О том, как опадают лепестки

      — Мне кажется, что я заболеваю.       Рюноске и Гин одновременно подняли взгляды на Чую, пытаясь понять, откуда взялось это внезапное признание и стоит ли им беспокоиться. Март уже наступил, снег растаял, и ветер снова потеплел, что позволило им троим проводить гораздо больше времени на свежем воздухе, чем в предыдущие месяцы. Ночи оставались холодными, но они не часто выходили из дома, когда стемнело.       — Есть жар? — спросил Рюноске. Его сестра с любопытством склонила голову в его сторону.       Они сидели на энгаве, купаясь в солнечном свете и слушая, как лес просыпается от зимнего сна. Чуя носил юкату, свободно завязанную спереди, позволяя материалу прикрывать его кожу, но не мешать лёгкому ветерку охлаждать его.       — …Нет, — Чуя сидел, прислонившись спиной к стене дома. Его чай стоял нетронутым на полу рядом с его ногами. — С головой что-то не то.       — Болит? — Рюноске попытался ещё раз, высматривая у Чуи признаки болезни. Ни он, ни Гин не особо разбирались в вопросах здоровья человека, но они оба провели достаточно времени рядом с Чуей, чтобы изучить хотя бы основы.       Сморщив нос и глядя на деревья, окружающие дом, Чуя начал теребить край рукава, прислонившись затылком к дереву.       — Типа того? — он вздохнул. — Но не совсем…       Он знал, что его слова не имеют смысла, но трудно объяснить что-то, если сам этого не понимаешь. Когда у тебя нет никаких реальных доказательств, только… эти чувства.       Интуиция, если хотите так назвать.       Брат и сестра обменялись растерянными взглядами. Рюноске снова спросил:       — Чуя, с чего ты взял, что ты заболеваешь?       Ну…       — Потому что я чувствую себя странно, — а точнее раздражённо. Он не знал, что является причиной странного чувства. Его раздражали просто мысли об этом. — Я постоянно отвлекаюсь, когда не следует, совершаю глупые поступки и придумываю самые ненужные идеи, — идеи, которые он не будет обсуждать. Ни с кем. — Вдобавок, мне ужасно жарко для такой погоды, и моё сердцебиение случайно ускоряется, даже когда я ничего не делаю.       Он мог перечислить ещё многое, например, голос временами не звучал должным образом, но не было похоже, что вникание в такие детали поможет. Важно то, что он уже несколько недель чувствовал себя неважно, беспокойно, но не так, как раньше, — это чувство было незнакомо Чуе.       Ему не было скучно, поэтому ему не нужно было думать о глупостях. Он ни о чем не беспокоится, поэтому сердцу не нужно было внезапно паниковать без причины. Его жизнь стала спокойнее и комфортнее, чем когда-либо, так что, возможно, его тело к этому не привыкло и поэтому пытается отреагировать болезнью из-за какого-то шока.       Или, ну, болезнь — единственное объяснение, которое Чуя мог придумать всему этому, потому что он никогда не имел дела ни с чем даже отдалённо похожим.       Он был ранен, истощён во всех отношениях и в прошлом он болел, хотя и не часто.       Не похоже ни на что из этого, но юноша винил во всëм тот факт, что теперь он живёт с демонами — здесь всë не имеет смысла.       Его ответ, однако, похоже, не обеспокоил брата и сестру, что необычно, учитывая, как они раньше беспокоились о его благополучии. Если бы Чуя смотрел на них, а не на лес, он бы даже увидел, как губы Гин дрожат, когда она пытается сдержать улыбку.       Но он не смотрел.       Чуя находился в блаженном неведении о том, что происходит у них в голове.       — Да, эм… — Рюноске откашлялся, поставил чашку рядом с собой и кратко взглянул на сестру. — И под «случайным» ускорением ты имеешь в виду…       — «Случайно» значит «случайно», Рю, — Чуя закатил глаза. — Если бы было что-то общее, я бы знал.       Но нет, конечно.       Иногда это происходило, когда он готовил (и кое-кто решал его побеспокоить), иногда когда он рисовал (и вспоминал тот вечер, когда занимался той картиной). А иногда, когда он расчесывал хвосты Дазая, постепенно начиная верить, что у него может быть аллергия на мех лиса.       Дело в том, что это происходило, когда Чуя спокоен, когда ничего необычного не происходит, и это его раздражало.       Рюноске слегка кивнул.       — И как долго это продолжается?       — Я не знаю. Несколько месяцев? — с тех пор, как они вернулись от дяди Адама? Тогда он не обращал на это особого внимания, если честно. — Но ситуация начала ухудшаться только несколько недель назад, — Чуя начал замечать это несколько недель назад, со временем всё чаще и чаще.       Рюноске вскинул бровь.       — Неужели люди болеют так долго?       — Если они серьёзно больны.       — …Но ты, кажется, серьёзно не болен?       — Да, — Чуя вздохнул. — Я сказал, что просто чувствую себя странно.       Гин замычала в ответ, её плечи слегка тряслись, когда она пьет чай, частично скрываясь за братом, который сидит почти неестественно неподвижно.       — …Может, тогда это не болезнь? — голос Рюноске ровный, не выдающий ничего, о чем мог подумать юноша. — Может быть, дело в чëм-то другом?       Ну, Чуя уже подумал, что это может быть аллергия, но почему она проявляется только спустя несколько месяцев проживания в одном и том же месте?       — Я ничего не могу придумать, но если у тебя есть что-то на уме…       Честно говоря, Чуя просто устал беспокоиться по пустякам. Именно поэтому он вообще заговорил об этом: Рюноске и Гин — демоны, и если есть что-то, чего человек не может увидеть, возможно, они, по крайней мере, смогут помочь.       — Ну… — Рю кашлянул в рукав, оглянулся на сестру через плечо, а затем снова посмотрел на Чую. — Думаю, «идеи», которые у тебя возникают, более или менее одного и того же рода?       Тьфу ты.       На этот вопрос Чуя предпочёл бы не отвечать.       Ему не нравилось зацикливаться на мыслях, которые внезапно приходили ему в голову (когда Дазай был рядом). Они быстро отбрасывались в сторону ради сохранения рассудка, и Чуя не считал их… достойными того, чтобы ими делиться.       — …Они все глупые, — слабый румянец залил его щеки.       (И это весь ответ, который был нужен Рюноске.)       Он кивнул, говоря медленно, как будто давая Чуе больше времени обдумать ответы.       — И они, наверное, о ком-то, верно?       Скрестив руки и прищурив глаза, Чуя тихо пробормотал:       — Это не имеет значения, — он надеялся, что Рюноске сразу перейдет к делу…       Но, похоже, сегодня не его счастливый день.       — А я думаю, что это так, — без колебаний.       — Ну, ты не врач.       Рюноске вздохнул.       — Не уверен, что для этого мне нужно быть врачом.       (Потому что недавно Рюноске вместе с сестрой начал замечать мелкие нюансы взаимоотношений человека с кицунэ. Во всяком случае, он бы сказал, что это восходит к первому лету, которое Чуя провёл здесь, до того, как произошёл инцидент с Эйсом. К сожалению, у него было достаточно опыта в подобных вещах. Он видел, что происходит, даже если Чуя или господин Дазай, если уж на то пошло, отказывались это признать.)       Этот комментарий вызывал у Гин смешок, который она попыталась спрятать за рукавом кимоно. Чуя бросил на неё многозначительный взгляд.       — Я не понимаю, что в этом смешного, — он фыркнул. — Разве вы не должны немного больше волноваться, вместо того чтобы смеяться?       — Мы волнуемся, Чуя, — Рюноске улыбнулся ему, словно хотел извиниться, и это сошло бы за честное извинение, если бы не слабые, весёлые искорки в темных глазах. — Но не совсем о твоём здоровье.       Ого.       Какие у него замечательные друзья. Почему в последнее время здесь все так раздражают?       — Вдобавок, — он продолжил, пожимая плечами, — насколько я понимаю, в этом нет ничего опасного.       — И откуда ты это знаешь? — Чуя потянулся за чаем, поднёс чашку к губам…       — Любовь обычно не опасна для жизни.       А затем поперхнулся остывшей жидкостью. Маленькие капельки потекли по его подбородку и шее.       Простите, что обычно не опасно для жизни?       Зачем Рюноске сказал это в контексте их разговора? Откуда вообще взялась эта безумная идея?       Глаза Чуи заслезились, он закашлялся и попытался отдышаться.       — Ч-что за херня, Рю?       — Извини, — юноша похлопывал Чую по спине, помогая ему откашляться, а Гин протянула небольшую чистую тряпочку. — Я не хотел, чтобы это стало таким большим сюрпризом.       — Ты не… я имею в виду, ты… то есть…       О чëм он вообще?       — …Что это, блять, было?       Да, вот так.       — Чуя, — медленно сказал Рюноске. Теперь даже уголки его губ дрожали от подавленной улыбки. Или смеха. — На самом деле это довольно очевидно…       — Что?!       — …что тебе нравится господин Дазай.       …       Что?       Но ведь это не так!       — Нет!       Чуя уставился на них с широко открытыми глазами, не веря в предательство, которое его предполагаемые друзья совершили средь бела дня. Шутки Рюноске никогда не были очень хорошими, но это совершенно новый уровень, и Гин, кажется, тоже в этом участвовала, что случается редко.       — Ты наверняка продолжаешь много думать о нём из-за того, кому он не нравится…       Ну, это сложно. Он делал это не нарочно, старался, не позволять своим мыслям блуждать по этому поводу, особенно когда разговаривает с братом и сестрой Акутагава, и никогда ничего не говорил о каких-либо чувствах к лису.       Разумеется, не упоминать его постоянно невозможно — он здесь живёт, и Чуя с ним общается практически ежедневно. Некоторые вещи просто неизбежны.       Но это ничего не значит!       — Я понятия не имею, с чего ты это взял, — он попытался спорить, в то время как Гин потеряла самообладание за спиной брата и приглушенно засмеялась, несмотря на все усилия подавить это желание.       — Чуя.       — Что теперь?!       — Ты покраснел, — Рюноске так любезно подметил, чëрт его дери.       Да, он чувствует это, точно так же, как слышит, как его сердце пытается разорваться. Но это не означает ничего, кроме того, что он раздражен тем, что лис занял его мысли, и Рю, который напомнил ему об этом.       Его раздражал его дурацкий, очень мягкий мех, его невыносимая ухмылка, которая на самом деле выглядела довольно очаровательно…       О, нет. Не это. Только не это.       Его лицо красное, потому что он злится. Злится на воспоминания о том, как заснул в тепле шерсти Дазая, злится на воспоминания о том, что кицунэ был так близко, на воспоминания о том, как наткнулся на него после ванны и почувствовал его взгляд на своей коже, желая, чтобы это был не только его глаз…       О, нет.       Нет-нет-нет-нет.       Боги, нет.       Это не мысли Чуи, во всëм виноват Рюноске, который упомянул об этом и внушил ему эту безумную возможность. Он не испытывал подобных чувств к лису, ему не нравилось проводить время с ним, он не ценил нежные прикосновения его хвоста и рук и не желал больше видеть его улыбку.       Чуя был просто благодарен за то, что может жить здесь, и за одежду, и за еду, и за тихие вечера, которые они проводят, пока он расчесывает хвосты Дазая, и за то, как приятно было, когда его рука оказывалась у него на голове…       Ох, черт возьми, нет.       — Он мне не нравится!

***

      — Кажется, я заболеваю, — опираясь на дерево, заложив хвосты, как подушки, за спину, Дазай вздохнул и сделал глоток сакэ.       Оба его друга посмотрели на него, приподняв брови. Они находились в том же месте, что и в прошлые несколько раз — на давно забытом острове, — и разговор в основном крутился вокруг того, чем занимались двое других, против чего Дазай не возражал.       Он даже не собирался говорить это вслух, если честно, но ленивая атмосфера развязала ему язык, позволив словам, которые изо всех сил пытались вырваться наружу, ускользнуть от него прежде, чем он смог остановить их.       — Но демоны не болеют, — сказал Анго, немного смущенный.       Лис знал, он сказал Чуе то же самое, но кого это волнует?       — Тогда я думаю, что меня отравили. Так лучше, Анго?       — Ты в порядке? — спросил Ода с ноткой беспокойства в голосе.       — По-моему, ты не выглядишь отравленным, — добавил Анго.       Пожав плечами, Дазай отмахнулся рукой от последнего комментария.       — Со мной всë в порядке, но что-то не так с головой, — он ответил просто, не позволяя лицу отобразить, какие отчаянно скрываемые образы всплыли в его памяти.       Образы, которые он не собирался вспоминать и уж тем более делиться.       Независимо от того, насколько они близки, были пределы, которые Дазай не желал переступать. Особенно с такими вещами.       Поднеся чашку к губам, Ода смотрел на него с обычным тихим любопытством.       — Как же так?       Несмотря на простоту, на этот вопрос было очень сложно ответить, не раскрывая слишком многого. Его друг, скорее всего, об этом не знал — а может и знал, только Одасаку мог знать наверняка, — но это ещё больше усложняло ситуацию. Отсутствие ответа вызовет у них подозрения, но если Дазай скажет слишком много, будет больно.       Он мог бы использовать свои «приёмы», но они все знали друг друга уже много веков, и была большая вероятность, что всë сработает так, как задумал лис, так что…       — Я делаю… всякое, — сказал он, тщательно подбирая слова и, казалось бы, лениво помешивая жидкость в чашке. — Или думаю о чëм-то, не имеющем смысла.       — Всякое? — повторил Ода, всë больше и больше смущаясь, а может быть и беспокоясь о каждой новой информации. — Что именно?       С чего он вообще начинает?       Честно говоря, было бы намного проще, если бы друг не задавал этот вопрос, потому что Дазай не был уверен, что чувствует, рассказывая об этом. Дело не в том, что он не доверял своим друзьям, просто сложно объяснить.       Особенно, когда большая часть, если не всë, включает в себя человека, о котором он так неохотно упоминал раньше.       — Ну… — он замолк, на его лице появилась озорная ухмылка. — Значит, чиби, живущий сейчас со мной…       — Дазай, что ты сделал? — оба заговорили одновременно, их взгляды стали более серьезными.       Ах, как грубо с их стороны думать, что он сделал что-то плохое человеку, просто при одном упоминании о нём. Его почти задело то, как мало они в него верят, даже если у них есть веские причины для этого, учитывая его прошлое.       Но все равно — грубо.       — Я ничего не сделал… — его обычный игривый тон вырывается прежде, чем он успевает остановить это, но его быстро заглушают твердые взгляды Одасаку и Анго. Возможно, они знают его слишком хорошо. — …Я не причинил ему вреда, ясно?       Даже мысли, которые посещали его против воли, далеко не вредны.       — Ты уверен? — тануки прищурил глаза из-за очков, и Дазай лишь отмахнулся от него рукой, вместо того чтобы успокоить друга.       (За свою жизнь Анго был свидетелем многих случаев, когда Дазай «ничего не сделал» и «не причинял вреда», и хотя этот человек, который понравился лису, кажется, почему-то отличался от его обычных целей, всегда было семя беспокойства, потому что иногда лис действительно не имел в виду то, что делает или говорит, но этого редко бывало достаточно, чтобы избавить жертву от боли.       Да, этот человек чувствовал себя по-другому, во всех хороших смыслах, но Дазай все равно… Дазай.)       — Как насчет того, чтобы дать мне закончить, Анго?       В то же время лис чувствовал на себе взгляд Оды, растерянный и ожидающий ответа, но не пугающий. Его друг спокоен и молчалив в своих волнениях.       — Как я и говорил, — Дазай замолк, играя с чашкой в ​​руке. — Чиби теперь живёт со мной и заставляет меня делать самые разности.       — Что именно? — спрашивает Ода, высоко выгнув бровь, демонстрируя недоверие.       — Ну… — кицунэ наклонил голову, показывая хорошо сыгранную, невинную улыбку. — Он заставляет мой разум заставлять меня что-то делать.       …Вроде бы?       Такое ощущение, что присутствие человека иногда достаточно, чтобы свести его с ума, а Дазай не сходит с ума.       Безжалостный? Да. Жестокий? Изредка. Он гордился своим умом, это его самое полезное оружие и способ избежать ненужных и надоедливых неприятностей. Даже если чаще всего остальные не понимают его мыслей и называют его сумасшедшим — это их простодушное мнение, а не истина.       Дазай не «сумасшедший».       Никогда не был и никогда не будет.       — Может быть, тебя всë-таки отравили… — пробормотал Анго в свою чашку.       — Рад, что ты согласен! — лис просиял, но Ода всë ещё выглядел так, будто ждёт объяснений, и Дазай был совершенно уверен, что он не отпустит его так легко.       …Что он мог сказать, чтобы это не прозвучало странно или, что ещё хуже, неуместно?       Потому что лис был уверен, что Ода не был бы таким спокойным, если бы знал, как легко взгляд Дазая следует за мальчиком, когда они оба находятся рядом. Он не был бы так спокоен, если бы знал, как взгляд Дазая падает на кожу Чуи, когда она оголяется и краснеет после ванны, или…       Хм. Это то, о чëм он не должен думать.       — Например… — он начал снова, устраиваясь поудобнее, как будто этот разговор не казался ему таким уж важным. — Когда Чиби забеспокоился — такое живое маленькое существо, — я попросил его нарисовать нас.       Он мог бы попросить что-нибудь ещё, так почему же именно этот вариант пришёл ему в голову первым? Вероятно, было бы лучше попросить что-нибудь попроще, учитывая, что Чуя рисовал впервые за несколько месяцев.       Но Ода кивнул.       — Мне это не кажется странным.       А?       Неужели?       Может быть, тогда в этом нет ничего серьёзного, просто кратковременное замешательство, которое рано или поздно прояснится само собой, как только он привыкнет к постоянному наличию человека. Ну, в таком случае, остальное, скорее всего, тоже не имеет значения, но раз он уже начал…       — А потом, когда я принял истинное обличье…       — Что ты сделал? — и снова оба его друга заговорили одновременно: Анго поперхнулся сакэ, а глаза Оды расширились, как никогда прежде.       Что с ними сегодня такое?       Они увиделись впервые с сентября, впервые лис позволил себе находиться так далеко от Чуи, даже если он знает, что брат и сестра Акутагава охраняют его. Они могли хотя бы попытаться дать ему закончить одно предложение, верно? Они об этом спрашивали в первую очередь.       — Что за реакция? — лис вздохнул, смотря между ними.       Тануки посмотрел на Оду, затем снова на Дазая, озадаченный.       — Дазай, ты никогда не превращаешься в лиса, если только не собираешься кого-то убить.       Ах, это… в некоторой степени правда.       Это не правило, которое Дазай установил для себя, он просто предпочитал человеческий облик, потому что он удобен в повседневной жизни. Он сильнее — физически, — поэтому он использовал этот облик в бою, но только тогда, когда противник был достаточно силен, чтобы представлять угрозу.       При этом он не то чтобы никогда не использовал его без намерения пролить чью-то кровь.       — Однажды я показывал его вам двоим, — напомнил Дазай.       — Спустя нескольких десятилетий знакомства с нами, — осторожно заметил Ода, — не через несколько месяцев.       Что ещё более верно, но Дазай предпочёл пока оставить это без внимания. Ему не нужны новые вопросы, терзающие его разум сразу после того, как только он начнёт думать об этом как о мимолётном замешательстве.       — В любом случае, — начал он снова, — Чуя уснул, уткнувшись носом в мою шерсть, в этом нет ничего страшного, он обнимал меня раньше…       — Он что сделал?!       — …А потом, в качестве платы, я потëрся носом о его нос…       — Что?!       —Я не знаю почему, но видеть ошеломленного чиби было великолепным зрелищем, так что я не жалуюсь, — погруженный в воспоминания о том вечере, Дазай не заметил, как выражения лица его друзей менялось от беспокойства к растерянности и осознанию. Лис был слишком сосредоточен на описании красных щек Чуи и шелковистых волос, падающих ему на лицо, чтобы увидеть, как Анго и Ода обмениваются понимающими взглядами.       Взглядами, пытающимися заставить другого сказать это, но ни один из них не желал объяснять лису, что происходит у него в голове. Но в конечном итоге именно Оде пришлось взять на себя это бремя.       Неловко прочистив горло, Ода поставил чашу, не желая пролить на себя жидкость, если лис потеряет хладнокровие. В прошлом это случалось достаточное количество раз.       — Дазай, — медленно начал он, привлекая его внимание, — я не думаю, что ты болен или отравлен.       С любопытством Дазай поднял голову. На его губах расцвела ухмылка.       — О? Тогда…       — Я думаю, ты влюблён.       И Дазай не потерял хладнокровия. Он застыл, даже почти перестал дышать, потому что…       — …Что, прости?       О какой ерунде сейчас говорит Ода?       Он? Влюблён? В кого?       — Ты влюблён… — Ода попытался ещё раз, выдерживая пристальный взгляд карих глаз, — в того человеческого юношу.       А, так Ода тоже сошёл с ума?       Когда лис посмотрел на Анго в поисках кого-то разумного, самого приземленного из всех, он обнаружил только отведённый взгляд и неловкое выражение лица тануки.       …Получается, они оба сошли с ума, да?       — Я точно ни в кого не влюблен.       — Хотя ты говоришь так, будто он тебе нравится… — пробормотал Анго, всë ещё избегая взгляда лиса.       О чем они говорят? Это какая-то игра?       Как что-либо из того, что он сказал, хотя бы отдалённо похоже на то, что сказал бы человек с такими чувствами?       Дазай просто пытался быть вежливым с Чуей — что уже являлось чем-то совершенно новым для такого ëкая, как он, — потому что он через многое прошёл, и Дазай не хотел причинять ему ещё больше боли. Он был внимателен к человеку, к эмоциям, которые таило его крошечное тело, к коже, которая казалась такой нежной под его прикосновениями, к ясным голубым глазам, которые казались самыми красивыми…       Хм. Нет, нет.       Он просто заботился о всегда безрассудном, полном энергии, ярком и таком соблазнительном чиби. Протянуть бы руку и…       Хм.       Нет.       …Во всëм виноват Ода, Дазай бы ни о чëм не думал, если бы не его друзья. Это не его мысли, не его чувства, ни в коем случае, ему…       — Он мне не нравится.