***
— У него был шок и истерика, нам пришлось вколоть ему феназепам. Скорее всего мальчику потребуется помощь психотерапевта… — Я сам решу, что ему нужно. Спасибо за вашу работу. Я могу его забрать домой? — Да. Я подготовлю бумаги к выписке и можете быть свободны. Азирафель проснулся от приглушенных голосов за дверью. Очевидно, что говоривших было двое и один из них - Гавриил. Как только удаляющиеся шаги медсестры стихли, мужчина вошел в палату и посмотрел на сына. Юноша отметил перемены во внешности отца. Свежий, отутюженный костюм не отвлекал от темных кругов под глазами, налившихся кровью. На скуле отчетливо виден синяк и Фелл младший невольно задался вопросом, когда и кто успел начистить тому лицо? В целом, Гавриил выглядел так, как и подобает человеку внезапно лишившимся всего. Отрешенный взгляд, поникшие плечи. Всё указывало на горечь и утрату. Стоило бы его пожалеть, но Азирафель лишь усмехнулся про себя. Он желал этому человеку, резко ставшим чужим, хапнуть горя сполна. Какое-то время отец и сын смотрели друг на друга. Подросток не мог отвести взгляд или пошевелиться, потому что тело плохо слушалось его. А Гавриил в свою очередь не знал, как себя вести. Перед собой он видел того, кто дважды лишил его радости в мире. Того, кто своим существованием перечеркнул его личное счастье. Того, кого хотелось убить. Того, кто вопреки всему оставался единственным, родным человеком… — Одевайся. Жду снаружи. — Мужчина небрежно бросил пакет с одеждой в изножье кровати и вышел за дверь. Азирафель неспешно откинул одеяло и встал. Он бросил взгляд на настенные часы и совсем не удивился тому, что проспал четырнадцать часов. В нём вообще отключилась функция отвечающая за эмоции. В голове, как и в душе было пусто. Его совершенно не волновало то, что накануне он впал в истерику и предстал перед друзьями в подобном состоянии. Разве имеет ли это теперь смысл? Отныне ничего не имело смысла. Азирафель заглянул в пакет и выудил оттуда белый свитер, брюки, носки, туфли и куртку. Одевался долго, то и дело отвлекаясь на какую-то мысль. В итоге, когда причин оставаться в палате не было, юноша вышел и прошел вслед за отцом. На медицинском посту их уже дожидались документы и небольшой пакетик, в котором аккуратно были сложены вещи пациента. — Всего хорошего вам, мистер Фелл, — заступившая на смену Мэри Ходжес тепло улыбнулась подростку и проводила его грустным взглядом до выхода. Он хотел что-то сказать, ответить, но горло сковало цепями. Лучше промолчать. Сил совсем не было, и каждый вздох давался с трудом. Да, молчать проще… На улице стояла прескверная погода. Под стать настроению. Азирафель поднял взгляд и уставился в черное небо. Теперь и моя жизнь такая же черная… Беспросветная. Без радуги и солнца. Без рассветов и закатов. Вздернутый нос уловил запах озона и первые тяжелые капли упали на плечи. Почему в дождь ощущаешь себя особенно одиноко? Или это восприятие сложилось в связи с последними событиями? Так или иначе, Азирафель шел за Гавриилом зная, что в этом мире он остался совершенно один. А так хочется упасть в любимые, теплые объятия. Так хочется вздохнуть полной грудью и счастливо улыбнуться. Но судьба, бледная стерва, смеётся в лицо. Отворачивается и подкидывает новое дерьмо. Всю дорогу до дома Азирафель молчал. Он не хотел говорить, только не с Гавриилом. К счастью тот тоже не горел желанием что-то сказать или даже упрекнуть. Весь путь у юноши прошел в мыслях об Энтони. Как он? Где он? Как поступит, когда очнется? Решится ли встретиться с ним зная, чем может обернуться их близость… Возможно та роковая ночь была вообще последней. И если так, Азирафель сохранит воспоминания о ней, сбережет как самое ценное из сокровищ. По приезду домой, подросток первым делом отыскал телефон. И тогда он обнаружил, что проспал вовсе не четырнадцать часов, а почти двое суток. Врядли это действие транквилизатора… Возможно он не хотел просыпаться и находиться в кошмарной реальности. Снизу хлопнула дверь. Азирафель выдохнул. Он был не готов к выяснениям отношений и было намного спокойнее находиться дома совершенно одному. Прошло несколько дней. Юноша не ел. Много спал. Иногда спускался вниз, чтобы набрать стакан воды. Весь первый этаж пропитался застоявшимся запахом перегара, а пустых бутылок становилось всё больше и больше. Гавриила он не видел, но знал, что тот в кабинете. Спрятался от всего мира и поделом ему. На третий день, Азирафель проснулся в поту от очередного кошмара, что мучали его со дня аварии. Он схватил телефон, но тот предательски молчал. Ни звонка, ни сообщения, ни единой надежды на что-то хорошее и светлое… И снова грёбанные мысли, от которых хотелось выйти в окно. Сколько это будет длиться? Азирафель чувствовал, что балансирует на грани. Один крохотный шаг и он сломается. Нужно постараться взять себя в руки. Жить, превозмогая боль. Поэтому Азирафель решил, что ему пора вернуться в школу. На часах пять утра, а внизу уже слышны нетвердые шаги и какое-то бормотание. Юноша приоткрыл дверь, силясь разобрать звуки и до него отчетливо донесся всхлип. Азирафель четко представил себе отца: пьяного, растрепанного и расстроенного. Жалкого и заплаканного. Сам он не плакал уже несколько дней. Не мог выдавить и слезинки, потому что был полностью опустошен. Раздавлен и сброшен на дно колодца своих чувств. Шаги превратились в тяжелую поступь. Они приближались. Не желая встречаться с отцом, подросток бесшумно прикрыл дверь и начал складывать в рюкзак первые попавшиеся тетради. Сегодня он попробует отвлечься от гнетущих мыслей и может быть со временем боль уйдет? Нет… Шоу должно продолжаться. Азирафель чуть вздрогнул, когда дверь открылась и мягко стукнулась о стену. Он не смел обернуться и встретиться с холодным взглядом, продолжая собирать рюкзак. С минуту Гавриил стоял на пороге. Юноша возвел глаза к потолку, мысленно прося, чтобы тот ушел. И когда молчание стало невыносимым, мужчина нетвердым голосом просипел: — Знаешь, Азирафель… мне даже не дали её похоронить. Неприятные мурашки волной прошлись по спине и кончики пальцев в миг заледенели. — Я несколько дней думал о том, что с радостью променял бы твою жизнь взамен на Мишель… взамен на жизнь твоей матери. Каждое слово неприятно резало грудь. Движения юноши стали какими-то хаотичными. Он мял тетрадки и ронял карандаши. — Я ненавижу тебя, Азирафель. Подросток наконец обернулся. Гавриил стоял в заляпанной футболке и домашних штанах на пороге комнаты. Он выглядел ещё хуже чем в утро понедельника, когда забирал сына из больницы. — Не думай, что это чувство не взаимно. - Прошептал юноша и к своему несчастью был услышан. Гавриил завалился в комнату и выдернул ремень из бежевых брюк, что дожидались своего владельца на кровати. Он занес руку вверх и прошипел: — А ну повтори. — Я сказал, что твоя ненависть абсолютно взаимна! — Прокричал Азирафель точно зная, что за этим последует. И резкие, сильные удары ремнем посыпались на его плечи, лицо, руки и ноги. Гавриил освобождал копившуюся внутри злость. Было проще найти виноватого, казнить, разорвать на куски. Тогда горе ощущается не так явно. Металлическая пряжка попала по щеке, лбу, по мягкой коже на груди. Плоть в нескольких местах порвалась и когда кровь теплой струйкой потекла на пол, Гавриил остановился. Его трясло. Он закричал и унесся к себе в спальню, а Азирафель невидящим взором смотрел на окровавленные пальцы. Кап…кап… Последние минуты Азирафель не чувствовал ничего. И лишь, когда побои резко прекратились, он испытал адскую боль. Раны ныли и пощипывали. По щекам струились слезы обиды, смешиваясь с алой кровью. Юноша попытался унять дрожь, но безуспешно. Какое-то время он сидел на полу, привалившись спиной к кровати. Так сколько это будет длиться? Решение пришло мгновенно, как только последняя слезинка замерла в уголке глаз. Он уйдет. Уйдет не оглядываясь. Забудет прошлую жизнь и начнет новую. Терпеть насилие и дальше, Азирафель был не готов. Он истощен морально и физически. Навязчивая мысль придала сил и подросток понесся в ванную, смывая следы отцовской жестокости. Там же он подлатал себя, скрыв особенно глубокие ранки на руках бинтами. Из зеркала на него смотрела тень с угасшим взором. Тяжело вздохнув, Азирафель приклеил несколько пластырей на лицо и поспешил обратно в комнату. Рюкзак снова подвергся пытке. Но теперь его заполняли не школьные принадлежности, а документы, чистое белье, несколько рубашек, свитер, брюки, носки, бинты и книга, когда-то подаренная Кроули. Сверху ещё оставалось немного места и юноша с полной уверенностью заполнил её бутылкой скотча. Одевшись, Азирафель решил напоследок осмотреть дом. В комнате Энтони, он прижал к себе подушку. Она уже не пахла им и от этого понимания внутри что-то неприятно кольнуло. Цветы на подоконнике без своего хозяина поникли, опустив листочки вниз. Комната стала бесцветной и безжизненной. Уже на выходе из спальни, Азирафель заметил на столе клочок бумаги. Сведя брови в переносице, он подошел ближе, вчитываясь в прыгающие строчки:Мы будем вместе несмотря ни на что. У нас с тобой своя сторона. Надо лишь потерпеть.
Кроули.
Слабо улыбнувшись, Азирафель прижал записку к губам и спрятал в карман. Затем он покинул спальню возлюбленного и бесшумно приблизился к комнате отца, заглядывая в замочную скважину. Мужчина похрапывал, раскинувшись на широкой постели и тогда подросток быстро побежал вниз, прямиком в кабинет. Он обчистил сейф и ящики. Не забыл про кошелек во внутреннем кармане выходного пальто и вполне довольный собой, покинул дом, направляясь к школе. Он распределил по разным карманам найденное богатство, которое составляло триста восемьдесят фунтов*. При большом желании и экономии ему хватило бы этого на несколько месяцев. Только бы не попасться… Подросток сверился с часами, отмечая, что до ближайшего поезда у него оставался час. Затем вынул телефон и отправил Ньюту сообщение: «Жду тебя за школой. Прямо сейчас.» Парень появился через пять минут натягивая на плечи куртку. Он выглядел взволнованным. — Ази! Как ты?! Почему не отвечал на сообщения? — Ньют. Я пришел попрощаться. — Боже, почему? Что случилось? — Он ошарашенно смотрел на похудевшего друга. В памяти ещё были свежи воспоминания о случившейся истерике в больничной палате. — Случилось то, что я влюбился. — Сказал Азирафель. Он так долго хранил в себе эту тайну, что теперь поразился с какой легкостью это сказал. — Но Гавриил не может принять меня. Он считает, что я виноват в смерти Мишель. Он ненавидит меня. — Азирафель протянул вперед руки, демонстрируя бинты пропитавшиеся кровью. — А терпеть его я не намерен. Я уезжаю. В Лондон. Прости меня, друг. Мы в последнее время мало общались. Я был ослеплен любовью. И сейчас… я попробую найти Кроули. Я попробую начать жизнь заново. Ньютон заметно расстроился и бросился на Азирафеля с объятиями. Юноша сцепил руки в замок за спиной друга, мысленно благодаря его за дружбу, за общие воспоминания и поддержку, что связывала их на протяжении долгих лет. — Ази. Я буду скучать по тебе. Ты самый лучший, знай это. — Сказал Ньют, выпуская подростка из объятий. — Вот возьми. Тебе пригодится. — Он выгреб из карманов деньги и сунул их в перебинтованные руки. — Тут девять фунтов. Отказы не принимаются. Азирафель благодарно улыбнулся. — Спасибо, Ньют. Однажды мы встретимся снова. Я тоже буду скучать.***
Уже сидя в душном вагоне поезда, Азирафель поражался своей смелости. Год назад он был простым парнем. Тем, кто переживал из-за лишней стычки с Михаилом. Витающим в облаках. Мечтающим о светлом будущем. Он с теплотой вспомнил уютные вечера проведенные за книгой и чашкой какао. Дни проведенные за работой. Приятные моменты с Ньютоном и отцом, которого он действительно любил всем сердцем. Но ничего этого больше нет. Как прежде уже не будет. После появления Энтони Кроули, жизнь Азирафеля перевернулась. Он попробовал на вкус любовь, на собственной коже почувствовал страсть. Узнал, какой может быть поддержка любимого человека. Понял, на что могут быть способны люди. Ему стали известны неведомые до недавних пор ощущения, такие как горечь и утрата. Не самые приятные чувства, но жизнь на правах учителя сама решает, какие преподать уроки. Поезд, мягко постукивая о рельсы, увозил юношу подальше от места, принесшего так много страданий. Не зная, как обернутся обстоятельства и куда заведёт Азирафеля побег, юноша укутался в плед, принесенный ему железнодорожным служащим и закрыл глаза. Спать не хотелось. Но ему было о чем подумать.