Зазнобы

       Очереди-очереди-очереди… За важным и не очень, за дорогим и дешевым, за редким и расхожим… Везде всегда стояли очереди. С самого детства каждый советский человек знает, как это, когда тебе на руке пишут ручкой номерок в очереди за картошкой или тощими бедрами курицы, в то время, как твои родители стоят в очереди за утюгом или новыми рубашками — одна единица в руки!        Никита тоже знал. Стоял в очередях за хлебом. Приходил со школы, мелкий, в магазины, стоял несколько часов и подходил к пустым лавкам, и уходил ни с чем. Видел ценники без товара и закрытые двери, видел, как кто-то другой говорит что-то особенное продавцу и получает тихонько то, что другим не достанется…        Никита ненавидел очереди с самого своего детства. Ненавидел получать то, что у всех, получать это с большим трудом или не получать вовсе, облизываться на чужое, недоступное и дорогое. Ненавидел приходить в раздевалку и видеть, что у кого-то шмотки лучше. Ненавидел, когда его шмотки в той же раздевалке резали или воровали. Из зависти… Или из тупости.        Ненавидел, когда лучшее и красивое, дорогое и недоступное — не его. И всю жизнь рвался к тому, чтобы всё иметь. И всех вокруг поиметь.        Такой говнистый, ужасный, невыносимый характер. Жадный, собственнический. Такой вот у него он обосновался с детства. Кащей его обожал. Благодаря этому характеру у него всё есть: и богатый жизненный опыт, и сама богатая жизнь, и всё самое недоступное. Есть всё, что душа пожелает. И никаких очередей. Никаких закрытых дверей.        Кроме дверей в закулисье театра оперы и балета Казани. Туда, увы, даже чинушам ход воспрещен. Высокое искусство с изнанки дано видеть только рабам искусства!        Но и Кащею сегодня чуть перепало. Совсем нечаянно. И в театре есть у него знакомый через одно рукопожатие человечек…        Давно у Кащея завязалась дружба с Желтым. У них славная компания. И много общего — они оба ненавидят очереди, любят все самое лучшее, а так же оба без ума от споров. Кащей соврет, если скажет, что успех среди всей черни полностью его заслуга: если бы не Желтый и соперничество с ним, споры на обыденное «слабо», такое мальчишеское и глупое… Кащей бы не стоял на вершине цепочки их дикого мира грязных денег и насилия в своем дорогущем костюме и полном ощущении превосходства. Не делил бы с Желтым место под солнцем.        Часы шли к обеду. Сестричка Вадима, Наташа Рудакова, работает в театре врачом труппы балета уже несколько лет, имеет привилегии и доступ не просто к изнанке искусства, а к его нутру. А Вадиму очень нужно получить два билетика на ближайшую премьеру, чтобы порадовать свою даму сердца. За хороший обед в хорошем ресторане сестра ему это обещала организовать. Вадим согласился. И поздно узнал, что обед пройдет вместе с ее другом, о котором Желтый, морщась больше по своей привычке, чем пренебрежительно, упомянул, воруя Никиту вместе с обсуждением дел с собой; уж один он не потянет двух помешанных на балете омег, а с Кащеем сможет бороться с томным трепом о высоком, от которого он сам устает по щелчку пальцев. Никита уже хотел от него отвязаться — он не ходит в театры, не любит балет, ненавидит оперу. Для него это не столь скука, сколько пустая трата времени. Другое дело охота… Два часа наблюдения кустов в ожидании зверушки куда интереснее прыгающих в пачках женщин и мужчин в колготках. Но вдруг поймал на уме ниточку перспективы познакомиться с какой-нибудь балеринкой… И не сопротивлялся течению остатка дня. У него не было планов на сегодня, что редко. День оттого казался особенным.        Были у него с Желтым существенные различия. К примеру, в постоянстве партнеров. Кащей давно отпустил длительные отношения даже исключительно кроватного характера. Всякий раз, когда он оставлял понравившуюся пассию на чуть долгое время рядом с собой — эта пассия начинала думать, будто они скоро поженятся и между ними все серьезно. Начинался бесконечный загруз его мозга тем, о чем он даже не думал. Кащей просто трахал того, кто нравится; он просто веселился, просто хотел развлечься в приятной компании, отдохнуть с кем-то красивым, а не испытывать свое терпение чужими идиотскими вопросами про любовь и детей, свадьбы, перспективы… Или удивляться актам ревности, от которой попортили его имущество. Так, в отместку за флирт с другими или отсутствие рядом на привязи. Бр-р!        Но он всегда был честен и никогда не обманывал своих пассий. Они знали на берегу, что ничего больше, чем совместный кураж и кутеж, не получат, но верили, что изменят его мнение, что полюбит их, ведь они такие особенные… Смешные. И так ярко злятся, когда все заканчивается не по их. И когда их выталкивают из того дома, который они уже ощутили своим…        Никита держал птичек в клетке с открытой дверцей и легко отпускал, когда птичка начинала слишком громко петь ранним утром. Надо сказать, что многие пташки с какого-то момента стали сами залетать в его клетку, а потому он больше любил тех, кого нужно ловить. Кащей спортсмен и охотник. Он испытывает большой спортивный интерес к красивым и недоступным женщинам и омегам. И любит ставить галочки.        Тогда как Желтый выбирал кого-то послушного и степенного, терпеливого. Надолго, а то и вовсе с перспективой жениться. Порядочный, приличный мужчина, который верит в крепкий союз и очень того хочет… И не преследует цели всех «познать». Чувства раскрываются во всём своем вкусе только тогда, когда уделяешь им себя длительно и полно — Вадим был в этом убежден. Серьезные отношения, брак и дети — по его части.        Понять друг друга они не могли. Не могли и осуждать. Разница эта им никогда не мешала в дружбе. И всегда была поводом для подкола.        Они шли к дверям, за которыми таилась самая главная часть жизни высокой казанской богемы, и спорили о своем:        — Я тебе последний раз говорю: я не пойду в чинуши. Я сидел, я крышую торговлю чернушкой, мое хобби — держать блядушники. А твое — ресторанчики и видеосалончки. Всё, — Кащей уже отмахивался от него, как от назойливой мухи. Умеет же Вадим своим аккуратным тоном его довести до трясучки! — Я не пойду.        — Пойдешь. У тебя новые документы…        — А рожа старая, — плевался Никита. — Нет. Я сказал. Что угодно: я договорюсь с ворами, я перетру за все дела, Вадим, я тебе половину своей земли отдам, но, бля, в чинуши я не пойду!        — Ты хорошо говоришь!        Вадим смеялся и Кащей сам растянулся в улыбке:        — Да иди ты нахуй — вот мой тебе разговор!        Им, да и не только им, нужен был свой человек в администрации города и не на плёвом посту. Кащей отчего-то показался Вадиму, и не только ему, отличной кандидатурой. Несмотря на то, какое впечатление Кащей всякий раз производит на людей, не зависимо от своего статуса… Это все было смешно и похоже на издевательство со стороны Желтого. Но тот взялся предложение озвучить. И только спора ради настаивал на том, чтобы друг воспользовался возможностью. Разумеется, они найдут другого человека, если потребуется. Но куда лучше заправлять самому… Да и тем более, чтобы продвинуть кого-то своего, нужно как минимум пару лет. За пару лет мир может измениться! Не говоря о мнениях и положениях.        Открылась дверь. Ровно в нужное время из нее показалась Наташа, но с печальной новостью:        — Еще полчаса! У них прогон. Я пока бумажки заполню. Как раз глянете, — она поздно заметила Никиту, а потому уже вела слова более растерянно, — на Володю. Он там лебедь.        — Потрясающе…        Вадим поморщился вновь, вздохнул раздраженно. Ждать, так еще и ждать не просто сестру, а этого… Лебедя! С Володей у него кусачие, ядовитые отношения. Трудно им зваться друзьями, но они прилично друг друга знают, как приятели. Терпеть друг друга не могут, а потому почти никогда не крутятся рядом. И Наташа это знала. Признаться, иногда ей казалось, что в своей нелюбви друг к другу мужчины более близки, чем думают.        Володю Наташа знала давно. Она четыре года назад поступила силами брата в театр на практику и стажировку. А постепенно заняла место основного врача. Через нее проходили все руки и ноги, ребра и головы их балета. Она знала все болячки и привычки наизусть, и была до того ответственной и хорошенькой, добренькой сестричкой всем по началу своей практики, что до сих пор ее в театре так и зовут — сестричка! Но первым ее так назвал Владимир Суворов. И хотя ей жутко не нравилось, он продолжал. Улыбался, веселился, все время над ней шутил, кривлялся и, казалось, даже заигрывал… Все то было беззлобно и мило. Но по началу ей казалось, он над ней издевается. Наташа все никак не могла привыкнуть к нему одному из всего состава, его шуточкам, его лицу серьезному с темнющими глазами; он и правда делал гадость своим появлением не только труппе, но и ей, а почему — она и не знала. Боялась его или ощущала сильное волнение на грани восхищения… Наташа его не любила.        А пару лет назад… Вдруг подружилась с ним. Случайно! Когда была поймана им плачущей в тихом углу своего кабинета. Она никогда до того раза не думала, что кто-то чужой может так обнять, как только мама обнимает. А Володя может… Крепко, целиком. В его руках она ощутила себя котеночком, которого с улицы забрали, обгорели и больше не бросят… Вова не бросил.        Подружились. И она поняла, что Володя просто такой человек. Очень похожий на свой запах: как дикая роза колючий до ран и витиеватый, но на вершине жесткого и гибкого стебля красивый и нежный. Нежность эта хорошо видна на сцене, где можно ее выплеснуть в игре. Но в жизни его дело требует почаще колоться шипами.        Наташа поняла его. А Вова больше не кололся. И все же она осталась сестричкой: Вове так хотелось всегда сестру-погодку! А с Наташей у него одна волна, как будто они и были родными…        Вадим вздохнул тяжело и направился за сестрой к другой двери, за которой находился зрительский зал. Она открыла ее тихо, шагала по желтому паркету совсем невесомо. Так, что, идя за ней, мужчины тоже едва касались пятками пола, мелко шаркая подошвой носков. Глаза привыкали к тяжелому, мрачному освещению: огромный зал освещался четвертью своих ламп. Сцену же ярко освещал холодный свет. Из оркестровой ямы звучала живая музыка. В тишине можно было отчетливо слышать, как бьются пуанты об пол, как они скрипят, как перебивают собой музыку. Вадим занял с Кащеем место в середине партера. Разговор у них уже не вязался. Умолк на несколько долгих минут, которые в самом деле были десятками. Глаза так и тянуло посмотреть на репетицию. Это казалось чем-то очень сокровенным и таким и было: никто посторонний не мог просто так оказаться здесь, когда проходит черновой прогон перед премьерой. Но они были здесь. И исключительность момента распаляла в груди восхищение всем тем, что видят глаза. Происходящее до деталей впитывалось в сознание. А то жадно схватывало всё, что дадут.        Помимо пуантов слышались еще и тихие материки. Или громкие. Все зависело от лебедя, который матерится.        Они попали на прогон сцены танца Одетты с Зигфридом на волшебном озере. Сцена еще не была оформлена под постановку окончательно, части декораций стояли неоконченными, однако костюмы на артистах были надеты почти полностью, за исключением деталей. Выглядело это всё наброском, но не без присущей театру красоты.        Кащей с балетом был знаком посредственно, очень и очень слабо. Но с «Лебединым озером» он знаком очень хорошо! Его как в 1982-м году впервые показали по случаю смерти Брежнева по всем каналам — так Советский Союз дал слабину и дела Кащея пошли совсем в гору… Так и полюбил он этот балет всей душой.        Прежде всего танцевали лебедята под до боли знакомую музыку. Молодые девочки в пачках прыгали стройно. Они даже были похожи друг на друга лицом, что ненавязчиво попало на глаза.        А потом шел лебедь… Мужчина. У балета два варианта, но видеть мужчин в женских ролях было до сих пор отчасти дико: как же не пуанты, не пачки, не юбки, не платья?.. И все же… Костюмы мужчинам шили хорошие. Кащей во все глаза наблюдал за каждым движением белого лебедя, за плавными руками, ногами в чешках, будто лишенных костей в стопе и одновременно таких твердых, устойчивых; за деликатным костюмом, не скрывающим красоту тела под ним. Все же никто не наденет на мужчину-омегу пачку или юбку, костюм оставляет главенство перед трико — или что это? Кащей не знаток! — через которые отлично видно упругую задницу, и колетом, облегающим плотно тело. Различие с костюмом мужчины-альфы только в яркости и пышности самого колета. И его длине в некоторых случаях. На лебеде колет был коротковат, открыт в плечах и с перьями, отчего артист и правда напоминал птицу…        Опытный в балете человек заметит, что мужчина-лебедь в «Лебедином озере» Чайковского — это уместно и даже очень любопытно… Кащей заметил лишь то, как эротично белый эластичный костюм подчеркивает красивую задницу конкретного лебедя.        А лебедь мало того, что гибкий и красивый, так еще и с зубами.        У них с утра как-то не задалось с репетицией. Вова не впервые был в паре со своим балетмейстером, Рамилем. Пара их сложилась давно и у постановщиков редко возникала мысль их разлучить. Сценический союз хорошо дополнял друг друга в танце, в каких бы ролях не находился. С Рамилем Вова прошел весь свой путь до премьера! Любил его, как близкого друга, ругался с ним, как с братом родным — слов не жалея!        Прошли они многое. Но тот еще никогда не дрожал в руках так сильно. А если руки, которые должны тебя поднимать выше роста человеческого, дрожат, то сам весь напрягаешься и сдаешь. Паре становится все тяжелее взаимодействовать… И в конце концов раздражение выходит не в физические тычки, а словесные.        Эту сцену они отрабатывают уже третий раз за сегодня. Рамиль снова поднимал Суворова над собой. Нужно выдержать всего минуту, затем плавно его опустить, отыграть расставание… Но руки снова дрожали.        — Если ты меня уронишь, — ворчал Суворов, — я тебя убью…        Рамиль знал, что угрозу Суворов легко претворит в жизнь. Он человек терпеливый, но если вспылит — пиши пропало!        — Я не уроню…        Сказал — и уронил! Грохот послышался на весь зал, оркестр остановил игру. Труппа ахнула, но с позиций не сошел никто. Кащей зашипел сочувственно, наблюдая сцену. Болезненно поморщился и Вадим. Но скоро улыбки сами растянулись, несмелые, но насмешливые. Чернющие глаза Вовы блеснули зло, Рамилю явно не повезло…        — Я тебя убью! Уебок, — орал Суворов, вставая. — За отпуск руки просрал? Сколько можно!        — Без брани, — влез постановщик, низенький, но молодой мужчина с довольно высоким тембром голоса, — у нас тут не бордель…        Лебедь психовал:        — Там хотя бы не роняют!        Никита с Вадимом тихо засмеялись. Злобный лебедь, сверкающий глазами — это что-то!        — Вот этого мы и ждем на пообедать… — Уточнил тихо Вадим, склонив чуть голову в сторону друга.        Казалось, скажи они хоть фразу громче — и флер тайны театра исчезнет. Кащей шепнул в ответ:        — Хороший…        Хороший — не то слово. Балетных у Кащея еще не было. Танцовщицы разные, манекенщики, московские цацы, студенты и студентки с инязов… Коллекция пестрила лицами. Кащей имел всякую и всякого, кто ему приглянется. Галочек в коллекции много… Но нет предела списку.        — Вот, такого тебе в мужья, картинку, ребенка вам — и идеально идти в чинуши…        Вадим шутил, не сдерживая дружеских тычков Кащею в бок.        — Еще раз, — уже едва сдерживая подкипающую злость, Кащей отбрыкивался от предложения Вадима, — и я с тобой дела иметь перестану, Желтый. Нет и всё. А этого…        Настроение при взгляде на стройную фигуру смягчалось. Хорош! Костюм белый подчеркивал сильное, но плавное в чертах своих телосложение. Изящное. Сила в этом теле не опасна, а только красива. Мышцы чужие, пусть и отражают крепость, все равно не способны набить кому-нибудь рожу. Они заточены двигать руками, как крыльями, а ногами — порхать над сценой. Статный парень…        Легкое возбуждение мурашками пробежалось по телу. Притягательный лебедь. Володя… Должно быть, в постели такой же яркий и гибкий, как на сцене.        — Я познаю.        Желтый усмехнулся на чужой низкий тон. Кащей явно залип, но не на того:        — Нет! Он тебе не даст. Я его знаю, он не такой человек…        Желтый однажды испытывал влечение к Суворову. Кто устоит перед строгим обаянием и красотой танцора? Мало таких дураков. Вот и Вадим дураком не был. Но тогда Володя был женат и никому ничего не светило, а как случился развод — уже и у Вадима перегорело. В частности из-за кусачего характера объекта симпатии. Стали приятелями. И знал Вадим, что Вова если кому и даст, то только после предложения замуж. На мелкое не разменивается никогда.        Кащей не поверил, что его друг сомневается в нем. Ему дает всякая дура и умная, всякий мечтает поселиться в кровати и на утро не быть жалко выгнанным за двери… Он не последний человек в Казани, если не первый. И сам не урод. Обаятельный нахал! И ему не даст какой-то лебедь?        Возмущение рождало задор, с которым язык его предложил:        — Ты во мне сомневаешься? Тогда спорим, что я его поимею.        Вадим значительно мотал головой:        — Я не буду спорить на него. Он близкий друг моей сестры и это некрасиво…        Кащей откинулся весь на спинку кресла, приподнял важно голову и заулыбался насмешливо, смотря на Вадима. Протянул едко-довольно:        — Как интеллигентно ты обосрался!        Желтый вздохнул тяжко, не желая признавать, что его только что подловили на слабости. Он порядочный человек и Кащей всегда над этим смеялся. Особенно из-за контраста его образа с родом его дел. Но играть на Суворова, как на человека не совсем уж незнакомого, выйдет очень плохо. Наташа ему не простит, если Вова с ней рассорится из-за этого. А тот же если решит, то окончательно…        Но быстро Желтухин собрался. Он повернулся к другу и улыбнулся ему по-своему хитро. Протянул руку, но, как только Никита готовился ее пожать, он ее ловко приподнял:        — Если я выиграю — ты идешь в чинуши. Если ты — пойду я. Идет?        Кащей растянулся в ухмылке. Большая ставка! Значит, рыбка тоже не маленькая.        — Идет!        Они пожали руки. Пари заключено.        А тем временем на сцене распогодилось. Лебедята слушали внимательно наставления постановщика. Оркестр выходил из ямы, прощаясь с труппой. Репетиция была окончена, Вадим и Никита собирались вставать и идти к дверям, когда на сцену снова выпрыгнул… Не лебедь.        Вова за кулисой напялил на себя чью-то забытую пачку. Тихо хихикал от своей же шалости. Инвентарь для девушек едва на него налезал. Все-таки первичный пол многое решает! Он мужчина и весьма здоровой комплекции, пачка с трудом застегнулась на нем.        Но труппа ужасно устала. Репетиция длилась около трех часов. И для многих сейчас она не заканчивается. Кто-то пойдет тренироваться и после, несмотря на усталость. Им всем нужна разрядка. Вова бы себе не простил, если бы не побаловался! Он знал, что рассмешит своих ребят, рассмешит постановщика и тех двух зрителей, которые пришли к ним нечаянно и до сих пор оставались незамеченными.        — Я лебеденок! Па-па-па-а…        Вова хохотал, выбежав на сцену озорным, непослушным лебедёнком. Ха! Пачка смешно тряслась на нем, весь вид его был до того нелепым, что гогот коллег раздался сразу, чем раззадорил Суворова еще больше. Он проскакал до половины сцены, пока не упал снова. Поскользнулся. Он упал на бедро, лицом к зрителям, крякнул громко и так же громко потерял мат во вздохе. Ему сегодня потрясающе везет! Ничего не оставалось. Пришлось вальяжно разлечься, будто он упал, как планировал, подперев рукой голову. Шумный вздох вырвался из груди. Глаза сразу зацепились взглядом за смеющихся гостей театра:        — О! Вадимка!        В пиджаках, деловые, важные… Вадим поднял руку и помахал ему, бросая:        — В блядята еще не собираешься?        — Уже коленки старые для такой работки, — отмахнулся лениво Суворов.        Он повернул голову к хихикающей труппе и ворчливому постановщику. Кащей мог с удовольствием наслаждаться его профилем. Красивый, чертяка… И в глазах точно бесы.        Постановщик закончил со смешками и прощанием с труппой. И отдельно Вове оставил пару замечаний:        — Так, без самодеятельности! И чтобы усы к сентябрю сбрил.        Вова не торопился вставать. Он ахнул наигранно и прикрыл усы рукой:        — Слишком большая плата за балет!        Веселый. Так и прыгала грудь от его выходок. Кащей обязан уложить такого в свою кровать, чего бы это не стоило!        Первым делом уважаемые слуги театра в лице Натальи и Владимира были приглашены после работы в известное место — ресторан Вадима Желтухина. Держать свою забегаловку — хобби, которое осталось еще с улиц. Поесть любит вкусно, компании любит большие, мероприятия… Принимать людей важных в своем пространстве, с собой или без себя — не так уж важно. Главное, что место его. Помещения росли, менялись по ходу развития успехов в делах. И теперь все знают, что лучше не найти. Престижно, дорого, вкусно…        И знает Вадим, что люди всегда будут хотеть жрать. Нет бизнеса устойчивее и легальнее, чем ресторан. Кащей в свою очередь знает, что люди всегда будут бежать за быстрым удовольствием. Секс и наркотики — вот его устойчивое дело. Не то что бы у Вадима нет черного бизнеса, но он выглядит более чистеньким, если говорить о законе. Вот, кому в самом деле идти в чинуши… Нет же, придумал!        Заняли места у больших окон. В ресторане еще не играла живая музыка, она будет только вечером. Но музыкой был шум гостей, цоканье вилок о блюдца… Место наполнено целиком светом, мягкими, шоколадными оттенками интерьера. И разбавлено белыми шторами всюду, отделяющими островками зоны друг от друга, как молоком.        А Владимир вблизи оказался совсем другим. Закрытый и сдержанный. А внешне… Весь какой-то косенький. Нос кривой, глаза смешные, как будто больше, чем должны быть на таком узком лице, у губ тонких неровный контур, а один уголок вовсе выше другого; пальцы у него тоже кривые, ноготки только красивые, аккуратные. Не совсем обычная красота. Но Никита смотрел в темные, как оказалось, карие глаза, полные какой-то скрытой печали, и тонул в них. Цеплялся за рвущуюся улыбку чужих губ и хотел знать, как губы эти веселятся по-настоящему.        Суворовым хотелось обладать. Дорогой, красивый и недоступный. С характером.        Кащей ощущал себя настоящим хищником перед аппетитным куском мяса. Кусок этот оказался еще и умным. А характер твердый. Не думал Никита, что танцоры могут в себе иметь такой стержень. Открытие удивительно, но малость неприятно: чтобы познать этот стержень, придется слишком постараться. Но Кащей заводился только больше. Он будет ликовать, когда получит желаемое.        В беседе оказалось, что прежде всего танцор балета… Это артист. Либо Владимир уж очень воспитанный человек, как принято в Союзе, особенно в слоях интеллигенции, богемы и людей высокого достатка: чтобы никто вдруг не решил, что у тебя все плохо — играй, что все хорошо! Либо он отчего-то никому не хотел показываться настоящим… Но было нечто прикрытое в нем. Хотелось его раскусить и стать тем исключительным человеком, кому открылось потаённое. Влезть ему под кожу и наслаждаться полнотой красок. Познать.        Пока за мелкой беседой удалось понять то, что Владимир привык быть в центре внимания. Ровно как и Никита. И ему эту честь оказали и за столом его друзья. И Никита тоже… В поддавки играть выгодно. Потешив чужое самолюбие — слепишь, да так, что человек потом и не знает, отчего так тебя любит и все тебе прощает.        Владимир сверкал, будучи в центре внимания. И печаль в его глазах терялась все больше. Прохлада в лице пропадала. Он становился смешливым, превращаясь из строгого лебедя вновь в озорного лебеденка.        Их как раз оставили одних их друзья. Вадиму сообщили о новом пианисте, пришедшем попробоваться на место в ресторане, а Наташа просто убежала по своим дамским делам на пару минут.        Никита рассматривал сухие руки Суворова с проглядывающими под кожей венами и отчего-то счел, что они у того горячие.        — Значит, балет. И много же труда стоило стать примой?        Он щурился от легкого желания поймать Суворова на хвастовстве. Но оказался приятно удивлен ответом:        — Нет. Мне просто повезло, — пожал плечами Вова. В этом не было скромности. Везением Суворов хвастался всегда. — Я родился пластичным, упрямым и в семье при деньгах. Всё решилось само собой.        — Ты еще и скромник, — протянул Кащей.        — А ты льстец. Без мыла прямо в…        Вова прикусил заметно язык и утробно захихикал. Никита подхватил хихиканье. Кусачий…        — А ты мне нравишься, — признался он смело.        Ему вдруг пожали плечами. Вова знает, что нравится. У него и его коллег с поклонниками проблем нет, многие из них завидные и важные люди. Но все эти люди… Вот такие вот больно самоуверенные. И любят тело. Это нормально, в танцоре все ценят тело. Но от этого устаешь.        И от поклонников тоже устаёшь.        — Я нравлюсь многим.        С окна подул свежий ветер. Штора, близкая к их столу, наполнилась воздухом. Вова глянул в ее сторону, ветер обласкал его лицо и поиграл с волосами. Губы сами растянулись в благодарной улыбке. Не хватало воздуха. А Никиту облаком окутал чужой запах. Роза… Красивая, с шипами… Запах Владимиру шел.        Колючий осадок от прохладной игры злил. Никита криво ему улыбнулся:        — Понимаю, привык, что за тобой мужики бегают…        Ему активно закивали с довольной улыбкой. И тут же проницательно подметили:        — А ты привык, что все сразу в койку прыгают.        Никита губы растянул шире, не скрываясь:        — Да-а…        — Ну, добро пожаловать на землю. Здесь стоит очередь.        Неприятно дернуло. Никита вздохнул, побарабанил с игрой в пальцах по столешнице. Голова склонилась, Вову еще более внимательно рассматривая, а тот рассматривал его в ответ, глаза щуря насмешливо. Очередь-очередь-очередь… Никита ненавидит очереди. Он никогда не стоял в очереди за сексом. И давно отвык от твердых отказов. Не простая птичка… Приятно поймать!        — Ты не знаешь, что теряешь.        Махнул хвостом, как павлин. Вова помотал головой с улыбкой вновь сдержанной. Едва не рассмеялся над ним. Он слышал это много-много раз… Вздохнул устало:        — Я знаю. Не дурак.        И то верно. Никита хмыкнул. И не сдавался. Он скользнул рукой к салфетнице, выдернул одну себе. Выудил из внутреннего кармана пиджака ручку. На плотной бумаге с цветным краем написал номер и протянул ее Вове. Чужие пальцы коснулись его руки прохладцей. Кащей ошибся, руки у лебедя холодные. Вадим с Наташей показались на входе в зал, Вова крутил в руках салфетку.        — Позвони мне.        Аккуратные зубы прикусили нижнюю губу. Взгляд плеснулся чертями. Очередь-очередь… Пожалуй, если кто-то не понимает словами, следует показать наглядно.        — Я позвоню… — Вова сгибал салфетку, — если ты придешь на премьеру.        Народу будет тьма. Открытие сезона, новый премьер — всем интересно на Суворова посмотреть. И поклонникам его тоже.        — Я приду, — уверено ответил Никита.        Ему улыбнулись вновь сдержанно. Никита никогда не был на балете. Но в этот раз есть, на кого посмотреть.

***

       Оказалось, Никита согласился на пытку. Он же не знал, что балет начинает сезон в сентябре. И что премьера «Лебединого» с участием Владимира Суворова будет чуть подальше первых чисел! А до того впереди целых три томительные недели простого ожидания. Ни увидеть лебедя не удавалось, ни подловить. Тот неудачей судьбы ускользал из его рук… То занят, то разминулись уже, то вовсе в другом помещении и ловил Никита его не в тех дверях.        Мог ли себе Никита позволить такой перерыв? В то время, как Вадим всё подшучивает над ним и подзуживает… Нет. Совершенно никак! Ждать, а тем более проигрывать, Кащей не любил больше, чем стоять в очереди. Но чтобы не стоять в ней… Надо быть наглым и уметь договариваться с теми, кто стоит у начала. А еще лучше с теми, кто стоит за прилавком.        А еще некоторое счастье нужно организовывать самому.        Если лебедя поймать не удавалось, то его верную подружку поймать было очень легко. Врач труппы работает строго с утра и до обеда, в конкретные дни, в конкретном месте. А еще Наташа никогда не откажет в помощи. А еще она так любит Володю, что с радостью готова помочь ему устроить его личную жизнь! Ведь друг ее такой замечательный, но такой одинокий человек… После развода, казалось, Вова еще больше ушел в себя и поставил на себе крест в романтическом плане. Он совершенно не искал себе мужчину и отношений. А зря! Пропадает! Да, с того момента его карьера пошла в гору быстрее и легче. Сил на работу находилось больше. Удовольствие пронизывало его от макушки до пят. Балет был его жизнью и больше никто не мешал ему ей наслаждаться… Но Наташа видела в нем то раздирающее одиночество, пустое и изводящее. И разве не способна любовь подбодрить его хоть чуть-чуть? Она вернет ему краски в жизнь.        А Никита — хороший вариант. Состоятельный, ответственный, веселый. Надежный. Если уж Вадим доверяет ему, то как Наташа может не доверять? К тому же, Никита умеет красиво ухаживать. А это, как ничто другое, подбадривает в омегах свою ценность и самопривлекательность.        Никита поймал ее в один из тех раз, когда планировал поймать Вову. Заехал с Вадимом к театру, снова собачились за какой-то кусок земли. Курили. За окном солнечная погода радовала глаз. Сухие улицы, нежный, теплый ветер, играющий с платьюшками девичьими… Когда машина остановилась, Вадим нахмурился и осмотрелся. И свистнул с насмешкой:        — Лебедь тебе еще не дал, я так понимаю…        — Заткнись.        — И не даст!        Спор совершенно детский. Но они продолжали, веселясь, его вести.        — Даст.        — Он даже не сядет в твою машину. Ни сегодня, ни завтра…        Вадим загибал пальцы, смеясь над другом. А из дверей театра показалась стройная, тоненькая фигура Наташи. И Никита ткнул резво на нее парой пальцев, хохоча:        — А вот она сядет!        И Вадим сразу понял, что прямо сейчас его сестру используют в самом коварном плане по захвату кое-чьей задницы. Сестру надо срочно спасать!        — Это нечестно!        — А! Не было никаких условий. Никто не сказал, что нельзя пользоваться подсказками…        — Какая же ты сука, Кащей!        Вадим с досадой шлепнул ладонями по коленям.        Никита пару раз просигналил ей. Девушка обернулась к авто, заулыбалась, узнав номера. И прошла к нему. Она сразу отчего-то поняла, что не просто так за ней заехали. И даже наличие в машине Вадима не уменьшало догадок. Вадим просто так не подъезжает, он всегда ее предупредит, зачем и когда она ему нужна. А тут и за рулем не брат… И конечно же она знала, что Никита дал свой номер Вове. И всячески настаивала ему позвонить! Без условий и глупостей!        И была права! Дверь за ней захлопнулась. Грудь зашлась мелким кашлем — слишком накурили. Никита выруливал в направлении ресторана. Лебедя ловить не будет, все равно не увидит. А жаль… Зато угостит информантку за ценную помощь. Вокруг да около он не ходил, сразу пошел с главного. Но сперва она даже не поняла его вопрос:        — А что Вова любит?        — Мороженое… А что?        Хмуря бровки, она посмотрела на Никиту. А потом быстро всё поняла. Бровки поползли к волосам. И ответ его ее просто осчастливил!        — Понравился. Хочу порадовать чем-то необычным…        Вадим насмешливо фыркнул. Наташа только с пару секунд уделила этому внимание, не заподозрив неладное. Брат всегда такой. И уточнение ее слишком порадовало, чтобы подумать о плохом. Она сразу же оживилась, чем заразила и Никиту. Сейчас будет что-то интересное…        — Он очень любит танцевать, — закивала она. И Вадим снова фыркнул, заставив Никиту шире улыбнуться. Танцор балета любит танцевать… Потрясающе. — И любит тематические вечеринки. Если хочешь его порадовать — пригласи на какую-нибудь из таких. Вова как раз планировал пойти в эти выходные на вечеринку в антураже стиляг в один клуб…        — А если я сделаю такую свою, он придет?        Решение спонтанное. Быстрое, как молния. Ему устроить мероприятие ничего не стоит. А Суворов это запомнит. Никита посмотрел на нее через зеркало заднего вида с пытливым интересом. Как здорово! Веселая дрожь пробежалась по телу девушки. Наташа широко заулыбалась, краснея в щеках. Никита очень хорошо умеет ухаживать! И Вове наконец очень повезло! Это то, что им обоим нужно: Кащей ведь тоже человек одинокий, вечно в поиске… И охотка помочь обоим друзьям тянула ее за язык:        — Конечно! Можно сделать необычное приглашение, тогда он даже не подумает об отказе. Знаешь, ему для образа не хватает шляпки, никак не может найти…        Вадим не удержался, наклонился к уху Никиты и шепнул с едва сдерживаемой проказной ухмылочкой:        — Я так и вижу, как он отдается тебе за ретро-шляпу…        — Заткнись, — проглатывая смех во вздохе, ворчал Кащей так же тихо.        А сестре Вадим сказал громче, повернувшись к ней лицом и корпусом:        — А ты, Наташа, играешь не в те ворота!        Но Рудакова ничего не поняла.        А для Кащея Наташа… Подарок с небес! Стиляги… Ведь это эпоха потрясающих костюмов и танцев!

*

       Приглашение было передано совершенно особенным образом.        То был день второго прогона постановки на большой сцене. Дрожали мышцы, вся одежда была мокрая, костюм только-только начали подгонять под Вовин размер и местами он не то давил, не то был велик… А руки партнера под ним едва ли переставали дрожать, стоило Рамилю поднять Вову над собой. Но все было лучше, его больше не роняли. С прошлого раза, однако, разнылось бедро. Но танцевать это не мешало.        Настроение улучшилось после душа. Вова даже пружинил в ногах, отчего-то развеселившись сам себе, когда шел к своему гримерному столу. Волновался от предвкушения. Надо бы учесть все недостающие краски для грима, докупить недостающее и быть спокойным ко дню премьеры. Открывать сезон ему еще не доводилось. Раньше он был в пятерке лучших солистов, главные роли получал, но никогда не играл их первым. Подменял приму или прошлого премьера их театра… Ответственность от мысли об этом ложилась на плечи, но Вова умело с ней справлялся и волновался только чуть-чуть. Совсем чутка! Ведь самые главные зрители в зале — его близкие люди. Семья придет посмотреть на него, их так хотелось порадовать собой! Для семьи его успех — большой праздник. И наконец с ними будет Марат. Марат всегда ярко реагирует на его высоты, а Вове чем ярче — тем лучше! Главное, чтобы не вздумал свистеть на весь зал, позорник…        Вова вошел в гримерку, распрощался с парой умильно хихикающих ему девочек с труппы, заметил на себе еще несколько любопытных взглядов, а потом понял, в чем дело…        Издалека с его стола красным пятном к себе внимание притягивал пышный букет роз. А стоило подойти ближе — стало видно и симпатичную черную шляпку с широкими полями и клетчатой лентой. Под шляпкой лежал фиолетовый конвертик, на котором размашисто было написано его полное имя. Губы растянулись в улыбку, а Вова пытался остановить их, прикусив нижнюю. Но он догадывался, от кого получил послание, а потому ощущал лукавое ликование всем своим нутром.        За ним бегает тот, кто не привык ни за кем бегать. Приятно до одури!        Шляпка села идеально. Обнимала голову ободом фетра плотно. Из зеркала на Вову смотрел подуставший почти что стиляга… Уставший, но глупо радостный подарку. Шляпка хороша!        А в конверте он нашел приглашение:        «Владимиру Суворову К., прекрасному лебедю и зазнобе, вручаю приглашение на вечеринку стиляг. Хочу видеть тебя снова. И украсть с тобой танец. Никита К.»        Самолюбие его никогда еще не было так удовлетворено. Но приглашение он отложил на стол прохладно. Надо подумать, взвесить… Оценить собственные силы. Он вечеринки любит… Но уже давно так просто и резво на них не выбирался, у него не простой рабочий график. Однако, дата на приглашении была как раз на тот день, когда он планировал пойти в клуб. А еще, прибираясь в ящиках, подумывал о том, чтобы Наташе надрать ее очаровательные уши. Сплетница, сводница и просто болтушка! Сдала его с потрохами. Вздумала, будто ему это все надо… Отношения, влюбленности и прочие душевные муки. Наплевала на то, что Никита ему совершенно не понравился: не любил Вова настойчивых, наглых и давно устал от самоуверенных. И на внешность тоже не пришелся по вкусу: какой-то Никита весь текучий, будто даже скользкой, лукавый; честно в нем то, что он волк без овечьей шкуры. И ведь знала Наташа, что Вова отказаться не сможет, всё подстроила умело… Костюм-то уже готов, шляпка есть, а танцевать на частной вечеринке куда интереснее, чем в клубе. Там совсем не скромный размах в средствах, интерьеры и люди другие и из напитков не компот, а коньяк.        Приглашение Вова принял. Повеселится. Развеется. Пусть!