Необратимость последствий

      Лука покинул парк тут же, как услышал странное заявление из уст помощника коронера. Прощальный взгляд Грегори ему категорически не понравился, ведь смотрел на капитана он со смесью жалости и неприятия. Именно такие взгляды в свою сторону Дюверье ненавидел больше всего. Так на него смотрел офицер полиции, когда огласил всему классу новость о смерти Девона: шокированы были все, но откровенные рыдания себе позволил только Лука. Так на него смотрели родители его погибшей любви на похоронах. Так на него смотрел дедушка, когда парень объявил семье о своем решении стать полицейским. Так на него смотрела Анна, когда сообщила о том, что подала на развод. Все эти события теперь числились в списке воспоминаний, к которым не хотелось возвращаться ни в какой момент времени. Дюверье почему-то было страшно представить, что Грегори должен будет присоединиться к этому списку.       Два часа он потратил на бессмысленное катание по городу. Трижды успел выпить безвкусный кофе. Несколько раз — поговорить с Холландом по телефону и убедить его, что с ним все в полном порядке. По подсчетам капитана, вскрытие должно было идти полным ходом, так что спустя полчаса сомнений и взвешивания всех за и против, сопровожденных хождением вокруг одной из закрытых баскетбольных площадок и бесконечным курением, он решился все же направиться в правильное место. Туда, где ему снова придется взять себя в руки.       Роберт встречает напарника на входе в морг полицейского участка.       — Сын заболел, извини, не смог вырваться на место: жена одна боится с ним оставаться, нужно было дождаться врача, — полным стыда голосом произносит Мосс, но Лука останавливает дальнейшее раскаяние понятой вверх ладонью.       — Да все в порядке, не переживай. Там не было ничего интересного.       — Очередная инсталляция?       — Ага, и ноль улик возле тела.       — Вообще ничего?       — Даже мусора не было. Следов автомобильных шин мы не увидели ни во время подъезда к дальним воротам, ни непосредственно на месте действия. Возможно, он припарковался у обрешетки со стороны леса и тащил все на себе, но следов волочения трупа по земле не было обнаружено. Я даже предположить не могу, каким образом он доставил инсталляцию туда. Женщина бы точно с задачей не справилась.       — Хм… Я плохо помню расположение парка, но разве участок леса вокруг не был облагорожен? Если дорожки сохранились, то на них обязаны были остаться следы от шин.       — Был, но после закрытия парка прошло больше десяти лет. Чтобы добраться до лесополосы, нужно насквозь пройти весь периметр, даже бомжам и похотливым подросткам будет тупо лень тащиться в такую даль. Да и зачем? Парк не охраняется. Мы успели заметить несколько компаний, пока ехали мимо центральных ворот. Патруль занимался зачисткой — нужно спросить, сколько в итоге человек им удалось вывести за территорию.       — А вызвал нас кто? Я думал, что охрана парка.       — Кладоискатели… Ответственные попались ребята.       — Думаешь, он зашел со стороны леса?       — Это единственный вариант. К тому же обрешетка позволяет пройти на территорию, протиснувшись между прутьями. Прямо в парк машину он не загонял — это однозначно.       — Органы на месте?       — Сейчас узнаем. Но лицо у него было вполне себе обычное. И кровь из него не выкачивали, судя по всему.       Напарники заходят в морг, ищут нужную прозекторскую по звуку. Новый помощник коронера не привык работать в тишине. Лука снова выключает колонку и подходит к столу для вскрытия. Морроу вытирает только что вымытые руки полотенцем, нажимает какие-то кнопки на планшете, подхваченном с письменного стола, и присоединяется к следователям. Оставив гаджет у головы жертвы, Грегори натягивает на руки перчатки.       Лука осматривает труп, который Морроу еще не успел зашить и прикрыть простыней. В самом начале карьеры детектива Дюверье даже мельком не мог смотреть на вскрытые тела, потому что его сразу же начинала одолевать тошнота и воспоминания о лежащем в гробу Девоне. Теперь же любой труп воспринимался им не более чем картинка, визуализация которой исчезнет из памяти тут же, как закончится заседание суда по делу. Так что синюшное внутри и бледное снаружи, выпотрошенное, обезображенное тело его совершенно не пугает.       Мужчина при жизни был довольно хорош собой — не заметить это сложно, даже глядя на его вывернутые наружу внутренности. Атлетическое телосложение, натренированные мышцы ног, довольно рельефные, но сухие руки. Рост погибшего не назовешь даже средним, что только укрепляет капитана в мысли, что женщине убийство такого здоровяка не под силу. Даже если бы она справилась с обездвиживанием, поднять тушу для перемещения однозначно не смогла бы. А в том, что убили мужчину прямо в парке, Лука все же сомневается.       Длинные волнистые волосы в совокупности с вытянутым лицом и небольшой бородкой делают его похожим на Иисуса. Отделаться от ощущения ритуальности преступления становится все сложнее. Распятый на кресте Иисус вполне вписывается во всю эту религиозную концепцию наказания человечества за смертные грехи, вот только не упрощает детективам задачу. К тому же награждает их новым вопросом: как преступнику удалось выбрать настолько подходящую к его идеологии жертву?       — Время смерти примерно девять часов вечера вчера. Причина — остановка сердца. Все органы у парня были на месте, кровь не выкачивали. В желудке остатки алкоголя. Так что токсикология явно покажет нам все, что нужно. Его пальцев в базе данных нет, но зато у него есть татуировка. Вот тут.       Грегори осторожно отводит ногу жертвы в сторону, и детективы разглядывают среднего размера ворона, выбитого на внутренней поверхности бедра.       — Мы сбросили фото вашему Ульриху, и он нашел татуировку в каталоге одного из местных мастеров. Жертву зовут Пауль Дефо́. Он преподаватель в средней школе Кварц Хилл. Больше от тату мастера никаких сведений ваш детектив не получил. Ну, или не сказал мне.       — С этим мы разберемся, Грегори.       — Я не сомневаюсь, — поджимает губы Морроу.       Роберт переводит взгляд с капитана на помощника коронера и обратно. Кажется, его неприязнь к коллеге перешла и на Дюверье: уж слишком злобно он смотрит на патологоанатома.       — Что еще?       — Он тоже чистый. И бритый во всех местах, как вы наверно заметили. Побрили его после смерти, потому что микропорезы на коже свежие, но кровь на поверхность из них не выступала. Под ногтями чисто. Могу предположить, что его обездвижили тем же способом, что и Алису.       — У нас есть по ней информация?       — Это уже не ко мне вопрос, капитан, а к вашим трасологам. Они получили от моих лаборантов результаты по анализу тканей и дополнительных тестов ДНК, но в «облаке» никто не поставил пометку о том, что данные обработаны и загружены в электронный архив. Насколько я знаю, общее совещание по двум делам назначено на шестнадцатое число. Все работают. Я не думаю, что на данном этапе расследования сильно важно, каким именно наркотиком их вырубили, — это не играет особой роли. Смысл в том, что, скорее всего, обе жертвы знали своего палача.       — Судью.       — Что?       — Имя нашего маньяка — Судья. У нас серия, так что теперь называем его кодовым словом.       — А, ну да, — равнодушно отвечает Морроу.       Роберт веселится, глядя, как Лука язвительно поджимает губы. Бобби не сомневается, что его начальник сможет поставить наглого патолога на место.       — Почему ты думаешь, что они его знали?       — Обычно даже если применяется наркотик, то жертва какое-то время сопротивляется. Я сомневаюсь, что они сидели спокойно выпивали в баре, не дергаясь, пока им подсыпали рогипнол. Уволочь тело прямо из-под носа толпы людей и вовсе очень проблематично, особенно если оно такое, — Грегори указывает на труп открытой ладонью. — Скорее всего, жертвы доверяли Судье. И даже если и пили что-то, то не думали, что внутри может быть наркота. Я не нашел следов проколов у Дефо в принципе, так что в кровь напрямую ничего не вводили. Носовые проходы у обоих были чистые, так что тряпкой или салфеткой нос им никто не зажимал. На это еще указывает то, что под ногтями ничего не было.       — Но ведь Судья вымыл трупы. Наверно догадался бы вычистить содержимое из-под ногтей.       — Да, но полностью от посторонней ДНК он бы не избавился: просто не хватило бы времени. Не забывай, Дюверье, что он еще должен был успеть провернуть дело с установкой инсталляции. Да так, чтобы не попасться. Если бы жертвы сопротивлялись, мы бы нашли что-то под ногтями, будь уверен.       Дюверье уже ни в чем не уверен. На теле Алисы хотя бы присутствовали какие-то частицы, но только потому, что ее труп нашли в мусорном контейнере. Он видел отчет трасологов по собранным уликам, но ничего из него нельзя было прицепить к делу. Сейчас стол Грегори пуст, за исключением прозрачного пакета с костюмом и коробки, в которой, очевидно, лежат ботинки.       — На теле не было ничего?       — Наш Судья не просто так наряжает трупы в латекс. За него ничего не цепляется ни изнутри, ни снаружи. Больше скажу: костюм был натерт специальной полиролью, делающей прилипание к ткани каких-либо частиц полностью невозможным. У Пауля длинные волосы, как вы успели заметить, но в них ничего не было. Скорее всего, пока труп был в машине, их собирали заколкой или резинкой, что более вероятно, если учесть небольшой залом на средней части длины. Возможно, натягивали сверху полиэтиленовый пакет, чтобы исключить любое соприкосновение головы с поверхностью багажника машины.       — Но ведь, если его везли в багажнике, он бы все равно зацепил хоть что-нибудь… Даже если преступник педант, сходящий с ума из-за любой мало-мальски заметной грязи, он бы все равно не смог вычистить обивку так, чтобы на ней не было ни одной песчинки.       — Ну и были бы у тебя крошки от еды или волокна обивки — это бы ничего не дало. Машину нам по этим следам не вычислить, — обреченно вступает в диалог Роберт. — К тому же педант застелил бы багажник пленкой или, на худой конец, тканью, которая собрала бы весь лишний мусор на себя.       — Еще что-нибудь? — обращается к помощнику коронера Дюверье.       — Нет.       — Бобби, подожди меня в кабинете. Проверь пока жертву в базе транспортной полиции, если по каким-то причинам Ульрих этого не сделал. Нужно назначить опрос родственников на завтра. После сразу иди ко мне в кабинет: необходимо заняться предварительным отчетом для Томпсона. Больше на сегодня ничего не планируй. Лучше бы нам как можно скорее разгрести завал с бумажной работой.       — Хорошо, кэп.       Роберт уходит, снова оставляя капитана и судмедэксперта наедине. Морроу стягивает перчатки, что означает: зашивать труп он не собирается. В запасе у детектива не так много времени для разговора, ведь с минуты на минуту в прозекторской появится ассистент или младший помощник, чтобы завершить работу.       — Где Кайл?       Лука снова следит, как Грегори аккуратно накрывает труп прозрачной пленкой. Как снимает после этого с себя рабочий одноразовый халат. Как ставит маркировку на бирке, уже прицепленной на пальцы Дефо. Как подходит с планшетом к одному из холодильников и сверяет данные с карточки на дверце с тем, что указано на экране гаджета. Капитан и сам не знает, зачем остался. Зачем завязал разговор и почему, собственно, интересуется местоположением Гинзберга.       — Отпустил домой, — спустя время отвечает Морроу. — Здесь не было ничего интересного или сложного. Пусть отдохнет. У тебя к нему вопросы?       — Не-а. Просто к слову пришлось.       — У тебя ко мне вопросы? Мы вроде как выяснили все сегодня.       — Что именно мы выяснили, док?       — Что тебя раздражает, когда люди вокруг тебя имеют мозги. И умеют ими работать.       Лука шумно выдыхает, а потом набирает побольше воздуха в легкие, чтобы снова выдать что-то бесполезное и обидное, но Морроу останавливает его поднятой вверх ладонью:       — Я не хочу враждовать, Лука. Мне это невыгодно.       — Конечно, иначе Сапсан расстроится.       Грегори невозмутимо открывает дверцу холодильника, чтобы отсканировать штрихкод с бирки, а следом откладывает планшет на стоящий рядом с ячейками крохотный столик для инструментов. Он чувствует бесконечную усталость и от работы, и от обрастающих все более фантастическими подробностями сплетен. До капитана, видимо, не доходит, что лучше на опасную территорию не заходить.       — Тебя бешу не только я, но и он? Странно, а он о тебе хорошего мнения.       — Вы что, обсуждали меня?!       Дюверье обходит стол и оказывается рядом с Морроу. Злобно смотрит на него, сверкая глазами так, что если бы взгляд умел убивать, то ни один коронер не определил бы причину смерти Грегори Морроу.       — Я же тебе уже говорил: я изучал обстановку, прежде чем прийти сюда работать.       — И вы такие лежали в кровати после любовных утех, и ты завязал разговор обо мне или что?       Морроу с силой захлопывает дверцу холодильника. Он никогда не обращался с телами пренебрежительно или резко, всегда помнил, что перед ним — люди, которых кто-то любил, потерю которых обязательно кто-то оплакивал. Но сейчас его терпению приходит конец.       — Что ты себе позволяешь, капитан?! Ты думаешь, что если на тебя повесили ведение этого дела, то можно приходить сюда, задавать мне неуместные вопросы и я буду, как послушная овца, тебе на них отвечать или что? Ты здесь никто! Я отчитался тебе по своей части работы, ты можешь проваливать на все четыре стороны! За все время, что мы работаем вместе, я ни разу тебя не оскорбил! Сразу обозначил дистанцию между нами, черту, которую переходить не стоит! У меня всего два правила: не пересекать желтую линию, пока мы с Гинзбергом не убедимся, что выполнили свою работу, и не строить из себя главного в моем морге! Все! Любая наша коммуникация должна заканчиваться на том моменте, когда я говорю тебе, что больше о состоянии трупа мне сообщить нечего. Но нет, тебе этого мало! Ты остаешься со мной наедине, чтобы ковырять чайной ложкой мой мозг, лезть в душу! Почему я так сильно не даю тебе покоя?       — Ты бесишь меня, док. Ты думаешь, что ты тут такой важный и нужный перец. Хорохоришься, как сраный петух, распушая свой хвост. Устанавливаешь какие-то правила. Кто наделил тебя такими полномочиями? Эрик? Только потому, что ты с ним спишь?       — Убирайся к черту!       — Ну уж нет. Ты хотел знать, почему я испытываю к тебе неприязнь? Так я тебе расскажу, мистер Морроу. Я ненавижу людей, которые занимают высокие места по протекции каких-то важных шишек. И вместо того, чтобы вести себя нормально и по-человечески, начинают пользоваться своим положением, чтобы унижать других людей! Я до своего места дополз сам и трудился в поте лица, чтобы получить звание. Я много лет отработал простым патрульным: лазал по подворотням, вытаскивая наркоманов в ломке, доставлял их вонючие тела в больницы, чтобы они там занимали места, которых не хватит в итоге на нормальных людей, разнимал драки между мужьями и женами, доставал из мусорных контейнеров детей! Я три года отпахал лейтенантом, возглавляя самую отбитую смену патрульных в Саутлэнде, разнимая драки уже между своими подчиненными. Я добивался уважения коллег здесь сам, за моей спиной не стоял двухметровый шкаф, от одного взгляда которого хочется выйти в окно! Меня никто не прикрывал. Мне приходилось фильтровать то, что я говорю и делаю, чтобы не потерять все, что нарабатывалось долгим и упорным трудом! И я никогда, Грег, никогда не лез в чужие дела!       — Однако сейчас ты вообще не фильтруешь то, что говоришь, и с удовольствием лезешь в дела, которые тебя не касаются никоим образом! Откуда ты знаешь, какими путями я шел к своей цели?! Сколько времени и сил я потратил на учебу, на бесконечные переквалификации! Сколько трупов бомжей, полуразложившихся наркоманов, героиновых проституток мне пришлось вскрыть, чтобы стать одним из лучших патологов в стране?! Ты ничего обо мне не знаешь!       — Это все обесценивается твоим же собственным поведением! Это все становится неважно, если ты трахаешься с заместителем шерифа!       Морроу хватает капитана за ворот куртки и притягивает его лицо к своему. Глаза источают такой гнев, что Дюверье моментально трезвеет от своей ярости. От помощника коронера пахнет не моргом или средствами дезинфекции, не смертью, а восточными пряностями. От острого аромата у Луки начинает кружиться голова.       — Тебя каким образом ебет моя половая жизнь, ублюдок? Это самое главное, что тебя волнует в данной ситуации?       — Переживаю за сохранность твоей задницы, док. Если ты продолжишь так себя вести, то отрабатывать, боюсь, придется долго и упорно.       — Имеешь виды на мою задницу или что? Настолько она тебе нравится, что все бурлящее в тебе говно с такой частотой и скоростью валит наружу?       — Очнись, придурок, меня твоя задница не вставляет.       Грегори встряхивает Луку. Тот болтается в его руках, как тряпичная кукла.       — А ты объясни тогда, что я такого страшного сделал и сказал, что ты уже который день дерьмом полыхаешь? Я всего лишь попросил твоих людей и тебя не вмешиваться в работу коронера. Я всего лишь высказал свои предположения по делу, когда ты сам спросил мое мнение! Я не заставлял тебя оставаться здесь после окончания предварительного отчета по вскрытию и задавать мне ебать какие важные и интересные вопросы о моей личной жизни! И кто из нас после всего этого ведет себя как петух, а, Лука? Тебя самого никто не трахает, поэтому счастливая жизнь других людей тебя бесит? Так займись своей собственной, может, не останется времени на то, чтобы выворачивать мозг другим.       Морроу резко выпускает Луку из рук. Тот неловко валится на холодильник, пытаясь собраться с мыслями и выдать достойный ответ.       — Ты просто пользуешься тем, что я не могу тебя ударить. Иначе твой высокопоставленный любовник оторвет мне башку. А мне еще пожить хочется.       — Займись собой, Дюверье, повторяю еще раз. Я в твоих консультациях не нуждаюсь. И в оценке правильности моего поведения тоже. И запомни: все свои проблемы я всегда решаю сам, не привлекая третьих лиц. И не сваливаю ни на кого вину за чьи-то успехи.       — Ты…       Теперь уже Лука хватает Морроу за ворот лонгслива, обтягивающего тело, словно вторая кожа. Преступление — это прятать такой торс под убогим рабочим халатом. Лука прекрасно понимает, что поймал очередной приступ агрессии, и, возможно, наговорил сейчас лишнего. Нарушил снова собственную инструкцию не приплетать к делу личные отношения помощника коронера и заместителя шерифа. Грегори абсолютно прав: капитана бесит то, что у кого-то все в жизни складывается лучше, чем у него самого. Но ведь он никогда в этом не признается.       — Уходи, Дюверье. Я сделаю вид, что этого разговора не было. Но запомни: если я еще раз услышу от тебя хоть одно слово обо мне и Эрике, то за последствия этого разговора я не ручаюсь.       Лука снова остается в прозекторской один. Мгла, окружающая его, становится настолько мутной, что он не видит больше даже самого себя.