ДЖОН.
Руки не дрожали, совсем нет; они сжимали мобильник, ключи и последние остатки смелости. Бригхэм приехал вовремя, даже с запасом: зашёл в гостиную, двери куда оказались распахнуты, будто сегодняшний праздник готов принять любого, кому заблагорассудится присоединиться. — Есть тут кто? — спросил Джон негромко, замечая на диване высокого молодого мужчину. На столе валялся телефон и стоял пустой бокал в окружении других, чистых и опущенных вверх ногами на мягкие салфетки. Ответа не последовало. Бригхэм прошёл подальше, обходя стол и кладя ключи в карман. Он уселся напротив, а затем с сожалением поджал губы — перед ним был Джек Мерсер — вне всяких сомнений. Всё такой же, лишь немного возмужавший, стриженный почти так же, но с бритым наголо лицом. Веки подрагивали, но он не спал. Просто держал глаза закрытыми. Страх вернулся. Он всегда был рядом. Всегда грузил, давил на плечи, заставлял их опускаться так, чтобы Бригхэм стал похож на испуганного пса, забитого в угол. А глаза слезились, снова и снова, пока разум воспроизводил сцены последних секунд. Тех секунд, когда они виделись с Мерсером в последний раз — на выпускном вечере. Когда избили друг друга, а затем разошлись. Крупные ладони Джона опустились в карманы тёмных брюк и сжались в кулаки. Благо, его сейчас никто не видел, а он просто ждал. Ждал, пока на горизонте появится кто-то, с кем он сможет поговорить. Но он не ожидал, что ему станет так дурно: не думал, О Господи, что Мерсер сыграет на его реакции такую роль. Переливающаяся в свете с улицы — выхода на задний двор, — рубашка была похожа на самый мягкий атлас, который мог коснуться пальцев. Волосы Джека стали русыми с возрастом, а лицо больше не такое худое и детское. Теперь они оба уже не те, что раньше. Ладони покоятся на бёдрах, пальцы длинные. Кольца нет. Лишь на большом пальце оно — чёрное. В груди Бригхэма переворачивается всё естество. Он прикрывает глаза следом за Джеком, старательно избегая учащенного дыхания и боясь до ужаса. Боясь так, что ему вдруг показалось, что он близок к истерическому смеху. Но почему так хочется выместить злость на чем-то? Разнести что-нибудь, да хоть ударить со всей силы по столу, подняв Мерсера из сна. Поговорить с ним. Извиниться. Извиниться, извиниться... — Привет... — говорит приятный голос из прошлого, — Как доехал?*** ДЖЕК
Он не знал, зачем заговорил. Просто открыл глаза — и он перед ним, в белой рубашке, заросший недельной щетиной, под веками тонкие складки, будто от недосыпа. Мир переворачивался ежесекундно. Он заговорил в нём. Весь его мир. — Дерьмово. — ответил Бригхэм спустя десять секунд, не больше и не меньше, будто считал в голове от и до, — Пробки, аварии. Робби Уильямс по радио. Мерсер улыбнулся. Губы изогнулись в несдержанной ухмылке, а глаза мужчины напротив удивленно, почти испуганно забегали по нему. По Джеку, который в моменте перестал радоваться неизвестно чему. — Я прилетел из JFK, — сказал он неспешно, будто это не имело смысла, — Отпуск. Ведь на самом деле эти детали действительно не значили для обоих ровным счётом ничего: ни время прилёта, ни локация, откуда оба прибыли — ничто не имело веса. Ничто, кроме этих взглядов. Испуганных. Они оба боялись. И страх этот шёл из старших классов, оттуда, где всё развернулось и взорвалось, раскидав. — Пойду поищу Фреда. — будто извинившись, сказал Мерсер ещё раз, не надеясь получить ответ, и поднялся с места. Его почти пошатнуло — шампанское ударило совсем неожиданно, но на ногах он устоял, несмотря даже на остаток волнения от встречи со школьным неприятелем, теперь напоминавшем ему самого себя. Разумеется, он пошёл искать не Фреда, а Мэридит. Они уже давно вернулись из церкви и теперь их ждёт лишь ужин, где будут говорить речи близкие и друзья. Но не он. Джек не скажет ничего, только поддержит всех. — Мэрри! — поднявшись по лестнице, Мерсер выглянул и смог увидеть девушку поодаль, стоящую в окружении подруг, и, заметив знакомого, она тут же разулыбалась. — Джеки! А ну, пойдём! — схватив его за руку, Хьюз извинилась перед девчонками и вывела его подальше, в пустую комнату, где были раскиданы коробки от уже распакованных подарков. — Поздравляю. — мягко улыбнулся Мерсер, когда они остались одни, а затем ощутил, как в носу начинает жечь. Это плохо. — Спокойно... — теплые ладони девушки, облачённой в вечернее мягкое платье, васильковое, обвили широкую спину, — Вы не поссорились? — Мы и не мирились. — шепнул Джек словно себе. — Давай так, — Мэрри чмокнула его в щёку, как родная сестра, следом касаясь кончиками пальцев бритой щеки, — Вы не ругаетесь, и я не зову вас говорить речи. Пойдёт? — Я рад, что не был в церкви, — выдохнул Мерсер на ходу, — Там бы я, наверное, впал бы в истерику. Он говорил это так, будто в тридцатичетырёхлетнем теле его ожидал тот самый шестнадцатилетний подросток. Подросток, по уши влюблённый. Ожидающий удара, принимающий его и дающий боль в ответ. — Пойдём, я отведу тебя за столик, а потом поговорю с Джоном. Не переживай. Я просто хочу видеть вас обоих. Мерсер понимающе кивнул, ощутив, что дышать и в правду стало легче; тяжесть медленно отступила, давая прилив смелости. Они прошли мимо Бригхэма молча.*** МЭРРИ.
Ей всегда было сложнее именно с Джоном. Если Мерсер был открытой книгой, позволявшей изучать себя всем подряд, даже читать не умеющим, то Бригхэм — это костёр, в который обязательно нужно влить масла. — Как ты? — она присела рядом и повернулась полубоком. Джон натянуто улыбнулся, но улыбка вскоре переросла в удручённо скривленные губы. Он опустил глаза и выдохнул. Когда-то, лет семь назад, когда Мэрри ещё работала с трудными подростками в Луизиане и заведовала младшим классом в школе, ей пришло письмо от Бригхэма, и в теме было указано «Правда в том, что...» Письмо было длинным, читать его было трудно, будто поток мыслей оказался на бумаге вместе с выпивкой в теле писавшего. Текст скакал, буквы в некоторых предложениях были перепутаны. В том письме Джон Бригхэм признавался ей в том, что всё это время ему нравился Джек Мерсер. Признался, что невыносимо страдал, избивая того и получая в ответ то же самое, и каждая драка значила для него целую ночь нестерпимой боли. «Мэрри, я ненавижу себя за то, что творил. Я ненавижу весь мир, от начала и до конца» Это письмо осталось в папке Мэридит до тех пор, пока она не решилась прочесть его снова. Это было в канун Рождества, и оставшись ночью, пока Фред, вернувшийся на отгул, уснул, она перечитала всё написанное. Она проплакала всю ночь, ощущая себя связующей цепью двух потерянных парней-старшеклассников, так и не понявших вовремя, чего ради они всё это творят. «Мой любимый цвет — зелёный» — сообщил ей Джек Мерсер, когда они остались после занятий, чтобы нарисовать плакат для конкурса. Пальцы Джека, измазанные в хвойного оттенка краске, уже не так сильно дрожали. «Почему?» «Не знаю» — ответил смущённо Джек. Он тронул, вполне осознанно, давний шрам на костяшке среднего пальца, а затем посмотрел в сторону пустой парты. Парты, за которой всегда сидел Бригхэм. Сейчас же он сидел напротив неё. Взрослый мужчина с поникшим взглядом, ожидающий от неё поддержки, но боящийся её попросить. — Я в порядке, Мэрри. — он говорил чётко и ровно, отточено. Врал. — Я вижу, Джонни. Он несильно хлопнул себя по коленям и потёр брюки, но больше ничего не сказал. Улыбался, показывая зубы, но по глазам, светло-зелёным, было заметно, что мужчине осталось немного. Немного до срыва. — Как учишься справляться с гневом? — спросила Мэридит, беря одну из ладоней Джона в свои и мягко поглаживая. — Хожу на бокс. Бегаю по утрам. Выезжаю на трассу, гоняю там по сто миль в час. — Есть кто-нибудь? — уже с хитроватой улыбочкой перевела тему девушка. — Нет, расстался недавно. — Пойдём за столик. Скоро всё начнётся.*** ДЖОН.
Люди говорили, все радовались, огоньки сияли над столами. Красиво, прямо как в фильмах, а на улице тепло, несмотря на вечер. Тонкая дорожка на юге вела в небольшой лесок, где тоже были фонарики — видимо, это тоже часть участка родителей Мэридит. Он смотрел туда, почти не отводя взгляда: Можно ли будет пройтись там после окончания вечера? Что он здесь делает? Да, он поздравил молодоженов, вручил подарок, пожал Фреду руку, а Мэрри обнял, но теперь? Ну, по крайней мере Джон пил: неспешно, шампанское, иногда перебиваясь на вино, и каждый сделанный глоток приближал его взгляд туда, где не застыть было просто невозможно. Любовь ведь живёт три года, а не десятилетия. Почему она не растворилась в нём, почему не исчезла, не выветрилась, а впиталась в кровь? Смотреть на Мерсера — если уж не пытка, то почти экзамен. Как не ошибиться и не подняться, попросив его отойти. А там, в освещенном фонариками лесу, не просить прощения? Джон поправил волосы. Потёр жгущиеся от слёз глаза, снова назревающей ярости, вернувшейся вместе с ненавистью к миру. К себе, к своей глупости. Эта синяя рубашка... Под пальцами рассыпалась бы в крошку, а под ней — он. Живой и настоящий. Когда-то неверно осуждённый. Тогда, когда ничего не имело смысла и было таким важным одновременно. Лишь секунда — и вот они, встретились взглядами. Мерсер обернулся, а затем вернулся обратно; чёлка рассыпалась и закрыла ему глаза, отчего в груди у Джона засвербело. Он прекрасно понимал, что Мэридит запомнила его пьяное письмо, что она читала его, запомнила самые важные детали. Бригхэм опускает взгляд на подвёрнутые рукава собственной рубашки и перемещает взгляд на заросшую прямую линию на запястье. Она белая и почти незаметная в потоке вен и мышц. Никому, кроме него. Да, он прекрасно помнит ту ночь. Помнит всё до мельчайших подробностей. Ночь после выпускного — бессонную, пьяную и безрассудную. Ощущение лезвия, разрешающего кожу, преследует его до сих пор. А обморок — лишь последствия.