Зазнобы

       С утра толпы студентов крутились у дверей ВУЗов. Коридоры выли восторженно, полные счастливчиков поступивших, сопели и плакали, полные тех, кому не повезло, гудели, полные тех, кому интересно себя в списке найти…        Валера и Андрей толкались у дверей нужного кабинета, распихивая толпу перед длинным листом списка. Валера цокнул, устав повторять «извините-простите», пихнул парочку больно в ребра локтями, нырнул поглубже, выцепил себя глазами в поступивших и, пискнув от радости, вынырнул из гущи обратно к другу. Повернулся к нему на пружинящих ногах, улыбку не держал — от уха до уха тянул! — и блестел в глазах. Говорить не торопился, слов на уме как будто и не было. Вспышка счастья была такой яркой, что все их затмила собой, ум затопив!        Андрей поймал напряжение от его молчания. Брови поднялись, борозду морщины на лбу нарисовав. Он внимательно смотрел на друга, но, не дождавшись слов его, спросил с нетерпением:        — Ну?        Тот в грудь воздуха набрал и, рыча, воскликнул:        — Поступил! А-а! Андрей! Я щас обоссусь от радости!        Туркин накинулся на друга, с ног сбивая, обнял крепко за шею и с силой поцеловал куда-то в ухо. Поступил! Крепко руки Андрея обняли его в ответ, слышался его тихий, радостный за Валеру смех…        Если бы не Васильев — Валера бы не смог! Кто его тянул в школе? Кто его пинал к экзаменам? Кто его готовил перед вступительными? Андрей, Андрюша! Ночи не спал, за него уроки делал, чтобы у Валеры был нормальный аттестат, с учителями договаривался, на уроках подсказывал, бесконечно давал списывать…        А Туркин в долгу не оставался: с Андрея ум, с него — сила. И подгоны по ценной дружбе. Валера многое мог достать, найти, попросить, отбить… И Васильеву притащить в благодарность.        Правда, умного из него Андрей все равно не сделал. Тройки, синий аттестат, списанный вступительный экзамен по математике… Медаль за ГТО и КМС по боксу — и Валерия Туркина взяли в институт, на геолога. Взяли, как берут всех спортсменов, чтобы потом они приносили победы в межвузовских соревнованиях. Ему главное, что поступил, что ему общагу дадут и он от родни своей свалит. А когда практика начнется — вообще по стране покатается, куда запихнут землю рыть. Он ради того только спортом и занимался. И еще потому, что во всем остальном ему преуспеть было попросту не дано. Звезд с неба он не хватает, не хватал никогда и не стремился. Красоты ему бы еще занимать у кого… Доволен тем, что есть! Силой и… Омежьим обаянием, не лишенным напора, наглости и своенравности.        Счастье переполняет до макушки, вот-вот выплеснется из него! Жизнь налаживается. Закончится свистопляска с предками. Лучше жить на комнате с незнакомыми людьми, чем с ними. Никто больше не будет дергать его и капать на мозги. Никто не будет бухать под боком до стельки и орать, никто не будет портить его вещи и мотать ему нервы. Наконец-то будет спокойнее… И он не будет больше проситься к Андрею переночевать, маму его озадачивать. Хотя и знает, что тетя Света никому никогда ничего плохого не скажет, особенно детям, всё равно неудобно всякий раз к Васильевым напрашиваться, у них ютиться, сбегая от своей домашней алкашни… Осталось еще чуть-чуть потерпеть и всё наладится!        И отдельно приятно: не будет бесить Ильдара Юнусовича, в доме Андрея крутясь и ему на глаза показываясь. Тот вообще дружбу Андрея с таким оторванным парнем, как Валерий, не одобряет с первого же дня, но, может, подобреет, узнав, что пацан поступил и даже не в училище?.. Впрочем, его одобрение Туркина волновало слабо. Главное, что Васильев упрямый и с ним, несмотря ни на что, дружит. Хорошо, что добрый… За доброту и верность Валера его любит, как брата родного. А Андрей, почему-то, так же сильно любит его.        Голос счастливо тянул:        — Андрюха…        — Только не на меня ссы, — хохотал тот.        Парни раскачались на месте и еле как отлипли друг от друга, чтобы спокойно — или как несут скачущие ноги — пойти на выход из института.        — Ты даже математику сдал, — одобрительно заметил Андрей.        Они с этой математикой сидели хуже, чем со всем остальным. Васильев даже шлепнул Валеру пару раз учебником алгебры по голове. Вот так уже устал! А сейчас думал гордиться им, как тот хохотнул:        — Я у ботанчика одного в толчке списал.        И возмущению предела не было! Андрей рот, как рыбка, открыл:        — Ты… Как?        Тот голову склонил, из-под ресниц на него вдруг посмотрел и отвечал томно:        — Ну… Построил глазки и подарил альфе самое главное, что может ему подарить женщина или омега — надежду… — Последовала короткая пауза. — На секс. Ну или целый хуй, уж как дело пойдет…        Андрей посмотрел на него своими голубыми глазами внимательно, без укора и попытки соображать. И через секунду они оба заржали. Он знал Валеру, как свои пять пальцев, точно так же как Туркин знал его — им нечего было осуждать друг в друге, нечего было не понимать. То, что друг так откровенно пользуется своей сущностью, наравне с кулаками умело, не было секретом с того самого дня, как Валерий, новеньким, впервые появился на пороге кабинета 7-го «В» класса, плюхнулся рядом с тихим мальчиком и уже на следующей перемене стрельнул им по жвачке у какого-то старшеклассника. Так, от этой самой жвачки и чужой бесстыжей наглости, они и подружились.        На улице пекло солнце так, что залитый в трещины асфальта гуталин таял и пахло резиной наравне с жженой землей. Слепил даже асфальт и смотреть на пространство было невыносимо. Глаза щурились, слезились. И все равно было хорошо!        Туркин купил им пломбир, вкус мороженого нежностью растекался по языкам. У них на сегодня было два плана: если Туркин поступил — едут на дачу Андрея пить пиво от радости, если нет — будут пить пиво с горя… От плана сумки ломили им плечи: взяли с собой на пару дней всякого съестного. И пивка…        А то, что Андрей поступит, было обстоятельством и без гаданий понятным. Васильев поступил в консерваторию, конкурс прошел уже как с три недели назад и вчера результаты они уже отметили… Дюшесом с пирожными. Хорошо играет, зараза, на своем пианине! И немножко по блату: Ильдар Юнусович договорился. Так что сегодня празднуют за двоих и как следует!        — Ты ключи от дачи взял?        Валера глянул на Андрея, а тот похлопал карманы шорт и утвердительно кивнул.        Дальше путь был один: автобус до автовокзала, билетик на межгород, долгая дорога через поля и сектора, пустынная остановка с мозаикой замысловатой и одна пыльная дорога, красная от глины, — к воротам знакомых дач. Когда они приехали, уже вечерело. Но магазинчик, стоящий перед воротами, еще работал и привлекал развалом с арбузами. Валера взял один огромный, сторговав подешевле. И, довольные, они пошли с ним к домику.        Домик принадлежал Ильдару Юнусовичу. Но тот уехал со Светой и Юлькой в санаторий на время своего отпуска. И Андрея хотел прихватить, даже выбил на него путевку, да только тот заупрямился и, к тому же, отвертелся от перспективы списками, которые вот-вот озвучат… Он бы не пережил десять дней с ним и мамой там, где из вариантов побега комната с клизмами или лес… Возможно, комнат там больше, но незнакомое пространство бы поставило его в тупик и не расслабило, а больше напрягло.        Дача дяди Ильдара была добротной и отчасти знакомой, а еще там не было самого дяди Ильдара. Второе было большим преимуществом места, чтобы отдохнуть!        Домик внутри пах деревом и недавно высохшей краской. Дядя Ильдар тут покрасил полы, теперь те оранжевым пятном тянули к себе взгляд и поскрипывали под кроссовками. Парни нарезали себе арбуз. Сладкая мякоть его сахаром рассыпалась на языке, топила рот соком. Запах наполнял кухню… Ах, как хорошо! Пальцы сладкие ласкались чмокающими губами, становились чистыми, чтобы только найти открывашку и вскрыть бутылки пенного. С миской с толстыми кусками арбуза и пивом ребята расположились во дворе на двух хорошеньких раскладушках. День был долгий, волнительный, поездка до дачи утомила, а уходящее солнце такое еще горячее, но уже щадящее, что под ним грех не погреться, не попробовать загореть!        Так они и разлеглись, одетые только в шорты. Прикрыли лица газетами, но так, чтобы пиво пить им макулатура не мешала…        Тихонько только через время газета над лицом Валеры зашуршала. Он глянул на расслабленную позу друга и понял, что тот задремал. Да уж, Андрей с пивом — как со снотворным. Шалость поселилась в груди, щекотнула ребра. Валера поднялся с раскладушки так же тихонько. И принялся изучать участок. Точнее, в процессе поиска шланга для полива грядок, он исследовал и участок. Найдя нужное, Валера бросил взгляд на трубу и, увидев ручку подачи, потянулся и крутанул ее. Полилась холодная вода. Валера закусил губу от проказы и, зажав конец шланга, чтобы тот брызгал напором, направил струю на Андрея. Тот тут же взвизгнул от ледяной водищи и подпрыгнул на месте так, что аж упал на траву. Смех пробрал Валеру до колик в животе!        — Турбо! Хватит! Хватит!        — Ха-ха! Не-а!        — Вот так?!        — Так!        — Ну всё-ё! Я тебя!..        Андрей ахнул от наглости и направился в сторону друга, выглядя смешно от попыток быть угрожающим. Валера попятился от него, хохоча никак не меньше! Участок скоро все больше раздавался смехом обоих, визгом, тычками от драки за шланг. Кожа привыкла к холодным каплям, не пуская больше дрожащие мурашки, трава зеленая начинала чавкать от воды, смешиваясь с грязными свежими лужами. Ноги так и скользили, вызывая из грудей испуганные ахи…        Ребята так увлеклись своей дракой за шланг, что не заметили, как у соседнего участка припарковалась машина. Как туда открылась калитка, как раздались голоса соседей, как голоса эти затихли.        Марат и Вахит зависли на ступенях к террасе, наблюдая за хохочущими, полуголыми соседями.        — Как думаешь, — Вахит склонил к Марату голову, — это альфы или омеги?        — Может, альфа с омегой?        — Не… Альфы.        — А че бесятся так?..        — Может, малые, — хмыкнул Вахит.        Но через пару минут стало понятно, что это омеги.        Андрей наконец перехватил шланг, струей направил на Валеру и захохотал с озорной победой. А потом мазнул взглядом с друга по соседнему участку и чему-то странному, что до сих пор не замечал, и резко ахнул, воздух проглотив. Шланг упал из рук на ноги, залил их водой. Стопы свело от резкого холода. Но первое, чем занялись руки, так это прикрыли грудь и соски.        — Чё случилось?        Валера перестал смеяться, но тихо похмыкивал от веселья. Он обернулся туда, куда смотрит друг. И, увидев пацанов, сам наигранно ахнул и прикрыл соски парой пальцев, чем заставил тех рассмеяться. Ему стесняться нечего, он привык полуголым сверкать на соревнованиях, олимпиадах и тренировках: форма для бокса для женщин и омег неприлично откровенная. Его от врачей до зрителей — кто только полуголым не видел.        — Привет, соседи! — Крикнул им Валера.        Соседи откликнулись, руками помахав им.        Зачавкала трава под ногами. Андрей прошлепал к дверям в сени и нырнул. За ажурными занавесками через стекла, деленные клеткой синих рамочек, соседи могли видеть, как тот расслабленно опускает руки. «Стесняха какой», — муркнула мысль в головах альф. Совсем не обязательно мальчишкам прикрывать грудь, но этот еще не изжитый жест, воспитанный поколениями во многих и медленно стирающийся молодежью от новых веяний свобод, умилял до сих пор и казался признаком приличия.        А вот второй гораздо более открыт и спокоен. Валера без всякого стыда опустил руки сразу, прошлепал к трубе и выключил воду. А потом, сверкая серыми, как кошачьими, глазами в сторону соседей, следом зашел в сени.        — Надо их пригласить, — утвердил Марат. Вахит согласно кивнул.        Пацаны тащили ящики с алкоголем из тачки, продукты, все поглядывая на соседний участок, где снова показался сосед. Валера собирался забрать с улицы сумки. Там у них копченая курица валяется, про которую они забыли. Так-то деликатес! Валера за него договаривался на подработке не чтобы кошакам на корм отдать.        — Эй!        Окликал Марат. Вихит, увидев, как светлая макушка шевельнулась в их сторону, смело озвучил приглашение:        — У нас тут дембель. Пг’иглашаем.        Им кивнули, растянувшись в широкой улыбке:        — А у нас поступление! Пг’идем! Обменяемся пг’аздниками!        Вахит недовольно, почти что обиженно нахмурился, когда Марат прыснул со смеху:        — У-у, да мы можем никого больше не приглашать… Эти веселые.        — Вот его и еби, — буркнул ему Вахит. — А я втог’ого.        Парни расхохотались, взглядом провожая соседа.        Валера бросил сумки в кухне и глянул на друга шальными глазами. Казалось, он себя в списке поступивших увидел и был менее счастлив, чем сейчас. Конечно! Перспектива на вечер нарисовалась до безобразия сладкая и однозначная. Секс приятнее учебы. С учебой ему ебаться еще года четыре и не факт, что понравится. А с симпатичным альфой минут десять — и оргазм! С симпатичным альфой, который два года только руку и трахал — еще лучше и интереснее… Такого у Валеры не было еще.        Андрей в доме уже включил маленькую электрическую плитку и искал овощи на салат. Он собирался приготовить им ужин.        — А нас пригласили, — муркнул Валера ему на ухо. — Праздновать дембель… Пошли?        Понятно Васильеву, зачем Валере туда идти. Не водки с шашлыками поесть — это он себе сам может организовать. Потому он усмехнулся другу:        — Кому-то дарится надежда на секс за экзамен, — хохотал он, — а кому-то за просто так сам секс? Какой ты, Валерий…        — Андрей, — почти канючил Валера. — Мне скоро блокаторы снова пить, у меня даже не встанет до следующего лета. Я планирую трахаться, пока есть настроение. А они… Так-то ничего… И мы повеселимся вместе, у нас же тож праздник, не? А потом разделимся… Пошли!        — Я тусовки не люблю, ты же знаешь. Пойди один?        Энтузиазма со стороны Андрея ждать бесполезно. Он никогда не был тем человеком, который любит дискотеки, вечеринки или другие шумные сборища с кучей людей. Валера всегда знал, что он человек исключительный для Андрея: больше ни с кем тот так не балуется и не расслабляется. В его узком на доверие характере таится много греющих самолюбие мыслей и большая признательность, но и несколько минусов: например, Андрея тяжело затащить куда-то повеселиться, а ведь многое хочется пережить именно с лучшим другом, а не одному… Часть праздника он бы хотел провести с Андреем, насколько это возможно.        И Валера знал, как получить свое. Он чуть склонил голову, глазами серыми стрельнув на Андрея почти из-под бровок, сведенных маленьким домиком, и протянул:        — Пожалуйста?        В такие моменты Валера был похож на ребенка. Черты лица позволяли ему так играться. И так напоминал выражением Андрею младшую сестру… Тот вот и замер с помидором в руке. Даже воздуха втянул укоризненно-нежно. Не мог злиться на Туркина, а когда так смотрит — и отказать не мог никогда. И знал, что эффектом нагло пользуются, но ничего не делал. Друг! Второго такого у Андрея не будет. И тем более… Ему ничего это не стоит. Посидит за компанию, Валера быстро кого-то склеит и свалит. Немного неудобно, но пережить можно. Он бы тоже, знакомясь с кем-то, ощущал себя неуместно, если бы пришел один.        — Ладно! Только не смотри так.        — Спасибо!        Туркин кинулся дальше в домик, одеться.        — Только, — Андрей сделал пару шагов, догоняя его, — когда свалишь трахаться — я уйду домой!        Ему крикнули из глубины:        — Хорошо!        Пришли к соседям с оставшимся арбузом и салатом. Познакомились. Быстро Андрей и Валера поняли, что, как это обычно у них бывает, понравился альфам больше Васильев. Образцово-показательный омега для любого, кто хочет порадовать свою татарскую семью: скромный, стеснительный и спокойный. Особенно он кажется очень хорошим, если его близко не знать. Еще и красивучий, как кукленыш: и губы, и реснички, и телом не слишком крупный, но подтянутый… Во всем повезло, кроме того, что с альфами Андрей не просто не умеет общаться, а даже не стремится. Впрочем, кокетства они лишены оба, но у Валеры каким-то образом совершенно интуитивно выходит флиртовать. Этому не научишь… Всему, чему Валера Андрея смог научить, так это в рожу бить и спокойно слать куда подальше приставучих — вот такое дурное влияние!        Так и сейчас.        — Арбуз, — Валера пихнул гостинец в руки Вахита.        А тот даже не сопротивлялся. Да и Марат, в целом, тоже не противился: ему вот вручили миску с салатом. Смешно так, пиво огурцами с редиской в масле закусывать… Но внимание скользило не по еде.        Пахло от омег такими летними запахами… Если бы они не оказались рядом, трудно было бы понять, что они где-то близко. Мята и… Персиковая косточка. Если персик так сильно созрел, что, раскрыв его, ломается и скорлупа косточки, то пахнет так сладко и терпко, привлекательно горько — и становится сразу понятно, что фрукт до безумия вкусный, кисло-сладкий, с той самой горчинкой у косточки, которая всю краску мякоти оттеняет… Так пах Валерий. Ему удивительно не шел этот запах, он казался таким лишним в своей сладости к его лицу и сильному телу. Но таким подходящим в терпкой горечи.        И Вахит резко понял, что не так уж интересен и красив Андрей. Куда там, когда так пахнет, как будто кило персиков перед носом положили… Шикарных, дорогих и сочных персиков, которые и летом не выцепишь, даже если ты свой рыночек крышуешь и можешь себе такую радость позволить…        Быстренько Вахит решил, что ему нужна помощь с шашлыками. И прихватил с собой Валеру. Быстро Валера понял, что альфа крутится рядом хороший: пах он притягательно, как будто угрожающе низко, но бояться его у Туркина не выходило. Вахит пах табаком.        А еще Валера быстро понял, что мужики им попались не пальцем деланные: и водка хорошая, и сигареты дорогие, и вырезка мяса без жил, смачная, сочная… Да, вечер будет шумным, если начало уже такое многообещающее…        А мятой пахло от Андрея. Так свежо, будто пучок в ножках резанули. Вдохнув разок, казалось, что запах бодрит, даже в носу едва щекотало. Но еще чуть-чуть, пару раз втянуть полной грудью… И рядом с ним хочется улечься спать. Точно яд, которому сперва тело сопротивляется, но совсем скоро его парализует.        Марата парализовало. У него рот слюной наполнился. Горло гулко сглотнуло. Такого у него еще не было… И он скинул это на недотрах. А омега уж очень красивый… Как посмотрит глазками своими, точно кукольными, и так и хочется его украсть и спрятать, никому не показывая. И такой приятный на вид, в отличие от своего друга. На контрасте они выглядели совершенно смешно, странно. Казалось, что такой грубый и по-пацански резковатый в каждой черточке своего лица Валерий не мог подружиться с Андреем, чьи черты и в лице, и в теле были мягкими, не лишенными строгости, но никак не полные грубости, агрессии или вызова. Что-то знакомо изящное сквозило в нем, как в Вове. В осанке особенной, склонах головы и пальцах… Его хотелось рассматривать.        И еще больше хотелось завалить и трахнуть. У Марата слишком давно не было омеги, а единственный и любимый оказался ему не верен… Обида и острое желание с напряжением справиться мозг тормозили.        Марат быстро понял, что ему нужна помощь по дому убраться. И не прогадал: Андрей оказался хозяйственным и со всем ему помог.        Болтовня постепенно наполнила дом. Совсем скоро его наполнили и гости, звон стекла бокалов, бутылок, ор музыки, гогот и шум чужих разговоров. Вечер проскользнул незаметно. Ночная прохлада, скользящая из всех открытых дверей и окон, заставляла время от времени ежится… В какой-то момент Вахит и Марат поняли, что глупо пригласили кучу народа на дачу, если у них уже была хорошая компания из двоих. Особенно ярко Суворов это понял, когда кто-то разбил любимую мамину вазу…        А Вахит — когда понял, пьяный, что на коленках у него уже давно поселился не кто-то левый, а Валера, и что губы у них припухли от поцелуев, а терпкий запах косточки стал чуть более сильным и привлекательным. Нос так и тянуло к сильной шее, чтобы ее щекотнуть кончиком и уткнуться им в горячую кожу.        Настроение их им стало понятно быстро. Сидели среди всего шума на твердом диванчике в гостиной, подлокотник которого больно упирался Валере в спину. А в бедро упиралось кое-что бодрое, что шоколадкой назвать трудно — таких больших батончиков в магазинах не продают… Валера отставил стакан с водкой, потянувшись к ближайшей тумбе, и быстро вернулся в чужие руки. Музыка гремела, перекрикивать ее не было желания. Он почти касался чужого уха губами, когда спросил:        — Резинки есть?        Ему улыбнулись, хрипло так же на ухо отвечая:        — Есть.        Марат в свою очередь не так продвинулся. Разговор у него с Андреем клеился совершенно не интимный, а какой-то бытовой, о том о сем, и в какой-то момент Суворов осознал, что общаться со вчерашним школьником… Дикая скукотища. Он пытался заговорить о другом, но намеки на знакомство иного плана резко пресекались и начинали сопровождаться раздражением… Общего у них совершенно ничего не было. Андрей — домашний мальчик, в чем-то похожий на Вову: тоже деятель искусства. Только если Вова прыгает на сцене, то Андрей из тех, кто сидит в оркестровой яме, как оказалось… Он даже ни на каплю никогда не был близок к улице, что и ожидаемо, и как-то досадно, учитывая, каким был Мараткин бывший: бойкий и весь такой интимно-текучий… Скука! Особенно в вечер, когда все так и намекает на потрахаться!        А сперва казалось по Валере, такому открытому и местами откровенному, что Андрей такой же. Но стоило Марату попытаться хотя бы приобнять его, как тот выпутывался и отходил. И все поглядывал на своего друга из кухни, где засел с Маратом и где народу не было совсем: кроме двоих тут и не уместится никто. Им места хватало…        Ситуация дико бесила. На Марата нападало жуткое настроение, которое ему самому не нравилось. Может быть, Андрей просто так деланно ломается? В конце концов Суворов протянул ему стакан водки с соком и, заметив, что Вахита уже тащат наверх уединиться, ухмыльнулся:        — А другу твоему больше повезло, его сегодня хорошо потрахают.        — Или он, — пожал плечами Андрей как-то просто. Он крутил в руках бокал и не собирался пить. Пива хватило. Марат вскинул брови, на что получил усмешку: — Вообще-то, он сюда за тем и шел.        А этот Валера тот еще кадр. Впрочем, на этой вечеринке именно таких омег и девочек ждали. Вахиту повезло.        А над Андреем и его скрытым смущением само вышло зло ухмыльнуться:        — А ты типа нет? И как же святоша подружилась с шлюхой?        — Знаешь, — раздраженно вздохнул Васильев. Камни в сторону его лучшего друга его задевали так, как если бы били его лично. Да и тон ему не понравился. Он скрестил руки на груди, сжимая плечи, и Марат по жесту понял, что ему сейчас от воспитанности только не влупили. — Я его полжизни знаю и не сужу, а ты с пару раз глянул — и готово. Он парень свободный и делает, чё хочет. А я… Жду парня с Афгана. И спать с кем попало не планирую…        Марат помрачнел резко и отвернулся в сторону тусовки. Стало гадко от себя. Он от обиды своей схватил не ту роль, которую бы хотел. Схватил, желая уколоть первого, кто подвернется, потому что самому было больно. Хотелось придумать и верить, что все девочки и омеги такие — шлюховатые, что ему не одному так не повезло. Схватил и… Обидел омегу, при том хорошего, верного… Чужой стакан с водкой стукнул о кухонный стол, Андрей смотрел на него как-то так неожиданно жалостливо — или напугано, разобрать было трудно, когда в груди резануло… Марат вздохнул тяжело, почесал шею, ежик, совершенно короткий у загривка, колол пальцы.        Почему кого-то ждут, а его нет? Почему кому-то достался хороший и верный человек, а Марату не повезло? Почему? Неужели он не заслужил?        — Думаю, ты меня поймешь. Извини, — мягче добавлял Андрей. И глаза у него мягче смотрели, и руки расслабились.        Марат ему покивал, улыбнувшись печально, с виной посмотрел в ответ:        — Прости. Я чет… Попутал слегка. Ждать два года… Это много?        Андрей пожал плечами:        — Не так уж и долго, если любишь.        Как удар под дых. Неужели его и не любили? Не любили. Кому же он писал письма? Куда же они приходили?.. Рука Андрея, мягкая, коснулась плеча его. Запах мяты успокаивал. Сердце, туго бьющееся, расслаблялось против воли всей обиды и злости. Но скоро и рука исчезла, и мята шлейфом слабым осталась в кухне. Андрей ушел. Марат опрокинул в себя стакан водки и выскользнул следующим и поймал себе первого попавшегося, кто готов был сразу дать. Он не ебался два года, выпил хорошо, ему ничего больше не хотелось.        Куда больше повезло Вахиту. Таких омег у него еще не было… Спортивный, симпатичный, пахнет дурманяще, еще и сам предельно активный. Обычно надо прикладывать усилия, чтобы в кровать кого-то утащить. А тут… Приятная шлюшка.        Валера сам утащил его на второй этаж и не упускал момента для поцелуев. Скоро закончится лето, у него безумно все зудело прямо в заднице все каникулы. Всё из-за таблеток. Ради спорта нужно пить блокаторы, если хочешь достичь успеха, и Валера пил. На немецкие денег не было и их не достанешь, а отечественные блокаторы отличались ужасным эффектом: если их пить весь год, то при отмене либидо возрастает и ни о чем, кроме как о члене в заднице, думать не получается. Первый раз так случилось в пятнадцать: в четырнадцать у него пошла первая течка, Валера сразу согласился на таблетки, пил весь сезон, почти год, а к лету соревнования кончились и он постепенно их отменил на каникулы. Тем летом он впервые переспал с альфой. Ощущал себя неправильно и очень низко, потому что возраст мал был, потому что человек был едва ему знаком, потому что ему понравилось… И спал не один раз. А следующим летом повторил. Выбирал кого посимпатичнее и спал с ними. И постепенно стал бесстыжим. Но всяко себя оправдывал. Не он такой, жизнь такая… И ведь, тем более, врачи часто говорят, что для здоровья хороший секс полезен… Мнение врачей в спорте очень важно!        И сейчас та же история. Его спортивный сезон начнется уже в октябре, а в ноябре начнется сезон боев. Валера хочет вписаться в бои без правил — так легче заработать деньги. Работать грузчиком он уже задолбался: платят копейки, а сил уходит немерено, даже полезные знакомства труд не скрашивают — какой толк знать, кто торгует хорошим мясом и без талончика тебе свешает, если твоей зарплаты на него не хватает? Никакого. Работать жопой за деньги… Мог бы, но он не того характера, за деньги и подгоны никогда ни с кем не ложился. Только по симпатии! А за бой платят прилично и времени занимает от силы полчасика. Но нужно совершеннолетие. В ноябре ему как раз!        А пока не началась вся эта тягомотина с таблетками, пока сам пахнет и пока нос еще чует солнечный табак… А альфа симпатичный и отзывчивый, момент потрясающе подходящий… Валера пользуется всем. Пользуется Вахитом, как тем парнем в начале лета. Или тем придурком в зимний отпуск без тренировок и серьезного спорта. Или тем альфой в прошлом году… В общем, схема у Туркина давно отработана: пока не сезон — натрахаться вдоволь, а потом он и думать не сможет о сексе. Ни времени, ни желания не возникнет. Станет, как бета, и будет от него попахивать, если сильно прильнуть носом, антибиотиками и глухими отголосками персиковой косточки и сочной мякотью…        Для альф ему давно восемнадцать. И Валеру почти не парит, как это выглядит со стороны, и кто и что о нем скажет. Он свой путь выбрал, своим умом живет — другого не надо. У него есть единственно близкий друг, Андрей, и Валера его только осуждения и может бояться. Но Андрей понимает его. И, наверное, в Союзе за такое понимание кого угодно порвать можно и самому убиться. А оно у Валеры просто есть и с ним легче. С ним он верит, что он не упал низко, что всё нормально. Секс — это просто секс. Не позор.        Может быть и надо было с кем-то одним отношения завязать, долгие и хоть бы просто кроватные, если не как у всех, с конфетами и цветами; может, надо было по-нормальному сделать… Но теперь уже Валера такой никому на серьезку не нужен. И ему тоже оно не сдалось.        А сейчас он сексуален. Привлекателен. Пахнет вкусно, до полного от слюны рта — и Туркин знает это. Он давно знает, какой эффект производит его запах на альф, и часто, удачно и местами очень откровенно этим пользуется. Это единственное, в чем ему повезло. Единственная данность, которую не надо тренировать, не надо выгрызать. Данность, которая ему приносит приятную пользу…        Кровать ударяет под коленками. Поцелуи кусачие переходят на шею, Валера откидывает голову. Рукам чужим позволяет себя под футболкой касаться, сам ведет их к соскам вставшим, чувствительным. Дыхание с чужим смешивается, сбивается, свой ритм один обретая… Он обнимает Вахита за шею и тянет на кровать. Жалобный, громкий скрип ее знаменует начало долгого единения. Эту ночь Валера от него не отстанет.        А Вахит и не против. У него таких омег еще не было… И он из рук своих такого не выпустит.

*

       Марат, натрахавшись на своей вечеринке, утром обрел способность адекватно мыслить. И впервые ощутил себя вором. Настоящим вором.        Утром следующим, свежим, он вышел на балкончик из спальни на втором этаже. Пахло сыростью, туман холодный, сиреневатый, окутал каждый домик, показывая только крыши и красные трубы кирпичных печек. В кронах высоких тополей пели ранние пташки. Все вокруг казалось таким ласковым и полным покоя… В комнате на кровати валялся славный парень, проскакавший на его члене всю ночь. Вечеринка кончилась, пацаны и девки поедут домой, как проснутся, а Марат подорвался по привычке в шесть утра и вышел покурить. А там, на втором этаже соседнего дома, напротив тоже была спальня. С большим, поделённым клеткой деревянной рамы, окном, за которым не было занавесок. И Марат мог видеть, как Андрей, приняв, видимо, душ, шлепает голый по комнате за забытым полотенцем. Как, не замечая его, вытирается и идет одеваться. Марат замер, притаившись будто, и во все глаза на него смотрел. И даже не знал, что причина такого раннего пробуждения соседа — он. Андрей даже не ложился спать в ту ночь — это было невозможно! Музыка орала, как у него дома, а потом, видимо, все разбились по парам и начали трахаться. «Форум» смешивался с охами и ахами из соседнего дома и под такую смесь глаза сомкнуть не выходило. Андрей себя ощутил в ужасном порно-фильме…        Понравился. Только Андрей скрылся из комнаты, одетый, Марат нырнул обратно в спальню и забрал у своей пассии еще одну близость. Но думал уже совсем о другом человеке…        Дни полетели коротенькие. Вахит и Марат решили, убираясь после пьянки, что не уедут отсюда, пока соседний домик не надумает опустеть. А те не торопились уезжать. Еда у них была, время было, да и скучно не было совершенно. Валера то и дело гонял покататься с Вахитом на машине: то к озеру, то на поля пшеницы, не убранные еще, золотые, посмотреть… Или не смотреть вовсе, а, нечаянно задевая жопой руль, пугать птичек, притаившихся в высоте травы, и заниматься чем-то активнее наблюдения за далью…        С того раза Марат теперь постоянно поднимался рано утром посмотреть на все ту же картинку. И вечером — на другую: как Андрей переодевается спать. Точнее, просто раздевается и ложится в одном белье. Красивый… И всякий раз Марат ощущал себя вором. Ему понравилось чужое… Понравился сосед, пахнущий мятой. Марат не планировал кадрить Васильева. Он глубоко оценил то, что тот ждет своего парня. И видел, что ему там ничего не светит. Но побыть рядом с ним ему хотелось так сильно, что отказать себе не представлялось возможным. И к тому же, им обоим было нечего делать, когда их друзья уезжали «посмотреть на озеро» или «узнать, большое ли тут поле». И он всё крутился рядом, находя, чем Андрею помочь. То полить чего, то убраться на участке, то приготовить…        И беседы вязались уже более личные. Марат почуял свободные уши и рассказывал про армию. Хотя Андрей часто округлял глаза и просил его заткнуться и не рассказывать никаких ужасов, Марат ржал и все равно продолжал. Ему понравилось кошмарить Васильева! Так бы всю жизнь этим и прозанимался…        В последний день Марат и Андрей тоже решили не отставать от друзей. Только они взаправду пошли поплавать на озере, расположенном недалеко от дач. Марат тропинку к хорошему почти пляжному участку выучил еще с детства. Местные называли пляжик «лягушатником», потому что то была маленькая заводь, где вода нагревается хорошо, утонуть невозможно, а потому детишек там учат плавать или без проблем пускают одних повеселиться.        Им повезло. Сегодня никого не было в лягушатнике, так что Марат и Андрей оказались единственными лягушатами на озере. Расположились. На траве, кусками вытоптанной, расправили стеганное покрывало, на углы кинули кроссовки. Никого, совсем никого нет, вдалеке лают собаки и звучит заунывное чье-то радио… Раздеваться и бежать в воду не торопились. Болтали. Ели оставшееся мясо, зажаренное на шашлык. Когда вернутся их друзья — помрут с голоду. Будут питаться ягодами и прочим подножным кормом. Андрей обложился цветами и что-то замысловатое плел из них. Ему нечем было занять руки, а цветочки уже уходящие… Красоту их хотелось собрать в один большой, пышный венок.        — У меня еще ранение было, — вдруг хвастается Марат. Глаза его так и наблюдали за аккуратными, ловкими пальцами, бережно обращающимися с цветами…        Андрей вскинул брови и посмотрел на него:        — Кошмар! И где?        Интерес неприкрытый. Марат причмокнул губами, быстро слизав ими жир с рук от мяса, и приподнял футболку. Сильное, твердое даже на вид, тело без усилий показало перекат мышц под загорелой кожей, которая пятном блеклым светлела на боку. Андрей тихо ойкнул, увидев звезду ранения, оставил венок на коленках и, неосознанно, как ребенок, увидевший нечто удивительное, потянул руку потрогать. В середине шрам затянулся маленькой ямкой… Кожа горячая от его холодных пальцев разошлась мурашками. Марат прикусил щеку, радуясь, что на его лицо не смотрят.        — Ниче, — выдыхал Суворов, — твой тебе тоже привезет шрамик.        Напряжение от руки его — маленькая, справедливая плата за то, что Марат каждый вечер видит Андрея голым без всякого разрешения. Как вор, наслаждается чужим. Беспредельщик и негодяй…        Андрей отстранился, от неловкости поведя плечами. Как-то это всё очень интимно… Он решил тоже поделиться:        — У меня тоже есть своего рода боевое ранение…        Он поднял руку и указал на прямой розоватый след на тыльной стороне левой ладони.        — Это меня в музыкалке так линейкой…        И рука Марата тоже потянулась, ведомая любопытством, коснуться чужой. У Андрея нежная кожа и прохладные кончики пальцев. Он весь казался очень знакомо хрупким… Что же поделать, у Марата хрупкая и тоненькая мама. И, несмотря на характер, хрупкий, пусть и сильный, брат. Марат умеет беречь и ценить это совершенно интуитивно, без всякой подсказки.        — Ахуеть… Ой, — он прикусил язык, фыркнул и продолжил, — ну… И это нормально?        — Учителя не уволили. Но зато я хорошо играю.        Да, цена за искусство велика. Марат видел, как его брат платил за балет многим. Здоровьем, отношениями, местами учебой, дружбой… Но не думал, что музыка тоже может забирать свою плату.        Помолчали. Молчать тоже было хорошо. Мята смешалась с ароматами полевых цветочков, свежим запахом травы… И казалась просто невероятной. Марат украдкой поглядывал на Андрея, на его щеки, от солнца покрасневшие, коленки… Андрей на солнце обгорает, загар к нему не липнет. Как только нагрянут тучи и пасмурная погода — он тут же станет беленьким.        А потом тишина прервалась тихим хихиканьем. Марат смотрел на журчащую речку, когда ощутил вдруг на голове тяжесть. Обернулся едва и увидел такое счастливое личико с блестящими глазами, что понял вновь — он вор, страшный вор. Он захотел чужого человека, ощутил к нему безмерную симпатию… А Андрей всё веселился, смешинку поймав: венок отлично сел на чужую голову и очень шел своему обладателю. Голубые, розовые и белые, желтые цветочки с зеленой пышностью вплетенного мятлика на Марате смотрелись, как удивительная корона. Как облако нежности, смягчающее его жестковатое, тенью нагловатое выражение лица…        Марат поджал губы, улыбку пряча, а смех Андрея скоро стал почти издевательским хихиканьем. Он наблюдал, как тот почти катится, не в силах перестать. И добавлял масла:        — Ну че, я красивая?        — Очень!        Андрей уже шлепал себя по коленке, совсем пополам сложившись. И смеется так… Марат его точно украдет. Совершит страшный поступок, зная, как больно будет тому человеку, но уведет Андрея.        Он и сам начал тихо смеяться. Мятлик болтался в такт его голове. И заставлял любоваться Маратом больше. Андрей успокоился, смешинки стали редкими и утробными. Голубые глаза его внимательно рассматривали спутника, а у того по спине мурашки бежали, но вместе с тем так хотелось, чтобы тот на него смотрел…        — Поплаваем? — Предложил Марат.        Ему кивнули.        Раздевшись, Суворов наградил венком творца. Андрей смотрелся с ним, как идеальная картинка с журнала о сельском хозяйстве, где красивые русые женщины и парни-омеги стоят с дарами полей, вроде тыквы… Они обычно одеты в народные костюмы. А Андрей стоит в маечке бельевой и шортах перед ним, улыбается весело, ряд ровных зубов показывая меж полных, красивых губ, и солнце яркое позволяет видеть каждую его родинку… Андрей красивее всяких картинок. Дурак тот, кто его одного оставил.        От берега был маленький мостик. На нем обычно рыбачили или с него спускались в лодки. Какие-то из них были привязаны недалеко здесь. Но для детворы и отдыхающих на самобытном пляже мостик служил обыденным развлечением. Вот и Марат с Андреем глянули на него, друг на друга, и тут же сорвались с хохотом с места. Ноги топали глухо об землю, громыхали об дерево мостика, сорвались с края — плеск звоном оглушил местность — мальчишки камушками тонули в холодной воде озера, покрываясь гусиной кожей!        Всплыли. Воздух набирали жадно, фыркали, воду со рта прогоняя. Хохотали, друг друга высматривая.        — Еще?        — Еще!        Плеск раздавался снова и снова! Побеждали и проигрывали в разных категориях: кто дольше под водой продержится, кто дальше прыгнет, кто первый вынырнет, кто быстрее на берег выползет…        Веселье такое простое. Беззаботное, плещущее счастьем, довольством моментом… В очередной раз, поддаваясь, Марат вынырнул первым. Ладони смахивали струи воды, бегущие с коротеньких волос. Мысль в уме и груди легла прекрасная: ничего его сейчас не тревожит. Он счастлив. Завтра он проснется в безопасном месте, никогда больше над головой не просвистит пуля, никогда больше в руки не ляжет автомат… Он счастлив, как ребенок, плещется в теплой водичке, наслаждается жизнью. Тем, что вернулся, что дома… Что дом этот встречу ему подарил милейшую… Счастье ведь штука простая, знал Марат: ведь это не визги, не экстаз, а приходящее ощущение покоя, довольства миром и всем, что происходит. А Марат доволен. Прямо сейчас.        А, когда напротив вынырнул и Андрей, казалось ему, что он в глупом романчике, какие любят читать девчонки, где пишут про бабочек в груди… Его бабочки — точно стрекозки с крылышками стеклянными с голубеньким отливом. Озорные стрекозки, щекочущие сердце и грудь, вызывающие глупую-глупую улыбку…        Мята нос щекочет ему. И не знает он, что чужой аккуратный нос влечет темный и теплый запах кедра. Его запах.        А вечером Марат снова пялился в окно. Притих как-то, что даже Вахит, заподозрив неладное, заглянул в его молчащую комнату. И увидел, как друг его сидит в углу окошка, зашторенного занавеской простенькой, и пялит в просвет меж стеной и тканью… Прямо, как школьник!        — Сувог’ов, ты че делаешь?        Марат перепугался, дернулся и отпрял от окна, как пристыженный ребенок, чем вызвал дикий хохот у друга.        — Блять! Ниче…        — Ну-ну…        Вахит подошел к середине окна, где занавески сходились, и парой пальцев осторожно приоткрыл, сохраняя настроение Марата подглядывать. И увидел, как полуголые соседи их дерутся подушками. А… Красота! Только Вахит уже все самое интересное видел там, наощупь знает. А вот друг его, похоже, сохнет…        — Чё, этот что ли…        — Этот, — глупо вздохнул Марат, улыбнувшись. — Подвезем их до адреса?        — Увести пацана захотел? — Без всякого укора, а с улыбкой беззлобной закивал Зима. — Козел ты, Маратик! Одобг’яю. Но этот тебе после свадьбы даст…        Хватило шуточное возмущение! Как будто Марату одно и надо!        — Завались!        В их комнате тоже завязалась драка. Мериться силой они и в шутку горазды славно!        — Подвезем, — отдышавшись после тычков, вздохнул Зима. — Заскочу к пацану потом.        А то, что заскочить к Валере ему захочется, Вахит чуял отчетливо. Хороший парень, не стеснительный, трахается что надо, с чувством. Такого еще поискать надо…        И подвезли. Следующим утром каждого до их адреса. Андрей вышел первым из машины, с беспокойством глянул на друга, но Валера ему отмахнулся: чтобы он еще боялся за свою шкуру? Это надо быть таким вот добрым и волнительным, как Андрей, чтобы так счесть. Валере терять нечего, он давно уже ничего не боится.        А потом и Туркин готовился выйти у своего дома. В последний момент Вахит спохватился и достал из бардачка ручку. Бумажки не было, но он смело взял чужую крепкую руку в свою повыше локтя и чиркнул, щекоча открытую кожу и смеша что друга, что Валерия, свой номер.        Пока тот писал, Марат решил поинтересоваться:        — А у твоего друга парень когда в Афган уехал?        — Парень?        Валера обернулся к нему и вдруг его лицо отразилось такой железной прохладой, от которой по спине пробежались противные мурашки. За все солнечные дачные деньки ему не приходилось так ни на кого глянуть, а потому неожиданная тяжесть во взгляде напугала. Да, Валерий этот тот еще кадр… С просто стальной хваткой за широкой улыбочкой. По уличной, а по большей части уже военной, привычке Марат посмотрел на него ровно так же, не растерявшись.        Туркин считывал, насколько оборзевший этот Марат… Потому что байка про парня у Андрея вылезает только тогда, когда в рожу он дать боится, потому что силенок на драку не хватит, а вежливость уже не работает. Афган мужиков отрезвляет порой и пугает — мало ли, приедет вояка скоро и как заступится, что мало не покажется? Но у Андрея нет никакого парня. Зато у него есть Валера. И своего он решил не сдавать. Ответил серьезно:        — Через полгода вернется. Ну! Пока!        Дверь за Валерой хлопнула, в машине еще оставался приятный запах персиковой косточки. Внимательно карие глаза проводили его до самых дверей подъезда и он отчетливо это ощущал. Там, повернувшись к авто, весело рукой помахал и скрылся за черным полотном железа двери. Номерок он запишет. Пригодится. Впереди еще две недельки августовского лета и целый сентябрь! А откуда позвонить — найдет.        А если не найдет, так Вахит подъедет. Свой район же, знакомый, родненький Универсам у мальчишек оказался.