Сладкая Агония

      Сет восседал на расписном золотом кресле, в руке бокал вина, вокруг – величие его владений. Рядом мельтешили слуги, желая любым способом задобрить своего повелителя.       Его раздражала эта заискивающая покорность, раздражала суета, раздражало сидеть на одном месте без дела, но он знал, что сейчас так нужнее.       Ей нужно время.       Пусть отдохнет, пусть все осмыслит, пусть примет их связь добровольно. Если раньше он хотел действовать в привычной ему манере, подавлять и покорять, то сейчас принял другую тактику.       Он понял, что это точно не то, что он хочет от нее. Это удел других, удел слабых.       Преклоняться, подчиняться, благоволить, лелеять.       Но только не для нее. Такого он для Эвы не желал. Не такого она достойна.       Сейчас он любовался ей, и даже раздражающие его слуги меркли при виде величественной красоты.       Когда он успел так сойти с ума? Когда потерял рассудок, жадно пожирая глазами все изгибы ее тела? Он горел и сгорал, утопая в ней без остатка.       Эва сидела неподалеку, опустив ноги в купель, позволяя теплой воде ласкать нежную кожу ее ног. Распущенные кудрявые волосы ниспадали на ее плечи, нежно огибая спину, легкое шелковое одеяние было лишним по его мнению, но он бы не позволил, чтобы чужие глаза видели то, что принадлежит только ему, приходилось довольствоваться тем, что есть. Пока что.       С событий той ночи прошла неделя. Сет одним усилием воли перенес его и потрясенную Эву в свои края, ей надо было отдохнуть, а ему хорошенько подумать.       Пазл начинал складываться в его голове, но пока что слишком рано для того, что бы делать поспешные выводы. Его цепные псы разнюхивали все о перемещении охотников и эпистата, докладывая своему господину. Он точно знал, что будет делать дальше, предвкушал, как он расправится с ними всеми.       У него назрел четкий неумолимый план, которого он собирался придерживаться, но совесть кричала о том, что он не справедлив. Ведь над шезму, его детьми, издевались годами, а ему не было особого дело до того, пусть сами вершат свою судьбу.       Но когда тронули её, он точно принял молниеносное решение, что он жестоко покарает обидчиков Эвы.       Но пока он не хотел слишком много думать об этом, охотники подождут. Как можно вообще думать о чем либо кроме нее, особенно когда Эва рядом? Он хотел сказать ей что-то ласковое, но звериное нутро дало о себе знать, и он оскалился в привычной ему манере, проявляя острые клыки.       — Эме, долго еще будешь сидеть там? Вылезай, и не смей заставлять меня ждать.       — Что бы что?       — Я тебе уже говорил, не люблю повторять, но для тебя сделаю исключение. Не для всего нужна причина. От чего непокорная такая?       — Покорности моей жаждешь? Уверен что заслужил?       В руке треснул бокал. Глаза вспыхнули красным, бешенный взгляд прожигал ее насквозь. Это выходило за все рамки дозволенного, любой бы поплатился за эти дерзкие речи в его адрес. Он к такому не привык.       Но что он мог противопоставить ее красоте, ее изяществу? Что он мог сделать с тем, как она манила его к себе, ничего при этом не делая…?       А ей и не надо было что-то делать, ей достаточно было просто быть. Сидеть перед ним такой невероятно горячей и близкой и одновременно холодной и далекой.       Он сам позволил ей эту дерзость, сам просил перестать звать его Господином, сам разрешил произносить Эве его настоящее имя. Только ей, только она могла так к нему обращаться, и он сам был тому виной.       Когда Эва увидела реакцию, на свой ответ, она немного стушевалась. Всё-таки не до конца забыла то, каким он бывает в гневе, злить его точно не стоит… или?       — Хотя как ты можешь заслужить то, что и так тебе принадлежит по праву долга? Привык легко получать то, чего хочешь? Посмотрите великий господин покорил волю смертной девушки.       Она нащупывала границы дозволенного. Сама нервничала, когда бросала очередную колкость в его адрес, но не могла ничего с собой поделать, ведь это ее натура. Он сам стер все стены между ними, обозначил свое исключительное расположение к ней, а она лишь искусно пользовалась этим. От куда в ней появилась эта хитрость и коварство? Неужели он так влиял на нее?       Он шумно выдохнул, слуги уже убирали осколки бокала, треснувшего от напряжения.       Раздраженно шикнул на них, чтобы убирались восвояси.       Они остались наедине.       Он неторопливо встал, разминая свою шею в привычной ему манере, и хищной походкой устремился прямиком к ней.       Эва наблюдала за приближающимся Сетом и с каждым его шагом жалела о том, что сказала.       Он опустился рядом с ней, Эва сьежилась, что не ускользнуло от взора Сета.       — Прекрасное зрелище, сначала дерзишь, потом думаешь. От чего мне такое наказание?       — Наказание? Вот кто я для тебя? Зачем тогда нянчишься со мной? Посадил бы на цепь как всех остальных и приходил бы ко мне только тогда, когда тебе что-то надо…       Властная горячая рука быстро переместилась на хрупкую шею девушки, сжимая ее горло и притягивая к себе.       — Не смей. Со мной. Так. Говорить.       Одним движением перекрыл ей воздух, стискивая шею в кулаке до предела.       — Не заставляй меня показывать что будет, если твое непослушание зайдет слишком далеко, не забывайся, Меренсет, ты моя и принадлежишь мне.       — Я уже давно заметила, как тебе нравится упиваться своей властью.       Эва прохрипела это неосознанно, как будто молвил кто-то другой. Сказала, только потом подумала. Дерзить Богу Ярости в его владениях, в его покоях, когда его рука на ее шее…       Но Сета это отрезвило. Он ослабил хватку, посмотрел по-другому. Более осознанно, более… влюбленно? Нет, точно нет. Это был глубокий интерес, восхищение ее красотой, да, глупо было отрицать, что она красива, но влюбленность?       Почему он допустил мысль об этом? Пошел против своих же принципов, обещая самому себе никогда не поддаваться на человеческие слабости, ведь это так приземленно и ожидаемо.       Нет, точно нет, не может быть. Судьба сыграла с ним злую шутку?       — Прости, Эме не стоило… Твоя дерзость идет впереди тебя, что же мне с тобой делать?       Он убрал руку с ее шеи, нежно оглаживая большим пальцем ее пухлые губы.       — А чего хотелось бы?       Эву не смутила рука, гладящая ее губы, которая секунду назад стискивала сталью ее шею.       Она привыкла, если к этому вообще можно привыкнуть.       Она позволяла ему такое обращение, потому что знала, что он не умел по-другому, хотя старался, ради нее.       И ради него она тоже потерпит. Ведь сама уже горела вместе с ним, пусть и не желала этого признавать.       — Храбришься передо мной? Похвально? только стоит ли? Вижу ведь насквозь, как тебе страшно.       — Я устала…       — Знаю.       — Мне страшно.       — Понимаю.       Эва поднялась, ей самой уже надоело сидеть вот так, бесцельно плеская ногами по воде.       — Далеко собралась?       Она не успела ответить, дошла до того места, где у него в руках, в момент неконтролируемой ярости треснул бокал. Поскользнулась и полетела прямиком на осколки, до земли, впрочем, достать не успела. Сет с нечеловеческой скоростью оказался рядом, властными руками придерживая за талию, прижал к себе.       Однако, порезов избежать не удалось. И теперь вперемешку со стеклом и вином на полу были следы ее крови.       — Исфет, почему так больно?       На глазах проступили слезы. Ей было больно не физически – морально, но именно физическая боль открыла в ней бездонный колодец ее внутренних переживаний, отправляя наружу все ее страхи и переживания, скопившиеся за послание пару недель.       — Иди ко мне, Эме, вот так.       Он бережно обхватил ее руками и поднял так, как будто она ничего не весила. Через мгновение они уже были в его покоях. В их покоях.       Он не стал приказывать слугам готовить отдельные комнаты для Эвы, к чему эти формальности? Она спала на его кровати всё это время, он же в свою очередь, чтобы не смущать ее, не стал ложиться рядом, хотя стоит признать, безумно хотелось.       Надо было срочно обработать раны. Ни к чему, чтобы на таком красивом теле остались шрамы или, не дай Исфет, пошло воспаление или заражение.       Он мог приказать своим слугам сделать всё в лучшем виде, но не стал и близко подпускать никого к своей Эме.       Только Сету можно ее трогать.       Эва лежала на животе, уткнувшись носом в подушки. Она не хотела, чтобы было видно ее заплаканное лицо.       Да, Эва была неженкой, она не любила боль, кровь, шрамы, болезни, не любила терпеть дискомфорт. Странное призвание себе, однако выбрала, ведь боль – это удел всех черномагов, рано или поздно.       Бережными движениями Сет обрабатывал её раны, не забывая дуть на места, в которых особенно щипало.       Его горячее дыхание на ногах… оно не дарило спасение от боли, оно приносило нескончаемые муки, ведь Эве безумно хотелось бóльшего. Она уже давно была покрыта мурашками по всему телу, что конечно не ускользнуло от Бога. Он хищно ухмыльнулся.       — Вот и всё. Не надо в следующий раз так резко убегать от меня.       Эва хмыкнула что-то нечленораздельное, всё больше зарываясь в подушку лицом.       — Уже поздно, тебе пора спать, отдыхай.       Он легким движением тыльной стороны ладони огладил изгиб ее плеча, перемещая руку на спину. Почувствовал, как кожа девушки покрылась мурашками. Улыбнулся.       — Разве ты не останешься?       — Остаться? Зачем?       С каждой секундой происходящее всё больше начинало ему нравится.       — Не для всего нужна причина, не так ли?       Его смех сотряс покои, казалось, он звучал отовсюду.       Какая хитрая шезму. Решила уколоть его же фразой.       — Не хочешь спать одна?       — Не хочу без тебя.       — Раз не хочешь, значит больше не будешь.