***
В затхлом помещении, куда не проникал свет, скованный цепями сидел Реммао. Его сознание давно уже было на грани между миром живых и мертвых, блуждая по закоулкам собственных воспоминаний. Он не помнил, сколько он здесь пробыл, казалось прошло пару недель с того момента, как отряд охотников схватил его в трущобах Фив. Скрыться не получилось, он играл и он проиграл. Амен переодически посещал его, но выбить толком ничего не удавалось, других охотников к нему не подпускали, слишком важный пленник. Так и пролетали дни, затем недели. Его переодически кормили и поили, чтобы оставался в сознании, но не слишком много, чтобы не набирался сил. Просто, чтобы поддерживать тлеющий огонек жизни внутри. Чтобы смог говорить, но не смог стоять на ногах, большего и не надо. Реммао окончательно проснулся, когда услышал звон ключа в скважине, тяжелую поступь не перепутал бы ни с чьей другой, успел уже выучить по походке всех охотников и знал, что к нему идет самый опасный из них. Чувствовал. Резкий холод, его окатили водой, жажда была на столько велика, что Рем пытался слизывать капли с пола, но его грубо подняли за загрудки и прижали к стене. — Что ж, стоит отдать должное. Я тебя недооценил. Слишком хорош и крепок. Но ничего, не таким языки развязывали. Ты знаешь, у меня личный интерес, посему будешь жить, пока не получу ответы на свои вопросы. Уж я о том позабочусь. — Мне… мн… нечего сказать тебе, я тогда был щенком. Толком нич… Не помню ничего. Слишком много воды утекло с тех пор… Удар под ребра. Хруст ломающихся костей. — Еще раз. С кем ты тогда был. Как звали твоего старшего. Имя, мне нужно имя. Ответа не последовало. Опять удар. В то же место. — Я… не… помн… воды, дай воды. Амен ослабил хватку, и шезму буквально свалился мешком с костями ему под ноги. — Давай попробуем еще раз. 20 лет назад. Мои родители. Кто был с тобой в тот вечер? — Убей меня. — А ведь твоему брату еще жить да жить. Не успел стать старшим, в щенках ходит, но то пока. А я мог бы ему будущее обеспечить, как мне в свое время. Наставить на правильный путь. Отвадить от ваших греховных дел. — Рэйм… он у вас? Вы схватили… схватили его? — Он оказался сговорчивее, чем ты. Умирать явно не хочет. И смерти твоей не желает, так жалобно просил за тебя. Ложь, откровенная ложь. Рем зловеще улыбнулся. Он знал брата, он его растил, он сделал из него того, кем он является сейчас. Не бывать тому никогда, он в это не верил. Рэймсс никогда бы не стал скулить, принял бы неизбежное достойно, он точно знал. Хриплый смех, почти безумный. Реммао смеялся. — А знаешь, что мне… что мне понравилось больше всего тогда? Как жалобно скулила твоя мамаша, она ведь тоже просила за тебя, помнишь? Прежде, чем мы ее убили, надо было поиметь хорошенько эту шлюху, предательницу прямо на глаз у твоего отца. То было бы славное зрелище, не находишь? До сих пор вспоминаю, как она кричала, так сладко и неотвратимо. Удар ногой в лицо, затем еще один, после следующий. Амен избивал его, что было мочи, не жалея сил. Безумная ярость окатила его в момент, пелена перед глазами, звон в ушах. Он ничего не соображал, хаотично наносил удары пока от лица Реммао не осталось кровавое мессиво. Когда он убедился, что Амен лжет о его брате, Реммао больше нечего было терять, он специально плевался ядом, лишь бы разозлить сильнее, лишь бы удары были точнее и смертельнее. Лишь бы неотвратимый конец наступил, раскрывая объятия смерти. Таков их удел. Таково их тяжкое бремя. Лучше умереть сразу, чем выскуливать милость. Лучше умрет он, а брат будет жить. Пусть будет так. Ему уже было все равно. От него ничего не осталось. Так и закончил старший черномаг. В сырой темнице, один, оставленный всеми. Его звали Реммао, но о том более никто не вспомнит. Амен тяжело дыша осел на пол, капли пота стекали с его лица, или то были слезы? Воспоминание… Его мать лежит вся в крови. Маленький Амен, забитый и потерянный, пытается погладить ее по щеке ладошкой, жалобно зовет на помощь. — Мама… мамочка, не оставляй меня, ты же не взаправду? Слезы душат, сердце бешено стучит. Огромная дыра разрастается в душе ребенка, сковывая его отчаянием. — Кто нибудь! Помогите! Мамочка, не оставляй меня, прошу, очнись. Он продолжает гладить мертвое тело матери, чувствует холод ее кожи, жизнь оставила ее, но Амен не может смириться. Мальчик плачет, мальчику страшно. Ненависть окутывает его сердце, корнями запуская в его голову осознание… «Свои! Это сделали свои! Старший черномаг, вместе с щенком учеником! Как могли? Как же… что же… Как же быть?» Мир перестал для него существовать, время остановилось, он сидел напротив тела, а слез уже не было. С тех пор он больше никогда не плакал. С тех пор он пообещал себе, что непременно найдет и отомстит. «Это сделали свои.» И тогда Амен понял, нет никаких своих. Есть жестокий мир интриг и игр, кругом враги, каждый может предать, каждый может всадить нож в спину. Весь мир жесток, но он станет еще более жестоким. Он будет жить, он выживет назло. Он отомстит. Эта погань… эта чернь, болезнь окатившая землю! Черномаги! Забери их всех небытие, они поплатятся! Истребить! Их всех надо истребить! Вот их нутро! Предатели! Своих же прирезали да как свиней на убой! Эти грязные ублюдки, они не достойны жить. Уничтожить, их всех надо уничтожить, забить до смерти, подавить в зародыше саму идею использования черной магией… Больше нет маленького мальчика, больше нет любящих родителей и дома, что был уютной гаванью любви и гармонии. Больше нет ничего и никого, что бы он смог полюбить. Он не позволит себе больше, только не он. Это удел слабых, а он уже таким не будет. Он вытер слезы и встал. Уже другим человеком. Уже взрослым. Больше не было малыша Амена. Теперь уже нет. Он будет мстить.***
Фивы. Темница. Слезы катились по щекам, а Амен смеялся, Тизиан, стоящий неподалеку не понимал, что произошло. Престранная картина, тело с мессивом вместо головы, сидящий рядом Амен, весь в слезах, истерически хохочет. — Амен? Амен не слышал, он пребывал в безумном настроении. Какова же судьба злодейка. Он вспомнил, что обещал себе никогда больше не плакать, но вот стоило разворошить старые травмы, и слезы льются рекой, а он сидит и смеется. Смеется над собой, дураком. Почему позволил себе это? Нет, та рана давно глубоко засела в нем, родителей не вспоминал. Со временем постепенно крупица ненависти поселилась в сердце даже к ним, ведь они тоже были черномагами. Как могли они так поступить? Зачем занимались этим? Ведь если бы не их опасное дело, то они бы, возможно были до сих пор живы… Так было проще забыть, так было проще ненавидеть, так было проще мстить. Одно лицо всплыло в его памяти так же четко, как будто она сидела перед ним. Эва. Эв-ти-да. Казалось, что ничего и никогда не сможет отвлечь от дела всей его жизни, казалось что сердце стало кремнем, в душе пустыня, а в мозгах холодный расчет. Пока он не встретил ее. Пытался ведь бороться с собой, избегал, да все без толку. Каждую ночь являлась ему в самых сокровенных фантазиях, это было больше, чем простое влечение, это было больше, чем просто на один раз. Он увидел в ней тот свет, что давно для него померк, путеводная звезда, что способна была ввести его из многолетней ненависти, озарить своим светом его жизнь. Он влюбился без памяти, сам не понял в какой момент, просто вдруг осознал, что ему физически тяжело дышать в ее присутствии, что он не может отвести от нее взгляд, постоянно ищет в толпе, постоянно думает, вспоминает. Ему казалось это взаимно, ему думалось что все эти осторожные взгляды в его сторону проявление робкого интереса, что она так же горит, как и он, что жаждет того же также сильно. Что нуждается в нем, что ждет, что полюбит и поймет. Одна единственная во всем свете, его Эва… Такая… Такая до безумия красивая и такая бесконечно недоступная для него. Он пытался ненавидеть, но он не мог. Он пытался забыть, но каждую ночь в чертовых снах они были вместе, ведь в реальности им было суждено стать врагами. Жизнь сыграла с ним злую шутку. За что ему все эти муки, чем заслужил? Неужели нет в мире ни добра, ни любви, ни справедливости? У него не было ответов на эти вопросы. Он сидел рядом с трупом и плакал. Совсем как тогда, в детстве, только обстоятельства и причины другие. Ему было больно…***
Владения Сета. Настоящее время. — Исфет, никогда бы не подумала, что можно испытывать такое… — Погоди, моя милая Эме, мы еще даже не начали, у нас с тобой впереди целая вечность, и мне нравится смаковать то, как у нас с тобой все выходит. Голова Эвы покоилась на плече Сета, рука гладила его по щеке, нежными круговыми движениями спускаясь к шее. — Стоит признать, твои прикосновения вызвают во мне бурю эмоций, как думаешь, скоро сведешь меня с ума окончательно? — Посмотрим, я только начала. Эва хитро ухмыльнулась, приподнимаясь на локоть. Рука проскользнула дальше по шее и около острого уха Бога застыла в нерешительности. — Чего так смотришь? — Ушки, мне нравятся твои ушки, они красивые. Можно потрогать? — Ты же знаешь ответ, я бы не смог тебе запретить что-либо, даже если захотел, а если твое желание заключается в том, что бы трогать меня, то я только рад. Она аккуратно коснулась его уха, скользя указательным и средним пальцем по горячей нежной коже, задерживаясь на острых углах чуть дольше. — Вообще-то, у меня для тебя подарок. — Интересное заявление, подарки я люблю, показывай. Эва вскочила с кровати и подошла к расписному столу, вытащив из ящика небольшую красивую коробку обрамленную шелковой тканью. Приблизившись к Сету, неловко вручила в руки. — Открывай. Он не заставил ждать, быстро открывая коробку и жадно пожирая глазами сюрприз. — Эме, ты серьезно? От куда? — Тебе не нравится? Эва густо покраснела, не знала куда деть глаза. — Не говори ерунды, поможешь? На дне коробки покоились золотые серьги в виде двух полумесяцев с рубиновыми камнями, которые так идеально подходили его кровавому взгляду. Осторожно, боясь сделать больно, девушка сняла старые серьги и на их место надела новые. — Я только понять не могу… От куда ты?… — Хари, она помогла, дала денег и отвела к вашим мастерам. Почему в мире людей нет таких искусных? — Потому что всё самое лучшее достается мне. И ты тому живое доказательство. Эме, я правильно понимаю, что ты сделала мне подарок на мои же деньги и руками моих же мастеров? Сет лукаво улыбнулся. — Вообще-то ты сам сказал, что я могу делать, что хочу и распоряжаться чем захочу, значит, то были мои деньги, и мастеров твоих я забрала себе, так что фактически, это все стало моим. Он рассмеялся, прижимая к себе Эвтиду. — Эва, надо обсудить вопрос насущный, это более не терпит отлагательств. — О чем ты? — Эпистат. С ним надо разобраться. Он начал выходить на след, я сам хочу найти Хемсета, но Амен не должен до него добраться. Нельзя этого допустить. — Что ты собираешься делать? — Что мы собираемся делать. Не забывай, что с нами еще твои дружки лекарь и черномаг. Оба в курсе всех дел, ждут сигнала. — И что мы собираемся делать? — Хммм, может стоит дать тебе самой выбор? Реши его судьбу, он может оказаться полезен, в конце концов не понимает до конца, что происходит, его тяготит ненависть к шезму, но он не знает, откуда растут корни. Мы могли бы его держать на коротком поводке, пока нам это удобно, в любом случае Амен мог бы быть нам полезен. — Нет. — Нет? Глаза Меренсет вспыхнули красным. Она процедила: — Собаке – собачья смерть.