О том, как опадают лепестки

      О, легче строить планы, чем воплощать их в жизнь!..       Дело не в том, что Чуя не хотел попробовать, просто…       Утром он говорил себе, что ещё слишком рано, что нет смысла пытаться распутать узлы своей жизни, ведь только-только рассвело. Он, спросонок, спотыкаясь, вышел из своей комнаты, в не в том настроении, которое бы подошло для и без того нелёгкого разговора. Потом Чуя понял, что был неправ.       Пока они завтракали, он не мог попытаться разобраться в их отношениях, потому что с ними Адам, и, как бы ни был важен для него его дядя, разговор, который Чуя должен был провести с Дазаем, — это то, что им следует делать, когда они одни. Они могли бы пойти куда-нибудь в более уединенное место или просто подождать, пока Адам займётся своими обязанностями священника, но…       Чуя ведь обещал помочь по храму, да?       Ему следовало сделать это, пока солнце не взошло.       Ему было легче погрузиться в работу, чем чтобы думать обо всех возможностях потери хрупкого мира.       Адам дал ему одно задание, но каким-то образом оно превратилось в три. Не потому, что его просили сделать больше, и даже не потому, что Чуе хотелось выполнить работу, а потому, что это было хорошим оправданием.       Если он занят, если он помогает, то ничего не поделаешь.       Верно?       К большому удивлению Чуи, ещё до начала дня Дазай предложил свою помощь, но Адам вежливо отказался, заверив его, что он гость.       В результате лис был предоставлен самому себе и волен делать всë, что хочет. Чуя чувствовал лёгкий укол вины из-за того, что Дазай остался совсем один и вдали от дома.       С одной стороны, Дазай — гость, и Чуе было бы неприятно заставлять его работать после всего, что он уже для него сделал, но с другой стороны… Чуя попросил его прийти сюда, и теперь лису не только приходится скрывать свой истинный облик, но также стараться не утомляться, наблюдая за храмом из-под одного из деревьев. Это похоже на вынужденный отпуск в месте, которое Дазай даже не выбрал сам.       Хотя, разве не тоже самое, что было, когда Чуя работал в доме Дазая?       Тогда Чуя не обращал внимания этого каждый раз, но бывали моменты, когда он замечал что-то белое в кронах деревьев, пока работал, или слышал шелест одежды поблизости, не видя никого в округе. Он всегда предполагал, что это Дазай, и, позже обнаружив, как часто лис бездельничает на крыше или деревьях, он решил, что, должно быть, был прав. Чуя работал, а лис смотрел.       Только сейчас уже всë не так, как тогда.       Они не в доме Дазая, они даже не в его лесу. Чуя уже не тот беззаботный и жизнерадостный человек, каким он себя знал — или притворялся, грань в его сознании размыта — и лис тоже не тот прежний, расслабленный кицунэ.       Каждый раз, когда их взгляды пересекались, казалось, что лис хочет что-то сказать, будто у него на уме есть что-то, что он хотел выпустить — но он этого не делал.       Что бы ни скрывал лис, он исчезал из поля зрения Чуи слишком быстро, выражение превращалось в теплую улыбку, излучающую «ничего», и Дазай снова отводил взгляд.       Это то же самое, что и тогда, когда они вернулись от Коё. Лис хотел что-то сказать, но отказался от этого.       Чуя видел это, потому что он ничем не отличается: слова изо всех сил пытались вырваться из его, когда они оставались наедине, даже на короткое мгновение, но неуверенность каждый раз останавливала его. Сколько бы он ни старался прислушаться к советам дяди, слова так и не выходили…       — Чуя! — Адам позвал его у входа в храм, качая головой и подходя ближе. — Я ценю твою помощь, правда, но тебе не обязательно делать всë за один день.       Ах, его теперь ругают за помощь?       Или этот план, направленный на избежание столкновения с Дазаем, был слишком очевиден?       — Да здесь не так уж и много работы… — сказал Чуя, пытаясь скрыть свою усталость от наметанных глаз дяди и, видимо, не очень хорошо с этим справился.       Ему пришлось работать над своей выносливостью после того, как он оправился от травм, полученных после нападения путешественников, но даже Чуя сейчас находился не в лучшей форме. Конечно, на этот раз он не пострадал физически, но несколько недель он вообще почти не двигался. Задания, которые давал ему Адам, не были такими уж сложными, но они включали в себя физическую активность, которую тело Чуи разучилось выдерживать.       — Ты слишком молод, чтобы лгать мне в лицо, малыш, — Мужчина протянул ему руку, и у Чуи не осталось другого выбора, кроме как вернуть метлу. — А теперь иди отдохни и пообедай со своим другом.       Морщась от ноющей мозоли на руке, Чуя вытянул пальцы и начал массировать раздражённую кожу.       — А ты? — спросил он, с трудом сдерживая желание надуть губы.       — Я всë ещё священник, у меня есть определенные обязанности, которые я должен выполнять каждый день, — Адам улыбнулся, тихо вздыхая. — Я поем позже.       — А я могу помочь тебе и с ними? Ты всегда хотел, чтобы я принимал больше участия в подобных делах.       — Хорошая попытка, малыш, — Адам ухмыльнулся. — Но у тебя не получится использовать меня в качестве предлога для побега.       Тьфу!       — Я думал, семья должна оказывать поддержку… — Чуя неопределенно махнул рукой. — Знаешь, помогать друг другу и всë такое?..       — Я справлюсь, — Адам настаивал. На его лице смешались искренняя забота и попытка подавить смех. — Не упрямься.       — Я просто говорю, что нет необходимости делать все в одиночку, когда…       — Чуя.       Ну вот опять!       — Иди.       Неохотно, чувствуя себя преданным, Чуя вернулся к зданию, в котором они остановились, оглядываясь и проверяя, нет ли поблизости Дазая, но нигде не увидел лиса. Но если бы он был здесь, что бы сделал Чуя? Может, и к лучшему, что Дазая здесь нет: у Чуи появилось больше времени на размышления. Только когда он заварил чай у маленького камина, он заметил лиса.       Дазай прогуливался вдоль линии деревьев, окружающих храм, и оглядывал, словно изучая всю местность. Ветер нежно развевал его волосы, обнажая белые повязки, закрывающие его лицо. Он одновременно и вписывался в пейзаж, и выглядел очень неуместным.       Дазай не смотрел в его сторону, но когда взгляд Чуи упал на него, лис тут же останавливается, поворачивая голову и сцепляя свои взгляды. Он улыбается рыжему и подходит ближе только тогда, когда мальчик кивает, молча давая понять другому, что все в порядке.       — Уже закончил? — спросил лис, садясь рядом с Чуей, но не слишком близко.       — Да. Дядя Адам отчитал меня за то, что я слишком много работаю.       И за то, что убежал от его совета, но Дазаю об этом знать не обязательно.       — Он сейчас занимается какими-то своими делами.       — Понятно, — Дазай взял предложенную ему чашку и рассеянно глотнул горячий чай.       Воздух казался тяжёлым и напряжённым, невысказанные слова кричали ​​в голове Чуи всë громче и громче с каждой секундой, проходящей в тишине. Ему было интересно, чувствует ли лис то же самое, борется ли он с мыслями, пытаясь заставить их замолчать. Странно не видеть лисьих ушей и хвостов Дазая. Без них его намного сложнее прочитать.       Но если Чуя не видит, как вздрагивают уши Дазая, как его хвосты напрягаются или нервно покачиваются, он будет искать, как тот отводит взгляд. Небольшое изменение выражения лица, небольшое движение пальцев — если Чуя постарается, он всë это заметит.       Он также знал, что его собственные признаки более чем очевидны, но учитывая то, как они осторожны, шансы, что лис скажет что-нибудь, невелики. А это значит, что именно Чуя должен начать, сделать первый шаг и показать Дазаю, что ему не причинит вреда то, что лис скрывает за своей улыбкой.       — Прости, что притащил тебя сюда. Должно быть, тебе очень скучно.       Дазай улыбнулся ему из-за чашки.       — Я пошёл с тобой добровольно, чиби. И нет, мне не скучно, — Чуя не совсем понял, что он имеет в виду, ведь здесь буквально нечего делать — он сам убедился в этом ещё в детстве.       — Тебе так нравится наблюдать за деревьями? — или, может быть, наблюдать за ним?       — Не только, — лис усмехнулся. — У этого храма есть некоторые… необычные аспекты.       — Необычные?.. Это какие?       — Ну, — в его глазах вспыхнула дразнящая искорка. — Недалеко отсюда я видел что-то похожее на хижину, сделанную из сломанных деревянных панелей…       О, нет. Чуя прищурился. Его лицо исказилось от смущения.       — Но она была слишком мала, чтобы быть настоящим домом, и…       — Ладно, хватит, — Чуя перебил его, закрывая лицо руками. — Я думал, что кто-нибудь, или хотя бы природа, избавится от неё.       Чуя построил её, когда ему было двенадцать. Она должна была стать убежищем на несколько ночей, но в итоге он заботился о ней, пока не вернулся в деревню. Он помнил, как неуклюже складывал материалы, как деревянные панели часто падали и ломались, пока он, наконец, не нашёл способ закрепить их. Конечно, там хранились некоторые из его самых ценных воспоминаний, но…       Как она вообще сохранилась? Всë-таки прошло пять с лишним лет.       Он не хотел слишком много говорить о хижине, на его лице ярко горело смущение при воспоминании о том, каким ребёнком он был раньше. Ему нравилось иногда вспоминать и рассказывать Дазаю некоторые истории, которые никогда не казались неправильными, но чтобы лис увидел сам…       Боги, пожалуйста, нет.       Угрозы, что голова Адама забита детскими историями Чуи, было достаточно.       Хотя теперь, когда рыжий думает об этом… сколько времени прошло с тех пор, как они с Дазаем нормально разговаривали, как этот? Он не мог вспомнить.       Такое ощущение, будто прошла целая вечность.       — Твой дядя, наверное, присматривает за ней, даже если ты уже не ребенок, — заметил Дазай.       …Что ж, это правда.       — Может быть, — Чуя вздохнул, притворяясь, что Дазай не только что стал свидетелем его детского прошлого. — Он очень заботливый человек. Иногда до абсурда.       Дазай поколебался, ëрзая на месте:       — Его присутствие… помогает?       Чуя напрягся, но затем опустил плечи и устало вздохнул.       Да. Даже больше, чем думал Чуя.       — Я считаю, что Коё сделала самую тяжелую часть, но… да.       Если бы не она, Чуя до сих пор терялся бы среди своих чувств и слов. Если бы не она, ему потребовалось бы гораздо больше времени, чтобы вспомнить, что он может жить дальше, а не тонуть в горе, что у него есть место, куда он может вернуться, когда все станет невыносимо.       Она сломала стены, которые Чуя воздвиг вокруг своего сердца, и теперь его дядя помогает ему собрать вместе кусочки, которые были спрятаны за ними. Его присутствия, его глупых, но добрых шуток были как бальзам на больное сердце Чуи: они успокаивали боль и залечивали ноющие раны.       Чуя чувствует это даже спустя всего лишь день, но Дазай? Лис — всего лишь сторонний наблюдатель, он знал только то, что видел и слышал, и, как и другие человеческие эмоции, не всегда понимал, что всë это значит.       Вероятно, поэтому его вопрос показался… странным, как будто за ним стояло что-то ещё — смысл, который Чуя не мог до конца уловить.       Он стал очевидным, когда Дазай заговорил снова:       — Ты уверен, что не хочешь остаться здесь?       Часть его ожидала этого не так скоро, но Чуя знал, что в какой-то момент Дазай снова поднимет эту тему. Он знает, что лис не имеет в виду ничего плохого, что он, должно быть, пытается быть вдумчивым по-своему, но застенчивая улыбка Чуи исчезла при ответе на этот вопрос.       — Ты не хочешь, чтобы я вернулся с тобой?       Он никогда не планировал оставаться здесь навсегда.       Независимо от того, как сильно он любит своего дядю или сколько воспоминаний хранит храм, Чуя чувствовал, что его место не здесь.       Челюсть Дазая сжалась, как будто он подавил первые инстинктивные слова, пытающиеся вырваться из него.       — Тебе решать, — почти грустно. — Мои желания здесь не важны.       Это приятно в самом печальном смысле, потому что, хотя он и уважает чужой выбор, Дазай также сказал, что его собственные мысли не имеют значения.       Чуя хотел узнать, услышать их. Он хотел удостовериться, что он не обуза, он хотел быть уверен, что он не просто эгоистичен — ему нужно знать, чего они оба хотят.       И, может быть, крошечная часть его хотела, чтобы Дазай сказал ему, что он заберёт его обратно, несмотря ни на что; что если Чуя захочет остаться, лис убедит его в обратном или устроит своего рода борьбу за то, что у них… было раньше. За то, что они могут получить снова.       Может быть.       — А ты? — Чуя поднял взгляд, встречаясь с тёмными глазами и пытаясь найти честный ответ. — Ты говорил, что я могу остаться с тобой, но…       Хочет ли Дазай этого? Или это была не более чем благородная услуга со стороны лиса?       Лис обдумывал свои слова, ища ответ, который кажется правильным среди поступков, которые он привык совершать.       — Если хочешь, — он говорил медленно. — Я привык к тому, что ты рядом.       Это не совсем то, на что надеялся Чуя, но он понял.       Ответ был здесь, в его простых словах и мягком голосе, скрывающемся за вуалью, которую Дазай использовал, чтобы спрятаться от взглядов мира.       Он хотел, чтобы Чуя вернулся.       Такое ощущение, будто невидимая тяжесть спала с его плеч, будто дыхание стало намного легче, а мысли — проще. Сомнения вырвались из оков и с губ юноши.       — Тогда зачем ты спросил меня, хочу ли я остаться здесь?       Хотя Чуя знал, что Дазай пытается вести себя тактично, он не мог себе представить, чтобы лис оттолкнул его после того, как он сказал, что это будет всего лишь короткий визит.       Он бы поступил так в прошлом, но не сейчас.       — Потому что ты сказал, что это помогает, — простой ответ. Слишком простой. — А ещё ты здесь улыбаешься.       Ой…       — Дазай, я…       Как это можно объяснить?       Чуя знал, что это может выглядеть так, будто он не был счастлив жить с лисом и братом и сестрой Акутагава, но это было не так, как бы ни больно признавать. Не потому, что они сделали что-то не так, а потому, что Чуя забыл о счастье. Не потому что он не хотел быть именно в доме Дазая, ему просто не хотелось существовать.       Его сердце не могло позволить ему улыбнуться, но сейчас — да. Будь то здесь или где-нибудь ещё.       — Я улыбаюсь здесь, потому что мне… лучше, чем раньше, — тот факт, что Чуя признаёт это, уже говорил о многом. — И я думаю, что хотел бы остаться здесь ещё на несколько дней, пока спина дяди Адама не заживёт, но я… — Дазай не отводил взгляд. Он смотрел на Чую и только на Чую. — …Я бы хотел вернуться, — Чуя понизил голос до шёпота, боясь, что он услышит его тревогу. — Мне просто нужно время, чтобы…       Исцелиться, принять то, что произошло, снова обрести себя.       Он ещё не совсем в себе, но теперь гораздо легче ориентироваться в сердце — он не задыхался, приёмы пищи не казались бессмысленным занятием, к которым его принудили. Существование не вредило.       А разум? Молчал.       — Мне жаль, — Дазай снова заговорил после нескольких секунд молчания между ними, его рука дёрнулась, но не потянулась к Чуе.       Юноша моргнул в замешательстве.       — А?       Почему ему жаль?       — Мне жаль, что я не смог тебе помочь.       Ой.       Но это же… неправда?       Или правда?       Несправедливо, что Дазай так себя чувствует после всего времени, которое он провёл, пытаясь быть рядом с Чуей, после того, как убедился, что тот ест, после всех ночей, которые он присматривал за ним. Он положил первые две части на место, даже если юноша не знал, как их принять. Он отвёл его к Коë, он был рядом, даже когда Чуя пытался его оттолкнуть.       Он так старался, несмотря на то, что не знал, что делать или говорить, и никогда не получал от Чуи знака, что что-то из этого помогает. Но он не сдавался, и в конце концов его действия помогли.       Но больше заслуг у Коë, да?       Если бы не Дазай, Чуя всë ещё был бы несчастен в тюрьме своего разума, но если бы лис никогда не заставил бы его пойти на встречу с духом сакуры… поправился бы Чуя?       Он не знал.       Это жестоко, когда кто-то пытается, но этого все равно недостаточно. Это жестоко, когда ты не знаешь, как помочь, как бы тебе этого ни хотелось.       Чуя знал, что он не единственный, кому больно, даже если их горе и боль нельзя сравнивать друг с другом, но слова, которые он хотел озвучить, умерли не высказанными. Они больше не были правдой, после того, как он осознал, насколько сложна их ситуация.       Ему хотелось бы сказать лису, что он не прав, но он не мог.       — Не извиняйся за это, — вместо этого он мог только показать свои истинные чувства и надеяться, что на этот раз их будет достаточно. — Ты попробовал, и без тебя я бы сейчас не улыбался. Так что… не извиняйся.       Чуя видел в глазах Дазая противоречие, как он пытается понять и принять то, что он сказал. Вина боролась с надеждой в ореховой глубине, печаль ползла по слегка поджатым губам, а облегчение — по напряжённым плечам.       Тихая борьба.       — Кроме того, — продолжил Чуя, неувереннее и со слабым румянцем на щеках, — всë так просто не исчезнет, ​​так что ты всë ещё можешь мне помочь… Если ты хочешь, конечно.       Бровь Дазая поднялась вверх. Если бы были видны его лисьи уши, — Чуя был уверен, — они бы сейчас оживились. Кажется, он скучает по ним немного больше, чем думал.       — Как? — с любопытством спросил лис.       — Так же, как прежде, — Чуя знал, что он уже говорил об этом, но почему ему становится всë больше неловко? — Просто… быть рядом? И, ну…       — И?       — Я имею в виду… — Чуя посмотрел в сторону. Он не мог сказать это, глядя в тёмные глаза Дазая, сосредоточенные исключительно на нём. — Я не возражал, когда мы… Ну, когда ты… обнимал меня?..       На лице Дазая — выражение чистого удивления, но Чуя его не видел.       — Хочешь, чтобы я?.. — он также не видел искорки надежды и чего-то ещё, танцующего в тёмных глазах.       — Не всë время, конечно, — быстро сказал Чуя, уже не уверенный в том, что говорит. — И нет, если ты не хочешь…       Дазай не ответил. Через некоторое время Чуя начал опасаться, что снова сказал что-то не то, но когда поднял глаза — выражение лица, которое он увидел, не было сердитым, разочарованным и даже не колеблющимся, нет.       Дазай испытывал явное облегчение.       Голубые глаза расширились, а губы Чуи слегка приоткрылись. Он был настолько потрясён, что на секунду даже не понял, что лисьи уши и хвосты вернулись.       Но только на секунду.       — Даз… — его предупреждение оборвалось.       — Значит, ты меня не боишься?       Что? С чего он это взял?       — Почему я должен тебя бояться? — спросил Чуя, нахмурившись, и беспокойство по поводу того, что дядя Адам увидит Дазая в истинном облике, сразу же исчезло.       Ах, уши Дазая, прилегая к голове, говорили абсолютно всë.       — Ты испугался, когда я назвал тебя по имени, — пробормотал лис.       Разве он испугался?..       Ой.       Чуе тут же захотелось ударить себя за то, что его тело — пусть и не нарочно — напрягалось при напоминании об этом. Воспоминание о холодном, как лёд, голосе, впилось в его мысли.       — Я…       Дело не в том, что он боялся Дазая, нет, просто… тело двигалось само, и Чуя не мог остановить себя. Его разум помнил и действовал без его согласия, даже если Чуя знал, что бояться нечего — даже если знал, что не хочет так реагировать.       — Я не… — он отшатнулся, снова отпугивая лиса. Его хвосты замерли.       Боги, Чуя не собирался делать это снова, по крайней мере, когда они наконец поговорили и помирились.       Просто не думать об этом, просто не думать об этом…       — В таком случае, позволь мне кое-что сказать тебе, Чуя.       Это было тогда, а это — сейчас. Это была борьба, а это — жизнь, которую он выбирает, тепло, которого ему не хватало, и человек, с которым он хочет оставаться рядом.       — Дазай, я… — Чуя закрыл глаза, медленно вдыхая, — я не боюсь тебя, правда.       Однако он не приблизился.       Ни один из них не сделал ни малейшего движения вперёд.       — Но это я виноват, разве нет? Ты же не хочешь услышать, как я произношу твоё имя.       В каком-то смысле да, но виноват был не только Дазай. Неправильно, что Дазай чувствовал себя единственным виноватым, хотя Чуя причинил ему такую ​​же боль.       Тяжело не иметь возможности контролировать свой разум и тело или забыть этот голос.       Тишина.       Сформулировать ответ, который бы передал все эти чувства, сложно.       — Я хочу, чтобы ты звал меня по имени, — Чуя нахмурился, уставившись в пол и пытаясь найти свои чувства. — Но я не знаю, как… забыть об этом.       А ещё он не был готов ни к этому разговору, ни к внезапному напоминанию. Чуя не думал, что Дазай вспомнит и заговорит об этом.       Оба на некоторое время замолкли.       В воздухе витали сожаление и вина. Чуя не был уверен, кому они принадлежат. Им обоим, наверное.       В конце концов первым заговорил лис. В его голосе не было привычной беспечности и твердости, он звучал ясно и честно, хотя и потеряно. Как будто лису было трудно смотреть в лицо миру без многочисленных масок.       — Что, если будет больше тёплых воспоминаний? — должно быть, он пытался говорить уверенно, но в его голосе чувствовалось только явное колебание, которое Чуя услышал очень ясно. — Это поможет?       — Я не знаю, — Чуя с таким никогда не сталкивался раньше. Вдобавок он не совсем понимал, что лис имеет в виду. — Может быть?..       Один из хвостов Дазая скользнул за Чую, нежно поглаживая его спину.       — Ты сказал, что не возражаешь, да?       Чуя на мгновение смутился, прежде чем его слова вернулись к нему. Слабый румянец вернулся на его щеки, когда он поднял глаза, чтобы встретиться взглядом с лисом.       — Я… я не против, но… — прямо сейчас, что ли?!       — В таком случае можно? — предложил Дазай; Чуя чувствовал хорошу скрытую мольбу.       Как он мог отказать?       Как Чуя не мог опереться на протянутую руку?       Хвост позади него мягко подтолкнул его вперед и ещё больше обернулся вокруг него, направляя Чую прямо в руки Дазая, пока он не уткнулся носом в грудь лиса. Руки Чуи задрожали, когда он попытался схватить чужое монцуки, отчаянно боясь отпустить его. Дазай держал его не слишком близко, как будто боялся сломать его, но достаточно, чтобы Чуе было тепло.       Это тепло он почти забыл…       — Чуя.       Он непроизвольно вздрогнул, но вскоре снова расслабился, когда почувствовал, как лис уткнулся в его волосы.       Тьма в его голове снова зашептала, но Чуя попытался отогнать её.       Ему хотелось помнить и чувствовать только этот момент.       — Всё в порядке, Чуя.       Ещё одно вздрагивание. Голубые глаза закрылись, и Чуя подался ближе.       Звучало правильно, звучало неправильно — во всех хороших смыслах это звучало по-новому, во всех плохих — до ужаса знакомо, и Чуя был не уверен, смог бы он сохранять такое спокойствие, если бы Дазай не держал его в своих объятиях. Но…       Боги, так он надеялся, что однажды это произойдет.       Ему нравилось быть так близко, нравилось, когда его обвивают лисьи хвосты, а Дазай шепчет ему в волосы. Но ему хотелось бы услышать своё имя, срывающееся с губ лиса, и улыбнуться, а не дрожать.       Возможно, это произойдёт не скоро. Возможно, это навсегда останется желанием, которое никогда не сбудется.       Они могли бы попытаться стереть прошлое и построить будущее, которое не окутано тьмой.       — Прости, — прошептал Чуя в грудь Дазая. В уголках его глаз начали собираться новые слезы, — за то, что я сказал той ночью. Мне очень жаль.       Ему показалось, что он задыхается. Хватка стала крепче.       — Я знаю, — одна из рук Дазая нежно погладила его по голове.       — Я не хотел…       — Я знаю, Чуя, — вздрагивание. — И ты меня прости за то, что я сказал, и за то, что напугал тебя.       Они оба совершили ошибки, но они всë ещё здесь. Чёрная пропасть, которая так долго разделяла их, наконец-то начала закрываться. Конечно, потребуется много времени, чтобы трещина исчезла полностью.       Это только начало.

***

      Сидя за тем же маленьким столиком, что и вчера, на старой подушке, Дазай думал.       Он мог бы делать то же самое в комнате, которую предложил ему дядя Чуи, но отсюда, через открытую дверь, он мог наблюдать за Чуей, сидящим у одного из деревьев вдалеке, в окружении пяти фигур, с которыми лис не был знаком, но он знал, что это друзья юноши. Даже несмотря на расстояние, он видел, что Чуя чувствует себя совершенно непринуждённо, что он улыбается, не заставляя себя. Дазаю не о чем беспокоиться.       Кроме проблемы, которая существовала только между ним и Чуей. Проблемы, которую он создал, сам того не осознавая, в пылу мгновения.       Правильно ли он поступает, называя Чую по имени?       Это единственное, о чëм он мог думать. В его руках Чуя напрягался каждый раз, когда он звал его, как бы тихо и мягко Дазай ни старался говорить, как бы близко он держал его.       Это не сработало.       Он поспешил? Он ожидал слишком многого и слишком быстро? Лис мог ждать и продолжать попытки, но что, если этого никогда не будет достаточно? Что, если шрамы, которые он оставил в сознании Чуи, не смогут исчезнуть и быть забыты?       Было бы иначе, если бы он поговорил с ним раньше?       Было бы иначе, если бы он принял первые извинения, когда у него была такая возможность?       Ах, существовало бесчисленное множество возможностей развития прошлого, о которых Дазай никогда не узнает, точно так же, как он никогда не может быть уверен в том, что ждет их в будущем. Он может попытаться сделать свой мир таким, каким он хочет, он может попытаться воссоздать мирное место для Чуи, но, в конце концов, не ему диктовать правила сверху.       Он может только попытаться, но ничего не обещать и не управлять судьбой.       Никто не может, даже боги.       Его уши и хвосты были снова спрятаны, а голова повернута в сторону, откуда доносился слабый смех. Он не был так ярок и полон жизни, как помнил Дазай, но его все равно было приятно слышать после нескольких недель, наполненных тишиной и плачем. Пробыв здесь всего лишь день, юноша наконец улыбается и смеётся; дядя Чуи сделал то, чего не смог сделать Дазай.       Возможно ли этому научиться?       Если Чуя когда-нибудь снова потеряется во тьме, сможет ли Дазай помочь ему найти путь назад, не полагаясь на других?       Он знал, что этот храм и этот человек — Адам — важны для Чуи, и он не хотел отбирать их, но как лис может стать тем, кому Чуя может доверять и рядом с которым он будет чувствовать себя в безопасности? Как он сделает его счастливым?       — Слишком много мыслей, да? — голос мужчины раздался из коридора, отвлекая лиса от размышлений.       Дазай повернулся к нему. На усталом лице Адама — нежная улыбка. Это правда, что он не слышал его до сих пор, что обычно вызывало бы беспокойство, но он знает, что это потому, что его чувства не считают Адама угрозой.       От этого человека не исходило злого умысла — только вежливое понимание.       Доброта.       Дазай не был совсем уверен, что сказать мужчине, сидящему напротив него. Адам — семья Чуи, поэтому лис не мог быть груб. Не то чтобы он когда-либо специально пытался огрызаться, просто его природа не заботилась о том, как другие интерпретируют его слова и действия.       И до сих пор никогда не оставались только вдвоём. Когда Чуя был рядом, Дазай мог просто молчать. А сейчас?       Даже если у этого человека вообще не было явной причины находиться здесь, он, похоже, каким-то образом был настроен на разговор с ним…       «О, тебе не нужно заставлять себя говорить со мной».       Или нет?       Как и в случае с Чуей, Адам — странный человек.       Адам засмеялся над ним, вытягивая спину.       — Я просто пришёл посидеть за компанию, — Он посмотрел в открытую дверь. — Вижу, он пошёл поздороваться, да?       Его глаза наполнился меланхолией, хотя его улыбка не исчезла ни на мгновение. Лис вспомнил о том, что он думал об этом, когда они прибыли сюда. О том, что вокруг этого человека есть аура знания.       Дазай смотрел на него с нейтральным выражением лица.       — Знаете же, да?       Он был почти уверен, что уже знает ответ, но Чуя, похоже, не знал об этом. Пусть он здесь и жил, но ему никогда не говорили об этом. И если ему никогда не говорили, то Дазай может ошибаться…       Адам всë ещё смотрел на Чую.       — Я священник более двух десятилетий. И знаю кое-что.       Но Дазай редко ошибается, когда дело доходит до таких вещей.       Для синтоистских священников нет ничего необычного в осознание мир за пределами человеческого, но степень их осознания… некоторых вещей всегда различна. Адам, кажется, знал, по крайней мере, об этом, если не больше.       — Почему бы не сказать ему?       Наконец, взгляд мужчины встретился с темными глазами Дазая. В них мигнула искорка нерешительности и тут же исчезла, оставив лишь успокаивающее тепло.       — Не было подходящего момента, — Он вздохнул, пожимая плечами.       — Но разве это не важно? — Лис так предполагал. Даже если его понимания человеческих эмоций — позитивных — ещё недостаточно, это объективно можно считать важным.       — Важно, — согласился Адам. — Но я всего лишь человек, а люди совершают ошибки, — Его улыбка стала ещё более печальной: — Я упустил свой шанс, а потом всегда казалось неправильным поднимать этот вопрос снова.       — Но Чуя тоже человек, — Дазай нахмурился. — Разве он не в состоянии понять?       Особенно, когда это касается его семьи.       — Понимание и принятие вещей такими, какие они есть, — это две совершенно разные концепции, господин Лис.       …Он и об этом знает?       Увидев, как лис моргает от удивления, мужчина добавил с дразнящей ухмылкой:       — Я же говорил, что знаю кое-что, не так ли?       Небрежность Адама, как в его словах, так и в расслабленной позе, заинтересовала Дазая. Опять же, жрецы нередко знают о ёкаях, но умение узнавать их, когда они замаскированы, впечатляет. Распознать кицунэ и при этом сохранять спокойствие, безусловно, было Дазаю в новинку.       Он наклонил голову.       — …И Вас это не волнует?       — А должно? — Мужчина выгнул бровь и усмехнулся, увидев еще одну искорку удивления в тёмных глазах. — Чуя, конечно, безрассуден, но он не глуп. Если он решил довериться тебе, то мне не о чем беспокоиться.       Ну, это имеет смысл… наверное.       Хотя, если спросить Дазая, то Чуя слишком доверчив.       — Вдобавок, — Адам снова вздохнул, слегка откидываясь на руки, — работа научила меня читать людей, и даже если я не всë понимаю. Могу сказать, что у тебя хорошие намерения.       — Вас этому научила жизнь священника?       Кажется, многое изменилось за то время, когда Дазай решил игнорировать человечество и его обычаи.       — До приезда сюда я несколько лет работал частным детективом, — уточнил Адам. — Так я познакомился с другим дядей Чуи.       Ах, точно. Другой дядя.       Чуя упоминал, что был ещё один мужчина, который регулярно появлялся в деревне до того, как скончался отец Чуи. Дазай обычно не следил за тем, кто приходит и уходит — если только не заходят на его территорию, конечно, — но это правило создано только для людей.       Поль Верлен таковым не являлся.       Если это правда, что они встретились в далёком прошлом, неудивительно, что Адам знал о ёкаях больше, чем обычный священник, или, по крайней мере, знал некоторые истории, которые люди рассказывают о Дазае.       Но это только при условии, что Адам знал о другом, более сложном вопросе.       Потому что Чуя, похоже, не знает.       — Значит, Вы знаете, что…       — …Поль не человек? — мужчина фыркнул. — Конечно. Было время, когда он не мог молчать об этом, — Он покачал головой, на его лице появилось забавное выражение: — Артур, отец Чуи, если я правильно помню, был первым человеком, которому удалось заставить его остановиться.       Часть Дазая жаждала дополнительной информации, но в глубине души он знал, не должен просить больше. Эту историю Чуя должен услышать первым. Неважно, насколько любопытство заставляло его задавать вопросы, Дазай знал, что это неправильно.       Он не хотел рисковать и совершить ещё одну ошибку.       — …Но Чуе так и не рассказали.       — Да, — В тоне Адама смешались грусть и вина. — Тогда он был ещё ребёнком, смерть отца уже была для него невыносимым испытанием. Мы не хотели пугать его ещё больше.       Дазай на мгновение задумался: это правда. Чуе было всего десять лет, когда он потерял отца, и, должно быть, ему было ужасно тяжело адаптироваться к новому месту, полному незнакомцев. В то время действительно было лучше скрыть часть информации, но…       — Он уже не ребёнок.       Чем дольше он будет оставаться в неведении, тем больнее ему будет, когда правда откроется.       Разве не так это работает у людей?       Адам смотрел на него на мгновение, прежде чем до них дошёл смех Чуи. Они оба повернули головы в его сторону.       Адам пробормотал:       — Я думаю, что это не так.