Сейчас
Леви не верилось, что он не заметил этого раньше. Он провел в этой палатке бог знает сколько дней, привыкая видеть только одной стороной и посвящая каждую минуты бодрствования тому, чтобы вернуть контроль над конечностями. Его интересовало где он, какое будущее его ждет, и что случилось с его людьми. Внешний вид Зика — последняя из его забот, он только заметил, что форма стала опрятнее. Удивительно, как ему не бросилось в глаза, что на самых видных местах, на отутюженном стоячем воротнике, появились две пары аккуратных молний. — Ты сраный эсэсовец! — охнул Леви прямо посреди обеда. — Сильно ж тебя приложьило, раз ти только заметил, — широко раскрыл глаза Зик, не донеся ложку до его рта. Леви отпихнул от себя его руку — на удивление, движение вышло точным, а не как обычно. Похоже, тренировки приносили свои плоды, но сейчас было не время этому радоваться. — Ты переоделся в чужую форму? — все еще не мог поверить он, гадая, были ли в курсе его спутники. Ни один из них не казался Леви подозрительными. Обычные молодые солдаты, не дослужившиеся даже до сержанта. Низкорослая девушка, конечно, не очень вписывалась в эту компанию, но, насколько он помнил, она просто вела автомобиль. Не типичная для женщины, но все же достаточно убедительная профессия для женщины. Скорее всего, Зик дурил и чужих, и своих. — А чему ти удивляешьсьйа? Так ви били ко мне добрей. — Конечно, мы б сразу тебя пристрелили, если б знали, что ты чертов срань-хер-фюрер! — Гаупштурмфюрер Зик Фриц, прийатно познакомитьсьйа, — он отвесил шутливый полупоклон, и Леви почувствовал себя особенно глупым и беспомощным. — Но дльйа тебьйа это уже не важно. Окажешь мне небольшое одолжение, и можешь катитьсьйа на все четире сторони. — Одолжение? Совсем рехнулся? — возмутился Леви и облизнул губы, видя, как Зик отставляет тарелку: на сегодня о кормежке можно забыть. — Тебе же не нравитсья, что ми називаем жьидов подлим народов без чести и совести. Ти мне должен, так поступи по-мужски. — Это называется променяй родину на говяжье рагу. — Могу еще чаю заварить, — доброжелательно пошутил Зик, будто за все произошедшее они оба не заслужили виселицу. — Будешь? — Буду, — сдался Леви. Какая разница, если ниже ему уже не упасть.Две недели назад
Марсель умер вечером, когда дневная прохлада сменялась вечерним холодком, и по всем сторон доносился стук ложек по тарелкам. Пик, как обычно, перекусила с англичанами. Леви она казалась скучной и мрачноватой, но остальные ее, почему-то полюбили, и старательно учили простым словам. В отличие от Зика, акцент у нее был такой, что не поймешь и с третьего раза, но ребята смеялись и разделяли ее беспокойство о танкистах. Порко, с которым они собирались пожениться после войны, досталось меньше всех: скорее всего, он до конца жизни будет мучаться от судорог и одышки, но ерунда по сравнению с тем, в каком состоянии возвращалось большинство солдат. Райнер, на удивление, тоже пошел на поправку. Леви быстро снял запрет на лекарства, но на немце и без них заживало, как на собаке. А вот Марсель, которого вытащили из танка последним, перестал дышать, так и не выйдя из комы, чтобы попрощаться. Пик вскрикнула, когда коснулась его холодной щеки. Подоспевшей Нанабе оставалось только закрыть глаза и прогнать посторонних. Парень совсем чуть-чуть не дожил до двадцати трех лет. Царившее во взводе благодушное настроение неисправимо испортилось. Потерь не было с самой Франции. Все это время они маялись от скуки и иногда почти мечтательно фантазировали о будущих сражениях, но в этих воздушных замках были только славные победы и безликие нацисты — бездушный символ зла без истории и имени. Никто не хотел видеть трупы вчерашних школьников, которых оплакивали друзья и брат. Леви, как старший по званию, должен был сказать хоть что-то, чтобы напомнить своим людям, зачем они здесь, и скольких, возможно, убил Марсель, прежде чем закоченеть у них под боком. Но вздохновляющие речи — это по части Эрвина. Леви в действительности еще не отдал ни одного хорошего приказа — он умел только убивать. И сейчас ему было лучше отойти в сторону. Не заботясь о том, достал ли кто-то из заначки настрого запрещенный алкоголь, Леви верхнулся в свой скромный угол с низким навесом и сел на подстилку, подтянув под себя ноги. Будь весь батальон вместе, Ханджи наверняка навестила бы его, но она далеко, если вообще жива. Петра уже шесть дней слушала одни помехи. Может быть, пока они тут отсиживаются в глуши, немцы уже перебрались через Ла-Манш или япошки добили последних китайцев и двинулись на Москву, очистив для фашистов Восточный фронт. В отсутствии новостей любые ужасы со временем принимают налет реалистичности. Было совсем темно, но голоса в окопе не стихали. Леви почти пропустил шорох, возвещающий о приближении Зика. На этот раз немец, вместо того чтобы раздражающе нависнуть в проеме, рухнул рядом с ним. Леви посчитал, что уже поздно играть в строгого командира и прогонять его. — Ты разве не заметил, что больше никто себе это не позволяет? — спросил он, гадая, с чего вообще Зик решил присосаться к нему, как клещ. — Они же твои подчиненние. А ми равни, — он указал на собственные «капитанские» погоны. — Ты военнопленный, — напомнил Леви, впрочем, сам в это не веря. — Незначительние детали, — отшутился Зик, рассоабленно, будто болтая с другом. — Разрешишь похоронить Марселя завтра утром? — Как чудно, что ты спросил, — при напоминании о трупе, лежащем в паре десятков метров от него, настроение упало еще сильней. — Хоть памятник ему строгайте, мне все равно. Видимо, он звучал не так равнодушно, как рассчитывал, потому что Зик ответил: — Надо же, как ти расстроилсьйа. А говорил, что нас ненавидишь. — Ненавижу. Особенно тебя. — Да ладно, никто не смотрит. Можешь даже поплакать, — проворковал Зик, и погладил его по коленке. — Я думал, камикадзе только у японцев, — медленно произнес он, глядя, как его сжимает крупная кисть. — Хватит уже строжьитьсьйа, — не обратил внимание на угрозу Зик и передвинулся, пока еще предупредительно надавливая на него всем весом. — Йа же знаю, что внутри ти белий и пущиистий. И вижу, как ти на меньйа смотришь. — Как на дерьмо? — уточнил Леви, чувствуя, как язык прилипает к небу. Глаза Зика казались светлыми даже в темноте. Леви был бы лицемером, если бы попробовал отрицать притяжение между ними. Если не считать дурацкую бороду и нацисткое нутро, Зик был вполне в его вкусе. Ощущать его рядом с собой было приятно. Леви никто не касался с самого начала войны: сначала он слишком боялся позорного возвращения в Лондон с синим билетом, а затем… Затем был Эрвин. Между ними, определенно, было бы куда меньше недосказанностей, если Леви решился вот также схватить его за ляжку. Но Эрвин был далеко, если вообще еще был. И ничего, кроме пары слишком долгих взглядов, не доказывало, что ему было интересно. — Я тебя ненавижу, — напомнил Леви, после чего позволил Зику уложить его на спину. Он таскал в рукаве нож лет с двеннадцати, и сразу решил, что всадит немцу лезвие в глаз, что если он только потянется к его заднице, но Зик, необычайно понятливый, только подмял его под себя, и вытащил его член. Яички поджались от дуновения холодного ветерка, но массивное тело поверх собственного навевало приятные воспоминания и будоражило кровь. Леви любил высоких. Тяжелых. Сильных. Он вцепился Зику плечо, чувствуя сквозь одежду каменные мышцы. Когда пальцы уже начало сводить, немец расстегнул ширинку и соединил их вместе. Леви не расслаблялся, беспрестанно прислушиваясь к доносямся с другого конца траншеи шорохам. Часовые могли в кой-то веки вспомнить о своих обязанностях и отправиться на поиски Зика. Впрочем, концентрация значительно снизилась, когда Зик поцеловал его в висок. Царапнувшие по коже усы ощущались непривычно, но не неприятно. Стояло у него сильно, до боли. Леви даже не трогал себя с тех пор, как они засели в окопе: дрочка в просыревшей яме — определенно не то, что он представлял, вступая в армию. Как, впрочем, и возня с нацистом. Член у Зика — крупный, движения — резкие, даже слишком. Леви выгибался ему навстречу, пытаясь подстроился, но в итоге отпихнул и сам обхватил оба члена. Плевать на ладонь не пришлось — смазки натекло уже прилично. Привычная хватка в сочетании с чужим согревающим ухо дыханием сделало свое дело, и Леви все-таки отключился от окружающего мира. Холодная ночь растворялась рядом с огромным, полыхающим Зиком. Пружина внизу живота скручивалась все сильнее, два ствола выскальзывали из ладони с хлюпаньем, которое казалось изобличающим и невероятно возбуждающим. Леви уткнулся лбом в грудь Зику, который уже полностью улегся сверху, не давая дышать полной грудью. Леви вздыхал коротко и рвано, не следя за тем, как хаотично подергиваются его плечи. Когда он кончил, из горла вырвался единственный тихий вздох, преисполненный облегчения. — Вали к черту, — тут же прошелестел он, раздумывая, обо что бы вытереть руку. Зик послушался, хоть и с небольшой задержкой. Он перенес вес на колено и сунул еще не до конца опавший член обратно в белье. Взглянув на него в полумраке, Леви вдруг понял, что должно было его смутить с самого начала. — Ты обрезанный, — сказал он почти вопросительно. — Йа же говорил, что только по маме немец, — улыбнулся Зик, достал портсигар и протянул одну самокрутку. — Говорил, — подтвердил Леви и принял из рук немца сигарету. Он курил всего пару раз за всю жизнь, но сегодня был неплохой для этого повод.