Сейчас
На этот раз Леви сумел открыть глаза. Точнее, один глаз — второй был обмотан тугой повязкой. Он ощупал ее рукой, попутно отмечая, что на ней не хватает двух пальцев. Однако вторая была целой, хоть и слушалась с трудом. Уже лучше, чем он ожидал. Хотелось бы проверить и ноги, но пока что согнуться — задача непосильная. Пара движений отняли все силы, Леви уронил руки вдоль тела и расслабился. Пришло время оглядеться. Он действительно находился в палатке. Значит, они выбрались из проклятого окопа. Возможно, Эрвин нагнал их и… Предположение разбилось в дребезги, когда, исследуя взглядом заставленное коробками пространство, Леви наткнулся на фуражку с нацистским орлом. В тот же момент справа, где у него теперь была слепая зона, раздался шорох. — Швайне, — не раздумывая, сказал он. Лучше умереть на месте, чем принимать помощь от проклятых немцев. Леви инстинктивно зажмурился в ожидании удара, но его не последовало. Тогда он, превознемогая боль, прочистил горло и произнес еще громче: — Швайне! — Какой впечатляющий словарний запас, — прозвучало сбоку, и Леви понадобилось не больше доли секунды, чтобы узнать по голосу Зика. — Что ты здесь делаешь? — прохрипел он. — Йа в своем лагере. Оказиваю тебе ответную милость. Ти бил хорошим тюремщиком, да, Леви? — насмешливо спросил Зик. Матрас прогнулся: Немец сел на правый край кровати. Даже максимально скосив глаз в сторону, Леви мог видеть только его плечо. Очевидно, он нашел чистую форму взамен изодранной за месяцы плена. — Что тебе от меня нужно? Еврейских солдат обычно не отправляли концлагеря, а расстреливали на месте уж, и тем более не лечили. Леви ведь лежал даже не в госпитале, а в личной палатке Зика. Возможно, остальные даже не знали, что творит их гауптман. Кому бы он не служил, это точно был не Третий Рейх. — Спи, Леви. Спи. Ему хотелось возмутиться, но веки сомкнулись сами собой.Месяц назад
«Ханджи умерла бы от зависти», — подумал Леви, вспоминая, как она мечтала провести хотя бы пару допросов и учила немецкий так усердно, что знала его уже лучше Эрда. За Гауптманом следили особенно пристально. Что делать с остальными Леви пока не знал, но пленных офицеров положено отправлять на допросы в Англию. Предпочтение, конечно, отдавалось, эсэсовцам, но с этим бородачем было что-то не так, и в «Лондонской клетке» из него точно достанут немало интересного. Танкистов передали Нанабе. Раненых не было уже давно, так что медик могла посвятить все внимание немцам. Крепыш обжег ногу почти до кости и получил контузию, а двое других надышались дымом. Немка, хоть и совершенно здоровая, была с ними. Леви приставил к ней Петру: ему было спокойнее, когда все женщины находились в одном месте. Он прекрасно знал, какие мысли могут нагрянуть к мужчине, особенно среди ночи. Своих девчонок солдаты не трогали, а вот миловидной нацистке, если она не дура, стоило дремать в полглаза. Он решил проверить пленных, начиная с импровизированного лазарета. Нанаба обустроилась в глухом ответвлении траншеи, недалеко от Леви. Разумное решение: хоть места так мало, что толком не развернуться, так никто не перешагивал и не спотыкался о больных. Да и накрыть уголок так, чтобы в него совсем не бежала вода, было гораздо легче. Леви еще не добрался до лазарета, когда услышал голос Гергера: — Надо же! Смотрите, эти немцы на одно лицо! — Точно! — поддакнул Вим. — Как братья! — Они и есть братьйа, — снисходительным тоном поправил гауптман. — Что он здесь делает? — спросил Леви, выступая на свет, и только тогда заметил, что, помимо гауптмана, здесь собрались и остальные немцы. Танкисты валялись без сознания. К крепышу подсел долговязый, девушка разместилась между двумя другими, действительно одинаковыми, за исключением цвета волос. Шатен совсем обмяк, посерел и, наверное, не приходил в сознание с самого выстрела. Русый метался между сном и забытьем, прижимаясь лбом к бедру нацистки. Сопляк присел на корточки в углу, сжавшись в настолько жалкий комок, что Леви проглядел бы его, если б не поискал глазами специально. Гауптман же, будто генерал всея британский войск, расслабленно прислонился к бревенчатой стене и курил. Леви шагнул вперед и вырвал сигарету, не дождавшись ответа на предыдущий вопрос. — Здесь тебе что, отель? — Я не просил. Это была мойа, — пожал плечами гауптман, но ни единым жестом не попытался ему противостоять, пока Леви вдавливал окурок каблуком в землю. — Здесь все мое, вплоть до твоих потрохов. Что ж, по крайней мере с ним никто не делился. Леви и правда подумал, что его люди лишились последних мозгов. Впрочем, они ушли не далеко от этого, раз таскали немцев, куда вздумается. Взвод был неплохо закален в боях, но размяк за время бездействия и был незнаком с понятием «плен». Посмотреть бы им, как содержат людей сами немцы. Кушель, которая в тридцать девятом году из-за слухов о готовящейся войне решила повидать войну во Франции, больше не выходила на связь. По слухам, она попала в Равенсбрюк. — Капитан, они просили своих проверить. Вон тот совсем плох, сами понимаете, — сказал Вим, указывая на шатена. — Ты хотел сказать, вот он просил? Выучил пару слов по-английски, и вы забыли, что он нацист? — Леви наседал на Вима, пока тот не вжал голову в плечи, а затем переключил внимание на пленника. — А ты. Где ты, черт возьми, научился разговаривать? — Да так, запомнил по паре слов, то здесь, то там, — ухмыльнулся немец. Леви едва не зарычал. Он не станет нахваливать способности нациста, но говорил он почти как на родном. Конечно, от акцента никуда не деться, но он прекрасно понимал чужую речь, правильно строил предложения и долго не раздумывал, прежде чем использовать слова. Вчера Леви убедился в этом, слушая, как нацист клянется, что они знать не знали о двух застрявших здесь враждебных друг другу взводах и просто направлялись на ближайшую базу. Вранье, конечно, и Леви мог бы и сам, еще до Лондона, добиться правды, оторвав пару ногтей, но ребята слишком уж впечатлились сдачей в плен ради спасения танкистов, да и Эрвину он обещал, что как-нибудь протянет до конца войны без военных преступлений. — Ты дала ему морфия? — спросил Леви у Нанабы, которая как раз, поджав губы, приложила ладонь ко лбу крепыша. — Рана серьезная. Возможно, придется отнять ногу, — сказала она, а долговязый, хоть и не понимал язык, интуитивно заерзал. — Больше не трать на них лекарства. Пусть терпят. Они же там про сверхлюдей рассказывают, да? — Леви обратился к гауптману, но того было не смутить. — О превосходстве белой раси, — подтвердил немец таким тоном, будто его это не касалось. — Ну, посмотрим, что останется от его превосходства, когда Нанаба возьмет пилу. Девушка, долговязый и сопляк даже ухом не повели. Леви подозревал, что кто-то еще может знать английский, но вряд ли они сохранили бы невозмутимые лица после его комментария, раз уж так дорожили товарищами. Возможно, что даже свои не в курсе, что на самом деле скрывает гауптман. Хотелось связать его по рукам и ногам, как положено делать с пленными, но было уже поздновато, учитывая, что его глупые подчиненные позволили пленным первые сутки проходить почти на свободе. Может, не отдай Леви прямой приказ, они бы и оружие не забрали. Кстати, о приказах: ломая голову из-за гауптмана, он даже не придумал, как наказать тех, кто вчера отказался стрелять. Особенно Кейджи. Один залп ПТР, и они бы не оказались в этой ситуации. — Девчонка пусть останется, а этих я чтоб больше здесь не видел, — приказал Леви перед уходом. — И пусть Петра свяжется с майором Смитом. Леви не в первый раз пожалел, что его оставили за главного. Ему гораздо спокойнее работалось под командованием Эрвина, особенно когда они разбивали лагерь. Было чисто. Леви заваривал чай, муштровал новобранцев и проводил вечера, сидя подле Эрвина, размечающего на карте очередные долгоиграющие стратегии. К нему прислушивались даже вышестоящие офицеры. Наверняка он выйдет из этой войны легендой в один ряд с Нельсоном. Леви хотел бы видеть, как это произойдет. Здесь, в траншее, когда бессонными ночами не было других занятий, кроме прокручивания в голове старых воспоминаний, Леви осознавал, что часы, проведенные подле Эрвина в начале войны, похоже, были самыми счастливыми в его жизни.