать не могу, — буркнула Набуру. Там, где жили моблины, не было ничего красивого. Они ютились в пещерах и низинах между участками земли получше, которые отвоевали самые сильные. Если и существовали создания, жизнь которых была суровее, чем у герудо, то это были они. Ганондорф поджал губы, переступая через полуобглоданный труп. Разница, конечно, была в том, что моблины все это заслужили. В полной тишине они подошли к хижинам из костей и шкур, где их уже ждали эти нелепые твари. — Герудо, — шагнул вперед один из их стражников, крупный, с надутыми щеками и обвислыми ушами. С морды у него стекала слюна и капала на броню, собранную из разных кусков. Тут был нагрудник хайлийского рыцаря поверх ездовых доспехов герудо, разодранных и грубо сшитых кусками меха, едва удерживающими детали вместе. — Мой господин приветствует тебя. — Мокут собрал всех, о ком говорил? — Не могу сказать, — хрюкнул моблин. — Я не знаю, о ком он говорил. Но за последние дни прибыли племена осьминосов, заврофосов и даже додонго. Значит, никаких бокоблинов или горийя? Не то чтобы это рушило его планы. Но вот отсутствие левров было неприятно. — Сойдет. Веди меня к своему вождю. Набуру подошла к Ганондорфу и держалась рядом, пока моблины вели их через лабиринт из хижин и лачуг. — Я думала, мы встречаемся только с одним племенем моблинов? — зашипела женщина. — Я такого не говорил. — С одним мы справимся. Но ты ждешь, что они развяжут бой, и при этом против нас их вот столько? У нас не хватит людей, чтобы справиться со всеми. — Наб, — он одарил ее уверенной улыбкой. — Доверься мне. ОНА СОМНЕВАЕТСЯ В ТЕБЕ ОНА ДОЛЖНА БЫТЬ НАКАЗАНА Ганондорф не препятствовал этой темной части себя, заполнившей на миг его мысли. Она всегда стремилась наброситься на всех и все вокруг, с самого того дня, когда он родился. Не обращать внимания. Сосредоточиться. Будет еще время поддаться этим импульсам, что подталкивали его к величию. Но не сейчас. Он запрятал неуместные эмоции поглубже, чтобы не мешали. Нельзя позволять низменным желаниям управлять собой. Я король, а не животное. Он услышал сборище монстров задолго до того, как стражники вывели их к огромному костру, где сидели главы племен. Все те твари, которых оттеснили в самые темные уголки мира, все были здесь, и те, кого упоминал их проводник, и многие другие. Их были сотни, наверное, тысячи, если считать по далеким огонькам костров. Огромный зверь, которого величали королем додонго, лежал на земле. Даже после всех своих исследований, Ганондорф не был уверен, можно ли считать эту тварь разумной. Она потянулась всем телом, как охотничья собака, и опустила голову поближе к огню. Разнообразные вожди заврофосов сидели и начищали свою яркую чешую, а моблины всех сортов и размеров пыжились, стремясь казаться сильнее своих соседей. Перед ними всеми на высоком троне сидел один серокожий моблин. Он был массивным, с толстым брюхом, но в руках и ногах угадывались крепкие мышцы. Морду закрывал большой стальной шлем в виде черепа додонго. В то время, как прочие моблины носили тряпье и старое, попорченное снаряжение, у этого доспехи, закрывавшие плечо и грудь, явно делал какой-то кузнец. — Вождь Мокут Трижды Проклятый, — окликнул его Ганондорф и приветственно кивнул. — Рад, что наконец встретил тебя. — Король герудо. Нет, это теперь не так, да? — моблин ухмыльнулся. — Король, который отдал свой трон. Кто ты теперь? Просто человек, как все прочие. Ганондорф посмотрел на Набуру. Она стиснула зубы, ноздри ее трепетали. Хорошо, она сдерживала пока что злость. — Я надеялся, могучий вождь, что мы поговорим мирно. Ведь ты получил мое послание. Но где Бозура и Тресса? Где мои посланницы? — Я все получил. А, слова, которые ты велел им мне сказать? Ты хочешь, чтобы я подчинился тебе? Тебе? Герудо, который проиграл войну своих предков? — Я закончил войну, а не проиграл. — Закончил? Ха-а-а, — Мокут махнул рукой, отметая это слово как муху. — Ты победил хайлийцев? Или поклонился им? Нет, ты не спрячешь свой проигрыш за умными словами. — Моблин поерзал на троне и наклонился вперед. Его глаза заблестели под шлемом. — Умные слова тебе не помогут. Ты слишком слабый, чтобы победить хайлийцев. Ты слишком слабый, чтобы править моблинами. Толпа радостно завопила, вторя словам своего вождя. Ганондорф медленно и глубоко выдохнул. Он не должен был пока что терять терпение. Если он прикончит эту тварь сейчас, то будет выглядеть убийцей. Нужно было, чтобы они напали на него, а он затем победил. Нужно было показать себя этой швали. Он огляделся по сторонам, где вокруг огня сидели вожди и предводители дюжины кланов. — Сколько вас здесь сейчас? Тысячи? Столько же, сколько хайлийцев? Или даже хайлийцев и герудо вместе взятых, если не больше? Но где вы живете? Под деревьями, под горами. Вы всегда голодные, быстро умираете. Вот что за жизнь дают вам ваши вожди, которые не достойны зваться вождями. — Что ты делаешь? — спросил Мокут. — Ты говоришь со мной, а не с ними. Это я победил Гроллумпа Хромого. Это я принес им сердце Большого Горона. — Он не принес вам ничего, кроме пустых животов и холодных домов. Идите со мной, и вы вознесетесь выше хайлийцев. Вы заберете все, что захотите, у тех, кто охотился за вами всю вашу жизнь. — Опять умные слова, — воскликнул Мокут. — Но помните, что герудо слабы! Принесите их! Из-за трона выбежали четверо воинов, которые тащили два больших сундука. Они остановились перед Ганондорфом и бросили ношу на землю. — Вот, что предлагает вам этот человек из герудо. Воины пнули сундуки, и оттуда высыпались кости. На костях еще оставалось мясо и кровь. Как он и боялся. Простите, сестры мои. Вы отдали жизни за благое дело. Я не дам этой жертве пропасть зря. — Кислые были твои посланницы, — Мокут захохотал и похлопал себя по животу. — Вот мой ответ на твое предложение, человек из герудо. Набуру шагнула вперед, уже вытащив меч. Она вперилась полным ненависти взглядом в моблина. Ганондорф перегородил ей дорогу рукой. — Не сейчас, — шепнул он. — Тогда давай скорее, — яростно прошептала она в ответ. — Я не такой как ты, — крикнул Мокут, — я не отдаю свои земли. — Какие земли? — Ганондорф еще раз обвел взглядом толпу. — Эти голые камни? А не хотите присоединиться к вождю, которые отвоевывал земли у хайлийцев и отвоюет снова? Не хотите больше не цепляться за этого труса? — Труса? — завизжал вождь. Толпа уже слушала Ганондорфа, а не его. — Я приведу вас к победе. Не над двумя безоружными, а над настоящими хайлийскими рыцарями. — Стража! Уймите его! Ганондорф услышал, как позади к ним рванулись моблины, которые привели их на встречу. — Наб, — позвал он, и это все, что потребовалось. Дальше он услышал боевые кличи своей охраны и звуки стали. Он сделал шаг вперед и простер руки перед собой. — Ты думаешь, я слабый, Трижды Проклятый? — в одной его руке появился длинный черный меч королей герудо. — Ты говоришь, что не трус. Докажи это! Проверим нашу силу. Вождь моблинов закричал и спрыгнул со своего трона. Еще до того, как он приземлился, в воздухе мелькнули три брошенных ножа. Один пролетел мимо, другой Ганондорф сбил в полете мечом, а последний ударил его пониже плеча и звякнул о нагрудник. Он приблизился к Мокуту, пока тот еще восстанавливал равновесие после прыжка. Но для своего телосложения этот моблин двигался очень быстро. Кто-то швырнул ему тяжелый молот, и вождь с легкостью поймал его. — Я сильный! — выкрикнул он и бросился на Ганондорфа. — Я самый сильный! Я вождь! Но куда бы он ни направлял свое оружие, Ганондорф встречал его своим клинком. Моблин был силен, но уже после второго парирования Ганондорф понял, что он сильнее. Моблин был быстр, но за годы войны он сталкивался с врагами много быстрее, и ни одному не удалось его превзойти. — Ты хочешь знать, как меня называть. Он отбил очередной удар молота вниз и ткнул моблина локтем в живот. Вождь охнул и споткнулся, молот вывернулся из рук. Вопли умирающих моблинов вокруг были приятны его ушам, как прекраснейшая музыка. Эти предсмертные крики были хором, славящим его имя. — Оружие! — взвыл моблин. — Дайте мне оружие! — Я — последний сын пустыни, — Ганондорф наступил ему на толстую лодыжку и почувствовал, как под сапогом ломается кость. — Я — кара для всех, кто бросает мне вызов. Мокут умудрился схватить какой-то небольшой меч и ударил им. Поскольку он лежал на спине, в ударе не было особенной мощи, Ганондорф отбил его тыльной стороной перчатки. — Я — сын Твинрова и лучший их ученик, — он призвал в ладонь колдовской огонь, и пальцы окутали черные языки пламени. Сила текла через него, и душа его пела. — Я — величайший из герудо, самых свирепых воинов, которые ходили под солнцем! ЭТО ТО, ДЛЯ ЧЕГО ТЫ РОЖДЕН Он обхватил руками шлем моблина, и черно-фиолетовое пламя объяло его голову. — Пощади! — взвизгнул Мокут Трижды Проклятый. — Пощади! Шлем треснул под руками Ганондорфа, и огонь перекинулся на морду. Само слово “пощада” обратилось в пепел, и Мокут мог уже только выть и биться в агонии. Вскоре он затих. — Вы хотите знать, как меня называть? — Ганондорф призвал все свои силы, дернул и вскинул над головой пылающий череп вождя. Он сжал кулак, и череп осыпался пылью. — Я — Ганондорф Драгмайр! И вы будете звать меня королем!