Девять лет назад.
Пиная по пути камешек, Чуя шёл вдоль линии деревьев за храмом, опустив глаза. Было около полудня, посетителей больше, чем обычно, и все были заняты, поэтому, к его счастью, никто не заставлял его делать скучную работу по дому. Или завтракать. Он не ел, потому что это угрожало разговором с дядей Адамом, а дядя Адам вчера был зол на него, поэтому он с ним не разговаривал. Ну и что, что Чуя разбил несколько тарелок? Это был несчастный случай, и он просто хотел помочь. Его ведь всегда просят помочь, не так ли? Он думал о том, чтобы остаться на своей секретной базе на целый день, поскольку не было дождя, но эта затея слишком быстро надоела. Обычно он находил, чем скоротать время, но сегодня было тяжело оставаться на одном месте, тем более, что, к сожалению, его секретная база не была совершенно секретной: дядя Адам знал, где она находится. В итоге Чуя бродил по границе святилища, избегая любых людей, которые стали бы с ним разговаривать. В любом случае, они не особо волнуются за него, только жалуются или говорят, что устали, чтобы играть. Только дядя Адам мог уделить ему немного внимания, но он разозлился на Чую, так что, вероятно, ему уже все равно… Отлично. Всë хорошо, они сами так решили. Чуе не нужна их забота, он будет играть сам. Ему не нужно, чтобы за ним присматривали или обращались с ним как с беспомощным ребенком. Чуя не хотел, чтобы они притворялись его друзьями. Может, в следующий раз ему стоит попытаться уехать с дядей Полем?.. Камешек, с которым он играл последний час, исчез в лесной траве после более сильного и гневного удара Чуи. Он нахмурился и начал его искать. Ему нравится именно этот камешек с забавной формой, поэтому ему нужно было найти его. Он находился в той части храма, которую посещают нечасто, что делало её одним из любимых мест Чуи для игры, но это также означало, что она не так хорошо содержится. Трава усеяна опавшими листьями и мелкими ветками, слишком похожими по цвету на затерянный где-то среди неё камешек. Но он должен был где-то рядом, где-то здесь… — Почему он просто не поищет ещё один камень? — из-за деревьев до него донёсся незнакомый голос. — Они ведь все одинаковые. — Пусть дети будут детьми, чувак, — кто-то другой ответил. Чуя нахмурился, отчасти потому, что не узнавал этих людей, но самое главное… — Неправда! — он надулся, скрещивая руки на груди. — У него была забавная форма! Теперь Чуя увидел группу из пяти людей, стоящих у упавшего дерева недалеко от того места, где он искал свой камешек. Они все смотрели на него с удивлением, медленно моргая в молчаливом замешательстве. Наверное, это потому, что Чуя — ребёнок, а они взрослые, а взрослым здесь не нравится, когда их поправляют. Но эти люди были неправы, поэтому он был должен им об этом сказать. Кроме того, они не выглядели такими старыми, как дядя Адам — а он старый, ему тридцать с небольшим! — или другие священники, так что Чуе было не обязательно с ними соглашаться. Не то чтобы он так легко отказывался от своих аргументов. — Что, прости? Мужчина в тёмном монцуки и с шарфом на шее посмотрел на Чую, выгнув бровь. Один его глаз был закрыт, от щеки ко лбу тянулся длинный шрам. Остальные молчали, только смотрели на ребёнка с разной степенью растерянности. — Они не одинаковые, — Чуя снова фыркнул, подходя поближе, чтобы убедиться, что его слышат и понимают. — Мне он понравился, потому что у него была забавная форма. Мне не нужен другой камень. Теперь, когда он оказался чуть ближе к ним, они казались очень высокими. Им всем, наверное, около двадцати. Не то чтобы Чую это беспокоило: однажды он вырастет и будет выше, чем они. — Понятно, — другой мужчина, с более длинными волосами и родинкой под левым глазом, улыбнулся Чуе. Он стоял на коленях на земле в нескольких шагах от него, остальные продолжали молча наблюдать. — Хочешь, мы поможем тебе его найти? Он казался милым, намного милее, чем мужчина со шрамом, но… Чуя сжал губы в тонкую линию. — Я сам могу. Ему не нужна помощь, он знает, где камешек. Кажется. Мужчина со светлыми волосами и короткой косой внезапно начал смеяться, прикрывая рот рукой. — Вот и всë о твоей «безупречной» способности ладить со всеми. Все мужчины, за исключением двоих, которые уже попытались поговорить с Чуей, засмеялись. Ну, по крайней мере над комментарием смеялись они, а не Чуя, поэтому всë в порядке. — Привет, малыш, — тот же мужчина с косой помахал ему рукой. На его губах растянулась широкая улыбка, сверкнули зубы. Рукава его монцуки были странным образом закатаны на плечах, что заставило Чую задуматься, зачем он это сделал. — Ты тот, за кем присматривает Адам, верно? О, так они друзья дяди Адама. Фу. Нет, Чуя сейчас с ним не разговаривает. Он даже не собирается об этом думать. — Я Чуя, а не малыш! — он снова надулся, нахмурившись, оглядывая их всех. Но затем выражение его лица смягчилось, когда он наклонил голову. Его глаза засияли вновь обретëнным любопытством. — Вы все выглядите странно. Дядя отругал бы его, если бы услышал, но его рядом не было, так что всë в порядке. Вдобавок он ничего плохого в виду не имел. После этого комментария мужчины переглянулись между собой. Один из них заговорил: — «Странно» — это как? Ну, это просто. — Вы одеты не так, как дядя Адам и другие священники, — сказал Чуя. Это очевидно. — И у вас странные волосы. — У тебя тоже странные волосы, малыш. На это Чуя закатил глаза. — Я не отсюда, это раз. Мне не нужны волосы на висках, это два. Они что, глупые? Разве взрослые не должны быть в чëм-то более разумными, чем он? — На висках? — переспросил другой мужчина с чёрными, как смоль, волосами и шрамом на щеке. — Да, как у дяди Адама и остальных, — но затем разум Чуи уловил то, что было сказано раньше, и… — И я сказал, что я Чуя! Однако, к его разочарованию, все — ну, почти все, человек со шрамом над глазом выглядел как каменная статуя — снова засмеялись. — Да, извини, малыш-Чуя, — каким-то образом мужчина с косой, задыхаясь, умудрился это сказать. — Я… — Ты как альбатрос, — Чуя перебил его. Ему не нравилось, как этот человек называет его. Мысль о прозвище пришла ему в голову очень внезапно. — А? — все они молча уставились на Чую, озадаченные таким сравнением. — Что? — Не знаю, — Чую нисколько не смутило собственное противоречие. — Один из священников недавно вернулся из поездки за границу и сказал, что альбатросы громкие и надоедливые, а ты уже три раза назвал меня ребенком, так что теперь ты Альбатросс! Если они не будут называть его по имени без прикреплённого к нему дурацкого слова «ребёнок», то и Чуя не будет называть как следует. Так будет честно. Альбатросс снова разразился хохотом, его голос перекрыл шелест листьев. — Ладно, звучит здорово! — он оперся на дерево, изогнув бровь. — А как насчёт них? Неужели мы теперь все Альбатроссы? Тогда я могу быть «номером один». Нет… было бы странно и глупо называть всех одинаково. Почему он вообще спрашивает? — Конечно же, нет, — Чуя фыркнул, подходя немного ближе. Он указал на мужчину, всë ещё стоящего перед ним на коленях. Его встретил весёлый взгляд, губы слегка дрожали, сдерживая смех. — Ты будешь… <i> — Вот и всë о твоей «безупречной» способности ладить со всеми. Может, что-нибудь связанное с улыбкой?.. Нет, будет странно. К тому же почти все они улыбаются, это не имеет смысла. И звучит скучно. — Ты будешь Липпманном, — сказал Чуя через несколько секунд, — потому что он сказал, что тебе нравится разговаривать с другими. Или что-то в этом роде. Липпманн в замешательстве моргнул, пораженный на секунду. Потом сжал губы в тонкую линию и медленно кивнул, не высказав ни единой жалобы. Молодец. Хм… а остальные… Чуе было особо нечего сказать о них… — Ты мог бы быть Скарманом, — сказал Чуя, глядя на мужчину со шрамом. — Но вас двое, так что это нет… Тебе что-то нравится? Хобби? Внезапно он улыбнулся. — Мне нравится спасать людей. Я… — Тогда ты Док. Чуя сморщил нос, понимая, что это, наверное, не слишком хорошо с его стороны и что дядя Адам прочитает ему длиннющую лекцию о поведении, но он не любил врачей. Они вечно суетятся, их лекарства плохо пахнут, а на вкус ещё хуже. — А ты? — спросил он высокого мужчину с волосами до плеч и одетого в чёрно-белое монцуки. Он посмотрел в сторону, обдумывая ответ. Или, может быть, думал о чем-то, что звучало бы круто, потому что именно так бы поступил Чуя. — Я люблю музыку, — в конце концов он заговорил с тёплой и честной улыбкой. — Я умею играть на многих инструментах… Инструменталист?.. Нет, очень длинное прозвище. — …но только на тех, у которых есть клавиши. О, так намного проще. — Тогда Пиано Мэн! — Чуя просиял. Он знал, что есть слова для обозначения людей, играющих на определённых инструментах, но сейчас не мог их вспомнить. Да, в последнее время он стал меньше учиться. — А он? — Альбатросс одной рукой прикрыл рот, искривившийся в улыбке, а другой указал на мужчину со шрамом. Чуя недовольно посмотрел на человека, который осмелился сказать, что все камешки одинаковы. — Айс Мэн. — Почему? — Док наклонил голову, искренне удивившись. — Потому что его лицо всë время страшное. Все снова захохотали, за исключением бедного Айс Мэна, который пробормотал что-то о том, что у него «нормальное лицо». Ну… Ему следовало подумать об этом, прежде чем оскорблять выбранный Чуей камешек. Возможно тогда Чуя был бы чуть более понимающим и назвал бы его как-нибудь по-другому. В любом случае, уже поздно. — Итак, малыш-Чуя, — сказал Липпманн, отдышавшись. — Почему ты здесь совсем один? От этого вопроса выражение лица Чуи снова стало кислым, напоминая ему, почему он избегает дядю Адама. — …Мне нравится быть одному, — это не совсем ложь. Может быть, с дядей Адамом ему нравится немного больше, чем просто одному, но сегодняшний день был особенным. Не в слишком хорошем смысле. — Конечно, малыш, — Альбатросс ухмыльнулся ему. — Я уверен, именно поэтому ты строишь такую унылую рожицу. — Эй! — Решено. Чуе он не нравится. — Ничего она не унылая! — Ты выглядишь обеспокоенным, — мягко поправил Док. — Что-то случилось? Может быть, Чуе всë-таки не стоит с ними разговаривать. Если они друзья дяди Адама, то они вряд ли поверят, что он разбил тарелки не специально. Особенно Айс Мэн, он всë время на него косится. — …Нет, — пробормотал Чуя. — Врать нехорошо, знаешь ли, — Вот, полюбуйтесь. Айс Мэн в самом расцвете яда. От его слов разрушилась решимость Чуи, слишком много невысказанных эмоций попытались вырваться из его маленькой груди. — Дядя Адам злится на меня, — пробормотал он, скрестив руки на груди и упрямо топая ногой по земле. — Он со мной не разговаривает. Ну, скорее, Чуя с ним не разговаривает, дядя Адам начал злиться. — И… — размышлял Пиано Мэн лёгким, гудящим тоном, — ты не знаешь, как с ним помириться? Не то чтобы он хотел с ним помириться, но… нет, не хочет. — О, не волнуйся, малыш! — плечи Альбатросса затряслись, когда он попытался сохранять спокойствие. Его ухмылка была полна озорства, которому ни в коем случае нельзя доверять. — Я знаю, как сделать так, чтобы он больше не злился. Опять же, Чую не волновало это или разговор с дядей Адамом, но… Действительно? Как?***
Держа в руках вещь, которую ему каким-то образом удалось взять — одолжить, а не украсть — из одной из комнат, Чуя бросил взгляд из-за угла на дядю, который мыл посуду после еды. Внезапно его желудок решил напомнить ему о пропущенном завтраке, но если план, который придумали его новые друзья, сработает, возможно, он получит дополнительную порцию на ужин. — Эм… — он, вертя вещицу в руках, вошёл в комнату, держась подальше от стен и полок. Если он снова что-то сломает, план не сработает. — Чуя? — Адам оглянулся через плечо, поставил чашки обратно в воду и повернулся к нему лицом. — Где ты был? Ты пропустил зав… — На! Он протянул руку, предлагая кисть дяде, который выглядит… мягко говоря, смущëнным. — …Спасибо? — мужчина вытер руки старой тряпкой, прежде чем взять кисть, посмотрел на неё, нахмурившись. — А зачем? Я имею в виду, прямо сейчас и здесь, на кухне? Разве это не очевидно? Альбатросс так сказал! — Ты разрисуешь мне лицо и перестанешь злиться… Обычно Чуя такое не предлагал: он слишком хорошо знал, как трудно смыть чернила с кожи, но Альбатросс сказал, что это поможет, поэтому он был готов потерпеть. Адам, однако, молча смотрел на него, выражение его лица медленно менялось от беспокойства к растерянности, к нежному принятию и… — Я не сержусь на тебя, малыш, — он отложил кисть, стараясь не испачкать ничего чернилами. — Я только хотел, чтобы ты внимательнее относился к своему окружению, когда находишься на кухне. Он не злится? Правда? Но он сказал Чуе выйти из комнаты, и на его лице было такое серьёзное выражение… — Поэтому ты пропустил завтрак? Чуя несколько неловко кивнул. Мужчина вздохнул, жестом предлагая Чуе сесть на маленькую коробку в углу, положил остатки еды на тарелку и передал её мальчику. — Даже если бы я злился — а это не так, — я бы все равно хотел, чтобы ты хорошо ел. Чуя отвёл взгляд, но взял тарелку и тут же откусил кусок от тёплой булочки. Похоже, он был более голоден, чем думал. — Прости… — пробормотал он с набитым ртом еды. Он думал, что дядя Адам не хочет с ним разговаривать из-за того, что произошло, и потому, что Чуе пришлось вернуться в свою комнату, пока его дядя убирал устроенный им беспорядок. Поскольку это был первый раз, когда дядя Адам был не слишком добрым и шутил, Чуя не знал другого способа истолковать его настроение, кроме как его злость. …Хотя он был рад, что ошибся. Мужчина взъерошил волосы Чуи. — Запомни это на будущее, — затем он посмотрел на стол, где кисть ждала, пока кто-нибудь вернет её на место. — Но зачем ты вообще предложил разрисовать тебе лицо в качестве мирного предложения? (Адам никогда не считал себя стариком, но, возможно, понимание детей ему просто не по силам.) — Альбатросс сказал мне, что это сработает, — ответил Чуя, жуя булочку. — …Альбатросс? — Твой друг! — Чуя смотрел, как лицо его дяди становится все более и более растерянным, и только потом он понял, что… — Ах, да, я так его назвал, потому что он был очень, очень громким. Я не спросил настоящего имени. У него светлые волосы и коса, и он сказал, что он твой друг, — сосредоточившись на еде и не глядя на удивленное лицо мужчины, мальчик продолжил без беспокойства, — Были ещё Док, и Липпманн, и Пиано Мэн — потому что он играет на инструментах, но Инструменталист очень долго произносить. О, и Айс Мэн. Он говорит, что у него такое лицо от природы, но я думаю, что он просто не умеет улыбаться… Его шрам выглядит круто, хотя, вероятно, ему было больно, когда он его получил. Адам смотрел на Чую широко раскрытыми глазами. Дюжина вопросов пыталась вырваться из его горла, но он не издал ни звука. Он перебрал всë, что сказал ребёнок, все странные факты и фрагменты информации и… — …Он точно это сказал? — тихо спросил он, погладив Чую по голове. — Ага! — во всяком случае, именно так Чуя понял. — «Альбатросс» сказал что-нибудь ещё? План каким-то образом сработал. — Ещё он сказал, что…</i>***
— Если бы ты пришел к нам раньше, мы бы помогли тебе. У меня есть идея. Сидя на земле и опираясь на дерево, Чуя смотрел на мужчину, который улыбался ему до ушей. — Ты бы сказал мне попросить его разрисовать мне лицо. Раньше это работало, — фыркнув, Чуя бросил в Альбатросса камешек, — потому что я был ребенком, — но мужчина легко уклонился, перекатившись по земле на живот. — И тогда помогало не рисование на моём лице. — Ты следовал моему плану, и тогда всë было хорошо, — Альбатросс приподнялся на локтях. — Уверяю, мой план удался. На самом деле даже не один. Помнишь, когда… — Можно мы перестанем говорить о том, что я делал в детстве, пожалуйста? — Чуя застонал. Множество неприятных воспоминаний наполнили его разум. — Это не помогает. — Но ты улыбаешься, — Пиано Мэн размышлял со своего места. — По крайней мере, больше, чем раньше. Чуя закатил глаза, но не сопротивлялся тому, как его губы кривятся от воспоминаний и от простого разговора с друзьями. Он был более чем рад, что даже после того, как остальные покинули храм, его друзья остались с Адамом. Кто-то может сказать, что это лицемерно с его стороны, учитывая, что Чуя тоже ушёл гораздо раньше, чем кто-либо другой, но юноша всегда знал, что его будущего здесь не будет. Да, он любил своего дядю и это место, но никогда не было секретом, что однажды он уйдёт. В то время возвращение в деревню, в которой он вырос, к своим друзьям всегда было его мечтой. Кроме того, именно дядя Поль привёз его сюда после смерти отца. Чуя был здесь не для того, чтобы учиться или работать, как все остальные — он был здесь, потому что ему нужен был опекун. Тем не менее, видя знакомые лица, совсем не изменившиеся с его последнего визита, его сердце становилось теплее. Он скучал по ним гораздо больше, чем ему хотелось показать. — Может быть, я начал понимать Альбатросса, и теперь схожу с ума, — поддразнил Чуя. — Малыш, — Док усмехнулся в руку, — если бы ты уловил его безумие, это произошло бы много лет назад. — Но мой план сработал! Все шестеро рассмеялись над этим упрямым комментарием, даже если в случае с Айс Мэном это было скорее весёлое раздражение, чем настоящий смех. И его характер, и его устрашающее лицо не изменились, несмотря на то, что прошли годы с тех пор, как этот безумец стал относиться к Чуе с симпатией. После разговора с Дазаем — и после объятий — Чуя чувствовал себя лучше, чем раньше. Невидимая тяжесть, которую он нёс, упала с его груди, и ему стало легче дышать. Было приятно, что его держат… Но также невероятно неловко. Дело не в том, что они делали, дело не в том, кем они являлись, — верно? — и Чуе понадобилась минутка, чтобы дать своему разуму остыть после нахлынувшей на него бури эмоций. Вина и облегчение, страх, печаль, счастье и… Так много всего произошло. Слишком много и сразу. (Его лицо было таким горячим.) Сказать, что ему нужно поприветствовать старых друзей, было хорошим оправданием, хотя на самом деле на оправдание полагалась всего половина — остальное было истиной. Чуя правда скучал по ним и хотел поболтать с ними с тех пор, как они сюда пришли. Стоило ли это делать сейчас, сразу после того, как они с лисом стали более откровенны друг с другом? Нет. Но это не важно. Важно то, что Чуя больше никогда никому не предлагает разрисовать ему лицо. Возможно, сейчас он не такой, как обычно, всë ещё несколько уязвимый (хотя ему не хотелось это признавать), но он был достаточно здоров и неглуп. — Я пришёл сюда не послушать об ещё одном из твоих фантастических планов. Я просто хотел поздороваться. — Неужели? — Липпманн ухмыльнулся, наклоняясь вперёд и подпирая подбородок одной рукой. — Так ты не убегал от своих… друзей? Нет. Совершенно нет. — Ты бы предпочел, чтобы я вообще не приходил? — Чуя скрестил руки на груди, скривив губы. — И почему вы шпионите за мной? — Мы не шпионили, — Айс Мэн вздохнул. Он стоял у ближайшего дерева и наблюдал, как облака медленно плывут по небу. Он выглядел незаинтересованным, но Чуя знал, что он самый наблюдательный и любит хранить информацию на потом. — Вокруг уже не так много людей, — Липпманн продолжил за него. — Легко что-то увидеть, даже не желая этого. Конечно, конечно. Так Чуя и поверит им после того, как они столько раз наблюдали, как он в детстве смущался с безопасного расстояния. — Если у вас столько свободного времени, — взгляд Чуи скользнул по каждому из них, — вам следует больше помогать. Дядя Адам не может всë делать сам. Сам Адам утверждал обратное, но не означало, что ему можно доверять в этом вопросе. В общем, доверять Адаму — дело непростое. Мужчина был надёжным и заботливым, но предпочитал жертвовать своим временем и здоровьем ради других. В этом как раз-таки вся проблема. — У него снова болит спина, — добавил Чуя. Его слова прозвучали более обеспокоенно, чем он планировал. Остальные мужчины смотрели друг на друга, каждый с разным выражением лица: Док выглядел так, будто извиняется, Липпманн грустно улыбался, Пиано Мэн несколько нервно поëрзал, Альбатросс явно пытался заставить кого-то заговорить, а Айс Мэн… Ну, обычное каменное холодное лицо. Ничего удивительного. — Мы знаем, — Как обычно, первым заговорил Липпманн. — Но твой дядя такой же упрямый, как и всегда. — Не беспокойся о нем слишком сильно, малыш, — Док попытался улыбнуться. — Он скоро поправится. Чуя не был уверен, но если это говорит врач, то, возможно… — Он всë ещё слишком много работает, — пробормотал юноша, глядя в сторону. Он знал, что Адам далеко не хрупкий человек, но это не мешало ему волноваться каждый раз, когда он видел, как дядя морщится, когда забывает, что его спина в данный момент не совсем в идеальном состоянии. Разве он не выздоровел бы быстрее, если бы перестал напрягаться без причины? — А ты? — Липпманн ответил, выгнув бровь. — Разве Адаму не пришлось остановить тебя раньше? — Всë-таки шпионите! — Мы просто… — Пиано Мэн неопределенно махнул рукой, — …здесь. — Ага, — Альбатросс согласился с улыбкой. — Это совсем другое. — Знаете что? Давайте не будем об этом. — Может, вместо этого поговорим о твоем друге? Чуя повернул голову и пристально посмотрел на Айс Мэна. Он почувствовал себя сбитым с толку, потому что не ожидал, что он это предложит, но, что более важно… Серьёзно? Даже Айс Мэн? Они это спланировали? Не то чтобы Чуя пытался спрятать от них Дазая, это было бы невозможно. Тем более, что ему вообще пришлось объяснять им, почему они оба здесь, но он не понимал, почему они все так зациклены на этом вопросе. Даже Адам не был таким настойчивым. — Как насчёт того, чтобы поговорить о вас? — юноша укусил в ответ, оглядывая остальных. — Прошли годы, должно быть, за это время произошло что-нибудь интересное. — Не совсем, — Альбатросс перекатился по земле на спину и заложил руки за голову. — Жизнь здесь такая же, как всегда. — За исключением всех, кто ушёл, — заметил Чуя. — Да, но для нас, — Пиано Мэн усмехнулся, глядя на хмурое выражение лица юноши, — всë по-прежнему. Чуя вздохнул. — Значит, вы всë-таки признаёте, что вы лентяи. — Ты ребёнок или старая бабуля, а? В воздухе прокатилась ещё одна волна смеха. Чуя немного расслабился. Прийти сюда было верным решением — разговор с дядей Адамом помог ему снова обрести улыбку, они с Дазаем наконец-то помирились, а время, проведённое с друзьями, творило чудеса с тёмной дымкой разума Чуи. Каждая улыбка делала его немного ярче, каждый смешок — немного теплее, и с каждым днём он чувствовал, что становится всë более живым. По утрам — медленные завтраки с Дазаем и слишком энергичным дядей, который всегда любил просыпаться до восхода солнца. Затем он помогал в храме и слушал, как его друзья пытаются убедить его «открыться» больше в вещах, которых не было. Иногда Чуя гулял по лесу с лисом, чувствуя себя виноватым из-за того, что ему здесь особо нечего делать. Эти моменты были странно похожи на те, как они гуляли по лесу в конце лета, окруженные знакомой природой, и только их голоса заполняли пространство между ними. Дазай мало что сказал, когда Чуя познакомил его со своими друзьями, он просто кивнул и молча смотрел на каждого. На первый взгляд они выглядели и вели себя немного подозрительно, как будто чего-то ждали, но потом просто признали тот факт, что Дазай не слишком много говорит. Всë было так, как должно быть: мирно. Только вечером, после ужина, всë становилось сложнее. Адам ложился спать первым — это часть его распорядка дня, утверждал он, — и даже если уже далеко за закатом, Чуя не чувствовал усталость. Были вещи, которыми он мог заниматься — в основном читать старые книги в своей комнате или думать обо всех жизненных решениях, которые привели его сюда, — но был и другой вариант. Вариант, который казался очень заманчивым последние несколько дней, но Чуя был слишком… не уверен, стоит ли воплощать его в жизнь. А что, если это граница, которую нельзя пересекать? Что, если это покажется странным? Логически говоря, он знал, что Дазай не будет возражать, или, по крайней мере, он ничего не скажет об этом, но даже малейшая возможность разрушить мир, который они только начали строить, пугала. Чуя не хотел возвращаться к ссоре и к холодной тишине. Он хотел обрести то спокойствие, которое когда-то обнаружил, проводя время с лисом. И если бы это сработало однажды, то, возможно… — Можно войти? Слова прозвучали на его губах почти печально, возвращая воспоминания о тех чувствах, которые он пока не мог до конца понять. Он не стучал, но знал, что для этого нет реальной причины. Дазай, должно быть, знал, что он стоит там. Действительно, через несколько секунд дверь распахнулась, и на другой стороне появляется высокая фигура. Уши и хвосты лиса вернулись, и никто, кроме Чуи, не видел, как они оживились и с любопытством задвигались. — Что-то случилось? — спросил он, слегка наклонив голову. Каштановые локоны упали на забинтованную часть лица. — Нет-нет, — Чуя покачал головой, слегка улыбаясь. Войдя внутрь, он оглядел комнату — она была такой же, как и его собственная — рассчитана только для одного человека, со старым, сложенным и положенным в угол футоном. — Всë в порядке. Дазай закрыл дверь, но не пошёл вперед, а только наблюдал за Чуей, стоящим посреди небольшого пространства и размышляющим. — …Тебе что-то нужно? Это зависит от того, как посмотреть. Чуя «нуждался» во многом, как в физическом, так и в ментальном аспекте, но он пришёл сюда не ради этого, по крайней мере. Он пришёл, потому что с тех пор, как его разум начал становиться яснее, появилась одна вещь, которая его беспокоила. По сравнению со всем остальным, через что им пришлось пройти, она могла показаться неважной, но Чуе очень хотелось чувства близкого к неторопливой домашней обстановке. — Нет, — пальцы Чуи играют с предметом, который он держит за спиной. — Я тебе мешаю? — Нет, — ответил Дазай. Его сосредоточенный взгляд смягчился. — Я ничего особо не делал. Да, лису здесь делать нечего. — Скучно, да? — Я уже сказал тебе, чиби, что нет. Здесь не от чего получать удовольствие, но Чуя не стал на этом зацикливаться. Сейчас не время для этого. — Итак, — Чуя неловко откашлялся, — я думал об этом некоторое время и… — Сказать это сейчас не легче, чем в первый раз. Более того, после всех этих недель, проведенных в молчании было труднее выталкивать слова из горла, — …твоя шерсть выглядит спутанной. Первая эмоция, которая появилась на лице лиса, — это неподдельное удивление: его глаз расширился, хвост на долю секунды остановился. Затем в его выражении появилось что-то вроде нежности, его взгляд на мгновение стал более расчётливым, прямо перед тем, как… — Что-что ты сказал? Прямо перед тем, как вернулся очень знакомый дразнящий тон. Чуя был уверен, что Дазай его услышал и понял, а теперь просто придуривается. — Притворяешься дурачком? — Чуя закатил глаза. — Или спутанный мех влияет на слух? — Я просто пытаюсь понять, чиби. Это была не та атмосфера, которую ожидал Чуя, она больше была похожа на прошлый раз, а не на первую ночь, когда Чуя предложил свою помощь, но он не возражал. Во всяком случае, дразнящий тон и беспечность Дазая успокоили его. Каким-то странным образом, но всё же. Рыжий скрестил руки на груди, даже не пытаясь больше спрятать расчёску. На его лице появилось раздраженное выражение, которое — он был уверен — стало причиной широкой ухмылки Дазая. — Ты хочешь, чтобы я почесал тебе хвосты или нет? Потому что если нет, то будет крайне неловко. Чуя приготовился к ещё одной игре — ещё одной попытке смутить его больше, чем необходимо… — Хочу. Но он не был готов к такому прямолинейному ответу, и Дазай даже близко не стыдился этого. Рот юноши открылся, чтобы заявить, что он может вернуться в свою комнату, если ему здесь нечего делать, но затем закрылся, когда слова Дазая до него дошли. — А? — Чуя моргнул, глядя на лиса, застигнутый врасплох. Дазай усмехнулся. — Я сказал: «Да», — наконец он отошёл от двери. — Если только предложение ещё в силе, конечно. Лис прошёл мимо него и сел на пол перед маленьким окном, оставляя Чую смотреть на деревянные панели и пытаться понять, что только что произошло. Это заняло у него какое-то время, но в конце концов юноша понял смысл и… — Д-да, — Чуя повернул голову и уставился на мягкие хвосты. Тёмные глаза смотрели на него через плечо. — Ещё в силе, — он не жаловался, но… Кто бы мог подумать, что будет так просто? С этим лисом никогда не бывает просто. Когда он устроился между хвостами Дазая, в груди Чуи появилось знакомое тепло. Он вспомнил все времена, когда так же сидел, окруженный мягким мехом. Ощущение на его ладонях, маленькие прикосновения к его телу, когда хвосты приближаются, и слова, которые, кажется, слетают с губ Чуи сами по себе — всë идеально сочеталось. — Как это тебе не мешает? — в какой-то момент спросил Чуя, пробегая пальцами по шерсти, которую он только что расчесал. — Терпеть не могу, когда волосы слишком запутаны. Дазай пожал плечами. — Я этого не чувствую, поэтому как-то все равно. Чуя нахмурился. — Но это же неудобно. — Я не особо смотрю на свой хвост, чиби, — лиса, кажется, позабавил его комментарий, и в его голосе появилась игривая нотка. — Но если тебе это не нравится, можешь чесать чаще. «Как раньше» осталось невысказанным, но они оба знали, что эти слова есть. — Может быть, — прошептал Чуя, не желая, чтобы это было услышано, но Дазай, конечно же, слышал. Его плечи слегка затряслись, когда он начал смеяться. Чуя надул губы. — …Глупый лис. — И, тем не менее, один человечек всë же пришёл к «глупому лису» с щёткой. Тушэ. — Должно быть, я всë-таки понял Альбатросса, — Чуя нежно вздохнул. — Меня не волнует, что Док скажет, что уже слишком поздно. Хвосты двинулись вокруг места, где сидел Чуя. — Должен признаться, это… уникальные имена. Это правда, но щеки Чуи все равно покраснели. — …Я был ребенком, ясно? — пробормотал он, снова и снова вычесывая одно и то же место, хотя мех давно лежал ровно. — Тогда был смысл. И после этого друзья наотрез отказались назвать ему свои настоящие имена, так что у него не было другого выбора, кроме как использовать прозвища, которые придумал он, когда ему было одиннадцать. Дядя Адам тоже был в этом замешан: он никогда не разглашал никакой информации, как бы юноша ни старался её получить. — Твой дядя никогда ничего не говорил? — он не звучал слишком заинтересованно, но Чуя не знал, как ещё назвать тон Дазая. — Они же его друзья, да? — Ему нравились прозвища, как и им, — А ещё они все раздражали в этом плане. — Я пытался спросить его об их именах, но он сказал, что прозвища очень забавные и сбивают с толку других священников, поэтому он мне ничего не скажет. — А остальные? — Я почти не разговаривал с другими священниками, а сейчас не могу это делать. Потому что все ушли, так или иначе. Дазай ничего не ответил на это, только начал что-то тихо напевать, пока Чуя рассказывал ему другую историю из того времени, когда он провёл здесь в детстве. О том, как он пропускал работу по дому, чтобы поговорить с друзьями, обо всëм, что Альбатросс пытался убедить его сделать, что в основном включало неимоверные глупости, и о том, каким необычайно сварливым всегда становился Айс Мэн, когда Чуя говорил, что, даже когда он улыбается, он выглядит пугающе. Некоторые воспоминания вызывали у него желание исчезнуть, некоторые заставляли его смеяться, а некоторые просто… были нормальными, наполняющими детство каждого. Дазай слушал его, терпеливо ожидая, когда Чуя скажет, что он закончил с его хвостами, а затем… Затем они говорят больше. Лис повернулся к нему лицом, его хвосты остались настолько вытянутыми, насколько это возможно. Вечер ушёл в ночь, пока они сидели рядом, пока в какой-то момент глаза Чуи не закрылись, его дыхание стало ровным, а тело поддерживал только хвост Дазая. Чуя не знал об этом до самого утра. Его не оставили и не отнесли обратно в его комнату. Он проснулся на футоне, которым Дазай ни разу не пользовался с тех пор, как пришёл сюда, а кицунэ сидит у стены и наблюдает за ним. Он просыпается от мягкого взгляда и нежных прикосновений теплого меха к своей руке. Он проснулся счастливым. И, возможно, где-то в глубине души Чуя подумал, что именно так может выглядеть его будущее, что, возможно, это то, чего он может пожелать. Это то, что он заслуживает? На данный момент это был слишком сложный вопрос, который мог остаться без ответа навсегда, но сейчас было не о чем беспокоиться. Потому что Чуя проснулся после ночи без сновидений с улыбкой, готовый провести ещё один день в храме, который он называет своим домом. Одним из домов. Он хотел больше улыбаться, больше смеяться и быть благодарным всем, кто помог ему встать на ноги. (…Но будет ли он готов к ещё одному испытанию, которое мир запланировал для него?)