Глава четвертая
4 марта 2024 г. в 11:23
Перед тем, как распрощаться у ворот гостиницы, Мэйлинь и Суи какое-то время смеялись, намазывая лица друг друга сажей из печи. Хозяйка, которая заглянула на кухню, неодобрительно цокнула языком, но девушки знали, что так она проявляла наигранное неудовольствие, свойственное всем взрослым. Госпожа Ицин сама обучила их этому способу стать невидимыми для алчных и недобрых взглядов. Поэтому сейчас, когда Мэйлинь шла по вечерним улицам, единственным, кого ей стоило опасаться, это таких же простых работяг, как она сама. Подобные мужчины могли позволить себе только очень дешевых проституток, и то если повезет. Поэтому всегда был риск, что кто-то недобрый сердцем и темный на помыслы может начать приставать даже к самой жуткой замарашке. Тогда могло спасти только то, что ты принадлежишь к какому-нибудь сообществу. Например, рядом окажется сэянец, который вступится за тебя. Никто не пожелает ввязаться в ссору с целой общиной. Но несмотря на это, Мэйлинь все равно шла быстро и держала голову склоненной, пряча лицо и стараясь ни с кем не встречаться взглядом. Бывали случаи, от которых не спасало ничего: когда мужчины не только насиловали, но и убивали, что давало им шанс избежать наказания, ведь если жертва мертва, то кто пожалуется?
Ноги сами привели ее к дому, о котором рассказывал господин Лиджу. Она остановилась напротив, внимательно разглядывая аккуратный порог и прочные каменные стены. Почему он приказал ей отчитываться перед ним здесь, а не в Ведомстве Безопасности? Чтобы никто не узнал, что она на него работает или ему просто стыдно иметь дело с такой, как Мэйлинь? Стоит ли ей сейчас зайти к нему и солгать, что ничего не смогла выяснить? А если он догадается, что она врет? Или, может, он и вовсе уже позабыл о ней и сам нашел преступника? Бывает же, что, когда шторм сходит с моря, улов становится лучше прежнего, так может и господин Лиджу успокоился, все обдумал и сам справился с задачей?
Мейлин так и не нашла в себе сил, чтобы подойти к дому. И когда ей показалось, что кто-то на втором этаже чуть приоткрыл занавески, она быстро развернулась и решила, что сделает это завтра.
"Вряд ли там сейчас кто-нибудь есть, – она успокаивала и обманывала себя. – Это просто ветер из приоткрытого окна пошевелил легкую ткань. Скорее всего господин Лиджу еще не пришел со службы. А так как свет горел только на нижнем этаже, в пристройке для слуг, то если капитан начнет ее ругать за то, что не пришла, то она скажет, что вышла с работы слишком поздно, и никто не открыл двери".
Остаток пути до дома пролегал по самым жутким улицам бедного квартала. Но Мэйлинь повезло, и она удачно примкнула к знакомому соседу, который тащил на плечах мешок с собранными за чертой города хворостом и корой для розжига, а его сын лет девяти шагал впереди, освещая дорогу факелом. В Портовом районе не было фонарей, вдоль дорог не росли раскидистые сливы, а под ногами – только грязь. Мэйлинь подвязала край юбки узлом, чтобы подол не волочился по земле, жаль, что помочь обуви она никак не могла. В сухую погоду башмачки заметало серой пылью, а вот в дождливую приходилось проявлять ловкость, чтобы не тонуть по щиколотку в чавкающей грязи. В такие дни она останавливалась у моста, что вел в квартал Верхнего города и отмывала обувь, потому что в богатом районе на нее бы смотрели с отвращением, появись она в башмачках, облепленных глиной и комьями земли. А так как каждый торговец сам убирал территорию рядом со своими лавками, то ее легко могли прогнать с дороги метлой, как шелудивого пса. Поэтому она, как и десятки других девушек, спешащих на работу в другую часть города, носили с собой щеточку из козьей шерсти – самый дорогой и ценный подарок, который ей сделал отец.
Сосед и его сын шли молча, Мэйлинь держалась чуть поодаль. Разговаривать и приближаться даже к знакомому мужчине у сэянцев считалось распущенностью. Взгляды синторцев были более вольными, да и жизнь в городе вынуждала девушек вступать в контакты с мужчинами, но сэянцы все равно держались за свои обычаи, как за последнее, что связывало их с родиной. Поэтому они даже нашли оправдание, почему, не смотря на столь строгие взгляды, их женщины вынуждены работать наравне с мужчинами, ведя себя недостойным образом. Все дело в том, что, когда семья была в нужде, боги и духи предков прощали женщинам их отступления от правил, но в кругу семьи и знакомых они обязаны были вести себя, как полагалось сэянкам.
Мэйлинь нравились мировоззрение жителей этой столицы, женщины тут были близки по правам к мужчинам и не молчали в их присутствии по достижению возраста, когда девочка становилась девушкой. Госпожа Ицин тоже уже давно поддалась силе возможностей, которые дарила столица женщинам и не терпела, если работницы стояли молчаливыми истуканами в присутствии гостей.
Мэйлинь попрощалась кивком головы с проводниками и вошла в дом.
– Я дома, – она произнесла это по привычке.
Крохотная комнатушка с печью и тремя циновками. Под потолком висели засушенные травы, засоленная курица и несколько связок чеснока и лука. Здесь было так тесно, что произносить приветствие не требовалось, все и так видели, кто вошел.
– Умойся и помоги мне с ужином. – Мать перебирала фасоль, бережно складывая каждое зернышко на тарелку.
Отец же сидел на одной из циновок и при слабом свете лучины вырезал деревянного коня. Мэйлинь стыдилась признавать, что любила отца больше матери, что бывает редко в сэянских семьях, потому что девочка — это обуза и лишний рот, а Мэйлинь еще и родилась, когда уже никто не ждал детей в силу возраста. Она была слабой и никчемной девочкой, много болела, не могла выполнять как следует всю ту работу, что поручала ей мать. К тому же, на тот момент еще был жив ее старший брат, в отличии от других детей, которые, увы, не дожили и до шести лет. Мать любила сына, отдавая ему всю тепло и заботу, а отец был горд, потому что сыновья — это всегда хорошо. И хотя дочери – сплошные траты и головная боль, отец Мэйлинь отчего-то сильно к ней привязался. Может, потому что, часто болея, девочка была вынуждена сидеть с ним в лодке, пока мать уходила на рынок, а вдвоем, посреди огромного моря, близкими становятся даже враги. Вскорости оказалось, что Мэйлинь справлялась с добычей рыбы, губок, моллюсков и крабов ничем не хуже мальчишек. А после того, как их брат навлек на семью беду, что погнала их прочь в чужую провинцию, отец и вовсе уверился, что сами боги послали ему такую славную дочь. Только вот мать так не считала. Она верила, что была проклята этими богами, раз рожая сына за сыном, она тут же их теряла и выжила только дочка, появившаяся на старости лет. Мать часто ворчала, что во всем виновата свекровь, ведь та пожалела денег на их с отцом свадьбу, и они не принесли богам должных даров.
При таком отношении Мэйлинь не могла поделиться с матерью переживаниями и попросить у нее совета, как быть с капитаном. А помощь старшего ей была необходима, так как она жутко боялась линши и еще больше – этого господина Лиджу. Его красивое лицо со злобными глазами и насмешливой улыбкой до сих пор вызывало мурашки по спине. Ей казалось, что если она начнет помогать ему в расследовании, то такой, как он, непременно потом с ней расправится, чтобы она не удумала, будто он ей должен. Не обязательно убивать, достаточно выдворить из города, и тогда она и ее семья точно погибнут от голода или холода.
После ужина Мэйлинь присела рядом с отцом и стала помогать ему, убирая стружки и поднося лучину так, чтобы свет попадал на изгибы будущей игрушки, которые ловко вырезали ножом родные и загрубевшие руки. Она вспомнила, как эти покореженные старостью и тяжелым трудом насаживали на крючкок червей и плели крепкие сети.
– Чего вздыхаешь, как бабка на поминках? – Не отрываясь от работы, спросил отец. Он хорошо знал дочь и читал ее, как погоду на море.
– Что бы ты сделал, отец, если бы перед тобой встал выбор: потерять лодку в шторме, получать наказание за кражу риса или сидеть в доме, видя, как голод убивает твоих детей?
– Взрослые вопросы задаешь, – усмехнулся старик. – Не знаю, что с тобой приключилось, но если занесенный меч ближе к шее, чем возможное наказание за будущий проступок, то сначала надо избавиться от меча.
– Во что опять вляпалась эта глупая девчонка? – влезла в разговор мать. – Только попробуй что-нибудь вытворить, и я быстро выдам тебя замуж за того пьяницу из дома напротив. Он уж выбьет из тебя всю дурь!
– Я ничего не натворила, мама, – тихо ответила Мэйлинь и подумала:
«В отличии от старшего брата, который вынудил нас вести такую жизнь, но ты его почему-то никогда не ругаешь».
– Будь тише утренней волны и незаметней дневной тени, – добавила мать. – Я не хочу разгребать твои проблемы. Ты – часть семьи и, к тому же, женщина, твое дело не доставлять забот, пока не выйдешь замуж и не покинешь нашу семью.
Мэйлинь сжала кулаки, но промолчала.
– Отстать от нее, старая, – прикрикнул отец. – Она приносит домой деньги и, если пришла за советом, значит, думает о последствиях своих поступков. Хоть одного разумного ребенка нам подарили боги, а ты и этого сжить со свету норовишь.
Не желая становится причиной раздора, Мэйлинь тут же сменила тему, рассказав, как сегодня подглядывала за стряпухой на работе, пока очищала овощи. Все в семье знали, что Мэйлинь очень хотелось стать поваром, но, к сожалению, у нее не было образования и никто бы не захотел брать в подмастерья сэянскую девушку, которая не отличит молотый перец от пепла. Но ее мечта не угасала, и она делилась с отцом рассказами, как иногда подглядывала за тем, что готовят на кухне в гостинице. Этот разговор и совет отца успокоили волнения, и Мэйлинь ложилась спать, полная уверенности в том, что ей стоит хоть что-то вызнать для капитана, и она сможет смешать правду с ложью, притворившись, что большего выведать не удается. Тогда господин Лиджу поймет ее бесполезность и оставит в покое.